Целитель #10

Глава 4

Воскресенье, 20 апреля. Раннее утро

Мальборк, улица Пястовская

Когда мы вышли из подворотни, на улице стало чуть-чуть светлее. Неужто наши блужданья в подземельях замка отняли столько времени?

Черное небо потихоньку набирало синевы, а восточный край небосклона набухал сумраком, обещая зарю. Смутно очертились башни и высокие острые крыши Мариенбурга. Так я и не побродил по рыцарской общаге…

Предрассветная тишина не прятала даже шорохи, и отдаленный гул моторов услыхали все.

— Кому-то не спится, — хмыкнул Юваль.

— Спорим, воякам? — в Умаре проснулся азарт, тут же сменившийся настороженностью. — Сюда, вроде…

Из-за угла вывернула парочка бэтээров и БДМ — словно двое здоровенных парнюг провожали хрупкую барышню. Лучи фар мазнули по стенам домов, по темным окнам, и закачались на асфальте. Взревывая моторами, броневики болотного цвета подкатили к нашей гоп-компании и замерли, сыто клокоча.

Десантники, рассевшиеся на броне, мигом нацепили голливудские улыбки, а коренастый белобрысый офицер с пыхтением полез из люка. Грузно спрыгнув на землю, он небрежно сунул берет под погон с тремя крупными звездочками. Наверное, чтобы не мешать русой челке падать на глаза.

— Успели-таки! — сверкнул он зубами, и четким, заученным движением бросил ладонь к виску. — Полковник Кондратьев. Здравия желаю, товарищ Машеров! Мы за вами. За всеми гражданскими! Мне приказано доставить вас на аэродром, так что извините, автобусов не держим!

— Ничего, — проворчал генсек, — в тесноте, да не в опасности.

— Эт-точно! — ухмыльнулся Кондратьев.

— Разрешите ваши документы, товарищ полковник, — вежливо обратился Рустам.

Офицер серьезно кивнул.

— Правильно, бдительность прежде всего, — он передал бумаги с печатями Рахимову, и обвел спецназовцев спокойным взглядом. — Благодарю за службу, товарищи. Вы не только освободили заложников, но и спасли репутацию страны — о захвате Генерального секретаря ЦК КПСС не сообщали…

— …И не надо! — перебил его Машеров. — Едем.

Рустам молча вернул бумаги, и козырнул, отступая на шаг, как бы становясь в строй. Мавры сделали свое дело.

— По машинам! — гаркнул полковник.

— Товарищ командир, разрешите! — воскликнул юркий сержантик. Его белая нарукавная повязка с красным крестом напомнила мне школьные годы и строгих девчонок-санитарок, не пускавших в класс нерях. — Врачей нет, так хоть так… Вот! — он вытащил из рюкзачка несколько бутылочек. — Тут тонизирующий витаминный настой для космонавтов. Пейте!

С помощью Кондратьева он раздал «витаминчики», даже «царевичам» досталось. Мою порцию протянул сам полковник, и залихватски подмигнул: всё путем!

— Вкусненько! — заценил Ромуальдыч. — На «Байкал» смахивает…

— По машинам!

Выглотав настой, я вернул посуду бойкому сержанту, и поплелся, куда сказано — на усталость наложилась слабость после сеанса целительства. Просто никакого, меня усадили в БДМ с трафаретным изображением белого орла и номером «102».

«Как у „тридцатьчетверки“ в „Четырех танкистах“…» — сонно подумал я, устраиваясь на сложенном брезенте.

— Будет шумно! — оскалился мехвод, повернувшись.

— Шумите…

Меня засасывало в теплое болото сновидений.

Там же, чуть раньше

Вернувшись, Елена устроилась за рулем «Волги» и длинно вздохнула. Сомнения лишь трогали ее легким касаньем — уголовники Вихуры скоро уподобятся мальчуганам Юзека. Спецназ свое дело знает.

Тянуло, конечно, в гущу, но она там точно лишняя…

Лишь теперь фон Ливен ощутила чужое присутствие, и накрыла рукой «Беретту». Впрочем, вопрос ее звучал спокойно, без тени раздражения:

— Кто вы?

Темная фигура на заднем сиденье шелохнулась.

— Извините, мадам, — мужской голос таил в себе нотку иронии, — привычка давней и глупой юности! Я вовсе не хотел вас пугать, но… мне стало интересно. Слишком много народу сошлось этой ночью. Ваше лицо я разглядел… Позвольте представиться: Рехавам Алон. То ли раввин, то ли полковник.

— Скорее, второе, — усмехнулась Елена, расслабляясь. — Наслышана о вас… рабби. Так это ваши ребятишки порезвились в мезонине?

— Мои. А…

— Нет, я не имею к тем «гориллам» никакого отношения, — ответила девушка, не дослушав вопрос. — Это люди Юзефа Шавелло.

— М-м… Вот как… А то мои «гвардейцы» лишь сообщили, что нейтрализовали четверых неизвестных.

— Троих, полковник, — улыбнулась Елена с оттенком превосходства. — Самого Юзека добила я.

— К-хм… М-да… — донеслось сзади.

— Меня зовут Елена фон Ливен, действую по заданию КГБ… Это я на тот случай, если вам вдруг придет в голову сделать контроль мне самой.

— Мадам! — голос Алона исполнился укоризны. — Как вы могли такое подумать! Ну, раз у нас ночь откровений… Меня попросили спасти заложников… Хотя бы одного из них.

— Петра Мироновича? — приподняла бровь девушка.

— Михаила Петровича.

— Мишу⁈ — возрадовалась фон Ливен.

— К-хм… Ну, да. Однажды он спас меня самого.

— И меня!

— М-да… Нити судьбы сплетаются так причудливо… О! — заелозил ночной гость. — Выходят! Быстро они…

Елена жадно всмотрелась — люди в комбезах мешались со штатскими, хотя выправкой отличались все. Ну, почти… Вон те двое молодых — явные шпаки.

— Миша жив! — облегченно выдохнул Алон. — О, Ливлата ранило…

— А вон Машеров! Выходим?

— Стойте!

По темной улице загуляли яркие лучи фар, и целый взвод бронетехники перегородил улицу. Буквально в двух шагах от «Волги» спрыгнул ладный полковник ВДВ, засовывая берет под полевой погон.

— А, это, наверное, за Машеровым, — догадалась фон Ливен. Она уже изготовилась открыть дверцу, как вдруг замерла. Бравый десантник отдал честь, прикладывая ладонь не по уставу. В памяти сразу всплыли сценки муштры на полях Форт-Брэгга. — Это же… Ч-черт… Это же Майкл Андерсон, агент ЦРУ!

— Берите выше, — процедил Алон. — Майк — резидент в Польше!

— Надо… — рванулась девушка.

— Сидеть! — шикнул моссадовец. — Вмешаемся — возникнет заварушка, и многие полягут! На броне десяток ряженых морпехов, а они хорошо обучены убивать!

Напряженный, шепча страшные проклятья из Каббалы, он внимательно следил за происходящим.

Проверяют документы… Пьют что-то… Рассаживаются… Миша залезает в БМД… Трогаются…

Дождавшись, пока бэтээры отъедут, Алон каркнул:

— Пошли!

Елена выскочила первой, и закричала:

— Это захват! Американцы это! А десантник без берета — резидент ЦРУ!

— Ах, я ишак! — зашипел спецназовец восточной наружности.

— По машинам! — скомандовал Алон.

За руль «Волги» упал Иван Второй, рядом плюхнулся тот самый азиат, а девушке достался широкий подлокотник, иначе не поместиться. Израильтяне набились в «Полонез», и обе легковушки, шаркнув шинами и газуя, бросились в погоню.

Тот же день, позже

Польша, окрестности Эльблонга

Томаш Платек чувствовал себя одураченным, но ситуация его даже забавляла. Ситком, да и только.

Цели своей он добился («И добил!» — мелькнуло в голове), а то, что ветер случайности снова спутал его судьбу с Мишиной, вызывало к жизни подзабытый азарт. Ничего не мешало остаться в Мальборке, но он-таки увязался за русскими, словно всерьез играя роль личного шофера генсека.

Не хотелось их бросать — уж очень подозрительными казались нежданные перевозчики. Почему полковник отдавал честь без берета? Это ведь у любого служивого из России — на уровне рефлекса! А почему на броне — орел Войска Польского? Что, у Северной группы войск СССР бронетранспортеры закончились? Неувязок и зазоров хватало, все их можно объяснить, каждое по отдельности, но, собранные в кучу, они вынуждают хмурить лоб в раздумьях и перебирать версии. Дедукция ему в помощь…

Томаш сдвинул манжет, и глянул на «Командирские». Пять минут прошло, как БТР замер на обочине. Десантники попрыгали с брони, и мехвод удалился, на пару со стрелком…

— Глухо, как в танке, — проворчал Машеров, заметно нервничая.

— Может, выйдем? — неуверенно спросил Чесноков.

— Да, наверное. Чего зря сидеть?

Через броню глухо донеслись шаги, и люк звучно лязгнул, отпираясь. Внутрь просунулся Вайткус.

— Никого, Мироныч! — со злостью обронил он. — Мы одни на трассе! Я в амбразуру подглядывал — там автобусик стоял. Вот весь еттот десант на нем и умотал!

— Десантники не настоящие, — вынес вердикт Платек.

Майор витиевато заматерился, а Генеральный брюзгливо скривил губы:

— Цирк уехал, а клоуны остались!

— Не все, — помрачнел Арсений Ромуальдович. — Володька с Витьком со мной, а вот Миши нигде нет!

Тот же день, позже

Вислинская коса, Морска-Криница

Разбудило меня солнце. Я проморгался, протер глаза — и похолодел. Вокруг меня шатался и подвывал автобус — наверное, местный «Ельч». А БМД? Она мне приснилась, что ли?

Сознание цеплялось за дурацкие измышления, лишь бы не признавать дурацкого факта — мою тушку во сне кантовали. И перегрузили…

Не думая, я отер ладонями лицо. Ага. Не связан. Это уже плюс. А муть какая в голове… Будто всю ночь самогон хлестал.

«Тонизирующий настой!» — зло скривились мои губы.

Сдерживая стон, я покрутил головой, и осмотрелся. «Ельч» катил по узкому шоссе, все пассажиры — бравые парни, стриженные «туго и упруго». Выправка в них чувствовалась даже в положении сидя. Утрешние десантники? Возможно, хотя лиц их я не рассмотрел в потемках.

Тут на меня оглянулся давешний полковник, прикинутый, как турист, и добродушно оскалился.

— Доброе утро! — весело крикнул он. — Как спалось?

— Вашими молитвами, — вытолкнул я. — Куда вы меня везете?

За окнами тянулись две бесконечные панорамы. Слева распахивалось море, пробующее по-летнему голубеть, справа высились сосны, запуская корни в мелкий желтый песок.

— На курорт! — воскликнул Кондратьев.

Кондратьев ли?

— Как вас звать по-настоящему? — брякнул я наугад, переходя на инглиш.

Дежурная улыбка сползла с полковничьих губ, трансформируясь в серьезное, даже немного торжественное выражение. Легко поднявшись, мой визави пересел ко мне.

— Меня зовут Андерсон, — отрекомендовался он, — Майкл Андерсон.

— Цэрэушник, что ли? — я пренебрежительно выпятил губу. — Резидент?

Андерсон сделал вид, что нисколько не уязвлен моим тоном, и даже выдавил снисходительную улыбку.

— Да, мистер Гарин, я представляю Соединенные Штаты Америки. Когда стемнеет, где-то там, — он махнул в сторону моря, — всплывет атомная субмарина «Халибут». У пляжей Гданьского залива мелко, но в полумиле от берега глубины достаточные, пятьдесят-семьдесят метров. Вас доставят на борт атомарины, и вы отправитесь в свободный мир!

— А я там ничего не забыл, мистер Андерсон, — глумливо усмехнулся я. — Тоже мне, нашли переходящее Красное знамя!

Рукоятка «Кольта», блеснувшая под пиджаком резидента, так и просилась в ладонь.

Какова диспозиция? Ага…

На диванчике впереди меня покачивался всего один «десантник», правда, могутный — плечи чуть ли не в два обхвата, шея толще головы. Сзади расселось двое.

Автобус как раз сбросил скорость, прокатываясь по улице курортного городишки, пустынного до самого лета. Такое впечатление, что осенью жители уехали вместе с отдыхающими.

Осталась позади окраина, замелькали причалы, а дюны с правой стороны устремились к небу, громоздя песчаные горы на десятки метров вверх.

— Подъезжаем, — мурлыкнул резидент.

Я вонзил костяшки пальцев в ту область его крепкой шеи, где бился жгутик сонной артерии. Сильный удар прикончит моего похитителя, а мне достаточно, чтобы он поплыл, впадая в грогги. Получилось.

Подхватывая левой никнущее тело, правой я выхватил пистолет. Сидящего впереди бугая саданул рукояткой по затылку, не экономя. И тут же направил «Кольт» на задних.

— Сидеть! — рявкнул я на хорошем английском. — Иначе пристрелю этого говнюка!

Морпехи — а кто ж еще? — замерли, переваривая полученную информацию. Андерсон застонал, зашипел, и я сунул ему ствол ниже подбородка.

— Вставай! И не дергайся! Иначе запачкаешь салон мозгами!

Водитель затормозил и остановился.

— Открывай!

Взвизгнув, хлопнув, дверцы распахнулись.

— Пошли, погуляем!

— Вы совершаете непоправимую ошибку, мистер Гарин, — прохрипел цэрэушник, задирая голову.

— Переживу!

Я спустился на ступеньку, подтягивая резидента, когда морпех напротив решил сыграть героя-одиночку. Он даже успел достать свой красивенький револьверчик, огромный «Магнум», а вот на то, чтобы вскинуть огнестрел и нажать на спуск, времени не хватило.

Я истратил патрон первым — кровью забрызгало стекло, а убитый морпех мягко кувыркнулся на пол. Немая сцена.

— Сказал же — сидеть! — зарычал я, изображая плохого русского парня из голливудских стрелялок, и выбрался наружу. Свежий морской воздух мигом развеял пороховой дым, а запах йода смешался в коктейль с густым хвойном духом.

Визжа тормозами, остановилась «Волга». Из нее чёртиками выпрыгнули «царевичи», Рустам и Умар. Последней показалась Елена фон Ливен, вооруженная «Береттой» — и ослепительной улыбкой.

— Миха, держись! — взревел Рахимов, бросаясь ко мне, и я с облегчением оттолкнул Андерсона. Резидент выстелился на песке, и поднял руки, не вставая — лежачего не бьют…

— Наши! — осклабился я. — Красные!

И опять рявкнул мотор. Мятый «Полонез», дрифтуя, остановился в заносе. Юваль… Ари… Имени четвертого я не знал, а Ливлат слабо махал мне с заднего сиденья. Зато во всей красе явил себя Рехевам Алон.

— Миха! — вскричал он, улыбаясь во все тридцать два своих и вставных. — Как же я рад вас видеть!

— А уж я как!

Сухая ладонь рабби сжала мою с неожиданной силой.

— Докладываю! — оживленно затараторил он. — Все живы и здоровы, едут на аэродром в Ольштыне! А, нет, вру — не все! Томаш… как его…

— Платек, — подсказал я.

— Да! Платек остался.

— У него свое задание, — улыбнулся я. — И свой путь.

— «Царевичи» — раздался зычный голос Рустама. — Пакуйте этих!

— Есть!

— Умар, отгони автобус, а то вид портит. Знаешь, куда? К нашим погранцам! Доложишь всё, вызовешь подкрепление… Генлейту отзвонишься!

— Есть!

— Обязательно!

— Да понял, понял…

— Р-распустились! Юваль! Поспрашивай нашего дорогого гостя!

— Я есть дипломат! — возмущенно завопил Андерсон.

— А мы-то не знали… — сокрушенно вздохнул Рахимов. Пнул «дипломата», и заорал: — Выкладывай всё, как на полиграфе! Иначе… — он зловеще улыбнулся: — Будем резать, будем бить…

Ари Кахлон молча щелкнул пружинным ножом, небрежно поводя лезвием.

— Люблю гласность! — расплылся я, и присел на облупленный лежак, забытый с осени.

— Миша, — мягко сказал Алон. — А вам домой не пора?

— Успе-ею… — меня потянуло на зевоту. — Надо ж кино досмотреть. Поп-корна нет, так хоть под сухпай…

Тот же день, позже

Нью-Йорк, Пятая авеню

— Заходите, Фри, — сказал Вакарчук, посмеиваясь. — Будьте, как дома!

Громадная квартира, раскинувшаяся на весь этаж, подавляла богатством и роскошью. Степан нарочно обставил жилье антикварной мебелью, устлал пол драгоценными коврами, сотканными в Исфахане и Тебризе, завешал стены подлинниками всяких Гейнсборо, да Караваджо. Привыкай, наследничек…

Фримен Уиллет бродил по комнатам, словно в музей угодил.

— Спасибо, сэр, — подал он слабый голос. — Это… непередаваемо! Понимаете… В детстве… Я тогда жил у бабушки с дедушкой, на ферме в Канзасе. Правда, оказалось, что никакие они не родственники, но оба по-настоящему привязались ко мне, особенно бабушка Элспет. Да и дед Джубал… Мы с ним катались на тракторе, и чинили его, и сажали кукурузу… А домик там маленький совсем. Глубинка! По воскресеньям мы наезжали в городишко по соседству, на дедушкином пикапе, уже тогда стареньком. Был скромный шоппинг, и пончики, и яблочный пирог… — Фримен вздохнул. — Как это не удивительно, я скучаю по тем временам. Да, бедненько, простенько, но кукурузное поле — это же настоящие джунгли! А у ручья я соорудил настоящий индейский типи. Только вместо оленьих шкур накрывал кусками брезента — дед дал… А потом был универ, и комната на троих студиозусов. Оболтусов. Понимаете, у меня никогда не было даже собственной комнаты! А тут…

— Фри, — мягко сказал Вакарчук, — эта квартира — твоя. Купил я, да, но это всё пустяки. Вот, покончим со всякими формальностями, и ты как бы вступишь в наследство. Тогда и вернешь. Кстати, парой счетов ты сможешь воспользоваться уже завтра…

Уиллет встрепенулся.

— Нет-нет, — иронично улыбнулся Степан, поднимая руку, — это не намек! Просто… Твои дед с бабушкой… Неважно, есть или нет между вами кровное родство! Главное, что они любили тебя, а ты любил их. Вот и все. И они же еще живы…

— О-ох… — покраснел Фримен. — До чего же стыдно… Я даже не подумал! Получается… я могу помочь им?

— Можешь, Фри. Я бы даже сказал — должен. Не хочу грузить тебя, но оплачивать иные долги бывает так приятно!

— Ох, ну да! Они так обрадуются! — оживился Уиллет-младший. — Дед, помню, всё мечтал переехать на Гавайи, позагорать под пальмами… — молодой человек растерянно смолк.

— Вот и купи им коттедж! — надавил Вакарчук. — Где-нибудь в предместьях Гонолулу, или подальше, поближе к природе. А лучше всего — съезди к ним сам, и возьми с собой! Вместе и выберете! Не думаю, что ты опозоришься, кичась деньгами — Фримен Дитишем вырос нормальным работягой со Среднего Запада. А другая фамилия… Подумаешь! Если характер крепок, его даже золото не разъест!

— Сэр… — в голосе Уиллета зазвучала настойчивость. — Скажите, только честно… Вы считаете, это деньги погубили отца?

— Честно… — невесело хмыкнул Степан. — Богатство портит, Фри, если не следить за собой. Это как с радиацией — балбес подхватит лучевую болезнь в первый же день, а умный будет осторожен, и проработает годы с каким-нибудь плутонием без вреда для себя. Если честно, я думаю, что старый Седрик подцепил такую заразу, как вседозволенность, и всю свою жизнь боролся с утверждением, будто его всемогущество — иллюзия.

— А это так? — пытливо спросил Фри.

— По-моему, так… — задумался Степан. — Понимаешь, богатство дает власть, но этой властью надо уметь пользоваться. Вот ты отправишься в Канзас, чтобы обрадовать своих стариков. Да? И это правильно! А закоренелый индивидуалист станет думать только о себе, и таких дел наворотит… Твой отец влез в политику, как Наполеон, как Гитлер и прочие эгоисты, ставшие политическими бандитами. Седрик мог устроить жизнь миллионов людей к лучшему, а принес им лишь смерть и муку… — он смутился. — Прости, Фримен, я что-то ударился в дедовские назидания! Ты только… Вот только не надо отягощать свою карму отцовскими грехами! Уиллет-старший сделал свой выбор, а ты сделай свой.

— А я уже выбрал, — твердо заявил Уиллет-младший, и смущенно улыбнулся.

Вечер того же дня

Вислинская коса, Морска-Криница

Стемнело, и мы разожгли костер. Даже два — в одном, прогоревшем, пекли картошку, а другой окружили, следя за трепещущими флажками огня.

— Не надо обчищать всю картофелину, — учил я Елену премудростям пионерского жития. — Подгоревшая кожура не горчит…

— Да там же сажа! — изумлялась фон Ливен.

— Подумаешь! Так даже вкуснее!

Я разломил дымящийся корнеплод, и сунул внутрь кусочек задубевшего масла. И быстренько в рот, пока не растаяло.

«Вкус… Спесфис-ский!»

После банки тушенки, что я умолол в одиночку, картошка шла на десерт.

— Кому чайку с дымком? — блеснул очками Иванов.

— Мне! — я быстро протянул кружку, заодно строго отчитав Бориса Семеновича: — Вот от вас я такого не ожидал, товарищ генерал-лейтенант! Лично заявиться на опасное мероприятие!

— Объявлю себе выговор в приказе, — хмыкнул генлейт, щедро плеснув горячего, душистого и терпкого.

Елена хихикнула, и шепнула мне на ухо, прижимаясь плечом:

— Прямо помолодел!

— Я даже знаю, из-за кого!

— Чего там шушукаетесь? — добродушно забурчал Иванов.

— Гневно осуждаем происки империалистов, — отчеканил я.

— Скоро уже, — успокоил нас Борис Семенович.

— Товарищ генерал-лейтенант, — материализовался из тьмы громадный старшина из спецназа Балтфлота, — сообщение от наших. Яхта «Аквила» на подходе. Подлодка «Халибут» в миле отсюда — подвсплыла, одна рубка торчит.

— Готовность? — хладнокровно осведомился Борис Семенович.

— Полная! — осклабился старшина, и растворился во мраке.

— Борь, а почему этих громил «парусниками» зовут? — спросила фон Ливен, сосредоточенно дуя на чай.

— А они все из 561-го ОМРП, — Иванов зашуршал фольгой, отламывая кусочек шоколадки, — а сам пункт — в «Парусном». Это тут недалеко… Ладно, давайте закругляться, не будем мешать секретной операции!

Мы закидали костер песком, и отошли к соснам — деревья шумели негромко и тревожно.

— Вижу-вижу! — Елена запищала, как девчонка.

Лодку можно было и не заметить в темноте, а вот яхта вовсю белела. Подошла тихонечко, спустив грот со стакселем, «парусники» ловко приняли швартовы, и…

Дальше всё происходило в таком быстром темпе, что разглядеть и понять было невозможно, сплошное мельтешение. Минуты не прошло, а фигуры спецназовцев уже темнели на палубе «Аквилы».

Скрученную и ошалевшую команду «Царевичи» разложили, устраивая допрос, а яхта отвалила от причала, держа курс на «Халибут».

— Меня волокут, — фыркнул я, и даже Иванов затрясся от сдерживаемого смеха.

Понедельник, 21 апреля. День

Минск, улица Подлесная

Ректор подмахнул мое командировочное удостоверение, и я спустился в фойе, свободный и легкий, как воздушный шарик.

Машеров убыл еще вчера, спецбортом в Москву, а Ромуальдыч дожидался меня, болтая с Кивриным о делах насущных и посторонних.

— Здорово мы отдохнули! — воскликнул Володька. — Никогда еще у меня не было таких насыщенных выходных!

— Да уж, — благодушно хмыкнул Вайткус. — День за три!

— Жалко, что к морю не съездил, — завздыхал аналитик, косясь в мою сторону. — Не видал, как наши там — на абордаж!

— Да никто не видал, — утешил я его. — Темно было.

— «Халибут» в Балтийск отбуксировали, — проинформировал Ромуальдыч. — В «Правде» тиснули, на первой странице! «ТАСС уполномочен заявить…»

— Ох, и вони будет… — затянул я, довольно жмурясь.

— Миша! — разнесся вопль, и ко мне подбежал Корнеев, счастливый, всклокоченный и явно не в себе. — Миша, Ядзя живая! Ее ранили только, она сейчас в больнице, в реанимации!

— Здорово! — обрадовался я. — Вот это здорово!

— Миш! — Витька весь ходуном ходил, не в силах стоять смирно. — Можно я отпуск возьму? Без содержания! Я здесь побуду, дождусь! Ядзю еще из комы не выводили, а сидеть с ней некому… Ну, ты ж понимаешь! Можно?

— Мы тебе больничный оформим, — улыбнулся я. — А диагноз еще Хайям поставил: «Влюбленный болен, он неисцелим…»

— Так можно, да? — возликовал Корнеев.

— Ступай себе, старче, будет тебе отпуск!

И одним счастливым человеком на планете стало больше.