Блокада. Книга 3. Война в зазеркалье

Глава пятнадцатая Связной

«Я знала, что солнце там будет, – подумала Дайна. – Каким-то образом знала, поэтому и пришла к башне. Что-то вело меня туда, как на веревочке, не ум, даже не интуиция. Что-то другое».

– Сваришь мне кофе, Вилли? – попросила она бармиксера. – Сегодня был на редкость тяжелый день, мне нужно взбодриться.

– Покрепче, фройляйн Кайните? – лицо, обрамленное бакенбардами, оставалось бесстрастным, но в глазах плясали дружелюбные огоньки. – Может быть, с ложечкой коньяка?

– Это было бы чудесно, – искренне улыбнулась Дайна.

Вилли открыл шкаф и достал оттуда позеленевшую от времени медную кофемолку.

– Тогда садитесь за столик, я вам принесу.

– Спасибо!

Она прошла во второй, полутемный сейчас зал. Народу в подвале было немного, в пул никто не играл. Дайна уселась за столик под толстой, похожей на слоновью ногу, колонной, подпиравшей кирпичный свод.

Связник должен был найти ее здесь, в бильярдной – они условились об этом с самого начала. Порядки в заведении Вилли были вполне демократические, и зайти промочить горло сюда мог любой добропорядочный гражданин – это не возбранялось. Другое дело, что если немцам хотелось поиграть в бильярд, то представители низшей расы должны были немедленно освободить стол. Поэтому коренные жители Винницы играли в бильярд редко.

Бармиксер принес ей крепкий и ароматный кофе. Судя по запаху, коньяка там было гораздо больше чайной ложки, но Дайна лишь благодарно улыбнулась Вилли. Он едва заметно подмигнул ей и вернулся за стойку.

Дайна медленно выпила кофе, отодвинула пустую чашку. Посидела, глядя, как молчаливый Петр в одиночестве гоняет шары. Под тонкой тканью рубашки перекатывались огромные бугры мускулов. Трудно было поверить, что ему уже семьдесят лет.

– Не хотите сыграть со мной партию, фройляйн Кайните? – неожиданно спросил ее маркер.

Дайна вздрогнула от удивления. За эти пять дней Петр еще ни разу не заговорил с ней. Она даже была уверена, что он не знает ее имени. Но ожидание грозило затянуться надолго, и Дайна кивнула.

– С удовольствием, Петр.

Он протянул ей кий.

– Разбивайте.

Она разбила пирамиду, закатив в лузу зеленую шестерку.

– Хотите фору? – поинтересовался он.

– Нет, я люблю играть честно.

– Тогда позвольте пожелать вам удачи.

Она забила еще два шара подряд и приготовилась загнать в лузу третий, когда Петр, неслышно подойдя сзади, шепнул ей в ухо:

– Синичка из лесу прилетела.

Кий в руке Дайны дрогнул, и она смазала шар. Это была условная фраза связника, пароль, предназначавшийся только для бойцов группы «Синица». Но откуда это знает Петр? Выходит, связник партизан – он? Петр, которого сами немцы – Кох, Клейнмихель – считали шпионом службы безопасности? Человек, который, возможно, сдал гестапо группу комиссара Бевза?

– Что ж, фройляйн Кайните, – громко сказал Петр, отодвигаясь. – Пришел и на нашу улицу праздник.

Он примерился и навис над бортиком. Кий в его руках казался зубочисткой.

Дайна оглянулась. В зале, кроме них, было еще человек шесть, все немцы. Они пили пиво и вряд ли прислушивались к их разговору.

«Ответить или нет?» – мучительно размышляла Дайна. Она так ждала этого момента, а теперь вдруг испугалась. Что, если Петр действительно провокатор и агент гестапо? Но откуда ему известен их пароль? Неужели тот, кого захватили в плен, не выдержал пыток? Нет, невозможно! Никто из ребят никогда не выдал бы их с Отто. Умер бы, но не выдал – в этом Дайна была уверена.

Она дождалась, пока Петр промахнется – ей показалось, что он сделал это нарочно – облокотилась на бортик рядом с ним и проговорила:

– Лучше синица в руках, чем журавль в небе.

Петр не отреагировал – во всяком случае, лицо его оставалось таким же сонным и мрачноватым, как обычно. Он подождал, пока Дайна загонит в лузу восьмерку, и одобрительно кивнул.

– Хорошо играете, фройляйн Кайните. Позвольте вас чем-нибудь угостить.

– Если можно, возьмите мне еще кофе, – попросила Дайна. – Вилли превосходно его готовит.

Пока Петр ходил за кофе, она лихорадочно пыталась просчитать последствия своего поступка. Хуже всего было то, что она не успела предупредить Отто. И вообще его не послушалась – вместо того, чтобы спрятаться в доме Галины и переждать грозу, полезла на рожон. Но ведь, возможно, связник и появился в городе в связи с теми событиями, о которых рассказывал Отто. Могла ли она в такой ситуации не пойти на встречу? А вдруг от информации связника зависит жизнь одного из ребят?

«Не хочу знать, – думала Дайна, проклиная себя за трусость. – Не хочу знать, кто из наших ребят попал в плен, кого сейчас пытают в гестапо... Сашка, Левушка, Вася... Кто бы это ни был – мне будет одинаково больно».

Вернулся Петр, поставил перед ней чашку на белом блюдце, перед собой – пузатую кружку с пивом.

– Вы, верно, наслышались обо мне всякого, Дайна, – сказал он, глядя на нее из-под седых кустистых бровей. – Так это все неправда.

Он говорил по-русски, негромко, но совершенно спокойно, будто не боялся, что его могут подслушать. Потом Дайна поняла, в чем дело – Петр говорил чуть в сторону, так, что звуки его голоса гасились тяжелой каменной колонной.

– Я последний из группы Бевза. Мы вычислили предателя, только было уже поздно. Привязали ему камень на шею и бросили в реку, немцы так и не нашли его тела. Когда начались аресты, Иван приказал мне пойти в службу безопасности и сдать тех товарищей, кого все равно уже было не спасти. Все подполье в городе было разгромлено – я остался один.

– Почему я должна вам верить?

Петр пожал бугристыми плечами.

– Не должны. Но всех, кто поддерживал связь с партизанами, пасет гестапо. А мне доверяет и главный гестаповец Карл Доннер, и сам начальник службы безопасности доктор Гегель. У Ивана Бевза, Дайна, не голова была, а Дом Советов. Меня будут подозревать в последнюю очередь. Горько это, да что поделаешь. Понимаешь, что для дела нужно, вот и живешь с клеймом иуды...

– Значит, вы и есть связной? – напрямую спросила Дайна.

Маркер отхлебнул большой глоток пива, вытер усы ладонью.

– Человек, который вам нужен, ждет вас у западной стены Муров, – сказал Петр, проигнорировав ее вопрос.

– Почему он не пришел сюда? – насторожилась Дайна.

– Это вы поймете сами. Сейчас мы с вами сделаем вот что. Сыграем еще одну партию, я у вас выиграю, вы расстроитесь и уйдете. Обойдете коллегиум, посмотрите, чтоб никого рядом не было, и не торопясь пойдете к западной стене. Там и встретитесь. Условная фраза будет та же. Допивайте ваш кофе, не торопитесь.

На этот раз он выиграл у нее шутя. Дайна поняла, что раньше Петр просто бессовестно поддавался, и это, как ни странно, по-настоящему ее разозлило.

– Ищите себе других партнеров, – сказала она довольно громко и пошла к выходу.

– Фройляйн Дайна! – крикнул ей из-за столика долговязый Хонер. Он на пару с каким-то краснорожим типом вел поединок с бутылкой шнапса. Судя по налитым кровью глазам Хонера, шнапс пока побеждал. Ни Коха, ни Клейнмихеля рядом не было видно. – Идите к нам!

– Не могу, извините, – Дайна проскочила мимо Хонера и краснорожего, положила на стойку Вилли десять марок и поспешила вверх по лестнице.

У западной стены Муров никого не было. Дайна постояла, оглядываясь, потом пожала плечами и пошла к реке.

Город как будто вымер. Над рекой вставала луна, было безветренно и тихо. Цокот каблучков Дайны отскакивал от мощных каменных стен коллегиума иезуитов, как мячик для пинг-понга.

От дерева, мимо которого она проходила, отделилась тонкая тень. Она двигалась бесшумно, но Дайна заметила движение и обернулась. К ней приближалась женщина в темном платке и длинной черной юбке. Разглядеть такую в сумерках было непросто.

– Синица из лесу прилетела, – произнесла женщина каким-то потухшим голосом.

Ее звали Алена, и она была женой кузнеца из села Пружаны, Антона Крюкова. Точнее, его вдовой.

Антон Крюков и еще один партизан из отряда старшего лейтенанта Титоренко погибли, отстреливаясь от полицаев, устроивших облаву на советских разведчиков. Кто выдал бойцов «Синицы», Алена не знала. Знала, что Теркина, вышедшего из дома за несколько минут до начала перестрелки, полицаи так и не поймали. А с Левкой история вышла непростая. Его действительно взяли в плен, повезли в соседнее село, где у немцев была оборудована пыточная. Допрашивал его сам оберлейтенант Мольтке, зверюга тот еще. После допросов у Мольтке мало кто сохранял рассудок. Но потом за Гумилевым приехал на машине какой-то важный гестаповский чин и забрал его в Винницу.

– То есть это он им так сказал, что в Винницу, – путано объясняла Алена. – А на самом деле это был никакой не фриц, а советский майор. Полицая, который с ними был, он застрелил. А вашего у себя спрятал.

– Где это – у себя? – спросила Дайна.

– В лесу где-то. Он скрытный, майор-то этот. Даже Титоренко не знает, где его схроны.

– А ты об этом как узнала?

– Так он мне сам и сказал. Он же меня и в прачечную устроил на работу. Чтобы я из Пружан в Винницу и обратно ездила спокойно.

– То есть он тебя использовал, как связника?

– Ну, можно и так сказать. Пока был Бевз жив, они с майором через меня разговаривали. А теперь вот только дедушка Петро и остался.

Дайна окончательно запуталась в этих хитросплетениях, но ей сейчас было все равно. Главное – ребята все живы, и Левке удалось спастись из немецких застенков!

– А не знаешь, он очень... пострадал?

Спросила, и поняла, что задавать такой вопрос женщине, только что потерявшей мужа, довольно бестактно. Но Алена не обиделась – похоже, она вообще утратила способность эмоционально реагировать на происходящее. Просто пожала плечами.

– Да вроде бы не очень. Ходить, по крайности, может.

Дайна благодарно сжала ее руку. Рука у Алены была холодная и какая-то безжизненная. Да и вся она напоминала куклу – пустые, мертвые глаза на молодом красивом лице.

– Спасибо тебе, – прошептала Дайна. – А что еще ребята передавали?

– За Теркина и второго, Сашку, ничего не скажу. Только то, что Лев через майора передал. А передал он вот что: с партизанами связь установили, но как подобраться к Стрижавке, они не знают. А вот майор этот, вроде бы, что-то придумал. Он встретиться хочет с вашим старшим. Запомнишь, где и когда?

– Конечно, – выдохнула Дайна. Сердце у нее билось, как сумасшедшее.

– Слушай. У поворота дороги на Озерищи есть старый разрушенный дом. Бывшая усадьба пана Быховского. Вот в этом доме, в ночь со среды на четверг, майор будет вашего старшего ждать. С полуночи до четырех утра, потом уйдет. Все запомнила?

Дайна повторила все слово в слово. Алена кивнула.

– Хорошо. Я сейчас уйду. Больше нам с тобой пока видеться нельзя. Если что-то важное, передам через деда Петро. Ну, прощай.

Дайна не успела ответить – Алена повернулась и исчезла в густой чернильной тени старых деревьев. Она осталась одна – задыхающаяся от волнения, с выскакивающим из груди сердцем.

Конечно, нужно было сообщить Отто о спасении Гумилева и встрече в заброшенной усадьбе. Но Дайна и так нарушила все его инструкции, встретившись со связным. С другой стороны, до встречи, назначенной загадочным майором, оставалось еще два дня. Если Отто заедет за ней завтра, она спокойно все ему расскажет. А если он не заедет?

Несколько минут Дайна колебалась – может быть, все-таки зайти на квартиру к Отто? Но его, скорее всего, там нет – он же говорил, что собирается встречаться с Кохом. Оставить ему хотя бы записку? Нет, рискованно.

В работе разведчика главное – уметь ждать, говорил ей Отто. Тебе может казаться, что ты упускаешь драгоценное время, но проигрывают в нашей игре как правило те, кто не умеет выждать и затаиться.

Несколько минут она стояла, не зная, куда ей идти. Потом медленно пошла по направлению к мосту через Буг.

В большой черной машине, перегораживающей погруженный во тьму переулок, криминалькомиссар гестапо Карл Доннер спросил:

– Вы уверены, что опознали связника партизан?

– Конечно, господин полковник, – торопливо ответил Ефрем Жигулин. – Это Алена Крюкова, жена кузнеца. Я давно уж ее подозревал!

– Думаю, ее можно брать, – сказал сидевший за рулем помощник Доннера, молодой и нетерпеливый Ганс Шмидлинг. – Да и другую тоже, чего тянуть-то.

– А вторую женщину вы не опознали? – уточнил Доннер.

Жигулин сокрушенно покачал головой.

– Нет, первый раз в жизни вижу.

– Связника берем, – решил Доннер. – За второй женщиной пустить наблюдение. Вряд ли она главный агент русских в Виннице. Скорее всего, она тоже передаточное звено. Надо поглядеть, на кого она нас выведет.

– Так я пошел? – Шмидлинг уже наполовину вылез из машины.

– Действуйте.

Еще двое мужчин, сидевших на заднем сиденье рядом с Жигулиным, синхронно распахнули дверцы автомобиля и вышли в ночь.

– Вы хорошо поработали, – сказал Доннер. – Если операция пройдет успешно, получите деньги.

– Мне бы убраться отсюда поскорее, господин полковник, – жалобно проговорил Жигулин. – Это сейчас все думают, что меня убили, а если вдруг узнают, что я жив, мигом догадаются, что к чему...

Ефрем Жигулин с детства чувствовал себя несправедливо обиженным. Сверстники лупили его, потому что он был слабым и боялся дать сдачи. В школе учителя к нему придирались: ставили плохие оценки, несмотря на то, что он был умнее всех ребят в классе. Девушки на него не заглядывались – одутловатое лицо Ефрема украшали багровые вулканические прыщи. Единственной женщиной, которой было все равно, что у него там на лице, оказалась вдовушка из соседнего села – на десять лет старше Ефрема, известная всей округе как Фрося-оторви-да-брось. На ней Ефрем и женился – от безысходности. Обида на мир при этом только возросла – у всех были жены как жены, а у него -тридцатилетняя разбитная бабенка, не особенно к тому же и симпатичная.

Когда началась война, Ефрем ушел в партизанский отряд старшины Петренко – главным образом потому, что не мог уже выносить ежедневных скандалов с женой, голословно обвинявшей его в мужской несостоятельности. Ну, и еще, конечно, хотелось, чтобы его считали героем.

Но героем его по-прежнему никто не считал. В отряде он долгое время был на птичьих правах – Ефрем, подай то, Ефрем, принеси это. В первом же бою с немцами Ефрем обмочился от страха, и это незначительное происшествие долго служило товарищам по оружию темой для дурацких шуток. В конце концов, устав от постоянных насмешек и пренебрежительного отношения партизан, Ефрем решил переметнуться на сторону немцев.

К этому решению его подтолкнула гибель командира Петренко. Если уж такой опытный боец оказался слабоват против фрицев, то чего ждать от тупых крестьян, ничего не понимающих в воинском деле? Жигулин догадывался, что рано или поздно немцы всерьез примутся за партизан, и тогда его не спасет даже чудо. А умирать ему очень не хотелось – тем более умирать среди людей, которые никак не могли забыть ему мокрые подштанники.

Но осуществить задуманное оказалось не так-то просто. Другой бы, может, сразу побежал, но Ефрем был мужиком умным. Много ночей он провел без сна, пытаясь представить себе, как будет происходить его разговор с немцами. Во-первых, он не умел говорить по-немецки, а значит, нужно было общаться с ними через старосту. Староста в Пружанах был мужиком хитрым, и Жигулин не исключал, что, кланяясь немцам, он одновременно поддерживает дружбу и с партизанами. А это означало, что обратившись к старосте, он подвергал риску свою драгоценную жизнь – вдруг тот посчитает, что ему выгоднее сдать будущего предателя лейтенанту Титоренке?

Да и потом – что он скажет немцам? Выдаст местонахождение партизанского отряда? А если они решат разгромить отряд не сразу, а через несколько дней? Где все это время ему прятаться? А если вернуться в отряд, то где гарантии, что айнзатцкоманда не размажет его по кочкам вместе с остальными партизанами?

Жигулин думал, размышлял, терзался сомнениями и никак не мог сообразить, что ему делать. На всякий случай он запоминал разные сведения, которые могли пригодиться немцам, и ждал своего часа.

Час пробил, когда Титоренко привел в отряд разведчиков из Москвы, и велел Жигулину отвести их к кузнецу.

Вот это был бы номер, думал Ефрем, провожая московских гостей в Пружаны. Шутка ли – выдать полицаям такую птицу – крупную, залетную! За это немцы его сразу же отметили бы и наградили. Хоть кто-нибудь, наконец, оценил бы его, Ефрема Жигулина, по заслугам!

И все равно проклятая нерешительность почти до самого конца его не отпускала. Поэтому, вместо того, чтобы сразу бежать к полицаям, Ефрем решил на минутку заскочить домой. Ну, поинтересоваться, чего там нового на селе, дать сыну дежурного леща – ни за что, просто сын был единственным человеком, от которого Жигулин не боялся получить сдачи, опрокинуть стопку для храбрости. Ну, заскочил. И застал свою жену Фросю со старостой.

Другой бы, может, полез драться – но не Ефрем. Разозлился он, конечно, ужасно – одно дело знать, что супруга твоя спит со всеми мужиками деревни, другое – видеть это своими глазами. Но повел себя, как умный человек, а не тупой баран.

– Вот что, – сказал он старосте, который, зная трусоватый нрав Жигулина, особенно и не волновался, – оделся сейчас быстро и бегом к немцам! Кто сейчас тут у вас главный?

– Оберлейтенант Мольтке, – буркнул староста, подозрительно буравя Ефрема взглядом. – Тебе что?

– Вот к нему и беги. Скажешь, что я велел передать – в доме кузнеца Крюкова двое советских разведчиков с самой Москвы! Все понял? И если забудешь упомянуть, что это я их заложил – то я тебя!

До того Ефрем вошел в роль, что замахнулся на старосту. И староста, торопливо натягивая брюки, даже втянул голову в плечи.

Жигулин наконец-то почувствовал себя сильным и решительным. Влепил дуре-Фроське леща, чего раньше никогда делать не осмеливался. И она, шлендра такая, даже не пикнула!

Правда, потом, в доме Крюкова, когда к кузнецу неожиданно приперся сосед за махоркой, Жигулин снова перетрусил. Подумал, что это уже полицаи пришли. Но те решили устроить засаду и начали пальбу, когда разведчики вышли из дома. Крюков решил отстреливаться, но пока, отбросив костыль, лез под кровать за спрятанным автоматом, Ефрем разрядил ему в спину свою винтовку. И это тоже было приятно.

А потом ему оставалось только выключить в доме свет и лечь на пол, чтобы полицаи случайно не подстрелили...

– Не волнуйтесь, – брезгливо сказал Доннер. – Если информация, которую вы сообщили нам, верна, мы направим вас в диверсионную школу под Смоленском. Там вас никто не найдет. Но сначала вы должны помочь нам допросить связника партизан.

Когда Дайна переходила мост, ей показалось, что за ней наблюдают. Ощущение было таким явственным, что она остановилась посреди моста и оперлась на перила, как будто рассматривала реку. На самом деле она, чуть повернув голову, посмотрела назад.

Там шли, держась под руку, парень с девушкой. Ничего особенного, просто прогуливающаяся влюбленная пара. Парень худой, с длинными, почти до колен, руками. Девушка высокая, ростом со своего кавалера. В руках – букетик простеньких цветов.

«У меня паранойя, – подумала Дайна. – Надо скорее возвращаться домой и ложиться спать».

Она оторвалась от перил и, не оглядываясь, пошла вниз по мосту.

На окраине ложились рано. За окнами двух-трех домов еще горел свет, но большая часть улицы была погружена во тьму. Дайна почти на ощупь добралась до своей калитки, нашарила защелку...

Кто-то схватил ее сзади.

Нет, не схватил – просто положил ей руки на талию. Но это было так неожиданно, что Дайна рванулась и испуганно вскрикнула.

– Не бойтесь, Дайна, – услышала она насмешливый голос. – Я не причиню вам зла.

Хаген!

Она обернулась и сразу попала в его сильные объятия. Хаген привлек ее к себе, преодолевая сопротивление.

– Дайна, это все равно бесполезно. Я узнал, где вы живете. Я подкупил вашу хозяйку. Она ушла ночевать к своей родственнице. Мы будем одни во всем доме, Дайна. Ваш шеф никогда ничего не узнает...

Она попыталась высвободиться, но Хаген держал ее крепко. Хватка у него была стальная.

– Вы еще не поняли, Дайна? Хаген всегда получает то, чего хочет. Вы мне черт знает как сильно нравитесь, и я весь мир готов разметать по кусочкам, только чтоб вы со мной были. Никто мне не сможет помешать – ни ваш шеф, ни папа Отто, ни даже сам господь бог!

Он впился в губы Дайны так, как будто хотел вытянуть из нее душу.

Она замотала головой. С трудом, но ей удалось прервать этот вампирский поцелуй.

– Послушайте, Хаген! Вы ведете себя, как дурак! Неужели вы не понимаете, когда женщина с вами играет?

Хаген слегка отстранился, но хватку ослаблять не спешил.

– Играет? Вы это называете игрой?

Дайна сердито нахмурилась.

– Вы неотесанный мужлан, Хаген. Вместо того, чтобы вести красивую осаду неприступной крепости, вы хотите получить все и сразу.

– Да, – согласился Хаген, – это правда. Мне нужно все и сразу, на меньшее я не согласен. Я бы с удовольствием пофлиртовал бы с вами, Дайна, но у меня просто нет времени. Завтра нас снова могут послать куда-нибудь к черту на рога. И я вас больше никогда не увижу...

Это прозвучало почти жалобно. Дайна улыбнулась.

– Отпустите меня. Вы делаете мне больно, и завтра у меня на руках будут синяки.

На этот раз он послушался. Отступил на шаг и окинул ее восхищенным взором.

– Вы такая красавица, Дайна! Никогда не думал, что литовки такие красивые. Не отталкивайте меня, прошу вас. Я редко упрашиваю, поверьте. Но вы необыкновенная, Дайна. Вы непохожи на других. Я бы хотел, чтобы у нас с вами все было по обоюдному согласию...

Она не успела придумать, что бы ему ответить. С обеих сторон улицы в них ударили слепящие лучи фонарей, и чей-то высокий голос прокричал:

– Руки за голову! Лечь на землю, живо!

Помощник криминалькомиссара гестапо Ганс Шмидлинг не отличался большой выдержкой. Приказав двум своим агентам вести наблюдение за женщиной в форме СС-хельферин (ей был присвоен псевдоним «Клара»), он почти сразу же направился вслед за ними. В конце концов, связника партизан, простую деревенскую бабу, полицейские были в состоянии задержать и без него. А вот таинственная Клара представлялась честолюбивому Шмидлингу тем самым большим призом, взяв который, можно рассчитывать на награды и продвижение по карьерной лестнице. В путанице улочек Старого города он едва не потерял своих агентов из виду, но в конце концов наткнулся на них почти у самой реки.

Агент Руди, изображавший девушку, стащил с головы парик и яростно чесал вспотевший затылок. Агент Лотар, привстав на колено, разглядывал что-то в похожий на морду огромного насекомого прибор ночного видения, известный в профессиональных кругах как «стаканы Холста».

При виде Шмидлинга Руди перестал чесаться и на пальцах показал начальнику, что объектов наблюдения стало уже двое. Потом он дотронулся до плеча Лотара – тот стянул с головы ремень с массивными очками и протянул его Шмидлингу.

Шмидлинг увидел два зеленоватых размытых силуэта, стоявших у калитки. Клара разговаривала с высоким широкоплечим мужчиной в военной форме. У Шмидлинга заколотился в висках азартный пульс. Конечно, это резидент русских! Сейчас он, Шмидлинг, возьмет его и одним ударом разорвет всю паучью сеть, которую русские сплели в Виннице. Правда, мерзавец Доннер львиную часть заслуг постарается приписать себе, но если повернуть дело по-умному, то правда о том, кто на самом деле взял русских шпионов, дойдет до высокого начальства. Шмидлинг возлагал большие надежды на шефа службы безопасности ставки доктора Гегеля – уж он-то сможет по достоинству оценить рвение молодого офицера!

Не произнося ни слова – у реки звуки разносились слишком далеко – он жестами объяснил Руди и Лотару, что следует делать. Потом скользнул в тень и крадучись стал обходить дом сзади.

Обходной маневр занял у Шмидлинга минуты три. Клара и мужчина в форме за это время чуть поменяли положение – Клара сместилась поближе к калитке, военный стоял прямо посреди улицы. Шмидлинг вытащил из кобуры «Вальтер» и, сняв его с предохранителя, включил мощный фонарь. Одновременно свои фонари зажгли и Руди с Лотаром, уже давно взявшие шпионов на прицел.

– Руки за голову! Лечь на землю, живо! – закричал Шмидлинг.

Он рассчитывал, что ошеломленные шпионы, скорее всего, бросятся бежать – тогда можно было бы с чистым сердцем стрелять им по ногам. Выхватить оружие они, конечно, не успеют – а если кто-нибудь и потянется за пистолетом, против трех стволов у них шансов нет. Но высокий военный не стал хвататься за кобуру. Вместо этого он поднял руку на уровень глаз, защищаясь от света, и на чистом хохдойче произнес:

– Что за чертовщина тут у вас творится, мать вашу?

– Это гестапо! – рявкнул Шмидлинг. – Немедленно поднимите руки за голову и ложитесь на землю.

Никто не думал ему подчиняться. Клара стояла, не шевелясь, а военный повернулся вполоборота, чтобы фонари не слепили ему глаза, и крикнул:

– Валите отсюда, придурки! Гестапо здесь делать нечего.

Шмидлинг оторопел. Русский шпион не должен был так себя вести. Может быть, произошла ошибка? Помощник криминалькомиссара тут же отогнал от себя эту мысль. Нет, ошибка исключена!

– Лечь на землю, – заорал он в третий раз, – или я открываю огонь!

– Вот ведь идиот, – покачал головой военный. – Эй, парень, мое имя Хаген и я из команды Скорцени. Слышал, небось, о таком? Могу гарантировать – если начнешь пальбу, мигом вылетишь из сытой Винницы на Восточный фронт.

Шмидлинг заколебался. Шпион был чересчур наглым – так не ведут себя люди, которые действительно боятся попасть в руки гестапо. Но, с другой стороны, Клара только что встречалась со связником партизан!

– Документы, – проговорил он уже менее уверенно. – И вы, фрау, тоже.

– Фройляйн, – поправил его военный. Он медленно полез в нагрудный карман кителя, вытащил солдатскую книжку и протянул Шмидлингу. – На, смотри, вот мои документы.

– Руди, Лотар! – скомандовал Шмидлинг.

Агенты приблизились к военному и Кларе, держа наготове пистолеты. Девушка – теперь Шмидлинг отчетливо видел, что перед ним совсем юная девушка – по-прежнему стояла не шевелясь, лицо ее было белым, как молоко.

– Фройляйн, ваши документы! – повторил Шмидлинг.

Он открыл солдатскую книжку высокого, но прочесть ничего не успел.

В этот момент Руди, не став дожидаться, когда Клара выполнит распоряжение Шмидлинга, полез к ней в карман за документами. Видимо, он сделал это слишком грубо, потому что Хаген неожиданно рассвирепел.

– Эй, ты, болван, убери свои руки от моей девушки!

Он отпихнул Руди от Клары. Руди выругался и ткнул его в грудь стволом своего «Вальтера». В следующую секунду Хаген сделал неуловимое движение, раздался хруст ломающейся кости и Руди, завывая от боли, осел на землю.

Помощник криминалькомиссара бросил солдатскую книжку, которую держал в левой руке, и выстрелил Хагену в ногу. Но Хаген уже переместился в сторону – он двигался с невероятной скоростью – и, перехватив руку Шмидлинга, провел бросок через бедро.

– Получи, сука! – крикнул Хаген.

Прежде, чем Шмидлинг воткнулся головой в пыль, над ухом у него грохнул выстрел – это вступил в игру Лотар.

Дайна вышла из оцепенения, когда долговязый гестаповец выстрелил в Хагена из-под руки. Он стрелял с близкого расстояния, но Хаген успел скользящим движением уйти в сторону, и пуля только оцарапала ему руку. Грохнул еще один выстрел, и Дайна почувствовала, как что-то толкнуло ее в ногу повыше колена. В следующее мгновение Хаген налетел на долговязого, ударил в челюсть и сбил с ног. Гестаповец выронил пистолет, но успел обхватить Хагена своими длинными, как у обезьяны, руками, и они покатились по земле, рыча и изрыгая ругательства.

Еще один гестаповец сидел на дороге, баюкая сломанную руку. Второй – тот, который кричал им из темноты – стонал и пытался подняться на колени.

Дайна повернулась и побежала прочь.

«Все-таки Петр предатель, – думала она, задыхаясь. – Он сдал немцам и меня, и Алену... или Алена тоже на них работает? Нет, этого не может быть... хотя в этом зазеркальном мире может быть все... Кто бы мог подумать, что меня спасет от гестаповцев этот убийца с холодными глазами?»

Позади слышались хриплые бессвязные крики и тяжелые звуки ударов. Дайна свернула в какой-то проулок. Бежать было тяжело, ноги будто опутала паутина страха. На правой ноге эта паутина была особенно липкой.

Она заставила себя остановиться, осторожно ощупала ногу. Это была не паутина, а кровь.

Дайна дрожащими пальцами вытащила из кармана зажигалку. В слабом свете желтого огонька она увидела, что серая ткань брюк на правой ноге стала черной. Отверстие от пули было совсем небольшим, но кровь непрерывно выплескивалась из раны тугими толчками. Боли она не чувствовала – видимо, шок еще не прошел.

«Надо перевязать рану», – подумала Дайна. Носовой платок был слишком мал для этого. Она расстегнула китель и сняла блузку. Приспустила брюки и наложила плотный жгут. Все приходилось делать наспех – она была еще слишком близко от того места, где Хаген дрался с гестаповцами.

Накинув китель на голое тело, Дайна поспешила к выходу из проулка. Боли не было, но нога вдруг стала очень горячей. От потери крови кружилась голова.

«Куда я иду? – думала Дайна. – Мне некуда идти. К Отто нельзя – гестапо про него ничего не знает, ведь Петр и Алена разговаривали только со мной. В бильярдную к Вилли – тем более. Там предатель-маркер, да и вообще я в таком виде, что на глаза людям мне сейчас показываться нельзя. Что же остается? Больница?»

Чем дальше она шла, и чем тяжелее было опираться на раненую ногу, тем больше эта мысль казалась ей единственно здравой. В больнице дежурят знакомые врачи; она расскажет им, что подверглась нападению бандитов – в сонной Виннице такое случается редко, но особенного недоверия ее рассказ не вызовет; ей извлекут пулю и зашьют рану, а дальше она уж как-нибудь сообразит, что делать. Лучше всего будет уйти в лес, к ребятам, но может быть, к утру ее уже вызволит Отто.

«Решено, – подумала она, – больница!»

Дайна кое-как выбралась из закоулков Старого города и оказалась на обочине шоссе, по которому они пять дней назад въехали в Винницу. Отсюда до больницы было километра три – пустяковое расстояние для того, у кого в правой мышце не застряла пуля от «Вальтера».

Оружия у нее не было – СС-хельферин Дайне Кайните оно было ни к чему, а прихватить с собой пистолет одного из гестаповцев она не догадалась. Если гестаповцы начнут прочесывать окрестности, они схватят ее без труда.

Где-то далеко за ее спиной послышался шум мотора. Дайна обернулась – со стороны Немирова ехала машина, пронзая ночь светом мощных фар.

«Надо попытаться остановить ее, – сказала себе Дайна. – Это страшно рискованно, но сама я просто не дойду. Документы у меня в порядке, легенда про бандитов довольно достоверная... Это мой единственный шанс».

Она вышла на дорогу и подняла руку с белым носовым платком.

Свет фар равнодушно скользнул по ней и унесся дальше в ночь. Дайна бессильно уронила платок. Сделала шаг в направлении города. Потом еще один и еще.

Спустя полчаса, когда ногу уже пронзали раскаленные прутья, а жгут из блузки насквозь пропитался кровью – она снова услышала далекий гул двигателя. На этот раз ей повезло. Когда фары выхватили из темноты ее силуэт, автомобиль сбавил ход и плавно затормозил рядом с Дайной. Шофер опустил стекло и высунул голову. Голова у него была лысая, как бильярдный шар – а может, он просто исключительно тщательно ее брил.

– Что с вами, фройляйн?

– Я ранена, – проговорила Дайна сквозь зубы. – На меня напали бандиты... мне срочно нужно в больницу.

Бритая голова спряталась в панцирь автомобиля. До Дайны долетели обрывки каких-то фраз. Некоторое время ничего не происходило. Потом задняя дверца салона открылась и хрипловатый женский голос произнес:

– Садитесь, фройляйн. Я отвезу вас в больницу.