Битва на Калке

Глава пятнадцатая «Реабилитация. Кара-чулмус отдыхает»

Всю следующую неделю Забубенный пользовался плодами своей неожиданной встречи с тремя великими монголами и лечился, поправлял ушибленную голову. Субурхан сдержал свое слово, — ему выделили лучшую юрту на краю стойбища, как он и пожелал, и не трогали гораздо дольше, чем несколько дней. Ежедневно присылали самые свежие продукты: кумыс, фрукты, мясо. Видно, осадная башня действительно нужна была позарез.

Кумыс механик не пил, не очень он пришелся ему по вкусу. Да и само название ассоциировалось у Забубенного почему-то больше с верблюдами, чем с лошадьми. Хотя, как надо доить, ни тех, ни других, Григорий себе не представлял. Валяясь в своей юрте Забубенный продолжал тосковать по йогуртам и нормальному коровьему молоку. Тогда Плоскиня, поступивший со всеми своими походными людьми в личное услужение Забубенного, по его приказу послал гонцов на Дон, где жило племя бродников. И скоро у Григория появилось нормальное молоко, значительно приподняв ему настроение.

Всю эту неделю Забубенный проспал вповалку, поскольку лекарств у него не было, и лечился он в основном сном, самым древним естественным способом восстановления организма. О том, что его могут убить во сне или отравить он даже не думал. Поначалу голова так сильно болела, что ему было все равно. Ну, убьют, так убьют. Но затем, боль стала постепенно стихать.

Судя по всему, чары Кара-чулмуса охраняли его надежно. Хотя были это эфемерные чары степняка-вампира или личный приказ Субурхана, сказать было трудно. Так или иначе, в юрту к нему никто не входил без разрешения, — монголы обходили ее за три километра. А бродники, поселившиеся рядом по его приказу, вели себя тихо, делали только то, что он им говорил. И тоже не входили без спроса. Да и было их всего человек пятьдесят. Так что за неделю постельного режима, потребления экологически чистых продуктов и здорового сна Забубенный немного пришел в себя и даже стал иногда выходить наружу, посмотреть, что творится в великой степи.

Где находился лагерь монголов он так и не знал. Но надеялся, что не очень далеко от реки, где его, одинокого купальщика, захватили врасплох. Степь здесь была сильно похожа на то место, где стоял последний лагерь Путяты, но ведь, на взгляд горожанина, она везде одинакова. И Забубенный тоже так думал поначалу. Лишь со временем, сидя у юрты долгими тихими вечерами и разглядывая бескрайние просторы, покоившиеся под голубыми небесами, он начал понимать, что степь, которую каждый день омывают солнечные лучи, очень разная. И теперь ему казалось, что он понимает, почему степняки-половцы так любили и почитали свое божество, — Вечное Голубое Небо — Тенгри.

Опуская глаза не грешную землю, со своего наблюдательного поста механик видел, что в монгольском лагере царил непривычный покой. Если в первый день своего пребывания Забубенный, даже ушибленным мозгом, отметил постоянное брожение между юртами кочевников, — кто-то все время уезжал-приезжал с новостями и за ними, выполняя различные поручения местного хана, — то сейчас там царил полный штиль. Редкий всадник осторожно пробирался между бесконечными юртами. А их тут было просто безумное количество. У Забубенного даже возникло подозрение, что многотысячная монгольская армия осторожно снялась в одну из ночей, пока он спал, и ускакала подальше отсюда.

Чтобы рассеять сомнения, он подозвал Плоскиню и расспросил его о том, что происходит в армии монголов. Бледный как мел вождь бродников, для которого согласно поверьям каждый разговор с Кара-чулмусом мог стать последним, рассказал, что великие военачальники Субурхан, Джэбек и Тобчи остаются на месте в своих юртах и ждут, когда Кара-чулмус захочет починить башню. При этих словах Забубенный горько усмехнулся и подумал, что если Кара-чулмус вдруг «не захочет починить башню», то его очень скоро найдут в каком-нибудь овраге с переломанным позвоночником или вообще не найдут. Кара-чулмус — дело не материальное, все-таки степной дух. Взял да испарился.

«А жаль, что фокус рацией не совсем удался, — думал механик, лежа в юрте после сытного обеда и предаваясь философским размышлениям о причинах тишины в монгольском лагере, — Руководство не поверило. Хотя, простые солдаты прониклись. Да что с них взять. Они, конечно, смелые ребята, но чтоб так верить во всякую нечисть… Суеверия они и в Африке суеверия. Живучая штука. А тем более в тринадцатом веке. Ни тебе самолетов еще, ни космических кораблей. Да и в мое время во всяких мертвецов еще верят, что из могил вылезают, лишь только стемнеет. Нет, бытовые страхи, похоже, неистребимы».

Что будет, если вдруг раскроется обман общества, и со слов своих полководцев свирепые монгольские воины узнают, что он никакой не Кара-чулмус, а простой российский механик на испытательном сроке, заброшенный в неведомую глушь времен, Забубенный старался не думать. Сначала надо подлечиться в местном санатории, — еда, сон, свежий воздух и хорошая погода сделают свое дело. Хотя, скорее всего воины этого никогда не узнают, — вряд ли полководцы признаются, что так напарили своих солдат. Для повышения боевого духа они это сделали или, еще какие политические цели преследуют, Забубенный был не в курсе, — монголы не так просты, как кажутся. Но, в любом случае, его пока оставили в живых. Значит, время на размышления о будущем еще есть. С этой счастливой мыслью Григорий заснул и проспал весь остаток дня и всю ночь.

На утро у Забубенного открылись чакры. То ли удар по голове сказался, то ли за прошедшее время он так хорошо отдохнул и прочистился, но иначе механик не смог себе объяснить внезапно возникшее решение немедленно заняться изучением монгольского языка.

Начал он с того, что вызвал Плоскиню, и до обеда пытал его на предмет основных правил языка кочевников и как что среди них называется. Плоскиня несколько удивился желанию степняка-вампира, но перечить не стал. Прежде всего, Забубенный усвоил, как звучат по-монгольски самые главные слова: лошадь, седло, скакать, доспехи, копье, лук, колчан и стрелы. Оказалось, звучит довольно смешно и громко. Построил несколько предложений и попрактиковался на вожде бродников. Тот подтвердил, что произношение у Кара-чулмуса идеальное, но Забубенный ему не поверил. Чего только не скажешь, когда жить хочется.

До вечера Григорий выучил еще добрых пятьдесят слов и словосочетаний, среди которых было: есть, пить, спать, летать как птица, ходить на охоту, воевать, делать оружие, чистить доспехи и бороться. Причем, как объяснил любопытному до чужой культуры вампиру Плоскиня, слово «бороться» монголы понимали не как биться с врагом на войне, а только в узком смысле, — борьба, как развлечение. То есть состязание в стиле вольной борьбы или борьбы Сумо. Ну, или каратэ, как перевел для себя Забубенный, расширив смысл этого слова. Поскольку монголы приходили в восторг от борьбы, то постоянно устраивали турниры для забавы. Ведь они почти все были багатуры в силу своего образа жизни, то есть богатыри, как потом влилось это слово в русский язык. А когда сила есть, то ума, соответственно, уже не надо. Их хлебом не корми, — дай побороться. Все это объяснил Григорию по неволе словоохотливый Плоскиня.

Кара-чулмус оказался на редкость талантливым учеником и схватывал все на лету. Григорий не стал распространяться, что, несмотря на сознательно выбранную профессию механика, с детства не равнодушен к языкам. Любовь ко всякой иностранной культуре была для Забубенного чем-то вроде хобби и пришла через любовь к моторам и автомобилям. А та в свою очередь через иностранные журналы. Причем, как и в основной работе, он не любил простых решений. Поэтому скрепя сердце выучил неинтересный английский язык, поскольку на нем все же писали иногда про машины. Современный немецкий и французский, а затем переключился на редкие виды. Освоил сначала суахили, потом японский, следом древне вьетнамский, древненорвежский, реликтовые языки индейцев Полинезии и затерянных Африканских племен, ну и попутно латынь. На всякий случай. Вдруг, повезет с латинцами встретится. А нет, — так можно и с докторами при случае по душам поговорить. Сам не понимая зачем, он также выучил эскимосский фольклор и матерные выражения древних шумеров.

Такой подход к делу привел к тому, что скоро великий механик Григорий Забубенный стал самым известным механиком-полиглотом на своей СТО. К нему часто приходили за лингвистическим советом мастера-мотористы, работавшие над сложным ремонтом по мотору и зашедшие в тупик, для выхода из которого им приходилось осваивать новую техническую литературу, а времени на это не было. Зато был Забубенный, который охотно и безвозмездно подсказывал им, что означает тот или иной иностранный термин.

Приобретенные в качестве хобби знания не пропали даром, а опыт освоения чужих языков в контакте с монголами очень даже пригодился. Забубенный вообще не любил общаться через переводчика. Ведь русская душа требует понимания, а через переводчика по душам не поговоришь.

Ничего этого Плоскиня не знал, перечисляя Кара-чулмусу заплетающимся от страха языком монгольские слова и понятия, одно за другим. Освоив в первый день обучения довольно много слов, нетерпеливый Забубенный решил стразу же попрактиковаться на носителях языка. Ибо, как слышал от своих учителей, для изучения языка нет ничего лучше, чем погрузится в атмосферу носителей языка. Учишь французский, — езжай во Францию. Осваиваешь японский, — плыви в Японию и тусуйся там многие годы с самураями и каратистами. Только так выучишь язык и поймешь культуру народа.

К счастью за монголами не надо было ехать в Монголию. Они сами сюда приехали. Выйдя под вечер из палатки, и, преодолев в сопровождении вождя бродников метров сто в сторону основного лагеря, Забубенный бесстрашно бросился под копыта скакавшей лошади, пытаясь остановить первого попавшегося на пути монгольского всадника властным движением руки. Сказав при этом по-монгольски:

— Стой, всадник. Куда скачешь?

Всадник, судя по всему, оказался не местный, и Кара-чулмуса, напугавшего его лошадь, которая встала на дыбы, в лицо еще не знал. А потому, успокоив лошадь, тут же попытался вразумить неизвестного, перехватив копье и взметнув его над головой. Еще секунда, и бессмертный степняк-вампир попрощался бы с жизнью.

К счастью, Плоскиня во время сориентировался, крикнув что-то всаднику и указав на Забубенного, трижды произнес короткую фразу, венцом которой было слово «Кара-чулмус». Всадник передумал убивать неизвестного, опустил копье и с удивлением воззрился на него. Осмотрев с ног до головы стоявшего перед ним странно одетого человека, осторожно и вопросительно пробормотал:

— Кара-чулмус?

Забубенный радостно закивал. Первый контакт с носителем языка начинал складываться.

— Кара-чулмус! — подтвердил он, кивнув головой.

Всадник еще немного помолчал, привыкая к странному собеседнику, и вдруг выпалил:

— Я багатур Бури-Боко. Скачу к стрелку Джэбеку. Везу известие. Не убивай.

Забубенный не поверил своим ушам, но все понял. Решив, что на сегодня практики хватит, он старательно проговорил по-монгольски:

— Скакать. Везти. Не буду.

Не поверив своему счастью, багатур Бури-Боко хлестнул лошадь плеткой и ускакал, скрывшись между юрт походного лагеря. А удовлетворенный первым контактом с носителем языка, Григорий отправился обратно к себе и до захода солнца вытянул из Плоскини еще добрую сотню глаголов, существительных и устойчивых идиоматических выражений. Ему понравилось говорить по-монгольски. Прогресс пошел. А на следующее утро у него неожиданно состоялся второй разговор на местном наречии.

Проснувшись от необычного шума, Забубенный присел на свей походной кровати, — набросанных на полу юрты коврах и халатах с подушками, — прислушался к тому, что творилось снаружи. Как только конский топот доброй дюжины лошадей, разбудивший его, стих, полог откинулся в сторону, и в запретную юрту Кара-чулмуса бесстрашно вступил монгольский воин. Это был сам Субурхан. Чуть позже вслед за ним вошли Тобчи и Джэбек, — верные сателлиты.

Забубенный, едва успевший вскочить, натянуть походные штаны с рубахой и принять задумчивый вид, застыл у стены. А, увидев предводителя монгольского корпуса в своей юрте, заволновался. Просто так Субурхан сам к тебе не приедет. Знать, дело появилось.

— Здравствуй, Кара-чулмус, — сказал Субурхан, остановившись посреди юрты. Затем, отыскав глазами небольшую скамеечку, служившую Забубенному табуреткой, сел. Джэбек и Тобчи сели рядом, благо скамеечек было много.

— Я приехал говорить с тобой, страшный степной вампир, так что не убивай пока, — ухмыльнувшись, заметил Субурхан. А Тобчи и Джэбек широко улыбнулись, оскалив мелкие кривые зубки, если не сказать клыки. Со стоматологами у степняков явно были проблемы.

— Милости просим, — пробормотал Забубенный на родном наречии, но, осознав, что Плоскини рядом нет, перешел на монгольский.

— Я стараться говорить по-монгольски, но мало знать слов, — выдавил он из себя, — позвать Плоскиня?

— Нет, — махнул рукой монгольский вождь, — я слышал от багатура Бури-Боко, что ты уже говоришь на моем языке. Повстречав тебя и оставшись в живых, он считает, что заново родился. Весь лагерь говорит об этом.

Забубенный мог себя похвалить: слушая Субурхана, он почти все понимал. А что не понимал, додумывал по смыслу. Вот, только говорить мог пока медленно и скудно. Поэтому говорил больше монгольский военачальник, а потенциальный Кара-чулмус больше отмалчивался и слушал. Вот и сейчас он промолчал, но не смог сдержать самодовольной улыбки. Все-таки первый контакт прошел не зря, раз слухи о нем дошли до самого Субурхана.

— Тебя хорошо кормят? — вдруг поменял тему монгол, оглядев суровым начальственным взглядом убранство юрты, остатки еды и питья на деревянном подносе, служившим Забубенному столом и передвижным баром одновременно, — Все ли у тебя есть, что нужно?

— Мерси, — ответил по-своему Григорий, озадаченный вопросами монгольского начальника, — еды хватает. Сервис по первому классу.

А потом, спохватившись, пробормотал по-монгольски:

— Еда хорошая. Вода тоже. Кара-чулмус доволен.

Субурхан кивнул, словно все это укладывалось в одну линию с его мыслями.

— Значит, ты здоров?

Григорий озадачился еще больше «с чего вдруг такая забота?», но автоматически промямлил:

— Здоров. Еда хорошая. Воздух тоже. Голова почти прошла.

Субурхан опять кивнул, видимо, соглашаясь, что степной воздух, пропитанный ароматами трав, действительно целебен. И вдруг высказался прямо:

— Хорошо, — сказал он, — Значит, ты уже готов бороться с Бури-Боко.

— Бороться? — повторил Забубенный, — я должен бороться с багатуром Бури-Боко?

Субурхан хищно улыбнулся и снова кивнул.

— Завтра на рассвете.

Григорий даже слегка осел вниз, слабость навалилась на него неожиданно.

— Но зачем? Я же не багатур и не любить бороться.

На это Субурхан резонно заметил, погладив свою бородку:

— Зато я люблю посмотреть на борьбу. Потешить себя видом состязаний. Мои багатуры храбры, но победа над самим Кара-чулмусом, — это особая победа. К тому воину, что победит вампира-степняка перейдет его дух и он станет непобедим.

— «Перейдет его дух»… — повторил как во сне Забубенный, — Что это значит? Ведь борьба не битва? Там не убивают? Не проливают кровь?

— В борьбе бывает все, — философски заметил предводитель монголов, — А мы очень любим это развлечение. Оно вселяет веселье, радость и силу в наши сердца. Но, ты прав, кровь там не проливают.

Где-то в глубине души Григорий знал, что есть немало способов лишить жизни человека и без пролития крови. Ему вдруг представился «Клетчатый» в исполнении Баниониса из кинофильма «Приключения принца Флоризеля», прошептавший «Не терплю крови», глядя на зияющую рану от сабли в своей груди. Успокаивало одно, — монголы тоже не любят крови, хотя и проливают ее реками.

— Но, я не знать правила, — неуверенно заметил Григорий.

— Правил нет, — успокоил его сидевший рядом Тобчи, — Борются голыми по пояс. Бури-Боко будет тебя хватать и ломать. Но, ты должен терпеть и сопротивляться. С виду, ты тоже сильный. Продержись как можно дольше, — и тогда тебя ждет славная смерть от руки багатура, а его — слава победителя Кара-чулмуса.

— Но, — осторожно проговорил механик, — ведь Кара-чулмуса нельзя победить. Он же сам дух-убийца!

Субурхан кивнул. По его хитрому лицу промелькнула самодовольная усмешка.

— Это так. Настоящего духа, — нельзя. Но ты же не настоящий. А мои воины уверены, что ты и есть Кара-чулмус. Поборов тебя Бури-Боко прославит всех монголов. Ведь до него еще никто не побеждал в открытом бою самого Кара-чулмуса!

— А он не боится Кара-чулмус? — выпалил Григорий.

Субурхан впервые за время этого странного разговора поднял глаза и смерил пристальным взглядом собеседника. До этого, он как бы разговаривал сам с собой, скользя взглядом по механику, словно его и не было.

— Боится. Пока я не прикажу бороться, — при этом и так узкие глаза Субурхана сузились еще сильнее, — А когда прикажу, он будет бороться хоть со всеми злыми духами степи.

«Замечательно, — как-то отрешенно подумал Забубенный». И выдал самый неожиданный аргумент:

— А вдруг, победителем стану я?

Все трое военачальников переглянулись и вдруг расхохотались так, что затряслись стены юрты. Смеялись они долго и от души.

— Ты очень грозный, Кара-чулмус, — сказал Субурхан, отсмеявшись положенное, и глотая слезы от смеха, таким тоном, словно Григорий сморозил стопроцентную чушь, — но ты не победишь Бури-Боко. Он настоящий багатур.

Монголы поднялись со своих лавок, собираясь уходить. Григорий отчаянно оттягивал конец этого судьбоносного разговора, а потому родил еще один аргумент за отмену боя.

— А кто же будет вам чинить башню, если Кара-чулмус погибнет? Ведь сами воины не умеют. А я классный механик. Ты же сам говорил, что будешь ждать, пока я не починю башню?

Субурхан, уже повернувшийся спиной к Забубенному, остановился, задумавшись. Но это длилось не более секунды.

— Я передумал. Степь велика. Мы найдем новых чжурчженей. Сейчас я хочу насладиться видом борьбы. Готовься. На рассвете ты выйдешь в поле.

И монголы направились к выходу в обратном порядке. Великий стрелок Джэбек, не проронивший за время беседы с Кара-чулмусом ни слова, первым покинул его палатку. Похоже, он предпочитал стрелять, а не говорить. Следом за ним вышел Тобчи, постукивая себя тонкой плеткой по сапогу. А сам Субурхан, только что решивший судьбу степняка-вампира, вышел последним, бросив на ходу:

— Прощай. Завтра на рассвете ты выйдешь в поле.

Вечером, разминаясь перед юртой, Забубенный вспоминал всю систему растяжки и боевые приемы одного из стилей каратэ под названием «Киокушинкай», который некогда изучал и даже добрался до желтого пояса. Желтый, — не черный. Но ничего другого в арсенале у него не имелось. Борьба будет без оружия, тут любой опыт пригодиться.