Боевые репетиции

Глава 25

Может ли стерва стать любезной? Может!!! Если ей что-то очень нужно.

К этому выводу пришел мелкий чиновник германского Министерства иностранных дел герр Кёллер, хотя он и не был знаком с фольклором про армянское радио.

Фрау Мишакова выбрала квартиру, но захотела дополнение к ней.

— Моему мужу по должности положено смотреть передачи германского телевидения, — ворковала дама все с тем же гнусным русским акцентом. — Мы уже купили приемник, но к нему, как мне сказали, нужна антенна. Не могли бы вы посодействовать в установке?

Ответ был столь же учтив, сколь и профессионален:

— Разумеется, сударыня, это возможно. Назначьте день, и я озабочусь присылкой мастера с антенной и проводом для вашего телевизора.

Но истинно русскую натуру было не так-то легко подавить, что и отразилось в ответе:

— А сколько это будет стоить?

Немец подумал, что это наверняка раз в десять меньше, чем сумма, отданная за телевизор, но потом решил, что и сам приемник, и установка наверняка будут оплачены не из кармана четы Мишаковых. И все же герр Кёллер решил поосторожничать:

— Если пожелаете, то могу приехать к вам на новую квартиру и привезти счет с оценкой как материалов, так и работы. Десять часов утра вас устроит?

Сговорились на половине одиннадцатого.

В назначенный срок немец появился на квартире и предъявил счет. Тут же фрау Мишакова дала ясно понять, что в части скаредности русское правительство с легкостью обставит любую швабскую домохозяйку[22]:

— Нет, кабель и антенна слишком дороги. Мы используем свои.

— Но тогда наши работники не могут гарантировать качество… — попытался защищаться чиновник.

Стерва оскорбительно улыбнулась:

— Наши детали ничуть не хуже немецких.

— Как вам будет угодно.

Мишакова оказалась права: антенна работала не хуже немецкой, а изображение на экранчике, имевшем аж целых двадцать девять сантиметров по диагонали, оказалось в пределах нормы. Правда, почему-то изоляция на некоторых участках провода оказалась слегка зачищена шкуркой.

Но сразу после того, как монтажник завершил работу, начальник герра Леопольда Кёллера известил другого чиновника о пожелании русских дипломатов. А тот по должности был связан с гестапо. Германскую контрразведку не особо волновало то, что русские будут принимать на эту антенну. Над зданием посольства возвышались антенны куда более хитроумные. Но вот насчет передач…

Слежку наладили тщательно, что и говорить. Начальник службы контрразведки "Восток" штурмбанфюрер СС Вальтер Кубицки не верил, что передачи с этой антенны не ведутся. Специалисты, разумеется, организовали качественную прослушку квартиры. Аппаратура могла бы услышать даже работу на ключе. И ничего. Никаких результатов ни на слух, ни в одном радиодиапазоне.

Стоит заметить, что антенна не стояла на крыше без дела. Телевизор в квартире Мишаковых работал регулярно. И муж, и жена вполне недурно понимали по-немецки.

Впрочем, спецслужбы любой страны знают, что величайшим достоинством контрразведчика является терпение и настойчивость. Именно эти качества проявляли наблюдатели от гестапо. Они верили в успех. А что через эти антенны никто и ничего не передает… что ж, видимо, передачи еще только предстоят.

На очередной раздаче задания присутствовала вся группа, но Александров обратился к старшему по возрасту:

— Михаил Петрович, вы достигли большого успеха в создании механизма самоуничтожения.

Наличие воинского звания у сапера подсказало правильный ответ коринженеру:

— Служу Советскому Союзу!

— Но я хочу также сравнить остатки наводящего механизма, уничтоженного вашим взрывным устройством, и то, что останется после других… средств.

— Каких? — в голосе у Михаил Петровича слышалась неподдельная заинтересованность.

— Глядите. Можно поставить хотя бы сюда полностью заряженную батарею — вот такую — а тут, сбоку, подключить замыкающее устройство, срабатывающее одновременно с раскрытием парашюта. Как вариант: магниевая лента, опоясывающая по контуру плату управления, к ней эти контакты. Но все это придется основательно проверить. На это можно спокойно выделить тройку дней.

Оптимизм в голосе подрывника сверкал, как горящая магниевая лента:

— И проверим! Даже тройки не понадобится.

— Заодно надо прикинуть вот что: насколько велика опасность для гражданских от… кхм… процесса самоликвидации.

— Это тоже выясним!

Следующие два дня кабинет коринженера насквозь вонял. И еще как! Трудолюбивые молодые специалисты добровестнейшим образом подбирали все осколки, огрызки и кусочки. Все это пахло в лучшем случае сгоревшим гексогеном от пластида, в худшем превалировал запах полностью спаленной электроники.

К большому огорчению слегка помешанного на взрывах Михаила Петровича, вариант с пластиковой взрывчаткой был в конечном счете отвергнут.

— По вашим же данным осколки нашли в радиусе пятидесяти метров, — ласково журчал сверхдотошный коринженер. — С учетом неизбежной погрешности при бомбометании риск для гражданских становится совершенно неприемлемым. Хотя не спорю, уничтожение узла управления полное, даже слишком. Вы ведь даже мелкие осколки от объектива не все отыскали, верно?

Про себя Рославлев думал, что наихудшим результатом от подобного подарочка было бы ранение или смерть самого Гитлера. Вот тогда бы война с Германией становилась бы неизбежной.

— Вариант же с магнием мне показался наилучшим. Температура тут чуть не три тысячи, да еще батарея, точнее, ее составляющие. Вот, товарищи, сравните: это плата в родном виде. А это то, что от нее осталось.

Последний предмет являл собой бесформенный комок черно-коричневого цвета.

В воздух по неизбывной студенческой привычке взметнулась рука:

— А можно посмотреть?

— Даже нужно, Лев. И вам, и вашим товарищам. Если найдете то, что можно опознать… хоть как-то, то дайте мне знать.

Упорство и азарт молодых инженеров были вознаграждены. Они отыскали мельчайшие кусочки какой-то керамики.

— Думаю, это было сопротивлением, — без большой уверенности констатировал Турубинер.

— И я того же мнения. Как насчет того, чтобы восстановить устройство?

— Издеваетесь, Сергей Васильевич? — грустно вопросил Лучик.

Татьяна Мишакова доверяла своим наручным часикам больше, чем любым другим в квартире. Причиной тому было их немецкое происхождение. Эта достойная дама не подозревала, что немецкими в этих часах были лишь марка Thiel и корпус. Механизм делался в Швейцарии. Как бы то ни было, а при приближении часовой стрелки к трем часам дня ловкие женские пальцы быстро присоединили антенный провод к небольшой металлической коробочке, до той поры мирно покоившейся в ящике письменного стола. В другое гнездо на той же коробочке был воткнут провод питания. С уверенностью, которая дается лишь надлежащей практикой, товарищ Мишакова последовательно нажала несколько кнопок, расположенных в верхней части коробки.

Сигналы, периодически выдаваемые в эфир в миллиметровом диапазоне, не содержали шифров. Длительность их исчислялась миллисекундами. Точно такие же подавались с той антенны, которая находилась на крыше советского посольства, находившегося совсем не рядом. Так и было задумано; именно по этой причине фрау Мишакова проявила перед чиновником из германиского министерства столь изобретательную разборчивость при выборе квартиры.

И надо же случиться совпадению: именно в районе трех часов бомбардировщик Ту-95 направлялся с северо-востока на югозапад на высоте 11000 м, причем на линии полета находился Берлин. Как прогноз и утверждал, небо было затянуто не особо толстой, но все же облачностью. А в четверть четвертого голос штурмана прорезался в шлемофоне командира (им был сам Голованов):

— Есть сверхкороткие! Поправка к курсу: азимут сто семьдесят пять. Ожидаемое время прохождения над точкой три тридцать две по местному. Командир, надо снизить скорость.

Голованов повиновался без единого звука. А штурман продолжал свои комментарии:

— Включаю инфракрасный… при данной скорости подойдем к трем тридцати пяти…

А еще через пяток минут штурман выдал последовательность:

— Большое пятно прямо по курсу!

— Это стадион!

— Захват!

Ответ командира был краток:

— Вижу цель.

Эти слова были сильным преувеличением. Человеческие глаза ничего видеть сквозь облако не могли, но чудесная советская техника позволила пронзить туманную мглу.

— Сброс!

Легко догадаться, что никакого сброса не последовало. Вместо этого прозвучала ожидаемая команда:

— Зафиксировать момент сброса.

На этот раз была очередь штурмана слушаться команды. Точное время условного сброса было абсолютно необходимо при разборе полетов. Два других бомбардировщика должны были проделать то же действие над своими целями в точно тот же момент времени.

Обратный курс пролегал на норд-ост. Никакие немецкие средства слежения не могли заметить самолет, который прибавил на всякий случай скорость до почти девятисот километров в час и, немного снизившись, нырнул в облака. Эти условия видимости должны были сохраняться вплоть до долготы Минска.

Командир Ту-95, пролетавшего над Вильгельмсхафеном (это был Михаил Водопьянов), втихомолку гордился собой, своим штурманом, а того пуще: превосходной работой советской разведки. Все обстояло в точном соответствии с описанием: сносно заметный длинный причал и громада боевого корабля, застывшего рядом. На экране инфракрасного уловителя четко виднелось светлое пятно от самого линкора (какой еще корабль мог иметь подобные размеры?), а особенно от его дымовой трубы. Правда, экипаж чуть-чуть промахнулся по времени, поспешив на девять минут, но на инструктаже ясно говорилось, что даже десятиминутное расхождение не сорвет задание. Этот бомбардировщик уходил на свою территорию по другому маршруту: над Немецким морем[23], Данией и Балтикой.

Уже находясь над Ленинградской областью, Водопьянов позволил себе снизиться аж до восьми с половиной тысячи метров ради лучшего ориентирования. Впрочем, радиокомпас в любом случае надежно вывел бы штурмана на свой аэродром.

Чуть иначе дело сложилось у Ляпидевского. Наведение по коротковолновым сигналам немецких радиостанций оказалось не столь точным. В результате более получаса ушло на поиск нужных озер (их ловили также в инфракрасных лучах, поскольку теплая немецкая осень не давала возможности земле остыть до температуры, соответствующей температуре воды). Как следствие сброс произошел аж на целых тридцать семь минут позже расчетного времени.

Разбор полетов устроил лично командир эскадрильи. Недостатки были перечислены, способы их преодоления намечены. В результате состоялось собрание штурманов, где долго, горячо, частично матерно, порою с переходом на личности отрабатывался наилучший способ навигации до искомого комплекса в горном лесу.

— Что стряслось?

Этот вопрос прямо слетел с языка товарища коринженера при виде начальника особого отдела полка капитана Куценко. Лицо особиста было мрачным, как дуло танковой пушки, нацеленной в упор.

— Дезертирство. Трое бойцов.

— С оружием?

— Три винтовки, по полтораста патронов на морду. Сейчас уточняют насчет гранат.

Глаза у товарища Александрова сузились.

— До призыва были знакомы друг с другом?

— Вроде как, но проверять надо…

— Откуда призваны?

— Из Саранска. Да чего вы спрашиваете, товарищ коринженер? Дело не по вашей части.

— Возможно, и не по моей. Но пока хочу понять, куда эти чижики могли рвануть. И один ход уже вижу: в сторону ближайшей деревни. В городе Саранске, сколько помню, преступность очень даже существует. Могли нахвататься блатной романтики. Трех автоматических винтовок вполне хватит навести шороха. Разведчиков за ними отправили?

— Толку-то! Дождь прошел как раз ночью, от следов ничего не осталось. Опять же, ротный подумал на самоволку…

— В самоволку с винтарями не ходят, да и далеко тут до ближайшего населенного пункта. Тридцать километров, если не ошибаюсь.

— Ну да… — во взгляде особиста проглянулось уважение. — Так вы думаете, в Егоровку?

— Ничего больше в голову не лезет. Вот что, товарищ капитан, надо бы немедленно поставить в известность Черняховского…

— Уже доложил.

— Добро. От него понадобится отделение на бронетранспортере. Грузовик был бы, может, и побыстрее, но против винтовок броня куда лучше. На дело брать разведчиков. Связь обязательна. И вот что: в Егоровке они могут усилиться. Задурят головы молодым — заодно оружием прибарахлятся. В таких глухих деревнях у каждого второго мосинка, самое меньшее, а у каждого первого двустволка. Неровен час, создадут отряд… дальше сам сообразишь, что будет. Тут уж операцией прочесывания пахнет.

Все это Куценко соображал. Также он понимал, что первый спрос будет именно с него: недосмотрел, недослушал, недопредвидел… Поэтому планы перехвата были горячо одобрены.

Рославлев не стал лезть в глубины сыска. Он лишь добавил авторитета в получении всех необходимых ресурсов от начальства — людских в первую очередь.

Бдительный часовой тем же днем задержал деревенского мальчишку при попытке проникновения на охраняемую территорию. Первичный допрос нарушителя, произведенный начкаром (пока не прибыли люди из особого отдела) выявил, что пацан как раз из Егоровки, ищет самого главного начальника, поскольку давеча с утра в деревню заявились трое чужаков с ружьями и потребовали у первого же встречного (а им оказался как раз отец паренька) денег, самогона и закуску к таковому. Когда же обитатель деревни спросил: "Чаво?", то пришельцы сочли вопрос противодействием и вразумили непонятливого прикладом.

— Тятька сразу и свалился, — угрюмо повествовал паренек, — плечо ему, вишь, побили сильно, теперь двинуть им не может, да еще снасильничали Аленку, теткиматренину дочку, а потом бутылку початую у тятьки нашли, да ее подпили, а кричали, что здесь они сейчас сила, и других с собою зазывали. А Нинка Шумовая им большую бутылину принесла, с полведра, так они теперь ее сейчас пьянствуют сильно.

От волнения Куценко перешел на родной язык:

— Зовсим з глузду зъихалы. Чи воны не розумиют, шо буде?

Неполный взвод разведчиков полетел на вертолете — ради скорости. Из осторожности командир группы приказал садиться не прямо на дороге и даже не в пределах деревни, а в стороне, километра за полтора. Операция захвата прошла без потерь убитыми и даже ранеными — если не считать фонарей под глазами (четыре штуки), которые схлопотали незадачливые дезертиры. Успех, правда, был частично объяснен нетрезвым состоянием задержанных. Так, по крайней мере, было записано в протоколе, хотя сам Куценко конфиденциально пояснил Александрову:

— Пьяны были все трое до полного изумления чувств.

Разумеется, задержанных по приходе во вменяемое состояние допросили в особом отделе. Почему-то при этом пожелал присутствовать товарищ коринженер.

Причины, заставившие дезертировать, красочно обрисовал старший по званию (ефрейтор) этой троицы Степан Маслак:

— Дожили с этой муштровкой, минуты не продохнуть, живем, как в городском цирке, все кувыркаемся да через заборы скачем, и по бабам не походишь. Ночью-то валишься в койку, а как с утра "Рота, подъем!" — так сил никаких нету, и руки-ноги болят, и спина…

Александров слушал весьма внимательно, ни единого вопроса не задал, но у присутствовавших появилась мысль, что товарищ коринженер навязался на допрос отнюдь не ради праздного интереса.

Уже поздним вечером к Черняховскому напросился Александров. Комполка расщедрился на хороший чай и вкусные булочки с изюмом, которые, по словам хозяина, выпекали в небольшом количестве для гостей на полковой пекарне.

— Гостей ожидай скоро, Иван Данилович. Жуков к тебе первым делом пожалует, ознакомиться чтоб с твоими орлами.

— И пусть себе приезжает. Вроде мои ничего себе, на уровне, по танковой и артиллерийской части в особенности.

— Да если бы только он. За ним и другие почти наверное будут. И с куда большим званием.

Черняховский попытался догадаться, кто бы это мог быть. Догадка получилась не из приятных. А коринженер, в свою очередь, по лицу Черняховского догадался о его выводах.

— Но это не так срочно, да ты и без меня тут справишься. Я к тебе, Иван Данилович, относительно того дела с дезертирами.

— А чего тут думать? Трибунал их ждет. Дезертирство при отягчающих. Правда, военюриста у нас нет, не положено полку, так мне Куценко объяснил.

— Не о них речь. Трибунал даст должное. А дело-то во мне. Моя частично вина.

Подполковник удивился совершенно искренне:

— Сергей Васильевич, ты тут при чем?

— А при том, что мог предусмотреть… короче, смотри, что я предлагаю сделать…

Зашуршала бумага. Читал комполка долго и с большим вниманием.

— По сути правильно, по форме никуда не годится. Но устроить можно. А насчет кино: как ты собрался это проделать? Новых картин не завозили.

Коринженер чуть ли не демонстративно откусил с четверть булочки, без всякой спешки похвалил выпечку, отпил чаю, после чего ответил по существу:

— Насчет новых картин берусь организовать, только не всем сразу. Человек этак по сто за раз на сеанс. Что до моей писанины — это ТЫ по сути прав, Иван Данилович. Для того я этот проект и притащил, чтоб ты черкал да правил. И вот еще что: дам я тебе микрофон, чтоб лучше слышно тебя было. Все ж полк, а не отделение. Уж будь уверен, слышно будет. Так что ты предлагаешь изменить? Покажи. Мне, знаешь, тоже учиться бы не худо.

Черняховский подумал с некоторым уважением, что товарищ Александров не стесняется признаться, что чего-то не знает, да еще пожелал усваивать новое. А ведь ему за шестьдесят! Вслух же он сказал:

— Смотри, Сергей Василич, эти слова просто выкинуть, а тут и тут надо вставочку сделать…

Выступление перед строем, по мнению Рославлева, получилось. Комполка громовым голосом (спасибо усилителю и динамикам) объявил, что первичное обучение закончено, что теперь им предстоит лишь оттачивать полученные умения, что отныне их полк стал настоящим полком осназа.

— Повторяю, вы — осназ! Запомните: никто, кроме нас! Повторить последние слова!

Строй дружно рявкнул:

— Никто, кроме нас!

— Не слышу!

— Никто, кроме нас!!

— Не слышу!!

— НИКТО, КРОМЕ НАС!!!

— Уже лучше. По случаю окончания первого этапа назначаю день отдыха всем, кроме дежурных. Кино будет. И вот что запомните.

Пауза налилась свинцовой многозначительностью.

— Вся техника, на которой вы обучались, и которую нам достал коринженер Александров, обошлась советскому государству очень дорого, — по строю пронесся понимающий гул. — И предназначена она для войны. Нам всем предстоят боевые действия. Где и когда — не скажу. Секрет, сами должны понимать. Зато скажу другое. Вы уже сейчас можете очень многое, а сможете, я уверен, еще больше. Тем меньше для вас будет случаев попасть под пули и осколки. Товарищ Александров как-то мне признался о самом его большом желании. Это чтобы мы предстоящие бои прошли без единой потери. Честно скажу: в такую возможность не верю, но если вдруг нам удастся, я по гроб жизни его водкой буду поить.

Люди сдержанно засмеялись.

— Объявление о кино будет. Р-р-разойдись!

Обсуждение сказанного было негромким и почти кулуарным. Бойцы большей частью спрашивали друг друга: "Куда ж это нас направят?" и "А какое кино будет?"

Командиры вплоть до капитанов говорили другое:

— Ты позавчерашнюю газету читал?

— Переговоры. С Финляндией. Предложения, которые те отвергли. Ты это имел в виду?

— Ну.

— Карту бы.

— Возьми пачку "Беломора". На ней уже хорошо видно.

— Ну да, Карельский перешеек. А где именно?

— Ну ты сказанул! Где нарежут участок, туда и встанем. Вопрос лишь: а точно ли с финнами схлестнемся?

Старшие командиры вели разговоры иного сорта:

— Я ничего не могу придумать, кроме Финляндии. Ну сам суди: Япония получила в торец со всей рабочей силой, я сводки читал. Так что они не в счет. Польши вообще нет. Англия с Францией далеко. Германия — так вроде мы с немцами в дружбе. Вон, оптический завод нам поставили, в Чебоксарах который. И про станки немецкие читал в "Известиях". Только Финляндия и остается.

— Все похоже, да ноябрь в дверь стучится. Надо бы позаботиться о зимнем обмундировании, притом усиленном. И зимнее топливо, опять же, и смазка…

— А вот тут без проблем. Уже ГСМ для холодной погоды начали поступать, потому как зима не только у финнов, у нас тож зубы показывает. Мне доложили.

Кино понравилось всем. Во-первых, оно давало возможность отдохнуть. В-вторых, там играли не актеры, а нарисованные звери. В-третьих, занятное. История была про мальчишку, попавшего в волчью семью. И там был бой, даже не один. Не понравился зрителям лишь небольшой размер экрана.

Никто и не подумал, что мультик создан в далеком будущем, да и аппаратура для проекции на экран оттуда же. А все кадры с годами производства Рославлев вырезал из видеофайла.