Битва

ТОЛЬКО ТЕНЬ ЗНАЕТ

— Сук Хи! Сук Хи! Очнись! Нет, нет, не лежит к этому мое сердце! — Я встала и принялась нарезать круги против часовой стрелки, ударяя себя по лбу ладонью. — Мне-е-е это все-е-е соо-веер-шен-но не-ее нра-а-а-вится! Такой конец не для меня. Нет, нет, нет, НЕТ!

— Знаешь, ты заговорила прямо как твоя подружка Кери. Ты что, тоже сбрендила?

Голос раздается из головы 10-й, лежащей на полу возле «Когда свиньи летают».

Я в бешенстве несусь к телевизору, изготовившись хорошенько пнуть его.

— Эй, полегче! Глядишь, я и помогу тебе выбраться отсюда.

Я делаю резкий финт и больно врезаюсь бедром в автомат для игры в пинбол, стараясь отвести удар от «Уочмэна».

— Тебе следует накрепко вбить в свою бестолковую башку следующее, милашка. Игра твоей подружки закончилась. Мир снова стал прежним, но это хорошо, потому что у тебя по-прежнему есть я, а я вовсе не такая пижонистая злодейка, какой ты меня считаешь.

— Да? Что ж, попробуй доказать.

— Мне стало известно, что Сук Хи приготовила кое-что, еще когда играла. У нее был план, и она оставляла для вас повсюду всякое барахло.

— Но она ведь сказала, что игра закончена. Сказала, что больше не может влиять на ход событий.

— Да уж, ни малейшего влияния — то есть твои ботинки не ударят ничью задницу. Но это не означает, что Молл исчерпал все свои сюрпризы.

— Ты имеешь в виду тайную дорогу к бегству? Или грузовой туннель? Она что-то говорила о тени. Ты знаешь, что это значит?

— Давай двигай в сторону универмага «Мейси». Отдел мужской одежды. Встречу тебя там.

— Почему ты не можешь просто сказать мне… Экран погас.

Я громко возмутилась.

— Она просто сучка, эта 10-я. У нее явно с головой не все в порядке.

Я пошла в «Мейси». Но сначала устроила Сук Хи в удобном положении и накрыла ее шалью из рюкзака. Раньше, когда я брала ее в «Мокасинах на милю», на ней был ярлык «Непобедимый», но сейчас это была всего лишь славная старушка Донна Каран. Чтобы придать Сук Хи хотя бы толику достоинства, я обвязала белый шарф «Гермес» вокруг ее головы вместо лайкровых велосипедных шортов. А потом двинула в сторону «Мейси».

В отделе мужской одежды темно и безлюдно. Я жду минут двадцать, а потом в голову начинают закрадываться всякие неприятные мысли. Не следовало оставлять Сук Хи одну, потому что 10-я может попытаться разделаться с ней. Неужели я и впрямь считаю 10-ю настолько злобной? А как я собираюсь вытащить Сук Хи, если она так и не очнется — может, стоит просто сдаться? И почему я слушала «Джетро талл», нацепив наушники, когда на занятиях физкультуры нас учили правилам первой медицинской помощи, в том числе искусственному дыханию и непрямому массажу сердца?

Система громкого оповещения с треском вернулась к жизни, и я вздрогнула, поспешив снять пистолете предохранителя.

— Уже тепло, Сун, — сказал усиленный громкоговорителями голос 10-й.

— Мне тепло? — Я встала и двинулась к ближайшему зеркалу, гадая, неужто я стала красной как помидор от всех этих мыслей.

— А теперь холоднее… — протягивает 10-я.

Ах, поняла. Мы играем в глупую детскую игру, что ж, мне следовало ожидать чего-нибудь подобного. Ладно, возвращаюсь на прежнее место. 10-я без умолку тараторит:

— Теплее… холоднее… совсем холодно… Жарко! О, гораздо горячее… — и тому подобное, я брожу по отделу мужской одежды, пока не упираюсь в стену между двумя нишами, в каждой — шмотки двух разных брендов.

— Горячо, горячо, очень горячо, сейчас прямо вспыхнешь.

Я стою между «Докерс» и «Айленд бэй», малость не догоняя. Это же не шмотки, а тоска зеленая. Даже Кен не стал бы носить такое.

Поворачиваюсь и смотрю на столы, загроможденные стопками рубашек.

— Все еще горячо, ты в Зоне.

Я принимаюсь открывать ящички, чтобы убедиться, что там ничего этакого не спрятано. А то, глядишь, и пулемет найдется, или там пачка «Мальборо», или пони, на худой конец, на котором я бы ускакала прочь… пусто.

— Глупая игра. Не пойму, в чем фишка.

Я смотрю и смотрю на «Айленд бэй»[12] и «Докерс». Я ищу шов на том месте, где реальность изменяется, превращаясь в послание. На потолке противопожарный спринклер. Кери что-то говорила о разбрызгивателях и 10-й, Сук Хи могла управлять системой пожаротушения, так ведь? Но тогда при чем здесь тень? Гм. Вещи были развешаны по цветам: оливковый, серый, желтый и тёмно-синий. Напрягаю мозги, чтобы вспомнить, у каких международных флагов такие расцветки… пытаюсь найти хоть какую-то зацепку. Беру в руки рубашку и изучаю этикетку. 100 % хлопок. Сделано в Тайване. Вырез лодочкой? Лодочка? Экипаж? Бригада? Бандитская бригада? Не понимаю, что это все значит. «Айленд бэй» — «Островная бухта», «Докерс», острова, бухты, доки — вода — лодки — остров Нантакет — грр!

— Я не понимаю, 10-я, — сказала я. — Ну же, помоги. Дай мне подсказку. Какой-то ключ. 10-я?! Блин, это вовсе не смешно!

— Это самое лучшее, что я могу сделать, — ответила 10-я. — Я пытаюсь говорить на твоем языке, но тебе придется помочь мне.

— Почему нельзя просто сказать, без всяких шпионских игр?

— Пожалуй, потому что я сама не знаю, дурья башка.

— Я возвращаюсь в «Винни». Бедняжка Сук Хи. Нам следовало просто сдаться.

— Ладно, — сказала 10-я. — В любом случае мир в полной заднице, просто мы пока об этом не знаем. Кстати, тут по телеку крутили новый клип. Знаешь, он оказался весьма-весьма полезным, хотя вам, полагаю, от этого легче не станет.

И на экране побежали кадры небольшого музыкального видеоклипа со мной и Алексом в подсобке. Тьфу! Она добавила звуковую дорожку Отиса Реддинга. Я поспешила выключить ТВ.

Пора завязывать.

— Сук Хи! Просыпайся!

Она что-то пробормотала в ответ и попыталась повернуться на другой бок.

— СХ, так не пойдет. Я собираюсь выдать нас полиции. Тебе надо попасть в больницу.

Мои слова разбудили ее.

— Нет. Нет, Сун, пожалуйста, не надо. Родители отправят меня обратно в Корею.

Сейчас не самое подходящее время обратить ее внимание на то, что им не удастся отправить ее в Корею или куда еще, потому что она будет сидеть в тюрьме.

— Пообещай, что ты не пойдешь в полицию. Еще есть время.

— Ладно, обещаю. Но тогда подумай, что у тебя был за план бегства. Скажи мне, что делать, и я все сделаю.

— Не могу вспомнить. Не помню. В голове пустота. Она прислоняется ко мне и закрывает глаза.

На моих часах 6.37, а Торжище не откроется до 10.00. У меня куча времени подумать, пока я лежу на ковре, от которого воняет пролитой содовой, проверяю каждые несколько минут пульс Сук Хи и гадаю, что бы я сделала, если бы… если… ну, вы понимаете. Язык не поворачивается сказать это вслух.

Я просто жду, когда мир проснется.

Мир. Предполагалось, что он большой, а на самом деле он очень маленький. Его никогда не найдешь «где-то там», он всегда прямо перед тобой, здесь и сейчас. Темно-багровый ковер «Винни» с истертыми полосами от тысячи ребячьих кроссовок, следы девчонок и мальчишек, стоявших у игровых автоматов и самозабвенно молотивших по кнопкам. Прозрачное свечение автоматов для игры в пинбол. Не важно, сколько раз вы видели в кино, как реальность искривляется под влиянием какого-нибудь психокинетического ребенка, или герои чьих-то ночных кошмаров спокойно разгуливают по улицам реального города, или главный герой вызывает парадокс времени и все сходят с ума. В этих фильмах всегда существует точное решение. Всегда найдется парочка мудрых товарищей, которые появляются в самый трудный момент, все разжуют и подадут на тарелочке с голубой каемочкой, надоумят, помогут герою все исправить.

Что ж, я скажу вам только одно — когда реальность прет прямо на вас, все совершенно иначе. Словно собираешь гриль для приготовления барбекю, а инструкции по эксплуатации нет. Попробуй-ка собрать правильно!

Вы, верно, заметили, что я восстановила свою страсть к философствованию, когда поблизости больше не ошивается КрайЗглу и не пытается запихнуть пушку как можно глубже мне в ноздри. Поразительно, насколько улучшается качество мышления, когда остаешься в одиночестве и не трясешься от страха перед каким-нибудь маньяком. Конечно, вряд ли КрайЗглу можно назвать маньяком, просто она оказалась слишком реальной, чтобы вписаться в мою схему мира, и мне стало гораздо веселее без этого ее гранжа, потому что теоретизировать легче, когда правда отсутствует. Хотя голова у меня все еще побаливает, после того как она меня вырубила пистолетом.

Я воображаю: существует причина всему этому. Не знаю, какая именно, но придется поверить, что она существует, иначе зачем вообще просыпаться каждое утро? Зачем снова и снова выбирать сознание?

Как я себя чувствую сегодня? Все приобрело резкие очертания, и от всего веет новой жизнью. Все источает смысл. Знаю, скоро я об этом забуду или умру. Это общеизвестный факт. Шестнадцать лет бывает только раз. Я прочла все книжки по этому феномену, так что я готова. Ты или адаптируешься, или взрываешься. Говоришь «ха-ха!» и взрослеешь. Странно знать, что с тобой это тоже произойдет, знать, что иронически поднятые брови и сдавленные смешки, которыми вы обмениваетесь с друзьями, сидя на Камчатке на занятиях по химии, всего лишь предложение ограниченного срока действия. Они со временем станут недействительны, как старые проездные билеты, как бикини в декабре. Такого рода осведомленность канет в Лету. В любом случае у меня такое чувство, словно я умираю. Сгораю, возвращаясь в плотные слои собственной атмосферы.

Впрочем, с какой стати я должна продавать душу?

Почему должна корчить из себя гостеприимную хозяйку перед культурой, которая жаждет прочитать меня до последней страницы, переварить и выплюнуть?

Разве это не та планета, где свободная воля не просто игра из семнадцати туров, как «бутылочка»?

Что ж. Молчание. Недовольное молчание или, лучше сказать, молчание разгневанное. КрайЗглу не выходила у меня из головы. Рядом с мамочкой, причитающей по поводу опущенных артиклей и переставленного герундия, прочно обосновалась КрайЗглу, выводящая наподобие греческого хора:

— В тебе так много всякого дерьма, что пора открывать собственный «Кей-Март».

К 7.30 стали подтягиваться уборщики, затем служащие, у которых рабочий день начинался в 9.30. Торжище открывается 10.00. Я жду до 10.47, потому что в общей толкучке проще скрыть наши передвижения. Я поднимаю Сук ХИ — выглядит она хуже некуда — мы выходим через заднюю дверь «Винни» и ныряем в соседнюю дверь, ведущую на кухню «Сбарроу», затем перебираемся в зал «Сбарроу», когда отворачивается парень, делающий пиццу.

— Слушай, можно мне кока-колы? — говорит Сук Хи, поэтому я покупаю ей баночку, после чего мы выходим в Торжище. Кровь больше не течет у нее из головы, но я надеюсь, что никто не станет присматриваться.

В Нью-Джерси выдался ясный и солнечный день. Сук Хи начисто забыла свой план побега. Славное утро, девочки и мальчики!

Геометрия — гиблая штука, впрочем, как и чистота, а Торжище можно обвинить в наличии и той и другой. Предполагается, что все эти арки и повороты наполнят вас чувством безопасности и оптимизмом. Цель использования белого и серых цветов так очевидна, что не стоит даже комментировать. Во всем слишком много сурового великолепия. Торжище — «Тараканий мотель», ловушка для тараканов, только вот вместо тараканов люди, — оно всасывает нас и выплевывает наружу с безжалостной регулярностью, а мы от этого в восторге. Видимый яд в форме аккуратных штабелей одежды. Роли, в которые нам надо себя впихнуть. Но все равно, сколько ни примеряй к себе чужую одежку, наша жизнь никогда не станет такой, как в рекламе.

Я включаю «Уочмэн», просто чтобы убедиться, что 10-я по-прежнему с нами. Там по-прежнему видео со мной и Алексом. Сучка.

Что ж, хотя все пошло прахом, я чувствую себя хорошо. Прямо как питающаяся падалью ворона, прыгающая по шоссе от одного сбитого животного к другому. Пусть эта дорога и была построена по каким-то иным соображениям, а не придумана, чтобы удовлетворять мою жажду ошметков кишок и мозгов, мне-то что с того? Ничто не помешает мне получить удовольствие от пиршества.

Я здесь умру. Теперь понимаю, зачем Сук Хи взяла с меня обещание. Она права. Мы не сядем в тюрьму, только не так. Басы льющейся из громкоговорителей песни «Пристань в бухте» словно уносят меня домой…

— Ох ты, бог мой! — доносится до меня собственный визг, в котором и следа не осталось от обычного тенора. Мой голос напоминает голос взбудораженной крохи. — Боже ты мой. Отис Реддинг.

— Что?

— «Островная бухта», «Докерс». Отис Реддинг. Пристань в бухте. Боже, что за идиотка, почему же я сразу не догадалась! Пошли, Сук Хи, шевелись!

Сломя голову мы понеслись в сторону «Верджин», напоминая парочку чокнутых цыплят.

Я просматриваю компакт-диски, как старикашка библиотекарь, длинными ногтями листающий картотеку. А вот и он, в самом дальнем углу ящичка, зарегистрированный сразу после «Джизус редкэп». Отис Реддинг, наиболее полная коллекция. Я вытаскиваю его, срываю целлофановую обертку, хватаю диск… ничего. Вдруг, под кучкой компакт-дисков, вижу круглую тень на ящичке, отделанном пластиком «формайка». Это отверстие диаметром в два дюйма, и там внутри находится какой-то предмет, испускающий едва заметное мерцание. Я засовываю в отверстие пальцы и тащу на себя панель. Все сотрясается, повсюду летают компакт-диски, я больно ударяюсь голенью, когда дерево неожиданно поддается. Слышится треск и грохот отваливающегося пластика. Ошеломленная любительница корейских прелестей на другой стороне витрины кричит и показывает в меня пальцем:

— О боже, это она, та самая!

Да, это я. Пирамидальная витрина раскрывается. Внизу я вижу его, укрытого почище какого-нибудь археологического сокровища. Сначала руль, затем блестящее крыло, затем…

— Тащи, Сук Хи! Тащи сильнее!

— О да, — сказала Сук Хи, потирая голову. — Что-то припоминаю.

Из-под раздела «Блюзовой музыки» мы вытаскиваем огромный, сияющий «Харлей-Дэвидсон», по крылу бегут слова: «Тень знает».