Целитель #10

Глава 17

Понедельник, 18 августа. Утро

Московская область, Звездный городок

«Пара месяцев — не срок», — младлей Почтарь старательно продумывал эту простенькую мысль, будто детальку в пальцах вертел — и так взглянет, и этак. Младшего лейтенанта чуть-чуть вело после центрифуги, но мозги варили справно, перегрузка ему давалась легко.

Ну, как легко… Тот вираж на «мигаре» вполне мог стать последним, но ничего, сдюжил. Двадцать «же», однако! Конечно, тут его заслуги нет, просто таким родился. Повезло…

Павел вздохнул. Летчик он пока никакой. А космонавт, так вообще — никакущий. Да и что можно успеть за июль-август? Тут люди годами тренируются, осваивают космическую технику… Правда, некоторые так и ушли из отряда. Простояли в очереди, не дождавшись старта…

Задумавшись, Паха не сразу углядел начальника ЦПК, и поспешно вытянулся во фрунт.

— Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант! — выпалил он.

Береговой улыбнулся.

— Вольно. Откуда это ты, такой строевой?

— Оренбургское авиационное! — отчеканил пилот. — Младший лейтенант Павел Почтарь! — помявшись, добавил: — Правда, налету мало совсем…

— А сколько ж тебе стукнуло, Павел Почтарь?

— Двадцать три, товарищ генерал-лейтенант!

— Убавь армейщину, Павел, — хмыкнул Береговой. — Мы не в военной части, и я — не командир, а начальник. Кстати, Георгий Тимофеевич. Понятно?

— Так точно, Георгий Тимофеевич!

Начальник ЦПК рассмеялся.

— Неисправим! Ладно, выправка красит… А вот скажи мне, Павел, зачем ты записался в космонавты? Мне просто интересно! — он прищурился. — Землю хочешь с орбиты увидать? Или на Луну собрался?

Подумав, Почтарь серьезно ответил:

— На Марс, Георгий Тимофеевич.

Береговой глянул на него, кивнул, да и увлек за собой.

— Пошли, Паша, покажу кое-что…

Начальник ЦПК зашагал по светлым коридорам, минуя тренажерные залы с «Союзом», «Салютом» и «ТКС», пока не вышел к запертым дверям недавней пристройки. Скрежетнул ключ, проворачиваясь в замке.

— Заходи!

Почтарь переступил порог, и замер. Почему-то он ожидал увидеть спортзал с турниками и «качалками», а перед ним круглилось нечто громадное и смутно знакомое. Широкое, как фюзеляж «Ила-86», и размером с вагон.

— ТМК! — вырвалось у Павла, и загуляло эхом.

Да, это был он — тяжелый межпланетный корабль, любимое «изделие» Королева. Главный конструктор мечтал отправить его в космос в июне семьдесят первого года, во время великого противостояния Земли и Марса, но… Не сбылось.

Шести метров в поперечнике, ТМК вытягивался в длину на двенадцать метров. Заправят его горючим, водой, ксеноном — и готово. Семьдесят пять тонн! Четвертая ступень «Царь-ракеты»…

«Жилой отсек… — глаза Павла жадно шарили по выпуклым бокам корабля. — Рабочий отсек… Биологический… Агрегатный…»

Панели солнечных батарей просвечивали фиолетовым, а решетчатая тарелка антенны бросала на матовый потолок размытую паутинную тень. И словно черный ветер пространства задувал по стенам, серебрясь звездной порошей, а прямо по курсу недобро калится Красная планета…

— Товарищ Феоктистов предложил дать ему имя «Заря», — разнесся глуховатый голос Берегового, развеивая виденье. — «Заря-1». Вот, на таком тебе и летать, Паша… Готов?

— Еще как… — вытолкнул Почтарь завороженно, и встряхнулся: — Всегда готов, Георгий Тимофеевич!

Вторник, 2 сентября. Ближе к вечеру

Московская область, Щелково-40

Сразу две системы испытать за один день — это круто, конечно, но столь насыщенная программа вымотала всех. Я тоже выдохся. Хорошо еще, «Волга» под рукой — сел, да поехал. А то прорастало во мне ленивое желание сесть — и тупо глядеть перед собой.

Пока доехал до дому, угомонил мысли — карусель в голове сбавляла обороты, возвращая способность думать. А до чего ж приятно оттягивала карман циркониевая пластина!

В моем взбудораженном мозгу лепились и тут же рассыпались причудливые схемы «тахионника» следующего — третьего — поколения. Я почти видел секцию, выложенную такими, вот, модифицированными плашками. Цвиркнешь на них зыбким пучком сверхсветовых частиц — и хлынет из ниоткуда тугой напор тахионов! Настоящий тахионный вихрь!

А если закрутить его в хронокамере? Обрушить на образец мощный поток вместо слабенькой струйки! И какова тогда окажется дистанция заброса? А вдруг, да смогём⁈ Ушлем человека на десять, на тридцать, на сто лет назад! Вчуже страшно…

Машину я оставил у калитки — ни сил, ни желания загонять «дублерку» в гараж не было от слова совсем. Да и что мне, полениться нельзя, что ли? Заслужил, между прочим…

Щурясь, я прошел к дому — стильному коттеджу, выложенному из красного и желтого кирпича. Цокольный этаж как бы приподнимал здание, и окна открывались выше человеческого роста — в комнату не заглянешь, даже подпрыгнув.

«Вот и хорошо, а то взяли моду…»

Терпеть не могу все эти прозрачные двери в сад! Красиво, да, но дом — это убежище! А какая из него крепость, если любая шпана запросто вломится, выставив стекла?

Зато лестница к входным дверям грела душу — приятней и спокойней глядеть на газон сверху. И двор мне нравился — я сам выбрал именно этот, где сосен побольше. Шесть или семь деревьев росло вразброс, навевая тень. Засыпать, чуя запах хвои…

Спальню мы устроили в мансарде, куда уводила деревянная лестница — верхушки сосен шептались как раз напротив, а в сильный ветер дотягивались до окна лохматыми лапами.

Сначала я хотел перевезти сюда мебель из «красного дома», но Рита меня отговорила. И вправду, зачем? Пусть будет и квартира, и загородная «вилла»! Мои валютные запасы хоть и иссякли, но степень доктора наук умножала зарплату вдвое. Нам хватало, а заставлять всю жилплощадь мебелью — чего для? Мы с Ритой рассудили, что покупать всякие комоды надо не для того, «шоб було», а по случаю. По желанию.

Кровать есть, гардероб, трюмо… Книжные шкафы в кабинете — и стол, который все чаще называют так, как я привык в будущем — компьютерный… Диван и телевизор в гостиной… Кухонный гарнитур… Чего тебе надобно, старче?

«Детскую кроватку!»

Я покрутился по терраске, вовсю отбрыкиваясь от назойливых мыслей и загодя хмурясь грядущим безобразиям.

Велик будет год и страшен будет год по рождестве Христовом 1981-й, от начала же революции шестьдесят четвертый — в этом доме поселится и начнет мучительно расти мое чадо…

Вызвонил радиофон, сбивая весь пафос.

— Алло?

Я поневоле заулыбался, едва не умиляясь.

— Привет, Ритуля! Ты где?

— Еду! — отозвался приятный голосок. — Ты дома уже или еще на работе?

— Дома! Пришел только что, и рыщу в поисках съестного!

Девичий смех заколыхался, лаская ухо.

— Холодильник открой, обжора! Там заливное должно быть. Я приеду… где-то через полчасика. Пока-пока!

— Пока!

Плотоядно уркнув, я отворил дверцу урчавшего «Форона». Вот оно, заливное!

«Отлично… Никакой готовки, главное… Даже греть не надо!»

Отрезав изрядный шмат «Орловского», я присел за стол и воздал почести трясущемуся холодцу, взбадривая организм щедрыми порциями хрена.

У-ух, шибает как… До слез прямо! М-м…

Умолачивая мясцо со студнем, я приподнялся, и включая телик. Надо бы ему место найти, хотя бы на кронштейне подвесить… Потом, потом! Завтра. Или послезавтра…

С экрана одышливо заговорил Бовин:

— …Хуа Гофэн прибыл в Хабаровск в хорошем, приподнятом настроении. Не похоже было, что его хоть как-то тревожат пограничные конфликты с СССР и Вьетнамом. Товарищ Хуа смиренно отнесся к тому, что земли в верховьях Иртыша и в низовьях Керулена отойдут Монголии, а территориальные потери КНР будут компенсированы за счет пустыни Гоби… В чем же секрет хорошего настроения председателя?

Пошла хроника. На экране мелькали китайцы, они кричали и бесновались, а в фокусе брел испуганный и жалкий человечек, вжимая голову в плечи.

— Дэн Сяопин едва не стал новым «великим кормчим», — выдавал жирный голос за кадром. — Еще немного, и он бы повел Китай проамериканским курсом — ударными темпами строить капитализм, но… потерпел сокрушительное поражение. Дэн развязал войну с Вьетнамом — и проиграл. Он разорвал договоренности с Советским Союзом, угождая Америке — и потерял всё.

Хуа Гофэн лишил Дэн Сяопина всех чинов, исключил из партии, публично водил по улицам под оскорбления толпы, и всё это транслировалось в прямом эфире. После такой потери лица о власти в Китае можно забыть, тем более что Дэн отправлен за решетку, где его, вполне возможно, постигнет участь Лю Шаоци…

«Туда ему и дорога, — усмехнулся я. — Не хватало еще под боком жирного китайского дракона!»

— А вот на Ближнем Востоке растет напряженность, — посетовал ведущий «Международной панорамы». — Американцы, лишившись поддержки Саудовской Аравии, вынуждены сами выкручиваться в той борьбе, приз в которой — нефть. В Аравийском море крейсируют уже две ударные группировки во главе с авианосцами «Энтерпрайз» и «Констеллейшен»; с авиабазы на Диего-Гарсии готовы ко взлету бомбардировщики «Б-52». Однако, не все так просто. Ведь большую часть нефтепромыслов контролируют Иран и Ирак, а нападать на них… Чревато большими потерями. У Соединенных Штатов была возможность ослабить обе страны в пограничном конфликте, после серии территориальных споров, когда Ирак испытывал стойкое желание отторгнуть у Ирана богатую нефтью провинцию Хузестан и восточный берег реки Шатт-эль-Араб. Но ситуация изменилась. Нынче Багдад контролирует большую часть нефтяных месторождений в регионе, а неурядицы с арабским населением были решены на переговорах Масуда Раджави с Ахмедом Хасаном аль-Бакром. И тогда в Белом доме решили ударить в спину, разыграв курдскую карту. Американцы хорошо простимулировали «Демпартию Курдистана» под водительством Мустафы Барзани, и «Патриотический Союз» Джелаля Талабани. Через Турцию эти курдские группировки, кстати, ожесточенно конкурирующие друг с другом, получали и оружие, и финансы. И они тут же подняли восстание, мотивируя свою нелояльность тем, что Аль-Бакр якобы обманул их, пообещав автономию. Замечу, что курдская автономия была-таки создана, но иракский лидер схитрил, «отпилив» нефтеносные Мосул и Киркук. Сейчас же президент Объединенной Республики Ирака и Аравии предлагает новую, вполне рабочую версию — выделить полуавтономные кантоны в Сулеймании (вотчина Талабани) и в районе Эрбиля (вотчина Барзани). Более того, ведутся переговоры с Хафезом Асадом на ту же тему — предоставить столь желанную автономию и сирийским курдам, от Эль-Камышлы до Алеппо, где проживают кланы, связанные с Абдуллой Оджаланом, второй год подряд успешно партизанящим в Турецком Курдистане…

На экране мелькали суровые смуглые лица юнцов с «калашами», готовых биться… Да неважно, за что, лишь бы биться! Лишь бы колотился в руках автомат, отнимая жизни тех, кого вожди назначат врагами…

Острое чувство опасности пронзило ледяной иглой — не сработала чуйка, подавленная усталостью. Присутствие чужого я ощутил, но успел лишь сместиться, уходя от удара или выстрела.

Поздно. Выхлоп голубоватого газа, маслянистого на вкус, настиг — и мгновенно обездвижил мышцы. Погасил свет. Задавил звуки.

Я трепыхнулся в последнем усилии, и глухая, вязкая тьма сомкнулась надо мною.

Первым моим ощущением, как только я всплыл над тягучей чернотой, стала боль в руках. Расслышав собственное кряхтенье, выпрямился, моргая и морщась.

Меня основательно подташнивало, а поверху сновала глупенькая мыслишка: «Хорошо, что поесть успел…»

Муть, колыхавшаяся в голове, оседала, и я облизал сухие губы. Дурнота все еще бродила внутри, но реал с каждым вдохом врывался в меня, приводя в норму.

Я обвисал на том самом щите, с которого счастливый Киврин снял циркониевую пластину. Поведя плечом, мне удалось добиться обратной связи — рубашка натянулась, прижимая модифицированную плашку к груди. Ага…

Стоило загрести ногами, как сразу стало полегче. Меня кто-то распял, прицепив к щиту наручниками в позе витрувианского человека. Вот и болели запястья, да и щиколотки ныли.

Башка трещала, нутро содрогалось в рвотных позывах, но это все ерунда, как говорил Витёк. Я осмотрелся. Полигон.

Под ногами утоптанная глина, да песок с гравием. Вокруг — «кратер». Прямо передо мной — «ИС-3». Безбашенный. Хотя сопло инвертора упорно напоминает орудийное дуло.

Причины и следствия кружились в голове, неловко складываясь в неразрывные цепочки… Ага, как эти, что звякают, сцепляя металлические браслеты…

«Опять я кому-то занадобился…» — ворохнулась думка.

— Очнулся? — послышался глуховатый голос, и я сильно удивился.

— Ипполит Григорьевич? — вымолвил, ворочая непослушным языком. — Вот уж на кого не подумал бы… И вы туда же?

Вихурев появился в поле моего зрения — измазанная спецовка, растрепанная седина, сажный мазок на щеке. В старшем научном сотруднике чувствовалось нервическое спокойствие смертника — усталое безразличие сквозило в каждом его движении, но стоило скатиться камушку по склону или щелкнуть остывавшим членам танка, как стерпер вздрагивал, озираясь дико и тревожно.

Закурив, Ипполит Григорьевич вдохнул едкий дымок, смял и отбросил пустую пачку «Столичных».

— Я родился в Жешуве, — выговорил он с наигранным дружелюбием, — в семье Гжегожа Вихуры. Франек — мой младший брат. Ты его убил.

— Ох, и сволочь твой братец! — зло усмехнулся я. — Не скажу, что прикончил его с удовольствием, но раскаяния точно не испытал. Везет же мне на пшеков…

Ипполит скривил рот в болезненной гримасе.

— После войны нас пригнали в СССР, — вспоминал он, щуря глаза от дымных завитков. — Я решил притвориться хохлом, чтобы бить кацапов, пусть даже под видом бандеровца. Хотя русские с украинцами, если по-хорошему, должны болтаться на одной виселице. По-братски.

— Зачем вы мне излагаете трогательную историю своей непутевой жизни? — глумливо усмехнулся я. — Чтобы проникся, и всхлипнул?

— Чтобы понял, за что я тебя убью, — любезно объяснил Вихура. — В общем… Нас выгрузили на Донбассе. Там я добывал уголек, там поступил в универ… Ненависть моя сохла потихоньку, осаждаясь ёлочью…

— Весьма поэтично, — ввернул я. — Вы мне сейчас напомнили давнишний прием режиссеров. Они просто обожают сцены, где отрицательный герой вяжет положительного, и давай пыжиться! Все свои секреты выкладывает, загадки разгадывает… Смакует! Все равно ж убивать. Так пусть хоть послушает перед смертью, каким дураком был, и до чего ж антагонист умен!

Вихурев дослушал меня, не перебивая.

— Правильно, — пожал он плечами. — А иначе какое удовольствие от мести?

— Я мстю, и мстя моя страшна! — меня потряхивало.

— Огрызайся, огрызайся… — кривя губы, Ипполит затянулся, и отшвырнул окурок. — Раза два я съездил по путевке в Польшу, а Франек однажды приезжал сюда. Мы с братом оба работали на ЦРУ. С радостью и удовольствием! Только Франек был активным без перерывов, а мне приказали залечь, стать «спящим агентом»…

В сознании просветлело.

— Вон оно что… — затянул я. — Хм… Признаюсь, не рассмотрел такой вариант… Так Сергей Дыскин — подставной агент?

Вихурев скрипуче рассмеялся.

— Вообще-то, Сергиуш! У него мать — полячка. Я его здорово расшевелил, хотя… Да нет, у них в семье и так Советы не жаловали. Я лишь отшлифовал характер Сергиуша. А уж как ему нравилось «играть в шпионов»! Все эти закладки, тайники, пароли, шифроблокноты… У-у-у… Когда я предложил Сергиушу выступить агентом вместо меня, он был просто счастлив! А я оставался в тени. Так бы мы и подрывали ваш поганый строй, вредили бы строителям коммунизма, как истые враги народа, но тут явился Браилов… А потом и ты приперся!

Пожилой, но крепкий агент запрыгнул на броню у «щучьего носа». Похлопал себя по карманам, глянул с сожалением на отброшенную пачку, и разочарованно повел носом.

— Ладно… — проворчал он. — Курить — здоровью вредить. Ты со своим дублем… Вы сильно заинтересовали меня. И все испортили! В апреле я съездил в отпуск, в Белоруссию, а мне… как поленом по голове — убили Франека! Дружок его перебрался на эту сторону, раненый. Говорит, в подземелье зашибли Вихуру-младшего, в Мальборке. И сказали, кто. Я сначала не поверил, а потом фото твое показал… И всё сошлось

Спрыгнув на землю, Вихура-старший отряхнул руки.

— В принципе, я даже рад, что у Сергиуша не вышло с ДТП. Зачем мне лишний свидетель? Сейчас, погоди, питание включу…

Он скрылся за кормой танка, а я глубоко вздохнул. Состояние было странным. Я не верил, что меня найдут вовремя, но надеялся… Да и зачем меня искать? С чего бы вдруг?

Я навалился спиной на щит, попробовал качнуть его… Бесполезно. Ромуальдыч врыл столбы основательно, на века.

Солнце село, полигон затопило тенью…

От подстанции доплыл гул трансформатора. Танк мигнул фарами, а брезентовый куб наверху осветился щелями. Тоска подступила, сжимая плаксивое нутро…

— Бедный атеист! — фыркнул Ипполит, подтягивая кабель самодельного пульта. — И помолиться не сможешь… Проверка!

Взвыли сервомоторы, подравнивая сопло инвертора. Узкий луч самодельного «коллиматора» скользнул мне на грудь, подрагивая размытым красным кружком.

«Я на мушке…»

— Порядок! — Вихурев широко улыбнулся, и сообщил с издевательской доверительностью: — Сегодня ночью я исчезну. И возникну уже там, по ту сторону границы. В моей голове столько совсекретных сведений… Хватит и на дом в Майами, и на маленькую, скромную яхту! А ты… Сдохни!

Я, как зачарованный, следил за мосластым пальцем, гладившим выпуклую черную кнопку.

— Пуск!

Инвертор выдохнул, и неисчислимое количество тахионов засквозило через меня, наполняя смертным ужасом. Я бы завыл, если бы горло не пережало. Издал то ли хрип, то ли всхлип, и тут же обмер, чувствуя покалывание во всем теле.

«Аннигилирую!» — заскулило нутро.

Да какая, к лешему, аннигиляция? Обычные пульсации… Сейчас, сейчас… Вот сейчас раздерет до корчей, сумасшедшей, неистовой резью, полыхнет белым пламенем распада… Из груди, из живота, из глупой моей башки!

Не полыхнуло. Лишь нагрелась циркониевая пластина…

— Стоять! — звонкий Маринин голос развеял сгустившийся морок.

Сухо треснул выстрел, и пульт в руках Вихурева разлетелся осколками пластмассы. Пшек взвизгнул от боли — пуля сбрила ему кончик мизинца. Он шарахнулся в сторону, но вдруг стало людно.

Рустам… Умар… Иван Третий…

На заднем плане маячила Лиза в наброшенном халате — она таращила глаза, закрыв рот руками, и медленно мотала головой.

А я в изнеможении закинул голову, глядя в темнеющие небеса. Понять, что мне дано было прочувствовать, может лишь приговоренный к смерти.

Его вывели на эшафот, бросили на колени перед гильотиной, сунули шею между двумя досками… Сердце колотится, заходясь в отчаянии, отсчитывает последние мгновенья жития, и вдруг — помилование. Воля! Жизнь!

— Мишечка, Мишечка… — голос «Роситы» позванивал, по щекам катились слезы, а дрожащие пальцы освобождали мне руки.

— Ну, вот, здрасьте, — улыбка моя получилась вымученной. — Радоваться надо, а ты ревешь…

Раскованный, я первым делом обнял Марину.

— Спасибо!

Девичьи губы покрывали мое лицо поцелуями, шепча между ласк:

— Это Рита всё… Она позвонила, а Лиза — бегом в операторскую… А на экране — этот… И ты… Мишечка, я так перепугалась!

— А уж я-то как…

— Сейчас, подожди, тут еще на ногах…

Щелкнули, звякнули браслеты на щиколотках, и я обрел свободу.

Прав был Трус из «Кавказской пленницы»: «Жить — хорошо!»

Спотыкаясь, баюкая трясущуюся руку, Вихурев брел к дежурному «уазику». Еще утром моложавый, бодрый и злой, нынче он постарел и обрюзг. Шаркал, шамкая, и как будто не верил, что всё кончено. А жизнь прожита…

На валу возникла расхристанная фигура Киврина в белом халате. Взмахнув руками, словно крыльями, Володька ссыпался вниз, шурша гравием.

— Я уж думал… — еле выговорил он. — Ага-а… Не успел, значит, ур-род!

— Успел, — наметил я улыбку, и вынул пластину. — Вот, прикрылся.

— Ага-а! — радостно вскричал аналитик, хватая «щит». — Щас мы ее… Иссле-едуем по полной программе…

— Исследуй, — кротко вытолкнул я.

— Получается, что модифицированная материя как будто встречный пал пускает, — тараторил Киврин, — и действие уравнивается противодействием!

— Ну да, — кивал я, не слушая хронофизические восторги.

Марина вернулась к своим «гвардейцам», поглядывая на меня издали и старательно улыбаясь. Лиза больше не прятала испуг за ладонями, а сложила их молитвенно, напоминая ангела, а в проходе между глинистым склоном и коробчатой подстанцией на санях, сваренных из ржавых труб, ломко семенила Рита.

Увидела меня — и рванулась навстречу.