Большая игра

ГЛАВА ОДИННАДЦАТЬ. СМЕНА КОМБИНАЦИИ

Старшие адмиралы вернулись в конференц-зал с бесстрастными лицами. Результат их совещания ждали адмиралы Сорива, Идзумо, Ивате и капитаны их кораблей. Несмотря на прохладу в помещении, все взмокли.

— Данный комитет сформирован для проведения экстренного расследования по провалу операции «Рывок», которая должна была обеспечить захват Рангуна и косвенный контроль Бирмы. Операция «Рывок» являлась частью намного более крупного стратегического плана, и теперь он поставлен под угрозу. Комитет особо обеспокоен тем, что провал случился без единого выстрела со стороны противника. Мы выяснили, что крах «Рывка» начался с появления ударных бомбардировщиков американского флота. Они дали понять нашим морским силами, что уничтожат их, если те не прекратят попытки сближения с австрало-индийским войсковым конвоем. Это вынудило адмирала Сориву обратиться за воздушной поддержкой. Поскольку она не была оказана, ему пришлось выполнить американский ультиматум, чтобы не встать перед опасностью мгновенного ядерного уничтожения без малейшей возможности ответить на угрозу либо защититься от удара. Адмирал Сорива, с учётом неспособности остановить дальнейшее движение австралийского конвоя к Рангуну, и перед лицом однозначного уничтожения, прервал операцию и приказал идти в Ханой.

Здесь комитет находит, что адмиралу Ивате, командовавшему соединением транспортов, нельзя вменить никакой вины. Его суда были проведены профессионально на всём маршруте, и отход эскорта оставил бы его выбора, кроме как выполнить приказ. Одновременно комитет определил, что наряд сил, выделенный ему, был недостаточен как по качеству, так и по количеству. Транспортные суда слишком медленные, а их сопровождение не могло обеспечить защиту при непосредственном боестолкновении.

Комитет также выражает сомнения относительно соответствия десантных сил поставленной задаче. Тем не менее, ни одна из этих проблем не затрагивает наших положительных выводов по действиям адмирала Ивате, и он волен покинуть заседание. Мы пришли к заключению, что ключевой вопрос в том, почему авианосный отряд не предоставил линкорам необходимого прикрытия с воздуха. Адмирал Идзумо заявил, что находился под массированной скоординированной атакой вражеских подводных лодок, и был вынужден совершать постоянные противоторпедные манёвры, во время которых выпуск самолётов невозможен.

Однако нам не удалось найти доказательств подобного нападения, и при этом мы не нашли причину полагать, что вражеские подводные лодки вообще заходили в район. Мы уверены, что имели место ошибочные толкования серии природных явлений, и суммарно они ввели адмирала Идзумо в заблуждение, из-за чего он увидел угрозу там, где её никогда не было. Очевидно, что стандарты обучения экипажей эскортных авианосцев оставляют желать лучшего. Дозорные оказались неспособны отличить брызги и деятельность морских животных от перископов. Их доклады принимались как есть, без надлежащей оценки. Управление кораблями было негодным, а порядок связи между ними непродуманным и совершенно неэффективным.

Мы пришли к выводу, что адмирал Идзумо проявил небрежность и недостаточную настойчивость в обучении своих команд. Также мы установили, что он проявил некомпетентность в использовании средств связи. Именно эти недостатки послужили непосредственной причиной провала операции. Ответственность за слабую дисциплину связи и ненадлежащее исполнение своих обязанностей разделяет адмирал Сорива. В итоге управление различными отрядами флота, предназначенного для выполнения операции, фактически разрушилось. Это привело к неверным оценкам обстановки, ошибочному анализу угроз и непониманию сложившейся тактической ситуации.

Одновременно комитет отмечает, что решения, принятые адмиралом Соривой, были по сути своей верными и воспрепятствовали развитию сложной ситуации в катастрофическую. Рекомендация такова: адмирала Идзумо уволить с действительной службы и списать на берег немедленно. Однако способность адмирала Соривы здраво рассуждать в тяжёлой обстановке — актив, которым военно-морской флот не может пожертвовать. Комитет пришёл к выводу, что силы, назначенные для выполнения операции «Бросок», были совершенно недостаточными в виду поставленных задач. Значительная часть планирования проводилась армейскими специалистами, которые незнакомы с трудностями действий на море…

Голоса продолжали зудеть, озвучивая длинный перечень рекомендаций, наблюдений и критических замечаний. Больше самолётов, самолёты должны быть лучше, усовершенствовать оборудование связи, углубить программы обучения, уделить больше времени мореходной практике. Вместо модернизации старых кораблей строить принципиально новые, для современной войны. Как подумал Сорива, они провели прекрасную работу по извлечению уроков из хаоса, выпавшего на долю «Броска». Беднягу Идзумо назначили козлом отпущения, а сам он уже был готов, что пойдёт прицепом. И пусть в конце концов он оказался в лучшем положении, с карьеров можно попрощаться. Расти дальше на флоте не выйдет.

Да и сколько наработок комитета тот флот увидит? Сорива был уверен, что очень мало. Денег не хватает, а унизительное фиаско в Южно-Китайском море серьёзно затронет будущие программы. Каждый год армия требовала всё больше ресурсов для управления Китаем и противодействия мятежам в отдаленных областях. Пусть он не продвинется по службе, но через несколько лет особенно и продвигаться будет негде. Японский флот — пережиток Второй мировой войны, мгновенно устаревший после встречи с новыми вызовами. Его дни сочтены.

Слушание завершалось. А его беспокоила одна мысль — если военно-морской флот практически бесполезен и настолько устарел, то зачем тратить на него скудные ресурсы? Зачем он такой вообще нужен? Почему бы не начать с пересмотра доступных возможности, а потом уже решить, каким быть новому флоту?

Эльза, бывшая маркграфиня Алексеевки, сидела в вагоне поезда, который наконец увозил их из России. Колонна грузовиков переправила их в лагерь, расположенный в лесах севернее Донбасса. Там было намного лучше, чем они ожидали. Многие женщины полагали, что их просто высадят в лесу и расстреляют. Но их встретили тёплые бревенчатые избы с печками. Еды тоже хватало, хотя поправиться им точно не светило. Но лагерь окружала колючая проволока, и запретку охраняли пулемётчики на дозорных башнях. Всё-таки это место оставалось тюрьмой.

Потом приехал человек от Красного Креста и сказал, что женщин и детей вернут в Германию. Большинство расплакалось. Суть этих слов была ясна — они больше никогда не увидят своих мужчин. Вновь появились грузовики, чтобы доставить их к станции, где ждал старый паровой поезд. Русско-польский пограничный переход организовали на совесть. Состав остановился, женщин вывели на улицу, на площадку с длинным рядом кабинок. Одна за другой они заходили внутрь, раздевались, складывали вещи в корзинку и переступали белую линию на полу, границу между Россией и Польшей. Там сотрудницы Красного Креста выдавали им новый набор одежды и небольшой пакет личных предметов первой необходимости. Некоторые попытались убедить их оставить обручальные кольца, дети просили сохранить уцелевшие игрушки, но они были непреклонны. Озвученная политика сводилась к тому, что раз у русских женщин из-за немцев нет обручальных колец, то не будет их и у немок. Русские дети лишены игрушек из-за немцев, значит и немецкие обойдутся.

После этого поезд вновь подали под посадку, на этот раз до польско-германской границы. Разнесли еду: по куску курицы, яблоку, и порции квашеной капусты. Так они доехали до Гёрлица[101], точнее до места, где город стоял раньше. Почти у самой границы состав резко принял в сторону от главной ветки и свернул на запасной путь, построенный наспех и плохо сохранившийся. Здесь располагалось нечто вроде лагеря беженцев, конторы и вокзала одновременно. Дальше рельсов не было. Женщины вывели из вагонов к столам, за которыми сидели усталые сотрудники Красного Креста. Кто-то спросил, почему они здесь опять пересаживаются. В ответ прозвучало непонятное слово «осадки». Что бы это ни значило, польские поезда не ходили на территорию Германии.

Вскоре подошла и её очередь.

— Как зовут? — спросила её женщина, сидевшая за столом.

— Эльза, маркграфиня Алексеевки.

Подозрительно прищурившись, женщина повторила вопрос.

— Эльза Шульц.

— Хорошо. В 1947 году вас звали так же? И где вы жили в то время?

— Да, так же. Моя семья из Гладбека[102].

Женщина вытянула из обыкновенной папки лист бумаги, заполненный в две колонки, и покачала головой.

— Среди выживших в Гладбеке Шульцев нет. У вас есть ещё кто-нибудь?

— Моя девичья фамилия Хайльсен, но…

— Увы, Хайльсенов тоже нет. Как видите, мы проверяем не среди погибших, а среди живых. Так намного быстрее, — она показала лист с двумя колонками имён, — вам знаком кто-нибудь?

Эльза неуверенно сказала:

— Нет, в Гладбеке было почти восемьдесят тысяч жителей.

— А уцелело меньше сотни. До Сожжения в стране жило шестьдесят семь миллионов немцев. Теперь до восьми не дотягивает. Многие погибли, когда американцы сбросили адские зажигалки. И ещё больше от неизлечимых травм, голодания и эпидемий. Наше население продолжает падать даже сейчас. Именно поэтому президент Херрик стремится вернуть из других земель столько немцев, сколько может. Теперь, фрау Шульц, прошу пройти вон туда, а я попробую помочь кому-нибудь ещё.

— Пожалуйста, скажите… вы встречали беженцев, чья семья уцелела?

Женщина молча покачала головой.

Они собрались в зоне ожидания. Оттуда их одну за другой приглашали на краткий медосмотр, фотографировали и брали отпечатки пальцев. А напоследок выдавали большой значок странного вида.

— Фрау Шульц, прикрепите его к платью и никогда не расставайтесь. Это ваш личный дозиметр, он должен находиться при вас постоянно. Раз в месяц вы обязаны показывать его квалифицированному врачу. Таков закон. Вот удостоверение личности и продовольственная карточка. Вы молодая и здоровая женщина, так что вам повезло — положен рацион второго класса. Если вы забеременеете, его повысят до первого. Но если вы превысите допустимую ежемесячную дозу, понизят до третьего или четвёртого.

День тянулся медленно, она сидела в сторонке и ждала. Наконец удостоверения и дозиметры выдали всем, и начали называть имена через громкоговорители. Эльза оказалась в числе первых. Её провели к другому поезду, он отвезёт её в общину, которая станет её новым домом. Центр приёма беженцев располагался в лесу под склоном гряды холмов, и когда состав её обошёл, раздался слитный женский вскрик.

Гёрлиц был довольно большим городом. Сейчас от него ничего не осталось. Почерневшие, обугленные руины, среди которых у окраины местами торчали остовы разрушенных зданий. В центре полегло всё. Прямо в середине было неестественным кобальтовым оттенком выделялось совершенно круглое озеро. Беженцы смотрели, напуганные этим видом и знанием, что такова судьба каждого крупного города Германии. До этого момента они знали, что страна уничтожена, но это были просто слова. А зрелище города, уничтоженного ядерным ударом, являло ужасающую действительность.

Всем раздали буклеты для знакомства с новой реальностью. Эльза отыскала страницу с фотографией странного круглого водоёма. «Кратерное озеро — озеро, образовавшееся в эпицентре взрыва адской зажигалки, применённой для уничтожения города. После взрыва земля просела, кратер заполнился смесью грунтовых и дождевых вод. Вода в озере радиоактивная и ядовитая одновременно. Всего в Германии более двухсот таких объектов, все они являются запретными областями».

Она вздрогнула и нашла слово, услышанное на границе — осадки. Для него тоже было пояснение. «Осадки — высокорадиоактивные отходы от взрыва адской зажигалки. Большая часть на настоящее время распалась до незначительных величин и не представляет опасности при нормальных обстоятельствах. Однако некоторые регионы до сих пор существенно загрязнены и их следует избегать. Один из них — Рурская долина. См. «Горячие зоны».

Эльза перелистала буклет по этому термину. «Хотя уровень радиации сейчас в целом упал до значений, которые не считаются опасными, сохранились области, где он существенно выше нормы. В большинстве случаев это десятикратное (или немногим меньшее) превышение безопасной дозы, но есть места значительно горячее. В самых опасных горячих зонах среди известных уровень излучения превышает средний на пять порядков. Его воздействие приведёт к смерти за несколько минут. Размер горячих зон варьируются от радиуса меньше метра до километра и больше. Они наиболее распространены в руинах городов и в общем случае появились там, где подрыв адской зажигалки произошёл на земле, а не в воздухе над целью. В сельской местности их количество невелико. Самая большая вероятность появления горячих зон связана с городами, разрушенными несколькими попаданиями, однако они могут быть обнаружены где угодно безо всяких видимых признаков. Люди, выходящие за пределы очищенных областей, обязаны брать дозиметрическое оборудование для своевременного обнаружения. Женщинам с продовольственными карточками первого и второго классов запрещено покидать очищенные области из-за опасности попасть в горячую зону».

Очищенные области? А что про них написано?

«Очищенные области — участки местности, обследованные полностью и безопасные с точки зрения радиологии. Их периметры обозначаются жёлто-чёрными полосатыми барьерами. Граждане должны оставаться в пределах очищенных областями, и не покидать их иначе как в сопровождении проводника, знакомого с загрязнёнными местами и обладающего оборудованием для распознавания радиационной опасности. См. также «Города» и «Запретные области.

«Города — все крупные населённые пункты и центры земель признаны непригодными для проживания и являются неочищенными областями из-за наличия обширных горячих зон и прочих опасностей. Даже зрительно целые здания могут представлять опасность. Вход в эти области возможен только в защитном снаряжении и в сопровождении опытного проводника, обладающего оборудованием для распознавания радиационной опасности».

«Запретные области — опасно загрязнённые территории, посещение которых не допускается ни при каких обстоятельствах. Обозначены оранжево-чёрными барьерами».

Вот значит каков её новый дом. Страна, где даже земля может убить тебя когда ты по ней проходишь, а города превратились в недоступные гиблые руины. Поезд гремел по наскоро восстановленным рельсам. Эльза взяла себя в руки и успокоилась, чтобы прочитать буклет от корки до корки.

Сэр Мартин Шарп сокрушался по поводу того, что принцессы на этой встрече не было — она до сих пор находилась в Вашингтоне. Ему отчаянно требовалась её помощь и совет профессионального военного. В рассказе генерала Чарльза Мозеса были явные недостатки, но Шарпу не хватало специфических знаний, чтобы грамотно указать на них. Он был уверен, что госпожа посол сразу определила бы их и исправила ситуацию.

— Положение вокруг Рангуна и в южной Бирме довольно устойчивое. Благодаря нашему своевременному вмешательству правительство страны теперь в безопасности. Территории, лежащие восточнее, охраняются силами, базирующимися в Таиланде. Сложности начинаются здесь, на севере, в областях, смежных с границей Китапонии. Вот этот длинный выступ с обеих сторон окружают земли государства Шань, и именно здесь они, похоже, добились наибольшего успеха, заняв надёжные позиции.

Сердце региона — долина Хукаванг[103], разделяющая горные хребты Мангин и Кумон. Чтобы попасть в ней с территории Шань, необходимо преодолеть вот этот район, называемые Треугольником. Как видите, дорожная сеть в нём чрезвычайно слаборазвита. Несколько существующих приличных дорог сходятся в Мьичине[104], и только потом разветвляются в сторону долины. Кроме того, в Мьичине есть аэродром. Мы планируем передислоцировать сюда полк австралийской дивизии. Во-первых, мы получим возможность контроля дорог, ведущих в долину Хукаванг и из неё, что отрежет шаньскую армию от их хозяев-китапонцев. Этим мы понизим их способность проводить операции в долине и уменьшим объём проблем от мятежа.

Во-вторых, опираясь на Мьичин, мы получим возможность проводить активные разведывательные действия в Хукаванге и Треугольнике, после чего начнём наступление против китапонских марионеток и вытесним их из данных областей. Прежде наши действия по отношению к мятежу были, к сожалению, пассивными и оборонительными, пора это прекращать. Повстанцы захватили инициативу и слишком распространили своё присутствие. Они должны ответить за бунт.

В-третьих, стратегически важное положение Мьичины означает, что враги не позволят нам беспрепятственно её удерживать. Они будут вынуждены оспорить наши действия и закономерно спровоцируют контрмеры. На самой базе будет развёрнута артиллерия, а также мы получим в распоряжение авиацию, базирующуюся в Ассаме и южной Бирме. Противник не сможет подтянуть собственную артиллерию и зенитки, таким образом, борьба будет проходить на наших условиях и с нашим преимуществом.

Подкрепления в Мьичин будут поступать по вот этой дороге из Мандалая[105] и по реке Наньин. Также, при необходимости, можно перебрасывать снабжение по воздуху, с авиабазы в Мандалае. Мы предлагаем сформировать войсковую группу для выдвижения в ближайшие несколько дней, чтобы успеть обустроить базу до начала сезона дождей.

— Спасибо.

Генерал Мозес сел. Ощущение неправильности крепло с каждой минутой. Придёт муссон, а с ним дожди, которые махом надолго приземлят всю авиацию Тройственного Союза. Даже новые тайские F-105B неспособны летать в такую погоду, не говоря о более старых самолётах индийских ВВС и поршневых машинах. Дороги раскиснут за считанные дни. Он помнил, как Суриётай объясняла ему важность хороших дорог в борьбе с мятежами. Задуманная операция в базированием в Мьичине совершенно не подходит для решения таких задач. Он тихонько сказал секретарю индийского кабинета министров:

— Сэр Эрик, организуйте, пожалуйста, как можно скорее совершенно секретный, зашифрованный и защищённый телефонный звонок в Вашингтон. Мне нужен совет специалиста.

Хаохоа постучал в дверь кабинета сэра Мартина.

— Связь установлена. Идём в комнату ЗАС.

Они перебрались в подвал, в помещение, специально оборудованное для безопасных переговоров. Шарп снял трубку и подождал, пока закончится соединение. Вскоре до его слуха донеслось знакомое контральто, безошибочно узнаваемое несмотря на расстояние и шифрование на лету.

— Рада слышать вас, сэр Мартин. Чем могу помочь?

Сэр Эрик наблюдал, как его товарищ пересказывает план австралийского генерала. Наступила пауза длиной в нескольких секунд, а потом Шарп отодвинул трубку подальше от уха и побледнел. Он бросился записывать замечания в блокноте. В конце монолога сэр Мартин добавил:

— Ваше высочество, могу только сказать, что очень рад вашей оценке моего подхода к этой операции, несмотря на нехватку профессиональных знаний и неумение всё описать как положено. Я немедленно приму ваш совет к сведению. Благодарю за согласие поделиться происходящим с американцами. Доброго вам дня.

Шарп встал на дрожащих ногах и налил себе полный стакан виски.

— Она была… весьма расстроена, — сказал он и посмотрел на сэра Эрика. — Честно говоря, самое мягкое, что она сказала: «Вас, мужиков, на пять минут нельзя оставить без присмотра, чтобы вы не заблудились и не вляпались в неприятности». Кажется, я понимаю, о чём она. И уверен, она считает Мьичинскую операцию заведомо провальной.

Бирма, река Наньин, канонерка «Цикада»

— Возле пагоды старинной, в Бирме, дальней стороне, смотрит на море девчонка и скучает обо мне…[106] — доносилось из кают-компании. Пожалуй, среди тех, кто служил к востоку от Суэца, слова Киплинга, услышанные или прочитанные, всегда вызывали ностальгическую улыбку на лице. Капитан Натан не был исключением. Заслышав песню, он отложил дела и посмотрел с мостика на конвой, ведомый по реке к новой базе в Мьичине.

Канонерки «Цикада» и «Стрекоза» совершенно устарели. Но для работы на реках, в пресной воде и без особых требований к скорости, будут подходить ещё долго. Они шлёпали вперёд, сопровождая группу транспортных судов. Считалось, что это танкодесантные корабли, хотя чаще их именовали «самоходными мишенями». Они даже не были настоящими ТДК. Просто их уменьшенные собратья, построенные когда-то американцами. Но здесь они выглядели как раз большими. Караван зашёл далеко вверх по реке от их обычных маршрутов, они с трудом могли маневрировать, но нужда заставит — и чёрта оседлаешь. Сочетание обилия грузов и начало дождей превратили дороги в Мьичину в сплошную пробку.

— На дороге в Мандалай, где летучим рыбам рай, там зарю раскатом грома из-за моря шлет Китай!

Натан подумал, а сколько человек в конвое знает, что дорога от Мьичины до Мандалая действительно такая, как описал Киплинг? Другая война, другая эпоха, но дорога та же самая. И рассвет на самом деле приносил грозы из Китая. Каждый день громоздились тяжёлые чёрные облака. Совсем скоро они разразятся настоящими ливнями. Все, что было до сих пор, это так, разминка. Мелочи по сравнению с тем, что вот-вот начнётся. Читать об этом одно, а пережить — совсем другое.

— Как слоны бредут к реке в липкой тине и песке, тишь такая — слово стынет у тебя на языке, по дороге в Мандалай…

И это тоже было верно. Тяжёлый влажный воздух будто заглушал все звуки, душил их прямо во рту. Даже рокот дизелей казался слабым. Канонерские лодки, транспорты, безмолвные джунгли по обе стороны и мутная коричневая вода, мягко текущая навстречу. Широкая река, широкая и мелкая, а дно её — отвратительная липкая грязь.

При взгляде на свой небольшой конвой Натану мерещилось, будто ничего не изменилось, и сам Киплинг с ними на борту; Британская империя простирается на весь мир, а морями неоспоримо владеет Королевский флот. Только он знал: империи пришёл конец, она рассыпалась, а с нею и флот. Часть его всё ещё служила в Канаде, Индии и Австралии, да и в крошечном фрагменте, самой Великобритании, но от той осталось только имя, которое когда-то было синонимом морской державы.

Внезапно тишину разорвало бешеное завывание. Прямо над канонерками, разрушая давящую тишину, промчалась пара тайских F-105. Капитан посмотрел вслед им в бинокль. Самолёты были тяжело нагружены. Подвесные баки на внутренних пилонах крыльев, шесть связок бомб на средних и ещё по четыре на внешних. Ну вот, добро пожаловать в 1959 год, подумал Натан. А через несколько дней наступит 1960.

Его первый помощник вжал голову в плечи, когда самолёты прошли буквально по головам.

— Как они это делают? Двадцать лет назад они были ещё одной непонятной страной где-то на карте, которую не вдруг отыщешь. Сейчас наши пилоты водят F-84, если повезёт, или F-72, если нет. А они вон на чём летают.

— Деньги. Когда складывался Тройственный Союз, тайцы подписали со всеми торговые соглашения. Хорошие, честные соглашения, от которых все получают прибыль. Вот только с их помощью Таиланд стал финансовым центром. А потом был наплыв компаний, банков, торговых объединений. Все сдёрнули из Гонконга, пока его не заняли японцы. Теперь всё это в Бангкоке. У тебя же есть банковский счёт?

— Конечно, в Гуджаратском банке.

— Который на тридцать процентов принадлежит Тайскому Сельскохозяйственному банку. Когда ты платишь ежемесячную комиссию за обслуживание, треть из неё уплывает в Таиланд. Беда в том, что и мы, и австралийцы думаем о сегодняшнем дне, ну максимум на пять лет вперёд. Просто приходится, так как мы вынуждены заниматься проблемами, которые надо решать, если мы собираемся прожить эти пять лет. А они думают на десятилетия и заглядывают в следующий век. Конечно, у них есть краткосрочные заботы, но они способны смотреть на них в контексте стратегических перспектив. Слава богу, мы союзники.

Вернулась тишина, и с ней недолгая иллюзия мира. Жаркое влажное спокойствие как будто приглушило взрыв, потому что столб воды, взметнувшийся из реки вместе со «Стрекозой», на мгновение был бесшумен. Потом, конечно, звук разлетелся над водой. Канонерка быстро погрузилась по самые борта, перевернулась и затонула. В этот момент Натан услышал другой протяжный взрыв, только картина выглядела куда хуже. Транспорт вёз бензин, и груз воспламенился. Судно погружалось в центре озера горящего топлива, и крики его команды доносились даже сквозь плотный воздух.

Потом появилась и причина. По воде, покачиваясь, к «Цикаде» приближалась рогатая чёрная сфера. Уворачиваться смысла не было. Канонерка всё равно не успеет, к тому же при манёвре создаст разрежение, которое притянет мину к ней. Он не мог оторвать взгляд, пока один из австралийских солдат на борту не начал действовать. Сержант Шэйн лёг плашмя на палубу, передёрнул затвор «Ли-Энфилда» и выстрелил. Мина взорвалась, не доплыв метров пятидесяти. Встав, он воздел винтовку вверх.

— 303-й рулит! Осилят такое таи со своими «Говняшниковыми»?

— Пулемётчиков с «Бреном» на нос! Отстреливайте чёртовы мины. И передайте на транспорты, чтобы сделали так же.

Зазвучало рваное стаккато выстрелов, донеслись ещё три взрыва. Потом всё стихло — перехватили последнюю мину. Через несколько минут конвой возобновил движение, только теперь со стрелками и пулемётчиками, высматривающими помехи. Но вскоре ещё грохот снова разорвал тишину реки. В отличие от предыдущих подрывов, когда столбы воды вздымались у борта жертв, ТДК был буквально окутан брызгами. Удар перебил киль, и судно затонуло мгновенно.

— Сэр, что это? Почему брёвна плывут не от места взрыва, а к нему?

— О боже. Это крокодилы. Стрелки! Огонь! Отгоните их, чтобы не доели выживших.

Раздались залпы винтовок и глухие хлопки единственной 45-мм пушки «Цикады». Проектировщики никогда не задумывали использовать её против таких целей, но получилось как нельзя лучше. Крокодилы разлетались кровавыми брызгами. Стрелки перенесли огонь на другие «брёвна», которые были уже в опасной близости от затонувшего транспорта.

— Подойдём к ним и подберём людей.

Капитан почувствовал, как «Цикада» набирает ход. Его передёрнуло. ТДК поймал донную мину, скорее всего, сработавшую от перепада давления. Другая может покончить с ними раньше, чем они поймут, что случилось. Разумнее было бы обойти… но всего месяца полтора назад Джим Лэдоун на «Худе» победил два самых больших линкора в мире, потому защищал конвой. Планка была поставлена весьма высоко, и Натан не собирался искать лёгких путей.

Как и «Худ», «Цикада» вышла из воды сухой. Оставшиеся в живых были приняты на борт, включая нескольких обгоревших членов экипажа с первого подбитого транспорта, и кое-кого со «Стрекозы». Караван неуклюже развернулся и встал на обратный курс, в Мандалай. Если плавающие мины ещё можно разглядеть и расстрелять издалека, донные просто так не обнаружишь. Пока реку не протралят, путь по ней закрыт. Глядя на раненых, лежащих на кормовой палубе, Натан вспомнил последние строки из баллады:

— На дороге в Мандалай, где суда стоят у свай, мы кладем больных под тенты и идем на Мандалай.

«Грязь, грязь, чудесная грязь, так здорово влезть в неё и завязть!»

Его маленькая дочь любила песенку про счастливого гиппопотама[108]. Он мог петь ей несколько часов подряд, а она слушала с очарованными глазёнками. Но дочка осталась в Австралии, а он был в Бирме и возился в грязи. Гиппопотам ошибался. Никакая грязь не чудесная, она ужасная. Жирная, густая, оранжево-красная жижа, которая проникала повсюду. Она забивала подвеску, рулевые тяги и выхлопные трубы. Американские полноприводные грузовики справлялись с нею без особого труда, но их не хватало. Большинство машин были старыми британскими колымагами, без мощных двигателей и полного привода. Они слишком часто застревали, «6х6» вынужденно возвращались и вытаскивали их. Некоторые участки вообще можно было преодолеть только на буксире.

Дорога разрушалась и самими грузовиками. Вместе с дождями они перемешивали её, превращая в густую грязь. Первые конвои прошли до Мьичины без особых проблем, но каждому следующему приходилось тяжелее. Дожди усиливались, колонны превращали колею в болото. Австралийцы думали, что пришли муссоны, но оказались неправы. В Рангуне стояла тайская часть, глубинная зафронтовая разведка. Австралийцы с ходу обменялись с ними любезностями — да так, что разгромили на проспекте три бара на отрезке всего лишь в сто пятьдесят метров. Естественно, они потом подружились, и тайцы пояснили, что такое настоящий муссон и когда он придёт. Дней через десять, сказали они позавчера, и поведав о таких дождях, когда не видно дальше пары-тройки метров. Или о потоках воды, возникающих из ниоткуда и способных снести всё на своём пути. И о страшных ливнях, когда на открытом месте можно утонуть, стоя на ногах.

Тайцы подсказали много других дельных вещей, которые, но главное, «В сезон дождей не работают». Было очевидно, что они любят муссон и боятся его. Дожди несли плодородие и богатство. Но австралийцам никто не сказал заранее, что в это время грунтовые дороги превращаются в грязевое месиво. Где-то далеко позади сапёры их асфальтируют, превращая во всепогодные, но здесь и сейчас это грузовикам никак не помогало. Капитан Голконда понимал, что его конвой уже выбился из графика, но способа наверстать время не видел.

И о чудо! Дорога впереди была ровной. Грязной, конечно, но хотя бы не перемешанной на полметра вглубь. Похоже, какие-то сапёры привели её в порядок, утрамбовав щебёнкой и укрепив почву. Возможно, получится немного нагнать. Один из ведущих «6х6» остановился в начале хорошего участка, отцепил с буксира «Бедфорд» и поехал вперёд. Примерно через тридцать метров взметнулся взрыв, окутавший машину пламенем и дымом. Когда всё улеглось, развороченный грузовик лежал на боку и горел. Противотанковая мина, подумал Голконда. Я должен был догадаться.

— Всем залечь! Засада!

Он не знал, так ли это, но лучше перебдеть. Тем более, сомнений хватило всего на пару секунд. Начался бой. Стремительные, лёгкие очереди автоматов «Арисака» и намного более редкие выстрелы австралийских «Ли-Энфилдов». Следом присоединились «Брены», по сей день, бесспорно, лучшие ручные пулемёты в мире. Перестрелка была какой-то вялой, будто китапонские боевики не особенно старались, а просто походя атаковав колонну. Уже казалось, что австралийские войска побеждают, когда раздались новые взрывы. Голконда опознал лёгкие 50-мм миномёты. Вот в чём дело. Грузовики придержали на дороге, пока на расстояние выстрела не подтянулись миномёты. Он нырнул в свой броневичок «Динго»[109] и включил рацию.

— Это «Землекоп-17». Мы попали в засаду на дороге около Твинге. Противник — пехота с усилением лёгкими минометами. Требуется поддержка.

— «Землекоп-17», это «Айала-1». Мы поняли, где ты. Будем через три минуты. Мы — F-105 с М82 и 20-мм пушками. Скажи своим ребятам открыть рты, будет шумно.

Голконда усмехнулся. Как и все тайские пилоты, учившиеся в Америке, этот говорил с тягучим техасским акцентом. Он уже видел приближающиеся самолёты, их серебристая обшивка ярко выделялась на фоне мрачных облаков в северной стороне горизонта. Они снижались и стремительно заходили на цель. По слухам, F-105 были быстрее даже хвалёных B-58. Причудливый обман слуха, вызванный скоростью, сохранял тишину до последнего мгновения. А потом обрушился оглушительный удар и безумный вой.

У «Динго» вылетели стёкла. Капитан ощутил, как его уши вдавливаются в череп. От грохота он даже не слышал разрывов бомб. Только когда он поднял голову и увидел, как холм над дорогой окутался дымом, понял, что самолёты уже нанесли удар. Сейчас они возвращались, и послышался другой необычный звук, похожий на работу камнедробилки. Ещё одна часть холма исчезла под валом маленьких разрывов.

— «Землекоп-17», это «Айала-1». До вас мы прикрывали речной караван и теперь нужна дозаправка. Дальше вас прикроют «Айала-3» и «4». Удачи, «Землекоп».

— Спасибо. При случае проставимся.

Произошло именно то, чего опасался Голконда. Китапонцы сосредоточили огонь на драгоценных полноприводных грузовиках и уничтожили не меньше половины из них. Он вздохнул. Всё равно теперь пехотинцам придётся прощупывать дорогу штыками. Скорость конвоя упадёт до темпа неторопливой прогулки. Через четыре часа он понял, что потеря «6х6» — не самая большая беда. Мост через Иравади предстал перед ними грудой догорающей древесины и взорванных каменных опор. Будь у них превосходные русские самоходные понтоны, через час или даже меньше переправа была бы восстановлена. Они видели по телевизору, как их наводят. Но увы. Имелись только старые мосты Бейли[110], самый близкий из которых ехал в двенадцати или четырнадцати колоннах позади. Оставалось только ждать помощи. Дорога на Мьичину, как говорится, была закрыта до дальнейших распоряжений.

Пожалуй, четыре самолёта одновременно — рекорд для этой авиабазы. Майор Ранджит был уверен, что долго он не продержится. Донесение, лежавшее в его кармане, принесло плохие вести. Конвой, который поднимался по реке, наскочил на минное поле и понёс большие потери. Суда были вынуждены развернуться и ждать, пока ныряльщики не расчистят фарватер от донных мин. Обстановка на дороге сложилась ещё хуже. Колонны попали в засаду, и линия снабжения рассыпалась на цепочку небольших осажденных застав. Мьичине придётся полагаться на воздушный мост. Так что четыре сразу это ещё немного.

А значит, не помешает освежить в памяти методики управления воздушным движением. Один из австралийских C-119[111], готовый к старту, выруливал на взлетно-посадочную полосу. Прямо сейчас он раскрутил двигатели и поднялся, набирая высоту в сторону юга. Его место уже занимал следующий. Рядом разгружались два индийских C-47[112]. Благодаря широкому грузовому люку «Летающий вагон» был намного практичнее старых «Дакот», и поэтому его разгрузили быстрее. Майор Ранджит прислушался и нахмурился…

— Обстрел!

Снаряды разорвались по всей стоянке почти одновременно. C-119 получил не менее трёх прямых попаданий и исчез в огненном шаре. Осколки зацепили один из C-47, но получился серьёзный недолёт. Всё-таки неведомые артиллеристы были мастерами своего дела. Разрывы вырастали один за другим, на пределе скорострельности. Ранджит со страхом смотрел на происходящее. Это не лёгкие миномёты или лесные пушки. 150-мм, несомненно. Базу обстреливала тяжёлая артиллерия.

C-47 добавил газу, вывернул на рулёжку и с ускорением покатился к полосе. Второй уже горел. Наводчики, очевидно, быстро поправили прицел. Самолёт двигался слишком быстро, но сумел вывернуть на ВПП и пошёл на взлёт. Вокруг него рвались снаряды, но постоянно промахивались или по дальности, или по направлению. «Дакота» приподняла хвост и оторвалась от полосы. Это была смертельная гонка. Самолёт мчался, как фаворит скачек мирового кубка, вырвавшийся вперёд всех к финишной прямой. Ранджит выдохнул. Один взрыв лёг прямо перед носом. Наводчик, должно быть, попытался уложить снаряд прямо в цель — нешуточное достижение для орудия такого калибра. И у него почти получилось, но транспортник уже взлетел, прямо сквозь дым, окутавший его шасси.

Пилот начал набор высоты и форсировал двигатели. Ранджит видел, как откуда-то со склона холма протянулась трассирующая очередь и упёрлась в C-47. Один двигатель задымил, потом весь левый борт вспыхнул пламенем. Несколько секунд он пытался удержаться, но перевернулся и воткнулся в землю. Место падения отметилось облаком жирного чёрного дыма.

Невзирая на продолжение обстрела, майор встал по стойке смирно и проводил погибших воинским салютом. После такого взлёта экипаж заслуживал почестей. Следом огонь стал затихать и быстро прекратился. Артиллеристы тоже высказали своё мнение. Осада Мьичины началась.

«Старик подошел к пограничному посту с тачкой, полной соломы. Он явно был слишком бедным, чтобы дать взятку. Солдаты догадывались, что он слишком наивен, рассчитывая заработать на продаже соломы. Поэтому они пропустили его, не задерживая. День за днём он делал одно и то же, и скоро пограничники заметили, что старик постепенно выглядит всё лучше. Их осенило, и пограничники стали искать контрабанду. Обыскали его, но ничего не нашли. Перерыли солому в тачке и тоже ничего не нашли. Разобрали тачку — пусто. Взяли солому на анализ, чтобы убедиться, не пропитана ли она чем-нибудь. Ничего. Но с каждой поездкой старик становился богаче».

Комиссар Нгуен замолчал. Тишина продержалась всего мгновение. Один из слушателей не смог сопротивляться интриге.

— Так что возил дед?

— Тачки, — невинно ответил Нгуен. Крестьяне завыли от смеха, стуча по полу ладонями. Кружку комиссара налили пивом доверху и похлопали по плечам. Здесь его знали как Хун Чома, торговца тиком из Чианграя[113]. Вместе с женой Нои он совершал деловую поездку в поиске качественной древесины. Он прослыл честным продавцом, который платил справедливую цену, да к тому же золотом, а не ассигнациями. Кроме того, приезжая, он всегда брал с собой мелкие подарки, чтобы отблагодарить сельчан за гостеприимство; а ещё у него хватало новых анекдотов и баек из внешнего мира. Пхонг посмотрел туда, где его жена, Лин, сидела в кругу деревенских женщин. Она пересказывала сюжеты последних серий «Пути чести». Обучая, он объяснил ей, что надо держаться подальше от политики и других спорных вещей. Говори о несущественном и держи ушки на макушке.

— О нет! — вздохнули сразу несколько крестьянок. Пхонг и его собеседники закатили. Он знал этот момент — злой японский делец отравил свадебную еду невесты, и она съела её. После драматической паузы она продолжит есть как ни в чём не бывало, а японец выдаст себя реакцией. Потом выяснится, что пожилая дама, жившая по соседству, заметила, как тот шныряет у чужой комнаты, и позвала на помощь сына-офицера. Он приехал, всё разузнал и спас положение — нашёл отравленную еду, выбросил её, затем проверил новую порцию лично и убедился, что всё в порядке. Потом его люди арестовали злодея и притащили в суд. Продолжение следует.

— Хун Чом, а в Чианграе у всех есть телевизоры? — спросил староста.

— Нет, почтенный, только у некоторых. Но уже сложился обычай, что те, у кого он есть, зовут всех соседей. И это очень хорошо, — Пхонг заговорщицки наклонился, — целый час вечером женщины смотрят мелодрамы, и мы можем спокойно пить пиво.

Слушатели снова рассмеялись. Такое они хорошо понимали.

— Но новости мы, конечно, смотрим вместе. В мире много всякого происходит.

Староста надулся от важности.

— Здесь тоже. Ты слышал о большом сражении на границе?

Пхонг покачал головой.

— Это было в деревне Бан Ром Пхуок. Солдаты Шаня пытались захватить нескольких женщин, но крестьяне не позволили им этого сделать и отогнали.

Комиссар расслабленно слушал старосту, который рассказывал о том, как шаньцы в силах тяжких волна за волной бросались на проволочное ограждение хижин, но каждый раз храбрые сельские жители отбивали атаку. Даже самогон участвовал в сражении. Из него делали осветительные факелы. Когда заканчивались патроны, дети прямо под огнём бежали за набитыми магазинами.

Он слышал, как великий герой Пхонг Нгуен стоял на груде тел вражеских солдат и грязно оскорблял ещё живых противников, поливая их очередями из АК-47; а когда два трусливых шаньца попытались обойти его и выстрелить в спину, его жена Лин зарезала их разделочным ножом. Сражение длилось три дня и три ночи, а когда враги наконец отступили, то оставили столько мёртвых, что человек мог обойти пять раз вокруг деревни, не наступив на землю или на одно и то же тело дважды. Но крестьяне защищались так отважно и умело, что люди со всего мира приехали почтить их. Причём один австралиец приехал из своей страны далеко-далеко за горами и отдал им собственного индийского буйвола — настолько он впечатлился их борьбой.

Интересно, подумал комиссар. Они гордятся той перестрелкой и называют армию государства Шань врагами. А самое главное, он понял, что должен задать один вопрос, ради которого и была затеяна поездка.

— Много солдат Шаня бывало тут в последнее время? Может, у них есть приличный тик, и они согласятся его продать?

Староста покачала головой.

— Они продают только то, что отняли у других. Но сейчас их нет, все ушли на запад.

На следующий день Пхонг и Линь вернулись в Бан Ром Пхуок. Линь подтвердила, что и женщины говорили то же самое. Армейские подразделения покинули район и направились на запад. Один из солдат хвастался деревенским женщинам, что началось большое сражение. Войска пришельцев из-за моря попали в окружение в месте под названием Мьичина и там нужен каждый солдат Шаня. Именно в этих сведениях нуждались люди из Бангкока, и сообщение пройдёт с наивысшим приоритетом. Это был их последний переход через границу. Линь ждала первенца, и пора было начинать спокойную жизнь.

Пхонг довольно потянулся. Красивая жена, ребёнок на подходе, уютный дом в богатом селе, где полно хороших друзей с автоматами. Разве может мужчина желать большего?

- «Марисоль» ждёт разрешения на взлёт. Учтите, что покрышки могут лопнуть, если мы будем стоять слишком долго.

— Принято, «Марисоль», мы просто дожидаемся подтверждения, что с полосы убран посторонний предмет. Секундочку… спасибо. Полоса чистая, взлёт разрешаю. Кстати, это был слонёнок. Его вернули мамочке, которая ждала, когда ей дадут бревно для переноски.

Майор Козловский отпустил тормоза. Потом плавно перевёл двигатели на полную мощность и включил форсаж. Бомбардировщик начал разгоняться. Обычно для разбега ему хватало двух тысяч семисот метров, но в тёплом климате расстояние увеличилось. Но так как здесь полоса была без малого двенадцать километров длиной, а в ширину на ней могли одновременно взлетать четыре B-58, никакой роли это не играло.

Никто не мог объяснить, зачем здесь построили огромный аэродром. Болтали, будто спроектировали его в футах, а тайские строители посчитали в метрах. В общем, неважно почему он такой получился, экипажам САК очень понравилось летать с него. Всего на четверти дистанции нос «Марисоль» приподнялся, на трёхстах шестидесяти километрах в час она оторвалась от бетона и с каждым мгновением набирала скорость. По плану полёта они должны были подняться на на двадцать один километр и направиться в Северную Бирму, к Мьичине. Австралийцы откусили ломоть больше, чем могли осилить, и целая бригада попала в окружение. Их окружили, и силы противника постоянно подтягивались. Погода тоже была против них. Но не только она осложняла жизнь. Оказалось, что карты района ошибочны. Прямо перед тем, как дожди окончательно приземлили авиацию, тайцы потеряли два F-105, вылетевших на непосредственную поддержку осаждённого гарнизона. Но не от зенитного огня, а от столкновения с укутанными облачностью горами, не обозначенными там где они должны быть. И задание на этот полёт заключалось в точной съёмке местности.

«Марисоль» и «Тигровая лилия», два RB-58C-30 из звена, прикрывали собственно разведчиков. Они были полностью снаряжены: две AIM-7 «воздух-воздух» на передних боковых пилонах и две антирадарные ракеты на кормовых. В подвесных контейнерах — восемь GAR-9 с ядерными боеголовками и четыре AIM-9 с обычными. Как обычно, политика САК была проста. Его бомбардировщики летали, где хотели, когда хотели, и несли достаточно оружия, чтобы ни у кого не спрашивать разрешения. Если они не летают над чьей-то территорией, это проявление учтивости, а не следование требованиям хозяев воздушного пространства.

Вторая пара самолётов, ERB-58C «Милая Кэролайн» и «Коралловая королева» относилась к модификации «20». Им подвесили новые приборные контейнеры с системами под названием «Монтичелло». Насколько Майк мог понять принцип её работы, это был своего рода радар бокового обзора, создающий подробный снимок поверхности даже через плотные облака муссона. С ним объединялась целая батарея камер и сверхточных датчиков радиоизлучения, которые способны перехватывать передачи и пеленговать источники. Всё это работало под управлением совершенно необычной штуки. Прямо в центре контейнера располагался прибор размером с обувную коробку, в которой содержалось множество крошечных металлических бубликов. В зависимости от того, заряжен каждый отдельный бублик или нет, коробка запоминала «слово» длиной не менее 4096 «букв». Хотя использовалось всего два символа, «1» и «0». Ученые объяснили, что к чему, но всё равно это не укладывалось в голове у Майка. Что-то о цифровой информации. Он списал всё на волшебство и забыл.

— Так, парни, помним о поставленной задаче. Это боевой вылет. Если нас попытается подсветить какой-нибудь самолёт, валим его. Если прямой воздушной угрозы нет, ядерное оружие не применяем, только AIM-7 и 9. У нас две ракеты с наведением на источник, и у разведчиков по четыре, но ничего более. Имейте в виду, это не учения. Если собьют, мы упадём. Так что давайте не попадаться. «Марисоль», сегодня хороший шанс стать женщиной.

— Всё обещания да обещания, — прозвучал голос с сочным испанским акцентом. — Кстати об обещаниях. Вы не забыли поблагодарить за меня своих подружек?

Козловский, Коррина и Дрэйвер завели себе девушек-таек, когда прибыли в Утапао, и однажды рассказали, что самолёт говорит с ними. И удивились, что они считают это само собой разумеющимся. Одна из них объяснила: у всего, растений, деревьев, холмов, озер и техники есть живущий внутри дух. Некоторые духи ленивые и сонные, другие живо интересуются происходящим вокруг. Есть дружелюбные и полезные, есть злобные и пакостливые. Но люди, которые добры к духам, могут переубедить даже самых гнусных, а неприветливые — ожесточить самых полезных.

Услышав это, они переглянулись. Команда одного из B-60 всё время ругала свой самолёт, сравнивая его с B-52 не в лучшую сторону. Теперь их бомбардировщик прослыл проклятым кораблём. На нём множились ошибки и отказы систем, а члены экипажа постоянно получали травмы. Один разодрал руку о головку винта, который почему-то оказался выкрученным, другой сломал ногу, когда тележку заклинило в трюмном тоннеле. На следующее свидание девушки передали для «Марисоль» буддистские четки и объяснили, что ей понравится, если повесить их в кабинах. Пришлось потрудиться, чтобы найти место в тесных отсеках, но они справились. «Марисоль» обрадовалась.

B-36 требовалось более двух часов для подъёма на крейсерский эшелон выше пятнадцати тысяч метров. B-58 затратили едва десять минут, чтобы выйти на двадцать одну тысячу без малейшей потери тяги. На безопасную высоту они забрались задолго до того, как пересекли границу Бирмы. На самом деле даже над «Попугайским клювом», региона, через который Китапония атаковала Бирму, им практически ничего не угрожало. В самом центре «клюва» и кое-где вдоль границы размещались ракеты «земля-воздух». Теоретически они предназначались против таких бомбардировщиков, как B-58, практически для них будет невероятной удачей вообще попасть в цель. По слухам, эти ракеты подозрительно напоминали «Аяксы», те самые, которые провалили испытания «Красного Cолнца», несмотря на лучшие расчёты НОРАД.

На высоте двенадцати километров они пронзили облака и оказались в потоках ослепительного солнечного света. Под плотным покровом не было видно земли, но теперь звено шло по инерциальным навигационным системам и наземным маякам, которые сообщат о любых отклонениях от курса. Когда маяки перестанут дотягиваться, ИНС будут выверены достаточно, чтобы на них можно было положиться. Кроме того, навигационный радар давал картину рельефа, что позволяло сверять уплывающую точность инерциалки. В задачи вылета как раз входила точности этих систем — ведь он них многое зависит.

Бирманскую границу они пересекли растянутым строем фронта. Один из уроков «Красного Cолнца». Ядерные боеголовки ракет «воздух-воздух» разом вычеркнули из тактики прежние понятия и эшелонирования. Плотная группа самолётов превратилась в удобную цель для одного-единственного выстрела. Нынешнее поколение бомбардировщиков станет последним, к которому применим полёт в строю. Когда на вооружение поступят B-70, они будут летать в одиночку. В некотором смысле RB-58 не просто стратегический бомбардировщик, а предвестник совершенно новой сути этого определения. У разреженного порядка имелся и другой повод. Два самолёта-разведчика держались на таком расстоянии, чтобы на основе наложения радарных образов создавался трёхмерный снимок земли. Они пройдут над целью и вернутся точно в обратном направлении. Получится длинный прямоугольник местности, изображённой в трёх измерениях. Для большей части Северной Бирмы это будет первый раз, когда область точно нанесут на карту.

Бомбардировщики держались курса 350, ожидая, когда в зоне видимости засветится большой поисковый радар в Тенчуне[114]. Они используют его как маяк, держась на постоянном удалении. Получится пологая дуга к юго-западу от «Попугайского клюва», а потом поворот на север к Мьичине. На подходе к выступу китайской территории Коррина поймал импульсы бортовых радаров и излучение поискового.

Два, нет, четыре истребителя. Тяжёлые «Кавасаки», названные американской разведкой «Бренди». Дельтовидные крылья, два реактивных двигателя с ракетным ускорителем между ними. Армейские ВВС Китапонии в последнее время оснащались по больше части гибридными машинами. На реактивной тяге «Бренди» не могли дотянуться до RB-58, но пока есть топливо для ЖРД, они способен скакнуть достаточно высоко, чтобы перехватить бомбардировщики. Вооружались они были четырьмя 30-мм пушками и четырьмя ракетами с наведением по тепловому излучению, очень похожими на GAR-8. Как и c зенитными ракетами, сходство было подозрительным. Пожалуй, пора затеять ещё одно расследование утечки американских военных тайн в Японию, как слушания по атомному проекту несколько лет назад. Сенатор МакКарти несколько месяцев назад помер от цирроза, и не мог возглавить следствие, но кто-то всё равно найдётся.

Четвёрка истребителей сохраняла дистанцию, держась параллельно, но примерно на семь тысяч метров ниже. Они летели в плотном строю, как ВВС США до «Красного Солнца», показавшего опасность держать самолет близко друг к другу. Коррина навёл на них GAR-9, просто на всякий случай. Запускать ракету пока было рано. Когда «Марисоль» и её сёстры покинули пространство «Попугайского клюва», китапонские истребители отвалили в сторону и ушли домой. До Мьичины оставалось от силы километров сто пятьдесят. Кроме радаров в «Клюве», признаков враждебной деятельности не было. Система «Монтичелло» для точности результатов требовала строгого соблюдения параметров полёта, и их обеспечение — забота «Марисоль» и «Тигровой лилии». Но когда пара разведчиков включила оборудование, включились и радары противника. Очевидно, с подачи пограничной китапонской установки.

— Майк, на нас смотрят два радара управления огнём. Может там всего лишь спаренные 37-мм, а может и что-то посерьёзнее.

— Эдди, займись.

Коррина внёс последние поправки, навёл на источник одну из двух ASM-10 и нажал кнопку пуска. После множества учебных стрельб было непривычно видеть дымный след, вырвавшийся из-под самолёта. Ракета, настроенная на частоту радара, стартовала по заранее заложенной траектории. Набрав почти тридцать километров высоты, она развернулась и упала на цель вертикально сверху. Над собой установка ничего не видела, поэтому никто так и не узнал о приближении ракеты. Она молнией сверкнула сквозь тяжёлые тучи. Через несколько секунд отметка погасла.

— «Марисоль», облучение прекратилось точно в расчётное время. Фиксирую усиление радиообмена внизу. Вы их достали.

— Благодарю, «Кэролайн». Ну что, «Марисоль», можно тебя поздравить?

Знакомый голос ответил с хрипотцой и ленивцей:

— Итак, мальчики, вам это понравилось так же как мне?

Радар на высоте 541 управлял огнём шести спаренных 37-мм пушек, развёрнутых на восточном склоне. Орудия смотрели на аэродром Мьичины и уже уничтожили три транспортных самолёта. Прямо сейчас установка не работала, дежурный расчёт располагался немного севернее, на высоте 525. Лейтенант Ву Сай Бо как раз смотрел в ту сторону, когда в чёрных муссонных облаках ярко полыхнула полоса света и раздался оглушительный взрыв. От радара остались обугленные руины. За его спиной операторы и зенитчики тревожно забормотали.

— Видите, господин лейтенант, слухи не врут, — уже несколько месяцев среди расчётов артиллерийских радаров ходила байка. Никто не знал, откуда она взялась, всё упиралось в «приятель сестры друга моего брата рассказал». Но смысл был один. Если ты работаешь во время грозы, антенна притягивает молнию, происходит взрыв и всё вдребезги, вместе с расчётом. Надо было что-то делать с боевым духом солдат, нельзя позволить распространять панику.

— Народ, всё что вы слышали — полная чушь. Ясное дело, наша антенна не может притянуть молнию, — лейтенант подцепил ногой силовой кабель и уверенным движением выдернул его гнезда, — а даже если бы эти слухи были правдивыми, теперь радар всё равно обесточен.

В Индии было нечто привлекательное, то, что тянет сюда гостей и захватывает их сердца, несмотря на все очевидные проблемы, трудности и неудобства густонаселённой жаркой страны, где многие люди живут впроголодь. Великолепие и видение того, каким когда-то был этот край и каким он может стать вновь. Богатство духа, которое возмещают вездесущую физическую бедность. Генерал Дедмон смотрел из окон лимузина на толпы людей, переполнявших улицы, и поражался тому, как они могут жить на такой небольшой площади. Целые семьи обитали здесь, передавая право спать на определённом участке тротуара из поколения в поколение.

Лимузин встретили двое дежурных, рослых сикхов в белых мундирах. По этому поводу случился большой спор, кто лучшие солдаты: бородатые здоровяки сикхи или жилистые малыши гуркхи. Профессионалы сходились в одном — если они решат сцепиться между собой, это будет плохой день. Один из них открыл дверь автомобиля и держал её, пока генерал не вышел. На ступеньках его уже встречали сэр Мартин и леди Шарп.

— Добро пожаловать, генерал. Позвольте представить мою супругу, Ребекку. Ребекка, это наш друг из Америки, генерал Боб Дедмон.

— Рад познакомиться с вами, леди Шарп. Я с нетерпением ждал этого вечера, едва получил приглашение. Нечасто случается, чтобы американца позвали в самый настоящий королевский дворец.

Сэр Мартин тепло рассмеялся и мысленно похвалил себя. Для ярых республиканцев гости из Штатов слишком сильно любили всё, связанное с королевской властью.

— Прошу, генерал. Я вам всё покажу, хотя, честно говоря, это место уже больше века не является королевским дворцом. У нас много времени. Обед подадут в 20:30. Надеюсь, вам понравится англо-индийская еда?

— Это как, сэр Мартин?

— Она получилась как сочетание английской и индийской кухни. Первоначально это были попытки приготовить традиционные английские блюда из продуктов, доступных на местных рынках. По мере того, как росла уверенность индийских поваров, они начали экспериментировать с рецептами. Там добавили, тут убавили, сям поменяли… Вскоре они создали совершенно иную кулинарную школу. Не английскую, не индийскую, а нечто особенное. Все чувствовали себя как дома, отведав чего-нибудь, всё было удобно и знакомо. Во многих отношениях сегодня мы строим в Индии некий микромир. Берём лучшее от обоих цивилизаций, и создаём что-то новое и уникальное. Такое, что все мы можем принять, полезное для всех.

Сэр Мартин оказался превосходным гидом. Он легко рассказывал историю здания и произведений искусства, выставленных в нём. Казалось, он знает забавные истории о всех комнатах. Дедмон поразился тому, что это всего лишь места жительства. Он слышал о богатстве индийских раджей и невообразимой роскоши, окружавшей их, но такого не представлял. Контраст с бедностью и нищетой за стенами был разительным. Трудно было поверить, что это возможно в середине XX века. Как вообще удаётся сочетать такие противоположности?

— Леди Шарп, должен признаться, что если меня поселят здесь, я и шагу ступить не смогу из опаски сломать что-то бесценное.

— Ну что вы, все друзья зовут меня Бекки. Мы с Мартином не живём в этой части резиденции, наша квартира на верхнем этаже, там обычная английская мебель, которую мы привезли с собой

На её лице на мгновение промелькнула грусть. Скорее всего, отражение памяти о навсегда ушедшем образе жизни. Ей наверняка было трудно оставить всё знакомое и любимое ради чужой страну. А потом оказаться здесь в ловушке, когда всё рухнуло в 1940-м. Интересно, осознаёт ли Шарп жертвы, на которые пошла его жена, — подумал Дедмон.

— Почему же, генерал…

— Боб, Бекки.

— Благодарю. Боб, у вас ведь есть кое-что столько же драгоценное, достойное сбережения. Вы прилетели на «Техасской леди»?

— Увы, мадам, она теперь стоит в музее ВВС. Но я регулярно её навещаю.

Прозвенел гонг, созывая гостей на ужин. Дедмон даже не мог сказать, что произвело на него большее впечатление — обеденный зал или еда. Столы были из полированного тика, украшенные превосходной серебряной инкрустацией, застеленные накрахмаленными белыми скатертями. К ним присоединились сэр Эрик и леди Хаохоа. Сэр Эрик, давний друг Шарпа, служил секретарем Кабинета. Генерал напомнил сам себе, что эта должность совмещается с руководством индийскими разведслужбами. Он производил впечатление обыкновенного, скромного британского государственного служащего, но все доклады говорили, что он очень далёк от этого образа. Недооценивать этого человека было бы серьёзной ошибкой.

Как и обещал сэр Мартин, поданные блюда великолепно сочетали английский и индийский стили, при этом не попадая ни в один из них целиком. Приправы и нюансы приготовления придавали тому, что казалось знакомым, экзотические и таинственные нотки. Когда пробу сняли примерно с половины, вошёл слуга со срочным сообщением. У Шарпа, читавшего записку, глаза полезли на лоб.

— Боб, прошу прощения, но мы должны включить телевизор. Экстренный выпуск новостей.

Приёмник выдвинули из шкафчик и включали. Через несколько минут он прогрелся и на экране появилась женщина-диктор в изящном вечернем сари.

— …возвращаемся к главной новости сегодняшнего вечера. Предвыборная гонка в США пришла в замешательство после трагической смерти кандидата от демократической партии Джона Ф. Кеннеди. Как передали из Бостона, кандидат сильно задержался на агитационных встречах и опаздывал на собрание по выработке партийной стратегии, организованное у семейного дома в Массачусетсе. Чтобы сэкономить время, Кеннеди принял предложение своего брата Эдварда отвезти его на личной машине. На острове Чаппакуидик, возле Виноградника Марты, их автомобиль, судя по всему, слетел с дороги в воду. Кандидат Кеннеди застрял и не мог выбраться самостоятельно из-за последствий старой травмы спины, полученной в 1943 году, когда он командовал речным бронекатером. Его брат Эдвард сразу же отправился за помощью, но когда он вернулся, Джон Ф. Кеннеди уже утонул. Полиция расследует происшествие и пока не выдвинула никаких обвинений[115].

Передача иллюстрировалась в основном кадрами жизни Кеннеди и рассказом и его кампании против президента ЛеМэя. Сэр Мартин поговорил со слугой, тот вышел и вскоре вернулся с еженедельным номером «Дипломатического вестника». Шарп открыл нужную страницу, ухмыльнулся и показал разворот сэру Эрику. Оба старались не улыбаться, из вежливости к американскому гостю.

— Только водитель на этот раз не японец, — вполголоса сказал Хаохоа. Потом снова зазвучала речь диктора:

— …по последним сведениям из Вашингтона, кандидат в вице-президенты Линдон Бэйнс Джонсон[116], снялся с выборов, сказав, что потрясён внезапной смертью старого друга. На экстренном совещании партийный комитет выдвинул в кандидаты малоизвестного руководителя автомобилестроительной компании Роберта МакНамару[117].

— Боб, можете пояснить нам, что происходит? Почему Джонсон уступил место? По-моему, у него были очень хорошие шансы на избрание. И кто этот МакНамара?

Дедмон покачал головой. Он ещё не отошёл от новости.

— Джонсон, пожалуй, самый коварный политик Вашингтона. Он очень хорошо знает, что смена ключевого кандидата под занавес кампании делает вероятность победы зыбкой. У демократов и так не всё ладилось. Хотя на ранних этапах они дышали республиканцам в затылок, это им не помогло. Ибо ЛеМэй — «человек, который вернул домой наших мальчиков», а Кеннеди по сравнению с ним никто. У него хорошая личная харизма, он преуспел на собраниях и выездных встречах, но бездарно слил радиодебаты с ЛеМэем. Президент всегда был силён в административной работе. Уверен, что его помощник месяцами пахали дотемна, продумывая все возможные вопросы, которые ему могут задать, и все ответы, которые от него ждут. Кеннеди путался в мелочах и выглядел несерьёзно, поэтому его рейтинг как упал, так и не восстановился.

Поэтому Джонсон, учитывая плохую стартовую позицию и смену кандидата, решил, что его шансы невелики. Демократы будут в зависимости от сочувственного голосования, а это неподходящий способ для победы. Он уверен, что если сохранит свою кандидатуру и проиграет, то на выборах 1964 года станет просроченным товаром, и его спишут окончательно. Поэтому он включил заднюю сейчас, подставил под молотки дурака МакНамару и намерен взять реванш в следующий раз. Кто такой МакНамара… он совершил непростительное для Америки. Спроектировал бестолковый автомобиль. И это не раз поставят ему в упрёк. «Как мы можем доверять тому, кто придумал «Эдсель»[118]? Нелегко, конечно, говорить так, но Кеннеди, возможно, своей смертью сделал для страны больше, чем мог бы сделать как президент. Его советники продвигали ряд весьма глупых и разрушительных идей. Заменить бомбардировщики ракетами, например; или прекратить поддержку национальной системы ПВО и ПРО. Спустить ресурсы на армию — это просто вырыть самому себе целое политическое кладбище. Для американских семей многочисленная армия значит отправку наших парней за тридевять земель. Может прозвучать безжалостно, но похоже, в этом случае бог лично позаботился об Америке.

— Думаю, не бог тут приложил руку, — ровно сказал сэр Эрик Хаохоа.