Боевые репетиции

Глава 13

На следующий день Рославлев, накануне употребивший крайне мало, принялся на вполне свежую голову вспоминать и анализировать.

Конечно же, центральной фигурой в зале ресторана тут же оказался Валерий Павлович. Все посетители, официанты и, конечно же, метрдотель знали прославленного летчика в лицо. И не просто знали. Чкалова любили. И он этим откровенно наслаждался. Создавалось впечатление, что еще до первого бокала летчик уже был порядочно пьян. Рославлев мысленно отметил это минусом.

Но был и плюс: на вопрос о причине застолья Чкалов ответил сверкающей улыбкой:

— Сам товарищ Сталин отметил мою хорошую работу!

Разумеется, последовал неудобный вопрос:

— А что за работа?

— Самолет сумел довести до полосы и посадить. Вот мой товарищ, инженер Александров…

Пришлось немедленно прерывать:

— Валерий Павлович преувеличивает: я всего лишь малым делом помог.

И внимание окружающих мгновенно переключилось обратно на Чкалова.

Последним напутствием великому летчику перед тем, как он ввалился в свою квартиру, было:

— Валерий Палыч, завтра на работу не приходи. Полетов все равно не будет.

Но, уже уходя в направлении метро, Рославлев подумал: а не слишком ли Чкалов любит обожающее внимание к себе?

Полознев развернулся вовсю. Аффинажный завод оказался наиболее трудным объектом: директор отпирался изо всех сил от необычного заказа. У него были доводы: слиток без опознавательных знаков нарушал все инструкции разом, а бумаги у представителя НКВД были не самые мощные. Но капитан госбезопасности проявил находчивость:

— Афанасий Михайлович, так ведь мы не получим слиток без всякой информации. Заверните его в бумагу, на всех стыках понаставьте сургучные печати, ну как на ценной посылке. А на самую бумагу — все выходные данные, подпись, круглая печать, чин-чином. И не забудьте в накладной указать, что на слитке, дескать, отметки отсутствуют по настоянию представителя такого-то. На вас ответственности не будет, она на мне.

Далее капитан проявил незаурядную психологическую опытность:

— Вы спрашиваете самого себя: кому бы такое могло понадобиться? Могу ответить: сам этого не знаю, но поручение, как видите, получил от наркома. Предполагаю, что шло через Политбюро.

Директор понял, что слиток понадобился для какого-то платежа, о которых в газете "Правда" не сообщают.

В результате трудов появился десятикилограммовый очень небольшой по размеру сверток, запечатанный двумя печатями. Директор последовал совету и собственноручно написал все данные прямо на обертке, но также выдал сопроводительную бумагу, оформленную по всем правилам.

Второй подготовительный этап оказался намного проще. Двое (капитан госбезопасности средних лет и седой гражданский инженер, предъявивший бумагу от НКО), опуская мелкие подробности, рассказали, что хранилищу предстоит принять большое количество золотых слитков и спросили, как именно их надлежит складировать. Тощий и весьма немолодой (даже пожилой) сотрудник с явно дореволюционным стажем, не выказывая никаких эмоций, показал металлические стеллажи.

— Вот на таких мы храним.

— Нам нужен такой же стеллаж, но пустой, чтобы его обмерить, — невозмутимо попросил инженер. — Мы принесем груз в ящиках, вы потом переместите на стеллажи.

Человек из Гохрана ничуть не удивился требованию, хотя, если уж дело ограничилось лишь снятием размеров, то пришельцы вполне могли бы использовать любой из стеллажей, стоявших перед ними. Он отдал распоряжение, и некто в пиджачной паре не без усилий подтащил синий стеллаж. Инженер достал американскую рулетку (зоркоглазый сотрудник углядел на ней дюймовую шкалу наряду с метрической), обмерил стеллаж. Последовал странный вопрос:

— Каков предельный вес металла, который можно разместить на этом стеллаже?

Опытный собеседник ответил без малейших раздумий:

— Пятьсот пудов. Или восемь тонн, круглым счетом.

— Мне надо поговорить с товарищем капитаном, — все так же нейтрально сообщил гражданский.

Эти двое отошли в сторону. Совещались они, по оценке сотрудника Гохрана, минут пятнадцать. Дальше говорил уже сотрудник НКВД:

— Нам понадобится помещение внутри для складирования и хранения трехсот тонн золота. Дополнительные требования к помещению следующие. Оно должно быть абсолютно пустым. Слитки в ящиках будем складировать на пол. Условия читайте, — тут в руку гохрановцу вложили несколько листов. — Ваш директор в курсе. Во избежание лишних вопросов: слитки специально сделаны одинаковыми по весу и без номеров. Нам не нужно, чтобы их проследили. Охрана при перевозке и разгрузке на нас. Проверка металла на вас, если будет нужна. Любопытствующих быть не должно.

— Помещение у нас есть, — все тем же бесстрастным голосом заявил ответственный от Гохрана. — Следуйте за мной.

Комната была и вправду пуста. Инженер немедленно ее обмерил с помощью все той же рулетки, обменялся с капитаном взглядами и удовлетворенно кивнул

Прохожие удивлялись. Постовые милиционеры на всякий случай козыряли.

По улицам Москвы отнюдь не на предельной скорости ехала группа из трех грузовиков. Первый и третий были обычные ЗиСовские, в каждом находилось отделение бойцов НКВД при автоматах — охрана, понятное дело. Охраняемый объект тоже был грузовым автомобилем, но громадным, шестиколесным, с очевидностью рассчитанным на тяжеловесный груз. У него был закрытый кузов — конечно же, ради защиты от чужих глаз.

У Гохрана кавалькада притормозила. Один за другим грузовики задним ходом въехали в закрытый двор. Руководство было предупреждено относительно проявлений любопытства. Их и не было, в противном случае любознательные граждане непременно бы отметили, что с обычных грузовиков сноровисто попрыгали охранники, образовывая оцепление. Задний борт открылся. Оттуда вылезла наклонная площадка, и по ней один за другим стали съезжать двухколесные тележки, ведомые бойцами. Наблюдатель, которого не было, отметил бы, что ящики на вид тяжелые. Их, понятно, никто из посторонних не считал, а те, кому это полагалось по роду деятельности, знали, что таковых ровно десять. Ящики исчезли в глубинах хранилища.

В пустынном помещении не было никого, кроме седого инженера и капитана госбезопасности. Все остальные охраняли вход.

— Порядок, десять, — заметил гражданский. — Начнем с этого угла?

Вопрос, видимо, был риторическим, но сотрудник органов кивнул.

Ящики один за другим вдруг исчезали и тут же появлялись снова, но поставленные одни на один.

— Тонна на колонну, круглым счетом; здесь их две.

Эти слова штатского были лишними, капитан и так проделал этот расчет в уме.

То, что разгрузили из необычного грузовика, полностью было поставлено в хранилище, но, видимо, у седого товарища были еще какие-то дела. Рядом с этими двумя колоннами ящиков появилась еще одна.

— Четыре, — резюмировал седой. Похоже, он не был уверен, что его товарищ умеет считать до четырех. Само собой, это подозрение было несправедливым.

— Восемь тонн… десять… так и оставим, удобней будет считать. Не возражаете, Николай Федорович?

— Как можно, Сергей Васильевич, сейчас вы главный, как вам удобней, так и работайте.

— Даже сам не знаю. Можно и по двадцать. А впрочем… ладно, пусть будет тридцать групп по десяти тонн каждая. Вот… готово.

— Тут больше, Сергей Васильевич. Слиток весит десять килограмм семьдесят три грамма.

— И пусть себе; не страшно, если в сумме выйдет чуть поболее трехсот тонн.

— Тогда надо звать Яков Петровича.

Все тот же пожилой сотрудник Гохрана появился крайне быстро. На этот раз ему не удалось сохранить невозмутимость.

— Триста тонн! Это серьезно. Больше годовой добычи золота во всем СССР. Понадобится проверка.

— Да сколько угодно!

На самом деле часть этой проверки уже состоялась: директор Гохрана позвонил наркому внутренних дел, и тот уверил его: да, такие-то были посланы с таким-то грузом, с которым надо поступить так-то.

— Вы позволите открыть ящик? — осведомился Яков Петрович.

— Вот вам гвоздодер.

Дальнейшие действия были, на взгляд дилетанта, странными. Сотрудник Гохрана чуть приподнял крышку (ровно настолько, чтобы достать один слиток), посмотрел на него из-под очков и… положил на место.

— Вы профессионал, — с большим уважением в голосе сказал седой представитель НКО.

В первый раз на тонких губах Якова Петровича появилось подобие улыбки:

— Я золото вижу.

Последнее слово было произнесено с чуть заметным ударением.

— Яков Петрович, сколько времени займет проверка с вашей стороны? Дня хватит?

На тощей физиономии снова проявился дальний родственник улыбки:

— Вы оптимист, — последнее слово прозвучало, как "полный невежда", — и за два дня не получится, если считать вместе с оформлением. Тут как бы не все четыре.

В разговор вступил капитан госбезопасности:

— Что при этом потребуется от нас?

— Почти ничего. Вам только надо будет подождать минут сорок, вы получите отчетные документы по грузу, а уж бумаги по полной приемке — те отправят вам курьером.

Ожидание было скрашено Странником: тот достал большой пакет с хлебом, маленький пакет с нарезанной ветчиной и синий двухлитровый термос. В нем был почему-то не чай, а вишневый компот. Угостились как инженер, так и сотрудники госбезопасности. Этот нежданный перекус младшие командиры обсудили, когда сочли, что начальство не слышит:

— Хорошая жизнь у контрабандистов… в смысле жратвы.

— Ветчинка славная, компот так себе.

— А что в нем плохого?

— Не особо сладкий. Кто варил — сахару пожалел.

— Мне интересно другое: почему не чай?

Обоснованных ответов не было.

В своем отчете начальству капитан Полознев отметил, что после выполнения работы Странник не выглядел усталым.

Очередная встреча с вождем произошла на следующий день. При этом присутствовал нарком внутренних дел.

Сталин начал с похвалы:

— Вы проделали хорошую работу, товарищ Александров, и быстро с ней справились.

Вместо ожидаемой благодарности Странник начал говорить нечто, хозяином кабинета не предвиденное.

— Позволю себе внести уточнения, товарищ Сталин. Я действовал не один. Большую помощь оказали люди Лаврентия Павловича.

Последовала благожелательная улыбка наркома.

— Кроме того, задание выполнено не в полном соответствии с условиями. Всего доставлено триста две тонны сто девяносто килограммов. Причина: для достижения точного равенства веса поставки заданной величине потребовалось бы дополнительное время. А его и так не хватает.

На это раз улыбнулся Сталин.

— Думается, такое перевыполнение плана мы можем простить. Но в данный момент хотелось бы знать детали ваших ближайших планов. Что вы собираетесь делать, нам уже известно. Уточните, как именно.

На очень краткое мгновение Рославлеву захотелось ответить чем-то вроде: "А это зависит от того, какими полномочиями вы меня снабдите", но решил, что пока что не время дерзить. Поэтому начался подробный рассказ:

— В качестве неотложных вижу три задачи. Они частично связаны между собой. Первая из них следующая. Нужно выбрать авиаполк из тех, которые должны попасть на Халхин-Гол. Они будут обучаться на новеньких истребителях И-16 модификации 29 или, если разрешите, на И-180. Разумеется, с радиостанциями. Также намерен изменить оргструктуру полка усилением службы ВНОС и, главное, пересмотреть состав звеньев. О полетах тройками надо забыть. Понадобятся локаторы, но современные не хочу использовать, а потому обращаюсь с просьбой к вам, Лаврентий Павлович, освободить из-под стражи и полностью реабилитировать инженер-флагмана второго ранга профессора Акселя Ивановича Берга — тем более, что в его деятельности отсутствовал состав преступления. Это лучший специалист Советского Союза по радиолокации. Даже выпускаемую сейчас радиолокационную станцию РУС-1 можно значительно улучшить, если подключим товарища Берга. Полагаю, возможно даже получение для наших самолетов на Халхин-Голе станции РУС-2, она же "Редут". Обнаруживает самолеты на дистанции 110 километров. Но еще важнее, чем радары, обучение летчиков пилотированию и тактике. И то, и другое сейчас на совершенно неудовлетворительном уровне. Сразу подчеркну: тому есть объективные и субъективные причины. Для устранения первых имеются все предпосылки: хорошие тренажеры (они позволяют отрабатывать навыки пилотирования и тактические варианты совершенно без риска) и возможность снабжать полки без ограничений надлежащими ресурсами по ГСМ, самолетам, боеприпасам, то есть тренировать летчиков без оглядки на эти факторы. Сюда же идет подключение второй задачи: спасение комбрига Серова и майора Осипенко. Если их погонять на тренажере, они не разобьются таким глупым образом. Что же касается субъективных факторов, то все они изложены в плане, который уже был вам, товарищи, вручен. Здесь вижу гораздо больше трудностей. Придется преодолевать бешеное сопротивление всего авианачальства, особенно в отношении тактики. Их основным аргументом будет: "Всегда так летали, не фиг чего-то менять, а что потери будут, так на то и война". Возможно, тут лучше действовать с подключением комбрига Рычагова. Наверняка он тоже будет против некоторых нововведений. Насколько помнится, в свое время он не соглашался на оснащение истребителей радиосвязью. Впрочем, качество ее было тогда ниже всякой критики. Заодно поучится управлять коллективом, пока что в этом он не особо силен. Мне бы не хотелось его терять. Именно этот полк должен пойти в дело в мае тридцать девятого на Халхин-Голе. К сожалению, этого момента мне не успеть обучить летный состав бомбардировщиков.

Из поданных ранее документов Сталин знал о судьбе Рычагова, горячий характер которого и привел в конце концов этого генерала вместе с супругой в расстрельный подвал. Берия, возможно, соответствующей информацией не располагал, но мог почувствовать эмоции Хозяина и сделать свой вывод: Павел Васильевич Рычагов умер не в своей постели, и про обстоятельства его гибели стоит узнать подробнее.

Странник продолжал:

— Важным элементом вижу обученность наземного персонала. Свою технику они должны знать так, чтобы от зубов отскакивало. Понятно, что их придется также гонять нещадно.

Этот тезис возражений не вызвал.

— В конечном счете задача моя сводится к обучению полка основным техническим и тактическим приемам, дабы в начале конфликта боевые потери не составляли пятнадцать к одному. К небоевым потерям то же самое относится.

При этих словах Сталин чуть шевельнулся. Рославлев знал, что этот вид потерь в советской авиации числится неприемлемо высоким. Но следующий вопрос вождя пошел немного не в тему:

— Вы не считаете нужным задействовать в этом деле товарища Чкалова?

— Я думал об этом, — последовал спокойный ответ. — Для поставленной задачи, то есть обучения одного полка (пока что одного, подчеркиваю), товарищ Чкалов слишком крупная фигура. Как летчика ставлю его выше Рычагова, но боевого опыта у него меньше. На Валерия Павловича у меня имеется другой план: он обязательно должен участвовать в освоении реактивных самолетов. Тех самых, что будут воевать с Финляндией. Создание полноценного авиаподразделения, не имеющего соперников в воздухе, и будет третьей задачей, которую рассматриваю в качестве главной.

Последовала лекторская пауза. Студенты в течение таковой поспешно записывают. Эти двое ими не были, но даже Сталину и Берии потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить кое-что из тех бумаг, которые были переданы ранее.

Странник продолжил:

— Подход почти тот же, товарищи. Организационно: отдельный авиаполк со средствами усиления. И сосед в виде мотострелкового полка. Они составят усеченную бригаду. Что касается авиации, то тут средство известно: исступленная учеба, на грани возможностей. Тренажеры в первую очередь, понятно, но также зубрежка тактических схем — это применительно к истребителям — и тренировка работы по наземным целям. Последнее, понятно, относится к бомбардировщикам и штурмовым вертолетам. Чуть позже, по мере освоения летчиками и наземным персоналом хотя бы первичных умений настанет черед отработки взаимодействия с артиллерией, танками и мотострелками, то есть пехотой. При этом основное препятствие вижу в психологии старшего командного состава, в первую очередь комиссаров всех уровней.

Видимо, Берия уловил некий оттенок в голосе инженера, поскольку спросил:

— Вы так не любите комиссаров, товарищ Александров?

Ответ был дипломатичным по форме и недвусмысленным по сути:

— Каждый человек необходимо приносит пользу, будучи употреблен на своем месте, — на эту цитату никакой реакции не последовало, поэтому Рославлев так и не узнал, знакома ли она слушателям. — Комиссары, они же заместители по политической части, нужны в войсках. Но только для отслеживания настроений в личном составе и для поддержания должного морального настроя. Никакого вмешательства в чисто военные вопросы с их стороны! Даже если командир воинского подразделения выбывает из строя, заместителем является начальник его штаба. Не политработник! Разве что в случаях, когда выбит весь командный состав… На сегодняшний день комиссар может отдать приказ любому стоящему ниже в звании. Это четверть беды, а три четверти — то, что комиссар не несет за это никакой ответственности. Командира можно отдать под военный трибунал за идиотский приказ. Комиссара — нет. Пока что нет. А привычка к безнаказанности — она из тех, от которых обычные люди не могут избавиться своими силами. Значит, необходимо внешнее воздействие. На сей счет имеется исторический опыт.

Свои собственные приказы, найденные в переданных ранее материалах, Сталин также помнил. И у него к этому моменту сложился план. Но пока что хозяин кабинета предпочел молчать и слушать.

Между тем Странник продолжал:

— Как выполнить поставленную передо мной задачу с точки зрения организации, решаю не я, но предложить могу что-то вроде ОСНАЗа.

При этом слове у Берии чуть изменилось лицо: он вспомнил, что ОСНАЗ НКВД уже существует. Но вслух нарком ничего не сказал, ожидая продолжения.

— Для выполнения поставленных задач мне понадобятся соответствующие полномочия. Какие и в какой форме — также решать вам, товарищи.

Он даже не закончил фразу, когда верхним чутьем понял: у этих двоих уже все продумано, а решение принято. И оказался при этом не совсем прав. Сталин сыграл по-своему:

— Ваши предложения неполны, товарищ Александров. По вашим же словам, кадры решают все. Поэтому мы хотели бы выслушать ваше мнение и по этой части.

— Вынужден вас поправить, товарищ Сталин, — при этих словах хозяин кабинета раздвинул усы в улыбке. — Эти слова не мои. Вы предложили тезис, я всего лишь согласился. Так вот, на должность комполка мотострелков я бы предложил Ивана Даниловича Черняховского. Сейчас он подполковник.

Это имя Сталину уже было хорошо известно. Он почти незаметно кивнул.

— Черняховский, возможно, предпочел бы командовать чисто танковым подразделением, но мотострелковый полк обязательно имеет в составе танковую роту, также в качестве техники в нем используются бронетранспортеры, которые по характеристикам не только не уступают, но и превосходят танки, находящиеся на вооружении РККА. Истребительный авиаполк предлагаю отдать под командование Рычагову. Но это лишь при условии, что он хорошо себя покажет на учебе. Второй кандидатурой на эту должность вижу комбрига Серова — с тем же условием. Авиагруппа бомбардировщиков — тут первой кандидатурой вижу Александра Евгеньевича Голованова. Он гражданский летчик, но у него гигантский опыт дальних полетов.

Сталину даже не понадобилось напрягать свою великолепную память. Имя этого летчика он видел в переданных ему материалах, причем неоднократно.

— Что касается вертолетов, то здесь нельзя опираться на опыт летчика: его просто ни у кого нет. И все же осмелился бы выдвинуть Василия Павловича Храмченко. Сейчас он работает в Черниговском авиаучилище. Достоинства: показал себя хорошо в коллективе, а также продемонстрировал умение быстро переучиваться на разные типы самолетов: сначала летал на истребителе, потом на легком бомбардировщике, потом на штурмовике. И везде успешно.

И Берия, и Сталин кивнули почти одновременно, а Рославлев подумал, что этот жест вряд ли отражал одобрение. Скорее он значил что-то вроде: "Мы так и думали".

Сталин взял еще одну паузу. Он достал очередную папиросу, прикурил ее, прошелся медленной походкой по кабинету.

— Предыдущие задания выполнены вами хорошо. Есть мнение, что и со следующим вы справитесь. Поэтому вам предстоит поднимать уровень боевой подготовки… — тут Сталин артистически изобразил колебания, — двадцать второго истребительного полка двадцать третьей истребительной бригады ЗабВО. В части обучения будете контактировать с комкором Смушкевичем. Одновременно…

Глаза вождя непонятным образом сощурились. Инженер подумал, что он пытается отследить его реакцию на сообщение, и потому в меру умения сделал бронированное лицо.

— …в наркомате товарища Берия создается экономический отдел при ГУГБ. Вы получите должность заместителя начальника этого отдела. Но звание у вас будет общевойсковое: коринженер. Вашим начальником будет Иван Александрович Серов.

Сталин остановился. Рославлев подумал, что он ожидает вопросов и начал их задавать:

— Насколько я буду свободен в своих решениях по… экономическим вопросам?

— Ровно настолько, насколько вы нам объяснили, товарищ Странник. Нам известны принципиальные ограничения ваших способностей. Вы вправе отказаться от задания без объяснения причин. Хотя, конечно, лучше их прояснить. В особых случаях распоряжения могут пойти от меня или товарища Берия. Но на первых порах вашей основной задачей будет двадцать второй авиаполк.

Это был прозрачный намек: по результатам боевых действий полка будут приняты очень важные решения.

— Значит, буду работать.

И снова эмоции Сталина остались нерасшифрованными. Однако Рославлев решил, что отсутствие отрицательной реакции руководства на слова подчиненного можно посчитать положительным фактором.

— И последнее. Полагаю, что мое длительное отсутствие в Москве без возможности оперативного вызова вряд ли целесообразно. Между тем ежедневное присутствие в расположении авиаполка считаю необходимым. Следовательно, этот полк должен быть отправлен в командировку, скажем, на Чкаловский аэродром, он рядом Москвой. Со своей стороны берусь помочь с жилыми помещениями для личного состава.

На этот раз заинтересованность Сталина мог бы заметить любой.

— Что вы имели в виду под этой помощью?

— Виноват, товарищи, просто забыл доложить.

На то, чтобы достать со "склада" ноутбук, включить его и найти нужные картинки, ушло не более четырех минут. На экране появился сначала чертеж, а потом и фотография переоборудованного двенадцатиметрового контейнера.

Инженер пустился в пояснения:

— Такой контейнер может стать жилищем на двоих холостяков либо на семейную пару с двумя детьми. Тут две комнатки, туалет, душ. Понадобятся водопроводная и канализационная линии. Электричество, само собой. И, конечно, проект подключения, но то уж не от меня зависит.

— Эти домики могут оказаться весьма востребованными, Сергей Васильевич, — веско произнес Сталин.

Рославлев не преминул мысленно отметить обращение по имени-отчеству. Это он с уверенностью посчитал положительным знаком.