ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Глава 9



Кэрол не поддалась страху и очередному порыву удариться в бегство. И хоть у нее хранились в банке в сейфе еще одни документы на новые имена для себя и детей, которые ей еще пол года назад сделал Касевес на случай, если придется снова поспешно скрываться, она к ним не притронулась, надеясь, что такой момент еще не наступил. Присутствие Тима и Иссы в городе и оставленный ими телефон придавали ей немного уверенности. Надеясь, что и на этот раз все обойдется, что Кевину духу не хватит связаться с Джеком, которого он боялся больше всего на свете, Кэрол нашла новую няню для детей и вышла на работу. И выхлопотала для себя разрешение на маленький пистолет на случай самообороны, который теперь всегда и везде был при ней. Перед мысленным взором у нее постоянно стоял разгневанный Джек, она видела его почерневшие глаза, и страх заставлял ее брать с собой оружие даже в ванную комнату. Она записалась на курсы по стрельбе и, каждый раз, целясь в мишень, подготавливала себя скорее больше морально, чем физически к встрече с мужем. Дважды она целилась в человека и не смогла заставить себя выстрелить. В Мэтта, потом в Джека. Но теперь она была полна решимости подготовить себя к тому, чтобы суметь нажать на курок, если другого выхода не будет, забыть о любви, о слабости, которые ей помешали раньше. Но теперь у нее был более мощный стимул, который заставит ее сделать то, что казалось раньше ей неприемлемым и невероятным — это безопасность ее малышей. Она знала, что если ей придется выбирать между Джеком и ее лисятами, если он станет для них реальной угрозой, она будет защищать их, не задумываясь. При одной только мысли, что он захочет навредить ее беззащитным мальчикам, она ощущала в себе решительность и отвагу, которые придавали ей уверенности. Жизни ее детей — это было то, чему она готова была принести любую жертву. Даже жизнь того, без которого она не представляла этот мир. И если бы тогда, много лет назад, жертвой безумия Мэтта могла стать не только она, но и ее дети, она бы убила его. Задаваясь этим вопросом теперь, она была в этом уверена, как и в том, что убьет Джека, если он попытается навредить ее близнецам. Она училась стрелять, держала пистолет всегда при себе, но всем сердцем надеялась, что ей не придется проходить через это ужасное испытание.

Новой няне она строго наказала не открывать дверь никому, кроме нее. Патрика перестала отпускать одного из дома, чем невероятно раздражала мальчика. Но он, видя напряжение и страх матери, пожалел ее и принял новые правила, но ненадолго, пока она не успокоится. Вместе они навещали Дженни, и делали это все чаще, пока Патрик не стал настаивать на том, чтобы мать каждый вечер, придя с работы, возила его в больницу. И они стали видеться с девочкой каждый день. Кэрол не возражала, зная, что если откажет Патрику, он будет сам сбегать в больницу. С все возрастающим удивлением наблюдала она, как крепнет симпатия и тяга Патрика к девочке, с каким нетерпением ждет он встречи с ней и как радуется, увидев ее. Дженни стала единственной интересующей его темой для разговоров, он стал говорить только о ней, всегда и везде. С трепетным старанием он мастерил ей подарки, хвастая своим умением, которое на самом деле восхищало девочку. Она всегда улыбалась ему, с охотой с ним общалась, а Кэрол молча радовалась этой дружбе, тому, что Патрик, так нетерпящий девочек и все-таки перенявший от отца негативное и презрительное отношение к слабому полу, подружился с Дженни. Кэрол должна была признать, что девочка обладала чарующим обаянием и не могла не нравиться. Все в больнице знали ее и любили. За столь короткий срок и Кэрол успела привязаться к ней. Более того, она чувствовала, что уже любит девочку всем сердцем, и причиной тому было не только обаяние Дженни. Главным стимулом, так сильно влекущим ее к девочке, было то, что она являлась дочерью Мэтта, и то, что так походила на него, и внешне, и по характеру. Дженни была такой же мягкой, доброй, отзывчивой, ласковой, каким был Мэтт на самом деле, когда болезнь не преображала его, каким в детстве запомнила его Кэрол. Медленно, но верно Дженни шла на поправку, набиралась сил. Лицо ее приняло здоровый и прекрасный цвет, зацвело нежным румянцем, утратив смертельную бледность, так поразившую Кэрол в момент их первой встречи. Красивые бархатные темные глаза теперь искрились огоньками жизни и радости, не было в них больше пугающего выражения безнадежности и тоски. Дженни поверила в свое выздоровление, и вера ее крепла по мере того, как она чувствовала себя все лучше и лучше, медленно возвращаясь к едва не покинувшей ее жизни. И невозможно было описать улыбку и взгляд, которыми она каждый раз встречала Кэрол, окончательно покорив ими сердце женщины. Дженни была уже достаточно взрослой, чтобы понимать, кому она обязана своим чудесным спасением, чтобы оценить то, что сделала для нее эта совсем чужая и посторонняя женщина, появившаяся в ее жизни в самый последний момент из ниоткуда и вырвавшая ее из объятий смерти. Девочка поверила в то, что Кэрол на самом деле была кузиной отца, и робко называла ее тетей. Кэрол не возражала, Патрик тоже молчал, и оба они понимали, что никогда не скажут правду. Кэрол рассказывала ей о Мэтте, а девочка слушала ее с сияющими глазами, затаив дыхание. Благодаря Кэрол, Дженни стала обожать своего отца, о котором раньше ничего не знала, прониклась уверенностью, что он был самым лучшим человеком на земле. Кэрол сказала, что не знает, почему ее родители расстались, но заверила девочку, что Мэтт не знал о ее существовании. Покосившись на фотографию Кэт, Кэрол без колебаний обвинила ее в том, что она скрыла от Мэтта рождение дочери, что он умер, так и не узнав об этом. Тогда Дженни с упреком и обидой посмотрела на изображение матери, разлучившей ее с отцом, обманувшей их обоих. Но даже такой взгляд девочки на покойную мать не заставил Кэрол раскаяться в своих словах. Она сказала только правду. Пусть Дженни знает, кто на самом деле виноват в том, что она росла без отца, пусть не думает, что он не захотел ее знать. Пусть улыбнется на небесах Мэтт, и перевернется в гробу ненавистная Кэт, проклиная Кэрол. Но последнюю проклятиями уже не напугаешь.

— Может быть, он так сильно ее обидел, раз она так поступила? — предположила Дженни, устремив на Кэрол прекрасные глаза. Взгляд ее был преисполнен таким доверием, которым девочка прониклась к ней после того, что она для нее сделала, что Кэрол поняла, что Дженни поверит всему, что она скажет. У Кэрол зачесался язык, но она сдержала себя. Нежно улыбнувшись девочке, она взяла ее за руку.

— Нет, Дженни. За все свою жизнь я не видела, чтобы мужчина любил так, как Мэтт любил твою мать, — голос ее невольно дрогнул, когда она произносила эти слова. — Любил так, что никогда бы не обидел. Он делал все, чтобы сохранить семью. Но для этого желания одного человека мало.

— Вы хотите сказать, что мама сама его бросила? Но почему, если он был таким хорошим и так ее любил? Неужели она его не любила? Такого красивого… не может быть, — взяв в руки фотографию отца, Дженни стала снова его разглядывать, наверное, уже в тысячный раз. Потом подняла взгляд на Кэрол.

— Вы знаете. Расскажите мне. Пожалуйста.

Кэрол погладила ее руку, опустив взгляд.

— Когда-нибудь я расскажу тебе, но не сейчас. Ты не должна тревожить свое новое сердце, позволь ему окрепнуть, набраться сил. Прошлое никуда не денется. Их больше нет в этом мире, и ты должна думать о себе, о своей жизни и здоровье, а их хранить в своем сердце.

— Но вы мне расскажите? Обещаете?

— Если это для тебя так важно. Но не сейчас.

— Хорошо, — девочка кивнула, улыбаясь.

Патрик, с нетерпением ожидающий окончания их серьезного разговора, не позволяющего ему вмешаться, поспешил занять внимание Дженни, страдая оттого, что оказался вне него. А Кэрол задумчиво посмотрела на фотографию Кэт.

«Месть моя еще не окончена, Кэт. Придет время, и твоя дочь узнает о том, какая ты была на самом деле, о том, что ты делала с Мэттом, как издевалась над его любовью. Как бросила его в беде, оставив погибать в тюрьме. Дженни узнает о том, как он попал в тюрьму, но не узнает, что на самом деле совершил те преступления, в которых был обвинен. И, естественно, я не скажу твоей дочери, что это я тебя убила. Твоя дочь будет любить меня и Мэтта, а тебя, возможно, возненавидит. Вот такой будет моя месть. И ты это заслужила, дрянь!».

Кэрол отвернулась от фотографии, чтобы Дженни не заметила ее ненависти, которая не угасла даже после смерти Кэт. И в этой ненависти не последнее место занимала чисто женская ревность к той безграничной любви, которая свела Мэтта с ума. И в этой своей ненависти Кэрол была жестока, настолько, что даже не раскаивалась в том, что отняла жизнь у соперницы, считая себя правой на все сто процентов.

В один из таких вечеров, которые они проводили в палате с Дженни, Кэрол познакомилась с настоящей тетей девочки, сестрой Кэт, которая, судя по всему, сама мало что знала о Мэтте, потому что поверила в то, что Кэрол его родственница. Встретила она Кэрол весьма приветливо, поблагодарила за помощь, оказанную девочке. Но Кэрол сразу почувствовала ее напряжение, и поняла, что что-то не так. Оставив Патрика и Дженни в палате, они вышли, чтобы поговорить наедине. И тогда сестра Кэт, Бетти, устремила на Кэрол тяжелый взгляд, так похожий на взгляд той, которую так непримиримо ненавидела Кэрол.

— А теперь объясните мне, что скрывается за вашим благородным поступком? — в упор спросила Бетти.

— Не понимаю вас, — Кэрол спокойно смотрела ей в глаза.

— Хотите уверить меня, что помогли просто так, выложив такую огромную сумму? Этакий красивый бескорыстный жест милосердия?

— Дженни моя племянница. Почему вы удивляетесь тому, что я помогла?

— Дженни и моя племянница, однако… — женщина не договорила, жестко поджав губы. — Вы так богаты, что с такой легкостью отдаете такую сумму без гарантии на то, что операция спасет жизнь девочки?

— Нет, я не богата.

— Тогда откуда такие деньги?

Кэрол ответила холодной улыбкой, давая понять, что женщина лезет уже не в свое дело.

— Вы чем-то недовольны? — спросила она так же спокойно.

— Вы просто не понимаете. Вы оплатили операцию, но что дальше? Это не сделало Дженни здоровым полноценным ребенком. Ее жизнь теперь зависит от лекарств, которые ей придется пить до конца своих дней! Это постоянное наблюдение врачей, регулярные обследования!

— Вы предпочли бы этому смерть Дженни? — голос Кэрол наполнился льдом.

— Нет, я люблю ее и хочу, чтобы она жила. Но лекарства, врачи — это все деньги! Деньги, которых у меня нет! Я работаю официанткой, у меня нет мужа, зато трое детей, да еще Дженни на моей шее. Я люблю ее, но ведь у меня есть и свои дети, о которых я должна заботиться. Я не могу работать только на лекарства и врачей для Дженни. Я старалась для нее, старалась изо всех сил с тех пор, как умерла ее мать, и никто не сможет меня упрекнуть — я сделала для нее все, что могла. Я взяла ее к себе, слабую, больную, заботилась о ней и об ее здоровье, отдавая ей сил больше, чем собственным детям! А ведь я могла всего этого не делать, а отправить ее в учреждение для сирот. А я свой кусок отдавала ей, работала в две смены, выбивалась из сил, чтобы купить ей лекарства и оплатить врачей. Если бы я могла сделать больше, я бы сделала. Но, к сожалению, я не могу. Я позволила ее доктору записать ее в очередь на донор, но знала, что даже если сдохну на работе, я все равно не заработаю столько, чтобы оплатить операцию. Я люблю Дженни, но я смирилась. И Дженни смирилась. Она знала, что я сделала для нее все, что было в моих силах. А тут вмешались вы. Когда я узнала, что Дженни прооперировали, я плакала от радости, но потом…

Женщина отошла от Кэрол и опустилась на кушетку. Кэрол присела рядом.

— Я устала. Я так устала, что вы даже представить себе не можете, — прошептала сдавленно Бетти. — Может, мои слова покажутся вам отвратительными и ужасными, но после стольких лет мучений я уже ждала, когда все это закончится. У меня просто не осталось сил. Это ужасно, и знаю, что Бог меня за это накажет, но я действительно ждала ее смерти, ждала, как избавления… — она прикрыла лицо ладонью, стыдясь своего признания. Кэрол увидела, как на подбородок ее из-под ладони скатились слезы.

— Я понимаю вас, — тихо сказала Кэрол.

— Я человек верующий, верю в бога, в судьбу… Подобные операции я считаю противоестественными всему этому. Это идти против природы, против судьбы, вмешиваться туда, куда человеку нет доступа, понимаете? Тот, кому предначертано умереть, должен умереть. Человечество переступило рамки дозволенного, и природа этого не простит. Не мы решаем, кому и когда умереть, но осмелились взять на себя это право. Каждому существу, даже букашке, с появлением в этот мир отводится свой срок. Срок Дженни истек. Ей больше нет места в этом мире, но она все еще здесь. Вы не позволили ей уйти и освободить свое место для другой жизни. Вам не страшно? Лично мне не по себе. И мне страшно за Дженни. Нельзя так. Нельзя идти против природы, против самой смерти, ни во что их не ставить. Нельзя думать, что мы, люди, сильнее. Природа и смерть все равно возьмут свое, а за неповиновение накажут. Поэтому мне страшно за Дженни — такое природа не прощает.

— Никто не отнимал права бороться за свою жизнь, даже у букашки оно есть, — мягко возразила Кэрол. — Если сумел отстоять свою жизнь, то тебе дается право жить дальше, не смог — увы. Это тоже законы природы, разве вы не согласны? Заяц, убегающий от волка, тоже идет против природы и судьбы, не позволяя себя поймать и убить? Он сопротивляется смерти, все сопротивляются, в этом нет ничего противоестественного, наоборот. Смерть привыкла к тому, чтобы ей сопротивлялись, наоборот, она любит отважных и сильных и часто их щадит, разве нет?

— Но есть те, кто уже обречен, кому не дается шанс на спасение. И Дженни была в этой категории.

— Но ведь она избежала смерти, значит, и ей был предоставлен такой шанс. Если бы Дженни была так категорично приговорена судьбой, как вы утверждаете, она могла бы умереть во время операции или после, как случается со многими. Вы верите в бога, в судьбу, значит, вы должны знать, что нельзя обвести вокруг пальца ни бога, ни судьбу, как какого-нибудь простофилю на улице обводит мошенник, и они все равно возьмут свое. Если Дженни должна была умереть, она бы умерла, умерла в ту секунду, в какую ей было положено, и не прожила бы ни мгновением больше. Просто ее срок еще не вышел.

— У нас с вами разные взгляды, не будем спорить. Я вижу, что вы из тех, кто привык давать отпор, кто считает, что может бороться с силами, о которых нам мало что известно, такими, как судьба и смерть, например. А я из смиренных, которые не противятся и уважают эти силы и их решения. И вы меня не переубедите. На месте Дженни я бы никогда не согласилась на эту операцию. Говорят, что душа человека в сердце. Взяв у человека его сердце, она украла и его душу. А что сталось с ее душой? Ее извлекли у нее вместе с сердцем? Это значит, что в теле Дженни теперь чужая душа. Она дала жизнь тому, у кого взяла сердце, бьется сердце другого человека, а не ее. Значит, Дженни все-таки умерла, а этот человек, кому принадлежит сердце, продлил свою жизнь в ее теле.

Кэрол покосилась на женщину, задавшись вопросом, все ли у нее в порядке с головой.

— Это всего лишь орган, часть тела. Ведь меняют же на машине сломавшуюся деталь, и при этом машина остается той же. Почему нельзя то же самое сделать и с человеком?

— Человек не машина.

— Хорошо, не будем об этом. Давайте подведем итог нашему разговору. Скажите, наконец, к чему вы завели со мной весь этот разговор?

— Я хочу сказать вам, что не могу больше заботиться о Дженни. К тому же без уверенности, что это Дженни, а не кто-то другой после операции… Мне нужно поднимать на ноги своих детей. И, как мать, вы должны меня понять.

— Я вас понимаю. Но как же Дженни? Вы не можете ее бросить. Ведь кроме вас, как я понимаю, у нее никого больше нет.

— Почему нет? А вы? Вы тоже ее тетя. Я заботилась о ней столько лет, не щадя себя, и считаю, что свой долг я выполнила и перед ней и перед ее матерью. Теперь ваша очередь. Вы сохранили ей жизнь, взяли на себя такую ответственность, сами. А раз взяли, вот и несите ее дальше. Теперь вы ее покровитель. Если хотите, можем переоформить опекунство, а если для вас это не важно, то пусть все остается, как есть, а пособие на нее я вам сама буду отдавать. Она уже взрослая девочка, и вам будет легче, чем мне, потому что мне она досталась совсем ребенком. Она самостоятельная, послушная, по дому делать все умеет. Единственные хлопоты, которые она вам доставит — это ее здоровье. Нагружать работой ее, конечно, нельзя. Пока могла, она мне помогала по дому, потом я ей запретила. Но теперь, если все дальше пойдет нормально, она окрепнет, и всегда сможет присмотреть за детьми или приготовить обед, пока вы на работе. Я, как никто другой, понимаю, какая обуза больной ребенок, но вам нужно продержаться всего несколько лет, пока она не выйдет замуж. Она красивая, я не сомневаюсь, что найдется мужчина, который согласится взять заботу о ней на себя. Но к тому времени она уже сможет вести нормальную полноценную жизнь, если сердце приживется. Так мне сказал ее доктор.

Женщина испытующе разглядывала шокированную Кэрол.

— Ну, что вы на это скажите? Вы согласны?

— А у меня есть выбор, если вы от нее отказываетесь?

— Я не отказываюсь, я просто не могу больше о ней заботиться. Но вы можете отказаться.

— И что тогда?

— Я вынуждена буду отказаться от опекунства.

— Приют? Но с таким здоровьем ей нельзя в приют.

— Я знаю. Поэтому и прошу вас взять ее к себе.

— Но у меня крайне ненадежное и сложное жизненное положение, я не уверена в завтрашнем дне…

— А кто уверен? Как бы вы не жили, и какая бы жизнь у вас не была, я вижу, что вы человек сердечный, и Дженни с вами будет лучше, чем в приюте. С вами у нее есть шанс выжить с новым сердцем, без вас — нет. Я считаю, что теперь, дав ей новую жизнь, вы не можете отказаться от нее. Не имеете права. Тогда вообще не надо было вмешиваться, и дать ей спокойно умереть.

Кэрол молчала. Бетти деликатно ждала, давая ей возможность все обдумать.

— А если она не захочет жить со мной? — наконец, прервала молчание Кэрол.

Бетти торжествующе улыбнулась.

— У нее нет выбора.

Кэрол снова подавленно помолчала, потом тихо произнесла:

— Сами поговорите с ней. Я согласна, но только если вы мне кое-что пообещаете.

— Говорите! — Бетти с решительным видом сбросившего тяжелую ношу человека поднялась с кушетки.

— Пообещайте мне, что если со мной что-нибудь случится, вы заберете Дженни к себе. Пообещайте, что она никогда не попадет ни в приют, ни к чужим людям.

— Хорошо, я даю вам слово, — с готовностью кивнула Бетти.


Узнав о том, что Дженни станет членом их семьи, Патрик визжал от восторга, целуя Кэрол так, как не целовал никогда в жизни. Сама девочка смиренно приняла решение тети Бетти, но в глазах ее снова появилась печаль. Кэрол могла себе представить, что чувствует девочка, от которой отказалась ее тетя, единственный близкий для нее человек, заменившая маму, ставшая для нее семьей, спихнув, как надоевшую обузу, человеку, о котором ничего не знала, кроме того, что Кэрол имела родственную связь с Мэттом, и то, этот факт был только с ее слов, а на самом деле, не известно было, что она за женщина, откуда появилась и зачем. Не возможно было определить по реакции Дженни, осуждает ли она тетю за это. Ничем она не показала своих чувств. Но то, что Бетти причинила ей сильную душевную боль, Кэрол не сомневалась. Если Дженни и обидел поступок тети, она ничем ей этого не показала, облегчив тем самым ей задачу и позволив беспрепятственно от себя избавиться. Может быть, она понимала тетю и на самом деле не осуждала. Никто, кроме самой девочки, не знал, что она думала об этом. А делиться своими мыслями она не собиралась. Зато Кэрол почувствовала, как сразу изменилось отношение девочки к ней. Дженни напряглась, в ней появилась настороженность, которой раньше не было. И она стала прятать глаза от Кэрол, стесняясь и стыдясь того, что тетя вынудила ее взять заботу о ней на себя. Казалось, что новая жизнь больше уже не радовала Дженни, как после операции. Она стала замкнутой и грустной. Взгляд ее снова потух.

Кэрол была с ней мягка и приветлива, с каждым днем все больше свыкаясь с мыслью, что забота об этой девочке теперь лежит на ней. Это ее озадачивало и тревожило, но уже не пугало так, как в первый момент. Доктор порекомендовал направить Дженни в специальный пансионат для пациентов после операции по пересадке сердца. Пансионат был платным и не дешевым, и Кэрол снова ломала голову над тем, где взять денег, уже ощутив на себе всю тяжесть взятой на себя ответственности. После мучительных колебаний, она позвонила из телефонного аппарата на улице Рэю, вынужденная признать, что без его помощи ей не справиться с ситуацией. После их последнего разговора она ощущала себя крайне неловко, понимала, что после всего просить его о чем-либо — неслыханная наглость. Радость, которой он отреагировал на звук ее голоса, заставила ее немного расслабиться. Она улыбнулась, почему-то уверенная, что, услышав ее, он подскочил с места. Кэрол нарисовала себе его в воображении, и почувствовала прилив острой тоски.

— Кэрол!

— Тише, Рэй, не кричи так. Услышит кто-нибудь, — улыбнулась она.

— Привет, мое солнышко. Как дела?

— Ничего. А у тебя?

— Уже то, что тебя это все еще интересует, делает меня счастливым. Как Рик?

— Прекрасно. Весь в делах — школа, спорт, искусство. И девочка, оттеснившая все это на задний план.

— Да ну! — вскричал в восторге Рэй. — Неужели он влюбился?

Улыбка медленно растаяла на губах Кэрол, которая растерянно застыла на месте.

— А что, уже может? Но он же еще ребенок.

— В таком возрасте сильную симпатию к девочке уже можно считать любовью, — рассмеялся Рэй. — И что это за красавица, давай, рассказывай.

— Я не думаю, что это то, о чем ты говоришь. Эта девочка ему понравилась, но не так, как ты думаешь. Ее зовут Дженни. Это та самая девочка, на операцию которой я просила у тебя денег.

— И как все прошло?

— Замечательно. Дженни медленно идет на поправку. И теперь она член нашей семьи.

— Как это? — не понял он.

— Ее тетя не может о ней заботиться, и я заберу ее к себе. Патрик в восторге.

Рэй вздохнул в трубку.

— Кэрол, я, конечно, все понимаю, но неужели тебе забот мало? Зачем?

— Мне пришлось. Я назвалась ее тетей, и теперь у меня нет пути назад. Я не все тебе рассказала, Рэй. Дженни — дочь Мэтта. Думаю, теперь тебе не нужно объяснять, почему я помогаю этой девочке.

— Но как ты о ней узнала? — поразился Рэй. — И уверена ли ты в том, что она на самом деле его дочь?

— Уверена. Это маленькая копия Мэтта. Но дело не только в Мэтте. Я лишила ее матери, поэтому я просто обязана о ней позаботиться.

Рэй снова вздохнул.

— Сколько ей лет?

— Пятнадцать. Это уже почти взрослая девушка, настоящая красавица. Она покорила сердце Патрика с первого взгляда. И мое тоже. Тихая, кроткая и печальная девочка. И мне кажется, что я ее уже люблю.

— Наверное, нужно много всяких лекарств. Открой счет, я анонимно буду присылать тебе деньги. Не переживай, Рэндэл не просечет. Я буду отсылать тебе наличку, не со своих счетов.

— Спасибо, Рэй.

— Я рад, что все-таки нужен тебе, хоть это тебе и не нравится. Я помогу тебе, моя красавица. Это моя обязанность. И я этого хочу. В общем, сама знаешь, чего объяснять?

— Положи от меня цветы Куртни. Я так переживаю из-за того, что даже не могу прийти к ней на могилу.

— Куртни бы тебя поняла. Тебе не надо просить меня, я каждый раз приношу ей цветы не только от себя, но и от тебя и Патрика. Три огромных букета.

Они напряженно помолчали.

— А как у тебя с твоим парнем? — все-таки не выдержал он.

Кэрол очень надеялась, что он не спросит.

— Не хочешь рассказать мне о нем? Или это тайна?

— Мне не хотелось бы говорить с тобой об этом.

— Почему? Интимные отношения нас больше не связывают. Расскажи, что собой представляет твой парень, что в этом такого?

— Не спрашивай меня об этом, Рэй. Я же не спрашиваю тебя.

— Потому что тебе не интересно, я думаю. А мне любопытно. В конце концов, я должен знать, что за человек рядом с тобой. Как я понял, в роскоши ты с ним не купаешься, раз принимаешь помощь от меня.

— Рэй, прекрати. Я положу трубку и не возьму от тебя ни цента.

— Да ладно, не гонорись… передо мной-то! Ты всегда любила окружать себя таинственностью. Пусть будет так.

— Мне нужно идти, Рэй. Спасибо, что терпишь меня, да еще помогаешь.

— Не говори глупостей! Кому мне еще помогать? У меня больше никого нет.

— Почему не заведешь семью?

Он помолчал.

— Не хочу. Ладно, беги, мое солнышко. Звони хоть иногда, не забывай. Целую тебя.

Кэрол чмокнула губами, отвечая на звонкий поцелуй, прозвучавший в трубке.

— Пока, Рэй. Я тебя люблю.

Она осеклась, усомнившись в том, воспримет ли он ее слова о любви так, как она хотела, поймет ли, о какой любви она ему сказала. Но, конечно, он все понял. Понял, что это были слова девочки, которую он воспитал, а не женщины, с которой он когда-то был в одной постели. И постарался ответить так же невинно, словно между ними никогда и не было интимных отношений.

— Я тоже тебя люблю, малыш.

Но так, как у нее, у него не получилось, потому что для него она теперь была только женщиной. И оба слишком хорошо помнили, как были в постели, и отношения, которые были у них до этого, уже невозможно было вернуть, а их попытка выглядела пафосной и нелепой в их же собственных глазах. И теперь, говоря друг другу о любви, они уже сами не знали, о чем именно они говорят. Рэй, может быть, и знал. Но не Кэрол, которая совершенно запуталась в своих чувствах к нему после того, как он побывал у нее в любовниках. Но разбираться в этом она не пыталась, считая, что теперь, когда жизнь разделила их, это не важно. И эту неясность и неопределенность в своем отношении к нему она так и оставила неразрешенной, даже радуясь тому, что нет необходимости это делать и, она может оставить все так, как есть.


Вскоре Дженни уехала в пансионат проходить реабилитацию после операции. Кэрол тем временем готовилась к тому, чтобы принять ее в своем доме, в свою семью. Теперь, когда Рэй стал регулярно присылать деньги, Кэрол приободрилась. Рэй не скупился, но Кэрол не возражала, зная, что спорить с ним об этом бесполезно. Он присылал ей деньги от всего сердца, с искренним желанием облегчить ей жизнь. Кэрол знала, что ему доставляло удовольствие то, что он стал принимать участие в ее жизни, что он все-таки ей нужен и необходим, что без него ей не обойтись, что она все-таки поняла это и смирилась. Да, видимо, это действительно было так. Без Рэя никак. И ей пришлось принять этот факт. Он был первым и единственным, о ком она вспоминала, когда ей нужна была помощь. Вернее, деньги. Она его использовала. Кэрол это понимала, ощущала себя гадко, но закрыла на это глаза. Он тоже это понимал, но принимал, как всегда и все от нее принимал, как, например, роль отвергнутого. Кэрол оставалось только удивляться, почему, чтобы она ни делала, он все ей позволяет и прощает. Было ли вообще что-нибудь, что заставило бы его послать ее к черту и изменить своей мягкости и нежности, с которой он всегда с ней обращался, не смотря ни на что. Она разбила ему сердце, предала, выкинула из своей жизни, и все равно слышит ласковое «солнышко» и «малыш», слышит неизменную нежность и тепло в его голосе, хоть и чувствовалось за ними обида и горечь, которую он не хотел ей показывать. Кэрол лелеяла в душе надежду, что когда-нибудь наступит момент, когда она сможет отблагодарить его за его терпение и преданность.

Благодаря его щедрости Кэрол сменила жилище, сняв домик попросторнее, чтобы у Дженни была своя комната. Кэрол купила для нее новую мебель, стараясь, чтобы девочке здесь понравилось. Бетти перевезла вещи племянницы, которые Кэрол занесла в комнату девочки. Бетти сама разобрала сумки, разместив вещи по комнате, развесив одежду. Кэрол позволила ей похозяйничать, про себя приняв решение обновить весь гардероб Дженни, который оставлял желать лучшего. Нет, он был ужасен. Невероятно, чтобы такая красивая девочка и носила такие обноски, уже протертые до дыр. И в памяти Кэрол вдруг всплыл свой собственный гардероб, который был у нее, когда она жила с Элен. Вспомнила куртку, из которой выросла, сапоги, жмущие ноги, и отвратительный хохот матери.

«Посмотрите на эту Золушку!».

Кэрол помнила этот момент, помнила дырявые колготки, короткие выцветшие тапочки, потертые и изношенные кофточки и джинсы. Она помнила все свои вещи, которые могла пересчитать по пальцам, и которые так редко заменялись новыми. И все эти воспоминания заставляли ее теперь выглядеть всегда превосходно. Образ «золушки» жил в ее памяти, заставляя ее каждое утро превращать себя в принцессу. И она с волнением и радостью предвкушала момент, когда то же самое сделает и с Дженни. Сделает то, что когда-то сделала для нее, Кэрол, Куртни — раз и навсегда уничтожит в ней золушку.

Патрик, принимающий во всем, что касалось Дженни, активное участие, с гримасой недоумения и презрения разбалованного ребенка, большую часть жизни проведшего в роскоши, наблюдал за Бетти, раскладывающей вещи племянницы. Кэрол опасалась, как бы он чего не ляпнул, но мальчик промолчал.

— Мам, надо купить ей другие вещи, — только и сказал он с невообразимым возмущением, когда они остались наедине. — А это все давай выкинем. Эта ведьма специально заставляла ее надевать эти ужасные вещи, завидуя ее красоте.

— Я куплю ей кое-что пока сама, на свой вкус, а когда Дженни приедет, мы вместе поедем по магазинам, чтобы она сама выбрала все, что нужно.

— Сомневаюсь, чтобы она выбрала то, что нужно, привыкшая к этому барахлу! — фыркнул Патрик. — Я бы предпочел, чтобы ты сама ее одела. Ты знаешь в этом толк.

— Я помогу ей с выбором. Будь уверен, мы сделаем из нее принцессу.

Патрик поднял на нее засверкавшие глаза, рот его растянулся в веселой улыбке.

— Она уже принцесса, мам, потому что такая красивая! Ты волнуешься? Не переживай, мам, ей будет хорошо у нас. Я буду любить ее, защищать. И ты у меня хорошая. Вот увидишь, очень скоро она даже будет рада, что тетка отдала ее нам. И Мэтт доволен. Он успокоился. Он очень благодарен тебе за то, что спасла его дочь, и уверен, что теперь, с тобой, она в безопасности и будет счастлива.

Кэрол отвернулась.

— Ты так и не поверила в то, что он здесь? — серьезно спросил Патрик. — Но ведь он рассказал мне о Дженни. Как иначе, по-твоему, я мог узнать о ней?

— Я не знаю, сынок. Наверное, так же, как ты узнал о Тиме и Иссе.

— Ты веришь в мой дар, но не можешь поверить в присутствие Мэтта. Или не хочешь.

— Ты хочешь сказать, что он здесь, видит и слышит, что с нами происходит… что он рядом со мной… всегда?

— Да.

— Со дня своей смерти?

— Ну… об этом я у него не спрашивал. Наверное.

Кэрол неожиданно для себя почувствовала, что краснеет.

— Это ужасно! — вырвалось у нее. — Если ты говоришь правду, это ужасно. Я чувствую себя так, будто за мной все эти годы подглядывали. Скажи ему, что я возмущена. Как он смел?

Патрик вдруг расхохотался. Но Кэрол было вовсе не смешно, когда она представляла, что Мэтт все видел, все знает! Ее покоробило, когда она представила, как он наблюдал за тем, как она занимается любовью с другими мужчинами. Она всегда утешалась мыслью, что он умер, не зная, что Джек станет ей мужем, что она предаст его, Мэтта, выйдя за него замуж. А выходит, он все видел, все знал, что происходило после того, как его не стало? Интересно, когда она занималась сексом с Тимом, он сидел в кресле и наблюдал за этим? Кэрол это категорично не нравилось. Она поняла, что как только поверит в то, что Мэтт на самом деле рядом, что был рядом все эти годы, когда она жила, не догадываясь об этом, то жизнь ее станет еще более невыносимой. Она знала, что отныне не сделает ни одного движения без мысли, что он за ней наблюдает. Что, даже уединившись в своей комнате, ванне, туалете, она все равно не будет одна. Даже если он и не ходит за ней каждую минуту по пятам, она-то этого не узнает, и всегда будет напряжена, гадая, одна ли она в эту минуту или нет. И вряд ли сможет теперь расслабиться в объятиях мужчины, представляя, что Мэтт смотрит.

— Он сейчас здесь? Слышит нас? — напряженно спросила она у Патрика.

Тот с улыбкой кивнул.

— И где он?

— Стоит у окна.

Кэрол повернулась к окну, краснея все сильнее.

— Мэтт, так не честно! — выкрикнула она, задыхаясь. — Я думала, что ты умер, что покинул меня! Если бы я знала… — она взглянула на Патрика заблестевшими от слез глазами. — Он меня ненавидит?

Патрик пожал плечами.

— Не знаю. Говорит, что нет. Обидно, говорит, что ты уступила папе, но он сам в этом виноват. Мэтт виноват, то есть. Единственное, что его огорчает, так это то, что ты на самом деле любишь папу, — последние слова Патрик произнес с явным удовольствием. — И он не поймет, почему.

Кэрол отвернулась, не ответив. Говорить о Джеке при Патрике она не могла.

— Он очень благодарен тебе за то, что ты помнишь о нем, — небрежным тоном продолжил Патрик. — Что грустишь о нем, что так дорожишь тем, что между вами было. Мам, я что, должен передавать между вами эти телячьи нежности? Между прочим, папе бы это не понравилось. И если бы Мэтт не был всего лишь призраком — то мне тоже!

— Сынок, не сердись. Никогда я не думала, что мне представится возможность поговорить с Мэттом. Мы расстались так… ужасно. Так неожиданно, не успев друг другу ничего сказать. Даже попрощаться.

— Да знаю я! — Патрик раздраженно фыркнул. — Ладно. В общем, он говорит спасибо за то, что ты осталась ему по-настоящему преданной.

— Как преданной? Я вышла замуж, я…

— Это не важно. Он говорит, что преданность мертвым не в том, чтобы отказаться от нормальной жизни во всех ее проявлениях, запереться в келье и до конца жизни не видеть белого света. Он говорит, что после его смерти ты не раз доказала свою любовь и свою преданность ему. И что только после смерти он понял, сколько он для тебя значил и как был дорог. Он знает, что ты никогда его не забудешь. И то, что после смерти ты видишь себя только с ним, сказало ему о том, что он любовь и мужчина всей твоей жизни. Мам! Это правда? А как же папа?

— Мне думается, папа будет жить вечно. Я не могу представить его мертвым, потому мне всегда казалось, что, умерев, я окажусь рядом с Мэттом.

— А-а, ну тогда ладно. Я тоже не представляю, чтобы папа когда-нибудь умер. Мэтт еще говорит, что папа все равно его не победил, потому что ты, мам, так и не отказалась от него, Мэтта, как бы папа не старался заставить тебя его забыть. Ну, все, хватит. Вы меня загрузили уже своей бывшей любовью. Иногда Мэтт меня ужасно раздражает. Как сейчас, когда ведет себя так, будто ты принадлежишь ему.

— Спасибо, сынок, что ты помог нам поговорить.

— Значит, ты все-таки поверила?

— Наверное. Трудно не поверить… после всего.

— Тогда пришло время тебе сказать. Теперь, когда Дженни спасена и под твоим покровительством, Мэтт не тревожится о ней и может уйти. Ты понимаешь, о чем я?

— Значит, это Дженни держала его здесь?

— Дженни и ты. В основном, ты. Ты не отпускаешь его. Все эти годы ты не хотела его отпустить.

— А я думала, что он здесь, потому что проклят.

— Даже проклятым отведено свое место после смерти. Там будем и мы с тобой, мам. Так что ты была права, когда говорила, что после смерти будешь рядом с Мэттом, а не с папой. Мэтт хочет уйти. Особенно теперь, когда ты знаешь о его присутствии. Он не хочет мешать тебе жить. Но для этого ты должна его отпустить.

— Хорошо, я его отпускаю.

— И простить.

— Я простила его. Я всегда знала, что то, что тогда произошло… не по его вине. Он был болен и не понимал, что хочет расправиться со мной…

— Нет, не это ты должна ему простить. Прости то, что не могла простить все эти годы.

— Я не понимаю…

— То, что он убил себя. Ведь ты не можешь ему этого простить. Так?

Кэрол почувствовала, как в груди поднялась горечь.

— Я прощаю тебя Мэтт. И отпускаю. И я позабочусь о твоей дочери, обещаю.

Патрик вздохнул.

— Нет, мам. О прощении и о том, что отпускаешь — это только слова. Слов мало. Ты должна отпустить его на самом деле, сердцем. Понимаешь? А ты не хочешь. И простить не можешь. Ты хочешь, чтобы он был с тобой, особенно теперь, когда знаешь, что он рядом. Ты должна постараться, мам. Мы должны отпускать умерших, как бы сильно их не любили.

— Я понимаю. Но как мне сделать это? Мне кажется, что я прощаю и отпускаю, а вы говорите, что нет.

— Потому что тебе это на самом деле только кажется. Ты говоришь, что отпускаешь, а сама цепляешься за него всем сердцем. И не смиряешься с тем, что он оставил тебя, что отнял у себя жизнь, за которую ты так боролась. Считаешь, что, убив себя, он предал тебя и вашу любовь. Это его слова, я только пересказываю.

— Тогда пусть он поможет мне, скажет, как мне сделать то, что он хочет. Как простить, как отпустить.

— Только ты можешь управлять своими чувствами и подсознанием. И только тебе теперь решать, жить с Мэттом дальше или нет. Ну, все, ты подумай над этим, а пока поехали по магазинам выбирать Дженни обновки.

Магазины немного отвлекли Кэрол от мыслей о Мэтте. Патрик, который терпеть не мог делать покупки, теперь отдавался этому занятию со странными удовольствием и радостью. Кэрол хотела, чтобы, когда Дженни пришла в свой новый дом, у нее уже было все необходимое. Она купила для девочки туалетные принадлежности и кое-что из одежды и, нагрузив Патрика пакетами, хотела отправить в машину, чтобы он подождал ее там, пока она наведается в отдел нижнего белья. Но не тут-то было. Cвоенравный мальчишка увязался за ней. Видя в нем всего лишь ребенка, Кэрол вздохнула и позволила пойти вместе с ней. Но вскоре усомнилась в правильности своего поступка, заметив, какими горящими глазами разглядывает он витрины. Кэрол чувствовала себя сконфуженно, выбирая для Дженни белье. Еще большую неловкость она ощутила, когда Патрик захотел принять участие в выборе деликатных вещиц.

— Мам, купи вот это! Смотри, какие трусики! О, и вон ту ночную рубашку!

Кэрол ошеломленно смотрела на него. Ее мальчика привлекало только сексуальное женское белье, и он с яростью отшвыривал в сторону вещи поскромнее, которые выбирала Кэрол.

— Сынок, эти вещи для взрослых девушек и женщин. Дженни ни к чему такое откровенное белье, она еще девочка, — серьезно сказала она мальчику.

— Какая она девочка? Она девушка, мам! А девушки, тем более такие красивые, как она, должны носить только такое белье! Оно же такое… красивое, — Кэрол, внимательно наблюдающей за ним, показалось, что по телу его прошла крупная дрожь. И если бы перед ней был не мальчик, она бы приняла это за самое, что ни есть, настоящее сладострастие. С раздражением она вырвала из рук сына великолепную шелковую ночную рубашку.

— Позволь эту часть гардероба для Дженни мне выбрать самой. Я в этом разбираюсь получше тебя!

Патрик побагровел от обиды и возмущения.

— Думаешь? Что ж, выбирай! Только здесь ты ошиблась размером, — он швырнул ей бюстгальтер, который она отложила для девочки. — У Дженни сиськи побольше, чем ты думаешь!

— Ты откуда знаешь? — задохнулась Кэрол.

— Потому что, в отличие от тебя, я обратил на это внимание.

— Ты разглядывал ее грудь?

— Я видел, а не разглядывал. Подглядел, когда ей делали перевязку, — дерзко заявил мальчишка. — Что здесь такого? Подумаешь!

— Это некрасиво! Пообещай мне, что никогда больше не будешь подглядывать за Дженни, иначе я не возьму ее к нам!

Ее слова мгновенно присмирили юного хулигана. Вздохнув так, словно его придавило тяжелой плитой, он раздраженно кивнул.

— Обещаю. Я не хотел ничего плохого, просто не вовремя заглянул в палату и случайно увидел.

— Ты ездил в больницу без меня?

— Только один раз!

— Я спрошу у Дженни, — сердито сказала Кэрол, не поверив. — А теперь иди в машину и жди меня там.

Зло поджав губы, Патрик подчинился. А Кэрол проводила его взглядом, озадаченная и удивленная.

Все-таки она выбрала для Дженни белье для взрослых девушек, красивое и элегантное, но не такое сексуальное, как хотел Патрик. Она понимала, что любой юной девушке придется по душе то, что она купила для Дженни. Весьма довольная покупками, Кэрол покинула магазин.


Ночью Кэрол не сомкнула глаз. Мысли ее занимал Мэтт. Покопавшись в своих чувствах, она поняла, что Патрик был прав. Она действительно не хотела отпускать Мэтта, особенно теперь, будучи такой одинокой. И она не знала, как заставить себя это сделать. Она знала, что должна, но не знала, как ослабить хватку, которой цеплялась за свою звездочку с самого детства. Она шептала в темноте «Уходи, я отпускаю тебя», но все ее существо упрямо кричало, не желая ничего признавать «Не покидай меня! Если ты рядом, хоть ты меня не покидай! Я мечтала о тебе с детства, ты не имел права оставить меня, когда я так к тебе привязалась, когда добилась того, чтобы ты стал моим! И я не хочу смириться с тем, что тебя нет! Ты должен быть в этом мире, со мной, потому что ты нужен мне, всегда был нужен! Потому что я так тебя любила!».

Всю ночь она мучилась душевными терзаниями. Утром поднялась измученная и подавленная тем, что не может найти в себе сил для того, о чем просил ее Мэтт.

— Прости меня… Ты слишком глубоко в моем сердце, и я не могу простить тебя… Ты мог бы жить, ты должен был жить. Ты лишил себя шанса… нас лишил. Мы могли бы побороться. Ты заслуживал счастья, любви, после всех твоих страданий смерть была высшей несправедливостью. Поэтому мне тяжело ее принять, смириться с ней. Я поняла — поэтому я не могу. Я считаю, что ты был не прав, что сделал ужасную ошибку. Как я не стараюсь, но я не могу заставить себя думать иначе. Прости, Мэтт, но это, очевидно, выше моих сил.


Вечером, вернувшись с работы, Кэрол сняла трубку звонившего телефона, не ожидая, что ее ждет новое потрясение.

— Кэрол! Кэрол… Ты знаешь его! Ты должна мне помочь! — услышала она задыхающийся, переполненный ужасом голос Кевина.

— Что случилось? — она нахмурилась, крепче прижав трубку к уху, встревоженная откровенным страхом, если не сказать, истерикой Кевина. Но отсутствие злобы и неприязни в его голосе взволновали ее сильнее, чем его страх. Он говорил с ней, как со старым другом, словно забыл обо всем плохом, что между ними произошло. И для этого должна была быть очень веская причина, если вспомнить о его ярости во время последней их встречи.

— Моя жена погибла. Час назад, в автокатастрофе.

Кэрол застыла, как громом пораженная.

— Ты была права! Это Рэндэл, будь он проклят! — простонал Кевин, всхлипывая.

— Не обязательно. Просто случайность…

— Ты сама веришь в то, что говоришь? Это он, он убил ее, чтобы заставить меня оказаться в его шкуре! Помнишь о нашем разговоре на приеме у губернатора? Ты была права — он просек мое злорадство. Моя жена погибла в аварии, так же как и ты… как он думает. И после той встречи с ним это уже не похоже на совпадение.

Кэрол подавленно помолчала.

— Я предупреждала тебя, Кевин. Напрасно ты думал, что можешь посмеяться над ним. А тем более, над его горем. Вот он и устроил тебе твое собственное горе, точь-в-точь такое, как у него.

— Не совсем. У меня не было детей, и, в отличие от него, мне не придется хоронить помимо жены еще и ребенка! — зло хмыкнул Кевин.

— Слава богу, что у тебя не было ребенка, — печально отозвалась Кэрол, думая о ни в чем не повинной молодой женщине, ставшей жертвой глупости Кевина и безграничной злобы Джека. Сердце ее сжалось. Джек обезумел. Или окончательно утратил все человеческое. Убить невинную женщину только ради того, чтобы наказать ее мужа за то, что тот порадовался постигшему его несчастью. Настолько ли сильна его боль, что он не смог этого стерпеть, или это наполнившая его до отказа злоба, которую он уже не мог контролировать? Кэрол вспомнила слова Касевеса. «В конец он обозлился. Сидит в нем демон. Сидит и молчит». Судя по всему, этому демону молчать надоело.

Кэрол охватила дрожь. Зверская жестокость Джека отозвалась в ней не только страхом, но и болью. Как мучительно было знать, какие ужасные поступки он совершает, он, мужчина, которого она так любила. Она задавалась вопросом, был ли он таким всегда, скрывая свою сущность, или жестокость его просто растет, заставляя его совершать все более отвратительные и ужасные поступки?

— Как ты думаешь, он на этом остановится, или он жаждет и моей крови? — дрожащим голосом спросил Кевин.

— Не знаю. Это зависит от того, насколько сильно ты его задел, — холодно ответила Кэрол, чувствуя к нему отвращения и неприязнь.

— Он хотел причинить мне боль, и если поймет, что я не любил жену, что он оказал мне услугу, позволив завладеть ее состоянием, которое отписал ей ее папочка, он может захотеть исправить свой промах. Ведь единственное, чего он добился, так это испугать меня до смерти, но никак не ввергнуть в безутешное горе.

Кевин гнусно рассмеялся, видимо, приходя в себя от потрясения, осознав, что все не так ужасно, как показалось ему в первое мгновение. Кэрол затрясло от ярости.

— Гад! Какой же ты гад! Из-за тебя погибла эта несчастная девушка, а ты смеешься, скотина! Джек действительно промахнулся — надо было убить тебя, а не эту бедняжку! Но не радуйся, урод, если Джек допускает ошибки, то он всегда их исправляет. И обещаю тебе, что я посмеюсь, когда следующий несчастный случай произойдет с тобой!

Она швырнула трубку, и опустилась в кресло, вытирая слезы.

— Что же ты делаешь, Джек? Что делаешь… Неужели это никогда не закончится?

И она вдруг неожиданно для себя расплакалась, оплакивая погибшую, которую никогда не видела, не знала, какой она была. Но нельзя было не заплакать об этой невинной молодой жертве, которая умерла, не зная почему и за что. Зато знала она, Кэрол, и тихо рыдала в подушку.

— Ты поплатишься, Джек. Когда-нибудь обязательно поплатишься. И я не пролью ни одной слезы, если доживу до этого момента. И только снова скажу — так тебе и надо, Джек! Предел, который ты никогда не видел, есть, Джек, и когда-нибудь ты на него наткнешься.


Выждав пару недель, Кевин пришел к выводу, что Джек ограничил свое наказание смертью его жены, и оставил его в покое. Кевин старательно и успешно изображал, что убит горем. Впрочем, ему на самом деле было жаль жену, которая ему нравилась и вполне устраивала. Он даже чувствовал себя виноватым в ее смерти. И перед закрытым гробом, в котором она лежала, или, если быть точнее, то, что от нее осталось после ужасной аварии, перед большой фотографией, на которой она улыбалась, молоденькая, веселая, Кевин искренне пустил слезу. Но позже, вступив в наследство, завладев ее счетами и половинной долей акций в компании ее отца, он приободрился. Он продолжал носить траур, решив не снимать его, по крайней мере, полгода, дабы продемонстрировать тестю и Рэндэлу глубину своей скорби и безутешности, не улыбался и не позволял себе смех на людях, нацепив маску печали. И, когда страх перед Рэндэлом отпустил его, Кевин почувствовал себя весьма довольным жизнью. Он был богат, независим и свободен. Строительная компания, которой он управлял, теперь на половину принадлежала ему, а после смерти старика-тестя полностью станет его. Со временем он сможет жениться, теперь не по расчету, а на той, которую полюбит. А там семья, дети… Можно считать, что он добился от жизни того, чего хотел. Теперь, когда есть то, к чему он стремился, он может расслабиться и жить в свое удовольствие. И только одно не давало ему покоя. Женщина, которая всегда казалась ему слабой, но которую он никак не мог сделать своей. Она выскользнула у него из рук тогда, когда из-за нее он потерял работу, разрушив все его планы и заставив потерпеть фиаско и в любви, и в работе. И теперь, когда, как ему казалось, он посадил ее на крепкий крючок, она снова сорвалась. Но ему слишком нравилась ее беспомощность перед ним после того унижения, через которое он из-за нее когда-то прошел, и он не желал терять обретенную над ней власть, построенную на ее страхе перед Джеком. Не желал терять свою рабыню. Ему так нравилось наблюдать, как ломает ее. Как горят яростью и ненавистью ее глаза, как хочется ей оттолкнуть его, но она не делает этого. Даже будучи директором строительной компании, а теперь и одним из ее владельцев, он не испытывал такого пьянящего сладостного ощущения власти, которая доставляла ему ни с чем не сравнимое удовольствие. Ко всему, эта женщина ему нравилась. Очень нравилась. Он желал ее. И не мог простить ей ее неприязни и того, что отвергает его. Он не мог понять, почему не может ей понравиться. Ему нравилось свое отражение в зеркале, он находил себя привлекательным, был в прекрасной форме, стройным, хорошо одевался и тщательно следил за собой. У него были деньги и власть, в конце концов. Он мог быть нежным, любить ее, если бы она перестала его оскорблять своим презрением и отвращением. Что еще нужно женщине? Кевин не мог понять. Неужели этот урод со шрамами лучше него? Чем же? Своим обезображенным бандитским лицом? Своей грубостью и дикостью, способностью убивать, не моргнув глазом? Что же, наверное, все дело в том, что ей просто нравятся именно такие мужчины, а он, Кевин, не такой. Он не мог смириться со своим поражением, с тем, что его прекрасную рабыню снова отобрал какой-то подонок. С тем, что она снова предала его, превратила в посмешище, с тем, как обошлись с ним ее дружки. Кровь в нем кипела при одном только воспоминании об этом. Он две недели провел в больнице, они сломали ему три ребра, нос, выбили плечо, не говоря уже о сильном ушибе, который только благодаря стараниям врачей не сделал его импотентом. Ему пришлось попотеть, придумывая историю своего избиения для жены и тестя. Он жаждал мести, и это желание было настолько сильным, что почти заглушало в нем все остальное, даже страх перед Рэндэлом. Он хотел наказать Кэрол и этих молодых отморозков. И уже написал анонимное письмо Рэндэлу, в котором сообщал местонахождение его жены и детей, а также сообщил о двух ее любовниках, но внезапная смерть жены мгновенно сбила в нем решительности, и письмо так и осталось лежать в его сейфе. Но и оставлять все, как есть, Кевин не хотел. Он нанял детектива, чтобы тот следил за Кэрол. К его удивлению, за месяц наблюдения, детектив, составляя подробный отчет каждый день, ни разу не упомянул ни о парне со шрамами, ни о его друге. Она не встречалась с ними, не созванивалась. Они словно испарились, как будто их никогда и не было. Детектив, установив незаконное прослушивание на ее домашний телефон, следующий за ней везде по пятам, подглядывающий в окна, не видел рядом с ней никаких мужчин. Кэрол работала и занималась детьми. Правда, сменила жилье, сняв домик попросторнее и получше. Кевин теперь гадал, откуда у нее появились деньги, и куда делись ее два приятеля. Может, после его визита, у нее разладились отношения с любовником, этим подпорченным красавчиком, и он кинул ее? Поразмышляв, Кевин пришел к выводу, что хахалем ее был именно парень со шрамами, а еврей, скорее всего, только его друг. Приободренный мыслью, что сумел своим вмешательством разбить эту парочку, Кевин решил еще немного подождать, чтобы убедиться в правильности своих выводов, и пока только наблюдал, уже лелея планы о том, как наказать строптивую красавицу, снова оказавшуюся без защиты. С ней одной он справится, Кевин в этом не сомневался, как справлялся до появления этих двух громил. Он снова сделает ее своей рабыней, но непременно накажет. Как, он еще не придумал, но хотел, чтобы наказание было таким жестким, чтобы ей больше мысли в голову не пришло выкинуть нечто подобное. И, конечно, она должна ответить за то, что все-таки спуталась с другим, не смотря на его предупреждения.


В один тихий и спокойный вечер, Кэрол, забрав Патрика со школы и отвезя в спортивную школу, вернулась после рабочего дня домой. Отпустив няню, молоденькую шуструю студентку, которая ей очень нравилась своими добродушием и непосредственностью, а еще больше — умением не совать нос не в свои дела и выполнять поручения, не задавая вопросов, Кэрол занялась приготовлением ужина. Близнецы тихо играли в большом манеже.

Зазвонил телефон. Поспешно сполоснув руки, Кэрол взяла трубку.

— Алло!

Ей никто не ответил.

— Алло? Рик, это ты хулиганишь?

На том проводе молчали, но она вдруг расслышала чье-то дыхание. Душа ее стала наполняться холодом. Бросив трубку, Кэрол бросила встревоженный взгляд в окно. Подойдя к дверям, проверила, не забыла ли запереть ее. Потом вздохнула и улыбнулась. Возвращаясь к овощам, которые чистила, Кэрол думала о том, что слишком запугана и так нельзя. Кто-то ошибся номером, а она уже испугалась.

Телефон снова зазвонил. На этот раз звук этот показался Кэрол пронзительным и полоснул по нервам. Взяв трубку, она поднесла ее к уху и прислушалась.

— Да?

— Добрый вечер.

Едва сдержав вопль ужаса, Кэрол отшвырнула трубку, словно та обожгла ей руку.

— Нет, нет… не может быть… Боже, он нашел меня!

Застонав от отчаяния, Кэрол опустилась на диван. По лицу ее побежали слезы. Это был он. Как любила и ненавидела она этот голос, как мечтала и как боялась услышать! Это был Джек.

В оцепенении она сидела на месте, не двигаясь. Она была уверена, что бежать слишком поздно. Если он знает, где она, ей уже не спрятаться. Смех малышей привел ее в чувства. Повернув голову, она посмотрела на них. И в следующую секунду подскочила. Разве не готовилась она к этому мгновению? Почему же она так растерялась?

Схватив свою сумочку, она достала пистолет, прикрутила глушитель и, проверив патроны, старательно засунула за пояс. План, который она уже давно обдумала, был прост. Она берет деньги, новые документы и детей, садится в машину и уезжает из города. Потом из какого-нибудь города улетает на самолете за границу. И пусть попробует найти. Для этого ему потребуется перевернуть весь мир. Главное — успеть смыться.

Кэрол потребовалось десять минут на то, чтобы собраться в путь. В ее спальне в гардеробе уже стояла большая дорожная сумка со всем необходимым, которую она приготовила заранее. В ней были вещи для нее и детей.

Схватив сумку, Кэрол вытащила ее из дома и поволокла к машине, выскочив на мороз в тапочках и тонкой шерстяной блузке. Не замечая холода, она распахнула багажник и, не без труда подняв сумку, впихнула внутрь. Не успела она выпрямиться, как сзади ей вдруг набросили на голову какой-то мешок, мужская рука обхватила за горло и резко рванула назад, заставив Кэрол выпрямиться. Полузадушенная, она даже не смогла закричать. Прижав ее к себе, мужчина потащил ее назад к дому. Хрипя под безжалостно сдавившей горло рукой, Кэрол пыталась сопротивляться. Мускулы вокруг ее шеи напряглись сильнее, перекрыв ей дыхание, а спустя несколько секунд слегка расслабилась, позволив немного вдохнуть. Поняв угрозу, Кэрол, почти лишившись сознания, перестала вырываться. Плотно прижатая к мужчине, она поняла, что он невысокого роста и не имеет лишнего веса. Ударивший в ноздри резкий запах дорогого мужского парфюма лишил ее последних сомнений и последней надежды. Она хорошо знала этот аромат, потому что он был любимым у Джека. Смутная мысль, что чего-то в этом аромате не хватает, промелькнула и исчезла в ее голове.

Затащив ее в дом, он слегка ослабил хватку, но тут же, не снимая мешка, прямо поверх него крепко перевязал ей рот. Какой-то леской, больно врезавшейся в кожу, он стянул ей за спиной запястья. Сильный толчок заставил Кэрол упасть на диван, но она тут же попыталась сесть. Откинувшись на спинку дивана, она замерла, прислушиваясь к его шагам. Сердце ее остановилось, когда она услышала, что он подошел к манежу и остановился.

По тому, как закряхтел Крис, Кэрол поняла, что он взял малыша. Мальчик всегда вот так странно кряхтел, когда его брали на руки. Представив, что Джек разглядывает его, что, без сомнений, заметит сходство с Рэем, Кэрол почувствовала, как зашевелились на затылке волосы. Жалобно и умоляюще она замычала под мешком, из груди ее вырвались рыдания. Почему он молчит? Пусть скажет хоть слово, чтобы она могла понять, что он намерен делать дальше.

Крис вдруг резко и пронзительно закричал, и это был крик боли, Кэрол сразу поняла своим сердцем матери. Дико она завопила в кляп, но вопль ее под мешком прозвучал всего лишь как стон. Вскочи на ноги, она с рычанием бросилась на голос малыша, забыв, что у нее связаны руки. Но сильный удар в грудь резко опрокинул ее на пол.

Малыш, уже в манеже, продолжал истошно надрываться криком. Кэрол попыталась подняться, но сильные пальцы вдруг сдавили ей голо и вжали в пол. Кэрол снова почувствовала запах туалетной воды Джека, и подсознательно удивилась тому, что он вылил на себя парфюма больше, чем следовало, что говорило о дурном вкусе. Странно, Джек любил, чтобы от него приятно пахло, но всегда соблюдал меру. И тут ее осенило. Она поняла, чего не хватало. Она не чувствовала запаха сигарет, который всегда сопровождал Джека. Он бросил курить? Или это не Джек?

Она расслабилась, почувствовав невероятное облегчение. И, не смотря на схватившую ее за горло руку, тихо засмеялась в мешке. Мужчина сразу отпустил ее. Развязал рот и сдернул с головы мешок.

Кэрол увидела перед собой Кевина.

— Раскусила! Как догадалась?

Кэрол приподнялась, усаживаясь на полу.

— Ты переборщил с одеколоном, и от тебя не пахнет сигаретами!

Кевин озадачено поскреб затылок.

— Но ведь все равно струхнула, — он расплылся в довольной улыбке. — Испугалась. Поверила.

Вынув из кармана диктофон, он нажал кнопку.

— Добрый вечер, — произнес голос Джека, записанный на пленку.

Облегчение Кэрол было настолько велико, что в первый момент она даже не чувствовала гнева на эту жестокую шутку. Взгляд ее с беспокойством разглядывал плачущего малыша, пытаясь найти причину его боли.

— Что ты ему сделал? — прошипела она, начиная закипать.

— Всего лишь ущипнул. Легонько.

— Легонько? Он чуть голос не надорвал от боли! Ты скотина! Развяжи меня, немедленно!

— Полегче, полегче, милая. Увидела, что нет рядом муженька, и сразу расхрабрилась? Так мы можем его пригласить. Считай, что это была репетиция. Но даже она произвела на тебя шокирующее впечатление, не так ли? Кстати, я тут обнаружил одну прелюбопытную вещь…

Подойдя к манежу, он подхватил на руки Криса, который при этом разорался еще сильнее, отталкивая его ручонками и жалобно смотря на мать. Кэрол поднялась на ноги, в бешенстве поджав губы.

— Ты не замечала, что этот малыш, и его братец тоже, как-то очень странно похожи на Рэя Мэтчисона? А ведь у тебя с мужем Куртни нет никакого родства, насколько я помню?

— Отдай мне ребенка!

— Возьми, — он с ухмылкой протянул ей малыша, который, перестав плакать, потянулся к ней, вытянув ручки.

Кэрол стояла со связанными за спиной руками, багровая от ярости. Крис, видя, что мама не берет его, обиженно расплакался.

— Ай-ай-ай, мамочка не хочет брать тебя на ручки! Тогда отправляйся обратно в свою камеру временного заключения, — Кевин спустил ребенка в манеж, оставив его там заливаться слезами. Второй малыш вторил братику, помогая оглашать весь дом жалобными криками.

— Развяжи руки, я успокою детей. Или хочешь, чтобы сбежались соседи узнать, что происходит?

— Хорошо, заткни своих ублюдков. Только учти, я очень на тебя зол. Так что без глупостей.

Помрачнев лицом, Кэрол одновременно подхватила двумя руками малышей и подняла из манежа. Опустившись в кресло, она прижала мальчиков к груди и стала целовать розовые, залитые слезами щечки. Обхватив ее шею руками, близнецы постепенно успокоились.

Кевин, устроившись в другом кресле, наблюдал за ней тяжелым злым взглядом.

— Где же твои дружки?

— Если не уберешься сейчас же отсюда, ты их увидишь, — Кэрол прикоснулась к шее, которая болела после грубого обращения. Наверняка останутся синяки. Придется прятать их под шарфом или высоким воротником.

— Угрожаешь? А я пришел дать тебе шанс образумиться и попробовать исправить свою ошибку. Может быть, я прощу тебя. А с дружками снова связываться не советую. Я написал Джеку сентиментальное письмо, анонимное, которое хранится у одного надежного человека. Если со мной произойдет опять какая-нибудь неприятность, он отправит его адресату. Хотя, думаю, теперь мне нужно кое-что добавить в свое послание… об этих малышах, — он кивнул в сторону близнецов. — Джек будет в восторге, когда узнает, что у вас с Рэем есть дети. Да ты просто шлюшка, Кэрол! Когда это ты успела побаловаться с мужем Куртни? Не стыдно? И это после всего того, что для тебя сделала эта женщина!

Он удрученно покачал головой, демонстрируя, как опечален и возмущен ее поступком.

Кэрол отвернулась, пряча запылавшее мучительным стыдом лицо. Кевин ударил ее по больному.

— Зачем ты пришел? Разве мало ты меня помучил? Что еще тебе надо?

— А ты думала, я спокойно уйду после того, что произошло? Забыла, что сделали твои дружки? Как сама со мной обошлась, а?

— А как обошелся со мной ты? — устало парировала Кэрол. — Кевин, умоляю тебя, оставь меня в покое. Мне и без тебя не сладко.

— Потому-то и не сладко, что без меня! Я теперь свободен, может, даже женюсь на тебе, когда до муженька твоего доберется все-таки чья-нибудь пуля. Или ты все-таки предпочитаешь больших парней со шрамами и пистолетом под рубашкой?

Кэрол не ответила. Поднявшись с дивана, она усадила обратно в манеж успокоившихся детей и повернулась к Кевину. Скрестив руки на груди, она вперила в него холодный решительный взгляд.

— Убирайся. Я устала от тебя, Кевин. Отстань от меня, или пожалеешь.

— Это эти два верзилы с пистолетами сделали тебя такой храброй? Где же они? Эй, парни, привет! Отзовитесь! Смотрите, что я сейчас сделаю с вашей подружкой? — он расстегнул молнию на штанах. — Вы, как я понимаю, не против?

Схватив Кэрол за волосы, он рванул их вниз.

— На колени, потаскуха!

Не устояв на ногах, Кэрол упала на колени. Задрав блузку, она выхватила из-за пояса пистолет и засунула дуло в расстегнутую ширинку Кевина. Опустив взгляд, он вскрикнул, и выпустил из рук ее волосы. Кэрол поднялась с колен и отступила назад, не отводя пистолета от штанов Кевина.

— Ох, ты не представляешь, как велико искушение, — улыбнулась она.

— Перестань. Ты чего, детка? В тюрьму захотела? А о детях своих подумала? Ну же, будь благоразумной. Мы можем еще договориться, если опомнишься. Неужели ты не понимаешь, почему я пришел сюда, наплевав на угрозы твоих жестких парней? Я люблю тебя. И я не хочу тебя обижать.

— Пошел к черту! Вон из моего дома!

— А о письме ты забыла? Вспомни. Хочешь, чтобы Джек его получил?

— Ты лжешь! Нет никакого письма!

— Проверь, — Кевин улыбнулся, разглядывая близнецов. — Интересно, что сделает с ними Джек, когда увидит? С Рэем? Неужели они все погибнут из-за твоей глупости и упрямства? И все, что от тебя требуется за их безопасность — всего лишь немного уважения и ласки молодому симпатичному мужчине. Не пойму, что в этом такого ужасного? Другим ты давала просто так, а теперь не хочешь сделать это ради детей. Никогда я вас, женщин, не понимал.

Он развел руками и уселся в кресло.

— Я не уйду. Стреляй, если хочешь, и отправляйся в тюрьму. Что тогда будет с твоими детьми?

Кэрол стиснула зубы, заскрежетав ими от бессильной ярости. И вздрогнула от неожиданности, увидев в окне лицо Патрика. Поспешно опустив пистолет, она спрятала его за спину. Кевин обернулся как раз в тот момент, когда отворилась дверь, и на пороге появился Патрик. Кэрол взволнованно смотрела на него. К ее удивлению, на лице мальчика ничего не отражалось. Совсем ничего. Он был очень бледен, и на фоне этой бледности глаза его показались ей темнее, чем обычно. Что-то случилось, или он заболел, раз отреагировал на присутствие Кевина таким равнодушием. И тут обратила внимание, что мальчик держится за предплечье.

— Глупо, мам, из-за этого говна садиться в тюрьму. Да еще собралась стрелять из зарегистрированного оружия! Убери пистолет, — с шокирующим безразличием проговорил он бесцветным голосом. — Я ушиб руку.

— Сильно, сынок? — с тревогой спросила она.

— Тренер сказал, чтобы я немедленно показался врачу. Возможно, трещина в кости. Иди, мам, одевай лисят и сама, поедем.

Бросив угрожающий взгляд на Кевина, Кэрол подхватила детей и вышла из комнаты.

— Ты самый мерзкий мальчишка, которого я когда-либо встречал, — Кевин фыркнул и отвернулся. Закинув ногу на ногу, он вздохнул.

— Ты прав, — все тем же тоном отозвался Патрик, спуская с плеча спортивную сумку.

Кевин засмеялся.

— Ладно, ты всего лишь ребенок, поэтому я прощаю тебя. Я отвезу вас в больницу. Твоей маме, наверное, нелегко таскаться с тремя детьми. Чего молчишь? Присмирел от боли?

Присев, мальчик расстегнул боковой карман сумки и достал вложенный в кожаные ножны тяжелый охотничий нож.

«Когда я вырасту, я буду носить тебя на ноге, под штанами», — подумал он, с любовью погладив холодное лезвие. У него уже были ножны для голени, как у Тима и Иссы, но на его детской ноге они не держались. Он всегда носил этот нож с собой, тщательно за ним ухаживал. Именно его метнул он в Тима, разбив голову и заставив потерять сознание.

Выпрямившись, он сзади подошел к развалившемуся в кресле мужчине.

— Я еще маленький. Максимум, что мне грозит — это психиатры.

— Что? — не понял Кевин, поворачивая голову, но в этот момент Патрик схватил его за волосы, а другой, якобы ушибленной рукой, со всех сил всадил нож ему в шею. Лезвие вошло по самую рукоятку. Патрик тут же выдернул нож и снова ударил. Горячая кровь фонтаном брызнула ему в лицо. Продолжая сжимать в руке нож, он отступил назад, наблюдая, как мужчина бьется в страшных судорогах. Тогда он обошел кресло и остановился перед ним, чтобы лучше видеть, что происходит с Кевином. Но тот обмяк и застыл в кресле. Только из ран на шее все еще хлестала кровь, заливая неподвижное тело и светлое кресло.

— Слишком быстро, — разочарованно вздохнул мальчик и набросил на мужчину покрывало. Отправившись в ванную, он снял забрызганную кровью рубашку, и тщательно умылся. Потом так же тщательно вымыл нож, вытер полотенцем и вложил в ножны.

В гостиную он вышел в одних джинсах, на которые не попала кровь, и деловито присел перед телефоном.

— Привет, Нол. Это я. Узнал? Исса с тобой? Нам нужна помощь. Приезжайте, немедленно.

— Рик… что происходит? — Кэрол застыла в дверях с расширившимися от ужаса глазами.

Взгляд ее замер на покрасневшем от крови покрывале, наброшенном на неподвижного Кевина, руки которого безвольно свисали с кресла. Она заметила, как по руке его сбегает кровь и капает на пол.

— Что с ним?

— Мам, только успокойся.

Кэрол рванулась через комнату и сорвала с кресла покрывало. Сдавленно вскрикнув, она отшатнулась назад.

— Что это? Что это? — застонала она, как безумная. — Рик…

Она опустила взгляд на мальчика и увидела, что он спокоен и даже не напуган.

— Теперь все будет хорошо, мам. Он больше не обидит тебя, — Патрик сжал ее руку и улыбнулся.

А Кэрол, осознав, наконец, что произошло, со стоном безумной боли упала на пол, лишившись сознания.


Загрузка...