Безумная Роща

ПРИНЦ КАДЖЕЙ (история девятнадцатая)

Никто не может сказать с полной определенностью, где возродился Хозяин Безумной Рощи после того, как потерпел поражение в битве, случившейся в Рассветных Землях — в Царстве Бреда, в разуме больного нищего или в окрестностях Башни Без Окон — там, хотя и была перенесена Роща в леса Эссенлера, оставалась еще некая тень его Силы. Известно одно — «когда-то» и «где-то» это произошло, и Мъяонель восстал из мертвых, и снова осознал себя, взглянув на мир глазами живого существа, а не посредством бесплотной, бесформенной, невидимой Силы. Тяжело Возвращение из небытия, тяжело даже для Лорда — ведь часто смерть оставляет на Лордах раны, с большим трудом поддающиеся излечению или не поддающиеся таковому вовсе. Ведь то, что Лорды почти неуязвимы для обычного оружия, означает всего лишь, что всегда их стараются убивать посредством оружия колдовского — и последняя смерть Мъяонеля не была исключением. Чувствовал он, что повреждена его колдовская суть, и исчерпаны почти все внутренние резервы, которыми обладал он прежде — хотя также чувствовал он, что со временем затянутся раны, нанесенные ему Мечом-Молнией, и восстановится контроль над некоторыми тонкими потоками Силы, контроль, который он утратил, потерпев поражение, пережив смерть и Возвращение. Следовало только подождать некоторое время. Вряд ли это время можно было бы назвать долгим — всего-то лишь несколько тысячелетий.

Однако существовал и другой способ исцелиться, более быстрый: мог Мъяонель вернуться в Эссенлер и восстановить там Безумную Рощу. Сила его успела пустить корни в Эссенлере, и была принята Рассветными Землями, как часть их собственной сути и Силы. Однако Мъяонель подозревал — и нельзя сказать, что он не имел на то оснований — что стоит ему вновь появится в Рассветных Землях, война разгорится снова, и на этот раз убивать его будут продуманно, не оставляя никаких путей к Возвращению. Однако это еще не значило, что отныне он собирался избегать Рассветных Земель. Это всего лишь означало, что не следовало ему появляться в Рассветных Землях преждевременно — не подготовившись, не исцелившись хотя бы отчасти, не создав никакого магического оружия и не созвав союзников.

И вот тогда обратился Мъяонель к некоторым высшим аспектам своей Силы — тем аспектам, благодаря которым считался он одним из Владык Безумия.

Сказал Мъяонель:

— Призываю к себе свою Силу во всей ее полноте. Пусть исчезнет видимость — но откроются Пути Силы. Ничем не может помочь мне разум — так пусть исчезнет он, ибо разум — всего лишь один из многочисленных инструментов Силы. Пусть на время стану я подобен избраннику, ведомому священным безумием — не действуя, он обретает желаемое, не зная — достигает того, что вызывает у других зависть, не стремясь, неизменно удачлив во всех своих начинаниях.

Как только произнес Мъяонель Слова Силы, изменился он сам и изменился мир вокруг него. Исчезло все, и все растворилось в Безумии. И увидел Мъяонель, что все известные ему области Сущего, Пределов и Преисподней — не более чем пузыри в бесконечном океане Бреда — меняющегося, многоцветного, вязкого, как тесто, текучего, как молоко. В пузырях тех жили звери, люди, альвы, карлы, демоны, драконы, обитатели небес и обитатели ада, и вокруг них субстанция бреда обретала какую-нибудь определенную форму — форму улицы, или комнаты, или джунглей, или подгорных пещер, или облаков, или огненных скал. Ничего более, кроме этих пузырей, не существовало. Не было никакого смысла в словах, которые произносили эти люди и нелюди, и не было никакого смысла в словах, которые слышали они, или думали, что слышат. То, что окружало их, отдаляясь от них, возвращалось в породивший их хаос, который, не переставая, создавал все новые и новые формы. Находящиеся в центре пузырей ничем не отличались от всех прочих форм, и так же состояли из субстанции Бреда, и менялись медленнее от того, что были почти неподвижны — хотя казалось обитателям пузырей, что статичен и неподвижен окружающий их мир, однако не было никакой разницы между пузырями и их обитателями, ибо обитатели были всего лишь частью пузырей, только более неподвижной, чем все остальное. Пузыри эти вызывались к жизни фантазиями Владык Безумия, и были историями и отрывками историй, и большими повествованиями, которые Владыки сочиняют без всякого смысла и без какой-либо для себя выгоды. Часто страшны эти фантазии, иногда красивы, но всегда бессмысленны, ибо они — лишь форма, которую по воле Владык принимает субстанция бреда.

Долго брел Мъяонель по этому Царству, входя в различные пузыри и говоря какие-то слова, лишенные смысла, их обитателям, слушая их слова, и следуя дальше своей дорогой. Был он в те минуты (часы? дни? года? вечности?) всесилен, ибо все Сущее стало его фантазией. Но что за выгода повелевать фантазией? Для чего мстить врагам, если сами они, как и друзья, и союзники — всего лишь порождения субстанции бреда, отражения твоей собственной воли?

Если бы не сказал он, произнося Слова Силы, что потеряет разум лишь на время — навсегда бы остался Мъяонель в этом Царстве и вечно бродил бы по нему, создавая различные пузыри или ломая, или изменяя, уже созданные. А так — прошло некоторое время, и покинула Мъяонеля призванная им Сила. Вошел он в один из пузырей и стал частью его…

Увидел он тогда, что стоит на скале, и что простирается над ним бескрайнее голубое небо, и что держит он в руках какую-то книгу. Однако не помнил Мъяонель, откуда у него эта книга. Чувствовал только, что книга эта — предмет Силы. Еще ощущал он сильную слабость и головокружение, ибо покинула его Сила.

Посмотрел Мъяонель в небеса и сказал так:

— Редко обращаюсь я к вам, боги, но ныне — тысячу благодарений возношу вам. Не знаю только, за что благодарить вас. Ведь никак не могли вы помочь мне выбраться из Царства Безумия, забыть о всесилии, вспомнить о своих прежних целях и вернуться к своей прежней жизни. Изгнанные из мироздания вашим же собственным творением, вы и самим себе помочь не способны. Однако, порядок вещей таков, что в случае неожиданной удачи многие насельники Сущего полагают должным благодарить богов, и мне, едва сумевшему бежать из совершенного хаоса, ценна любая видимость порядка, оттого и присоединяюсь я к бессмысленным славословиям в ваш адрес.

Так произнес он свою богохульную молитву, но Небеса, впрочем, остались безучастны к его речам. Передохнув, Мъяонель открыл книгу и стал читать ее.

Повествовалось в той книге о различных устойчивых областях на границах Сущего и Царства Безумия, и он некоторых существах, связанных с этими областями. Постоянно текли и менялись знаки в той книге, но все же можно было понять их — по крайней мере, искусному магу, ясновидцу или Обладающему Силой: понять не умом, но чувством, ощутить волю этих знаков, а затем попытаться как-нибудь истолковать ее. Что до Мъяонеля, то он знал этот язык, язык безумия, куда как лучше всех прочих магов, ясновидцев и Обладающих Силой.

Не дала ему книга ни могущества, ни ответов на его вопросы относительно подлинной природы Сил, ни великой мудрости — но только некоторые знания, из которых, впрочем, если использовать их с умом, может быть, и можно было извлечь какую-нибудь пользу.

Весьма заинтересовали его области, описанные в книге, ибо он не только никогда не бывал там прежде, но даже и не подозревал об их существовании. Однако до того, как отправляться в те области, решил Мъяонель провести некоторое время в пределах Сущего, ибо от последней своей прогулки по Царству Бреда получил он чрезвычайно много впечатлений. И от страха за свою душу не спешил он повторять эту прогулку — опасаясь, и не без оснований, что в следующий раз может уже и не вернуться обратно.

И вот, отправился он в Хеллаэн, к некой своей знакомой, колдунье по имени Рола. Радовался Мъяонель каждому своему шагу на этом пути, улыбался каждому встречному — так незыблем и прочен казался ему это мир, и с каждым шагом Мъяонель укреплялся в ощущении его незыблемости и неизменности, а воспоминания о Царстве Бреда тускнели и постепенно стирались из его памяти.

Пришел он в дом, где жили Рола, Альверд и Диса, но не нашел там никого из них, и другие люди жили в том доме. Спросил их Мъяонель о Роле, и получил такой ответ:

— Могущественная колдунья Рола, — сказали ему, — ведущая, как говорят, свое происхождение от одного из Обладающих Силой, и давно состоящая в Совете Гильдии Магов нашего города, давно уже не живет в этом доме. Обиталище ее — Башня Луча, каковую она получила согласно завещанию, оставленному предпоследним Главой Совета Гильдии, с каковым, как говорят, связывали ее отнюдь не только дела Гильдии. При том…

— Все это, — перебил Мъяонель горящего, — без всякого сомнения, является чрезвычайно занимательной историей. Однако, опуская различные случаи из жизни, а также слухи, легенды, знаменательные даты и поучительные притчи, не затруднит ли вас сообщить мне прямо, где находится та Башня Луча, о которой вы сейчас упомянули?

Когда сообщили ему, где находится Башня, отправился Мъяонель туда и постучался в большие железные ворота. Открыли слуги ворота и пропустили Мъяонеля внутрь, и поспешили известить Ролу о появлении гостя. Хотя ничем не примечателен был внешний вид Мъяонеля, но не заставили его ждать ответа перед воротами, а провели в дом и предложили прохладительные напитки, вина, фрукты и сладости. Удивился Мъяонель такому приему, и взглянул на слуг повнимательнее. Увидел он, что причина их расторопности заключалась в том, что кто-то наделил их способностью чувствовать волшебство и Силу. «Из этого следует, — подумал Мъяонель, — что Лорды или причастные к Искусству нередко посещают эту Башню.»

Вот, провели Мъяонеля в одну из комнат Башни, а вскоре пришла туда и Рола. Увидев, что смотрит она на него с большим любопытством, заподозрил Мъяонель что-то неладное и спросил Ролу:

— А скажи-ка мне, красавица, сколько времени прошло с нашей последней встречи?

— Сто тридцать лет, — ответила Рола. — Полагаю, что более точная дата тебе не очень-то интересна?

— Ты права, — согласился с ней Мъяонель. — Где же твой муж, Альверд?

— Он давно умер, — ответила Рола.

— Прими мои соболезнования, — сказал Мъяонель. — Прости мою бестактность, но что стало причиной его смерти?

Сказала Рола:

— Старость.

Сказал Мъяонель:

— Снова, беседуя с тобой, я чувствую себя круглым дураком — а ведь меня, Владыку Безумия, сложно удивить чем-либо! Судя по твоему виду, ты отыскала способ продлевать молодость и удлинять жизнь. Почему же ты не наложила эти чары и на своего мужа?

— Потому что, — ответила Рола, — религия моего мужа запрещала ему прибегать к волшебству для продления жизни.

— Ах вот как… — Пробормотал Мъяонель. — Да, вижу я, что поистине удивительные пузыри плавают в океане бреда… А скажи, от молодости он тоже отказался?

— В этом вопросе, — отвечала Рола, — по счастью, мне удалось поколебать его моральные принципы. Но оставим в покое моего покойного мужа. Скажи-ка, любовник моей прабабки и убийца моего прапрадеда — где ты сам шатался все это время?

— Я был Царстве Безумия, — сказал ей Мъяонель.

Посмотрела на него Рола и сказала с насмешкой:

— Это я и сама вижу.

Усмехнулся Мъяонель и сказал Роле:

— Язычок твой стал еще острее, чем прежде. Если ты этого хотела добиться — то следует поздравить тебя с успехом.

Улыбнулась Рола, и спросила Мъяонель:

— Ты не голоден? Если хочешь — я могу приказать слугам принести нам что-нибудь.

Воскликнул Мъяонель:

— Вижу я, что немалых успехов достигла ты и в искусстве угадывания желаний! Несомненно, не откажусь я от твоего предложения — ведь, оказывается, целых сто тридцать лет не было у меня во рту и маковой росинки!

Рассмеялась Рола и приказала накрыть стол. И когда это было сделано, Рола и Мъяонель сели трапезничать.

Сказала Рола Мъяонелю:

— Расскажи мне о Царстве Безумия.

Сказал Мъяонель, раскалывая зубами куриную косточку:

— Это — не самая лучшая тема для застольной беседы.

— Отчего же? — Спросила его Рола.

— От того, — сказал Мъяонель, — что подобно Царство Безумия гниющему мозгу дохлой собаки, и это — лучшее, что можно сказать о нем.

Сказала Рола:

— Говорят, что Владыки Безумия полагают, что все существующее — это их грезы.

— Да, — согласился Мъяонель. — Это действительно так.

— И ты тоже в этом уверен?

— Владыки Безумия, — отвечал Мъяонель, — бывают двух родов. Одни — идеалисты: они знают эту истину и поглощены ею. Другие — прагматики: они знают об истине, но не придают ей никакого значения. Я, как ты можешь догадаться — прагматик. Истину, не приносящую никакой пользы, я приравниваю к обычному заблуждению. Я предпочитаю наслаждаться чудесами, а не истиной. Потому что истина далеко не так приятна, как кажется людям.

Сказала Рола:

— Слышала я, что не всем Лордам по нраву то, как ты наслаждаешься чудесами. Слышала я также, будто бы сто тридцать лет назад была у тебя война с Лордами Эссенлера, и будто бы даже один из Стражей участвовал в ней.

Сказал Мъяонель:

— Истину глаголют твои сахарные уста, красавица! А не знаешь ли ты случаем — что стало с тем Стражем?

— Он Вернулся много раньше тебя, отвратительный старик в оболочке юноши.

Кивнул Мъяонель, услышав об этом и надкусил пирожное:

— Так я и думал. Трудно убить Стража — особенно если перед тем не подготовиться как следует к такому мероприятию. Однако сто тридцать лет — достаточно долгий срок для обдумывания различных способов умерщвления — в том числе и тех способах умерщвления, которые сгодятся и для Стражей.

Сказала Рола:

— Уж не собрался ли ты снова иди в Эссенлер с войной? Если это так, то ты и в самом деле безумен.

Сказал Мъяонель:

— Ты ошибаешься, говоря «снова». Я и впрямь собираюсь начать войну с тамошними Лордами, однако будет это впервые. До того с миром приходил я в Рассветные Земли. То, что они сделали со мной, я называю убийством.

Сказала Рола:

— С миром? Слышала я, что ты вызвал какого-то ужасающего демона, который смог — пусть даже на время — развоплотить одного из Стражей, а в колдовском поединке меж Обладающими вы умудрились спалить едва ли не целую страну!

Сказал Мъяонель:

— Вот и я говорю о том же — прежде я с миром приходил в Эссенлер.

Сказала Рола, вздохнув:

— Когда же ты намерен начать эту войну?

Сказал Мъяонель:

— Не раньше, чем получу от тебя кое-какую помощь. В прошлый раз ты как-то хвасталась тем, что знакома с некоторыми Лордами Хеллаэна. Расскажи мне о них. Кто из них, по-твоему, мог бы стать моим союзником в этом походе?

Сказала Рола:

— Из тех могущественных, о которых известно мне — только один: Повелитель Камней. Говорят, что некогда его изгнали из Эссенлера и лишили почти всей волшебной силы.

— Кто еще? — Спросил Мъяонель.

— Из старых Лордов Хеллаэна — никто. Они — часть этого мира, и давно живут здесь, и, как говорят, их Силы связаны с колдовской сутью Темных Земель. Зачем им покидать Хеллаэн?

— А не отважится ли на это кто-нибудь из молодых?

— Известно ли тебе что-нибудь о народе каджей? — Спросила тогда его Рола.

Сказал Мъяонель:

— Немногое. Насколько я помню, они еще весьма молодой народ.

Усмехнулась Рола и сказала:

— Разные вещи мы называем молодостью. Их собственная история — та история, которую они помнят — насчитывает более полумиллиона лет.

— А другой истории у них и нет вовсе, — сказал Мъяонель. — Да, теперь я вспомнил, о ком ты говоришь. Это полукровки. Соединилась в них кровь людей, дроу, невидимок и высших гоблинов. Хотя и не могут они создавать дороги между мирами, но умеют находить места, где соприкасаются миры друг с другом. Там они ставят свои крепости. Часто они по доброй воле служат темным альвам. Часто они воюют, даже и между собой, но быстро восстанавливают свою численность. Странно, что от соединения четырех народов, столь непохожих друг на друга, смогло родиться новое, и весьма жизнеспособное Целое.

Сказала Рола:

— Более всего каджи тяготеют к дроу, и во всем стараются походить на них. Они — наследники их волшебного искусства.

Улыбнулся Мъяонель и сказал:

— Вижу я, что ты ни разу не видела волшебства дроу, иначе бы не стала и сравнивать. Дроу — подлинные мастера Искусства.

Сказала Рола:

— Почему же тогда люди уничтожили их с такой легкостью?

Сказал Мъяонель:

— С легкостью? Никто из сражавшихся тогда не сказал бы, что людям эта победа досталась «с легкостью».

Сказала Рола:

— Но ведь они победили в конце концов.

Сказал Мъяонель:

— Ты считаешься среди людей весьма сведущей в Искусстве колдуньей. Не хочешь ли испытать свое Искусство? Испытание же будет таким: я приведу в твою Башню какого-нибудь бездомного бродягу, дам ему волшебный перстень, который сотворю посредством своей Силы, и прикажу бродяге напасть на тебя. Кто победит в этом колдовском поединке, как ты думаешь?

Сказала Рола:

— Не надо приводить в мою Башню бездомного бродягу, давать ему волшебный перстень, сотворенный посредством твоей Силы, и приказывать этому человеку нападать на меня. И без того нам обоим хорошо известно, что из этого выйдет. Да и незачем будет бродяге приходить в мою Башню, чтобы убить меня — с помощью такого перстня он разрушит целиком весь город, или погрузит его в Преисподнюю, или уменьшит город до размеров горошины. Я знаю, что Лорды способны создавать такие вещи.

Сказал Мъяонель:

— Непросто было бы создать перстень, способный уменьшать города до размеров горошин. Что до остального — то в остальном ты права.

Сказала Рола:

— Для чего ты привел это сравнение?

— Так было с людьми и дроу, — ответил Мъяонель. — Дроу — искусны в волшебстве, но людей хранило от их волшебства великое Могущество.

— О каком Могуществе ты говоришь? — Спросила Рола.

— О богах, — промолвил Мъяонель.

Сказала хозяйка Башни Луча:

— Казалось мне, что боги, сотворив мир, перестали вмешиваться в то, что в нем происходит.

Сказал Мъяонель:

— Мир существовал прежде, чем произошло то, что ты называешь «сотворением». «Сотворение», о котором ты говоришь, было лишь самым значительным вмешательством богов. Но были и другие, меньшие. Последнее, мне известное — это содействие людскому народу в истреблении народа дроу.

Сказала Рола:

— Для чего богам понадобилось истреблять народ дроу?

— Я не знаю, чем именно они руководствовались, — сказал Мъяонель, — ибо я не сидел в их собраниях и не слышал решения Судьи Богов. Однако кое-какие слухи до меня доходили, ибо в райских областях живет несколько моих дальних родственников. До разделения времени богов и времени Сущего мы иногда навещали друг друга — правда, не слишком часто.

История эта случилась на самой заре человечества, когда народ людей пришел на смену исполинам-фольсхантенам. Куда нынешним смертным до тех! То были герои и великие воители, истребители чудовищ и любимцы богов! Ибо народ людей был тогда в числе немногих народов, что поклонялись богам, почитали их и возводили им храмы. От того они всегда имели с небес благословение.

Человечество быстро распространялось. И вот, однажды случилось так, что одно из человеческих племен столкнулось с дроу. Темные альвы и тогда были не самым многочисленным и не самым доброжелательным народом, но ни отчаянья, ни ненависти еще не было в них. Искусство же их и тогда было велико.

И когда впервые встретились люди и дроу, не возникло между ними ни вражды, ни ненависти, но стали они жить в добром соседстве. Люди же с сильным восхищением смотрели на волшебство дроу и желали научиться ему. И дроу не отказывали им, хотя и не учили всему, что знали. Впрочем, и того, чему они научили людей, с лихвой хватило, чтобы возвысился этот народ над всеми прочими людскими народами и вызвал в них сильную зависть.

Что до людей, которых учили дроу, то не стану говорить, что эти люди были добры. Так же не стану говорить, что они были злы. И добро, и зло поровну совмещалось в их сердцах — но, однако же, они отличались от прочих своих сородичей тем, что получили великое колдовское могущество. Поэтому нет ничего странного в том, что они покорили множество других народов и обязали их служить себе, и сделали своими слугами. Впрочем, в те времена, как и в нынешние, это не было чем-то удивительным или необычным.

Но хотя народ, который учился у дроу, процветал, все меньше и меньше походил он на прочие народы людей и постепенно отрывался от Целого человечества. Ибо эти люди восторгались искусством дроу и во всем желали походить на них и начинали мыслить и поступать так же, как поступают дроу, и мыслить более на их языке, чем на своем. И чарами они меняли свое естество, делая его более пригодным к волшебству, и многократно увеличивали посредством заклинаний продолжительность своей жизни. И хотя, конечно же, они не стали темными альвами, но людьми уже быть перестали.

Впрочем, это еще не означает, что из них не могло со временем произойти какого-нибудь нового народа — подобно тому, как впоследствии образовался народ каджей.

Но Целое людской расы, заботясь о собственном самосохранении, не могло спокойно перенести эту потерю. И Душа Человечества обратилась к богам, умоляя избавить ее от этой порчи. И боги вняли этой мольбе. Ведь, начиная мыслить так, как мыслили дроу, люди отказывались от поклонения богам и переставали почитать их, и даже изыскивали пути к тому, чтобы научиться управлять ими — как управляют демонами и духами стихий. И нельзя сказать, чтобы эти изыскания были абсолютно бесплодны, как нельзя сказать и того, чтобы люди достигли полного успеха. Но и того, чего они достигли, хватило, чтобы разозлить богов.

И вот, вдалеке от развращенной цивилизации, в некое племя дикарей пришло Откровение. И дикари эти возвысились и поработили другие племена. И, порабощая, они выучились военному ремеслу. И научились ковать металлы, и возводить города и укрепления, и изготавливать военные машины. А жрецы этого племени всегда имели общение с богами.

И вот, спустя несколько столетий, этот народ пошел войной на народ, который учился у дроу. Была жестокая резня, но чары оказались бессильны, ибо избранных богами хранило божественное благословение. Избранный народ поработил те земли и вверг тамошних обитателей в рабство. Некоторые дроу помогали своим ученикам — завоеватели истребили их тоже. Впрочем, войны между темными альвами и людьми тогда не случилось, потому что как и учили людей одиночки, так же и вступились за них одиночки, а прочим не было дела до истребления одних смертных другими.

И вот, избранный народ осел в тех плодородных землях, и стал править, а темные альвы скрылись в глубине лесов и без боя отдали завоевателям некоторые свои приморские поселения.

Прошло несколько столетий. Избранные процветали. И развивались в той стране культура и искусство. И множество философов написали трактаты о божественном и вечном. И еретиков уже не уничтожали с такой же жестокостью, как прежде. Наступила эпоха мира и всеобщего смягчения нравов. А что до рабства — то оно было отменено в той стране.

И вот, кое-кто из тех людей начал ратовать за то, чтобы не уничтожать все, не принадлежащее людям, но изучать язык и культуру чужих народов. И это было одобрено власть имущими — ибо в том мире осталось так мало творений высших гоблинов, карлов и нагов (все эти расы, равно как и их города, были уничтожены), что никто больше не видел в артефактах древности какой-либо опасности для людских умов.

Изучая артефакты и произведения искусства, исследователи и ученые столкнулись в том числе и с изделиями дроу. И асимметричное, противоречивое совершенство этих изделий восхитило их. И они проходили по старым поселениям дроу, и всюду искали следы этого народа, уже не желая уничтожать — но желая постигнуть.

Дроу же, как я говорил, не были истреблены, но скрылись. Что несколько веков для бессмертных? Они и не заметили их. Но когда они вновь открыли пути в тот слой мира, где обитали люди (а все миры многослойны), то встретили там не варваров, а людей, жаждущих знать и понимать. И некоторые дроу, в основном из молодых, вошли с ними в общение. Людей же, смотревших непредвзято, восхитило волшебное искусство дроу — так же, как когда-то восхитило их предшественников.

Так прошло еще несколько столетий. Творение волшебства и чар снова стало распространяться в тех землях, а дроу снова стали посещать города людей — но всегда тайно, ибо власть жречества еще была сильна. И нельзя сказать, что темные альвы сознательно искушали людей или со злым умыслом пытались исказить путь развития человеческой расы. Напротив, старые дроу не одобряли того, что делали молодые, желая сохранить свои магические знания только для себя. Но молодые были любознательны. Они равно желали постигать чужое и делиться тем, что имели сами.

Долго можно повествовать об истории того государства, ибо на много столетий развернулась эта история. Волшебство и чары распространились повсеместно. А дроу по своей природе более склонны к темному волшебству, чем все прочие рода альвов — оттого их и называют темными альвами. И ты, Рола, знаешь, сколь осторожно следует обращаться с этой областью магии и сколь далека эта область от того, что люди называют «Путями Света». А люди, учившиеся у дроу, не были осторожны.

И вот, в государстве возникла смута. Жрецы, сильно обеспокоенные тем, что творилось в стране, объявили смерть еретикам и чернокнижникам. И большинство еретиков и чернокнижников было казнено. Одни справедливо, другие — без всякой вины. Королевство едва не потонуло в крови. Соблазны цивилизации были отринуты, вернулись прежние времена.

Но чернокнижники были истреблены не все. Самые умелые и умные не стали бороться с жречеством и королем. Они скрылись, затаив в сердцах ненависть к господствующей власти, и продолжили общение с дроу. Прошло еще сто лет. Сначала одна, потом другая провинция оказались под властью повстанцев, а жестокие меры, предпринимаемые жрецами и королем, только озлобляли население. Затем в столице случилась резня — отмщение за костры, что пылали уже сто лет. Боги не смогли защитить жрецов, потому что власть, которая была дарована жрецам — это власть подавлять магию и развеивать чары, но и только. А чернокнижники знали об этом и за сто лет выучились иным, более простым способам убийства. И во второй раз королевство едва не потонуло в крови.

Могло ли из этой войны взрасти что-то доброе? Конечно, нет. Ибо выжили самые жестокие, самые коварные и беспринципные. Они и воцарились в стране. Настали времена много более ужасающее, чем прежде. Место Света заняла Тьма. Непослушные теперь не уничтожались — их воля порабощалась посредством заклинаний. Совершались жертвоприношения. Было восстановлено рабство.

Созерцая эту картину, некоторые из дроу отказались от общения с людьми. Однако большинство из них продолжало приходить к своим ученикам. Ибо темным альвам было, в общем-то, безразлично то, как одни смертные поступали с другими.

И тогда Душа Человечества вновь вознесла молитву к престолам богов. И боги ответили ей. Был создан новый избранный народ. Немногие жрецы, которые смогли спастись, пришли в то племя и учили их. История повторилась. Королевство чернокнижников было уничтожено, и верные завоевали их земли. Дроу были либо убиты, либо скрылись.

Но на этот раз ни люди, ни боги не остановились на достигнутом. Потому что пока существовали дроу, оставалась опасность, что рано или поздно общение с ними развратит и это племя. Ибо люди всегда были охочи до волшебства. И, сталкиваясь с культурой дроу, люди перенимали от нее слишком многое, и желали следовать их путем, ибо их собственная культура начинала казаться им слишком грубой и неуклюжей. И они оказывались бессильны перед чужой красотой.

Поэтому было решено истребить весь этот народ, ибо он и без того давно раздражал глаза богов. И рыцари в стальных и посеребренных латах, святые паладины неба, священники и герои стали проводниками божественной воли.

Долго длилась война. И хотя Искусство способно обмануть Силу, открыто противостоять Силе оно не способно. Дроу были разбиты и рассеяны. Все их города, во всех Землях — уничтожены. Целое их народа погибло.

Ныне же их остались считанные единицы. Тоска и отчаянье владеют их сердцами. Людей они ненавидят. Ибо дроу не знали той истории, которую я рассказал тебе — истории о том, что стало причиной и поводом их истребления. Ведь прежде они жили во многих мирах, и лишь некоторые из них, самые молодые, общались с людьми. А уничтожены были все, без разбора. И когда паладины и жрецы приходили в их поселения с огнем и мечом, они не могли понять, чем вызвана эта вражда. И людей с тех пор они считают дикими зверьми, охочими до разрушения и насилия.

Сказала Рола:

— Страшна история, которую ты рассказал. Неужели и до сих пор продолжают преследовать их, до полного уничтожения?

Сказал Мъяонель:

— Конечно же, нет. Хватило и истребления Целого их расы. Уже миновало много тысяч лет, как прекращена эта война. Оставшиеся либо сгинули сами, либо влились в другие народы — как, например, это произошло с каджами. Но некоторые еще живы. И теперь, когда стало известно о том, что время богов и время Сущего разделено, я предпринял кое-какие шаги для того, чтобы оживить Целое их народа. К сожалению, эта попытка провалилась. А прежде и заниматься этим было бы бесполезно. Ибо, поступив так, я погубил бы и себя самого, и вновь возбудил бы гнев неба на эту расу.

Сказала Рола:

— Ты говоришь так, будто считаешь себя в ответе перед ними. Почему?

Сказал Мъяонель:

— Меня восхищает их мастерство и волшебное искусство. Я люблю их — а любви не нужна причина. Культура, созданная ими, так же близка мне, как и культура ванов, моего собственного народа.

Сказала Рола:

— Из твоего рассказа видно, что эти дроу — не так уж добры. Что ты говорил о черных чарах, в которых они искусны?

Сказал Мъяонель:

— Разве я сказал, что темные альвы — добры? Я сказал, что люблю их, только и всего.

— Хорошо, — сказала Рола, — мне надо будет подумать над этой историей. Пока у меня нет вопросов. Однако мне хотелось бы продолжить беседу. Ты не против?

Сказал Мъяонель:

— Нет. Спрашивай — я, как смогу, постараюсь удовлетворить твое любопытство.

Сказала Рола:

— Ты сказал: мир существовал прежде, чем произошло то, что называется «сотворением». Как такое может быть?

Сказал Мъяонель:

— Мне сложно объяснить это.

Сказала Рола с насмешкой:

— Неужели философское учение, которому ты следуешь, настолько сложно и противоречиво, что ты не осмеливаешься даже и изложить его?

Сказал Мъяонель:

— То, что я знаю — не философское учение, а память. Однако мне сложно рассказать тебе о том, что я помню, потому что в известном тебе мире вещей я нахожу очень мало из того, с чем можно было бы сравнить состояние мира до его сотворения.

Сказала Рола:

— И все же мне хотелось бы услышать об этом.

Сказал Мъяонель:

— Смею ли я в чем-либо отказать хозяйке дома, где был принят со всей любезностью? Что ж, слушай.

В начале не было мира Сущего. Были тени и дым, и отблески пламени, и пустота, в которой были дыры — а дыры эти были еще меньшим «чем-то», чем сама пустота. Бездна была распахнута, и не имеющие имен смотрели во вне. И Сущее, которого не было, было подобно Пределам, было подобно Хаосу, было подобно глубинам Преисподней. Обитали там, помимо не имеющих имен, еще Древние, Незримые, Грызущие и Тени.

— Что это за существа и какой вид они имели? — Спросила Рола.

— Тени были подобны теням — оттого я и называю их так. Ныне они — обитатели Дна. Древние были подобны жгутам бурого дыма. Незримые не имели ни вида, ни формы, ни каких-либо свойств. Грызущие были подобны болотным огонькам, и еще были подобны светящимся камням, и еще были подобны солнцам, заточенным внутри себя самих. Неверен был их свет, ибо не свет это был, а лишь кажущееся свечение.

— Кто же сотворил Сущее? — Спросила Рола.

— Приближение Элов породило мир сущий.

— Кто такие Элы и откуда они взялись, если не было еще ничего?

— Я не знаю, откуда пришли Элы, — отвечал Мъяонель, — и я не знаю, как правильно называть их: одним существом или многими. Ибо они могли действовать и поодиночке, и как единое целое.

— Я поняла, — сказала Рола, — это было единое, но со множеством разнообразных проявлений.

— Ты не права, — отвечал ей Мъяонель, — ведь нельзя называть реки различными проявлениями моря. Но хотя различны между собой реки, где ты проведешь границу между рекой и морем? Вода в них — едина. Так же были и Элы.

Предчувствуя их появление, стало Сущее наполняться жизнью и бытием, ибо Элы — жизнь и бытие. И обитатели мглы и теней перестали уничтожать и поглощать друг друга, ибо вокруг нашлось много другой доброй пищи, и исчезали порождения пустоты, ибо, поедая, они принимали в себя бытие, и от того изменялась их сущность. Но были и отказавшиеся. О некоторых из них известно даже и в людских преданиях. Называют их страшными чудовищами, поглощающими все живое и неживое. Но это неверно. Не поглощают они ни жизнь, ни Силу, ни материю, однако все это, соприкасаясь с ними, распадается. Вблизи них подтаивает само бытие, возникшее от силы Элов, ибо они — отказавшиеся. Впрочем, сколь мне известно, все они ныне истреблены.

Прекрасен был рождающийся мир. Долог первый рассвет. Я помню его. Солнце еще не взошло, ибо не было еще Солнца, но мой народ — народ ванов — был уже тогда.

Мы были частью нового мира, душой его стихий. А мир менялся, оживал, становился больше, ибо приближались к нему прекрасные Элы.

Я не знаю, Благо или Зло несли они этому мирозданию. Могло быть и так, что их Благо стало бы для нас великим Злом. Оттого мы страшились их прихода. Ведь Элы были совершенны и хотели сотворить совершенный мир, а мы боялись, что сотворение из несовершенного мира совершенного обернется для нас гибелью, как обернулось гибелью для обитателей мглы и теней сотворение несовершенного мира из пустоты.

Сказала Рола:

— Но ведь благодаря животворящей силе Элов вы пробудились к существованию. Не были ли они для вас добрыми пастырями?

Сказал Мъяонель:

— Но ведь и пастырь заботится об овце из своего стада и оберегает ее для того, чтобы рано или поздно съесть ее самому.

Сказала Рола:

— Что же внушило вам столь мрачные мысли об Элах?

Ответил Мъяонель:

— Мы видели судьбу наших предшественников и не хотели исчезнуть бесследно, пусть даже и во имя Совершенства.

Сказала Рола:

— Что же позволило вам выстоять?

— Мы и не помышляли о войне с Элами, — молвил Мъяонель. — Да мы и не видели их, но только лишь догадывались об их приближении. Относительно же того, что отвратило Элов от мира и заставило их оставить мир несовершенным, у меня нет правды — только лишь несколько легенд.

— Расскажи мне об этих легендах, — сказала Рола.

— Хорошо, — ответил Мъяонель, — я изложу тебе самую красивую из них. Однако, слушая мой рассказ, ты должна помнить, что половина рассказа — ложь, и я не знаю, какая именно половина, ибо я не Эл, а только лишь обитатель мира Сущего.

Сказала Рола:

— Я помню об этом.

— Среди Элов, — начал Мъяонель, — нашелся некто, кто вгляделся в рождающийся мир и полюбил его таким, каким тот был тогда, пусть даже и несовершенным. Так мастер, вырезающий из деревянного бруска статуэтку, может усомниться: следует ли снять еще один слой древесины, или же того, что уже снято, будет довольно? И в этот миг могут враждовать и противоречить друг другу его мысли, хотя никто не назовет такого мастера безумным. И, не зная, как поступить, этот мастер может оставить творение и заняться другими делами. Но постоянно его будут грызть сомнения: закончил ли он работу? И, видя в своей работе многие недостатки, он все же не станет подступаться к ней, опасаясь испортить то, что есть, ибо творение все-таки прекрасно. Но, желая исправить недостатки, он потеряет и покой и сон. Он спросит окружающих — но окружающие будут хвалить его работу. Тогда, чтобы избавиться от сомнений, он может подарить кому-нибудь свою работу и начать новую.

Также и тот Эл увидел некую новую гармонию в еще незаконченном, и не пожелал разрушать эту гармонию ради другой, пусть даже и лучшей. Не следует хвалить его за это, как не следует и проклинать, ибо он следовал своим желаниям и своему взгляду на вещи, как другие Элы следовали своим желаниям и своему взгляду.

— Между ними началась война? — Спросила Рола.

Но Мъяонель покачал головой.

— Не думаю, что это возможно. Впрочем, я слишком мало понимаю природу Элов, и, чтобы понять, вынужден прибегать к сравнениям — а это не есть истинное понимание.

Это было скорее обманом, а не войной. Тот Эл, о котором я говорю, обманул своих братьев — так же как мастер обманывает себя, расставаясь с работой, недостатки которой видит, но исправить их — уже не смеет.

— В чем же заключался его обман?

— Он побудил Элов преждевременно прикоснуться к мирозданию. Не приблизившись еще на должное расстояние — отразить себя в нем.

— Для чего?

— Так рождены были боги. Их называют творцами, но это неверно, ибо они лишь оформили то, что уже было, а новое, качественно иное могли творить только Элы.

Но вот Элы приблизились к миру и увидели богов. Боги же были готовы вступить с Элами в битву, чтобы защитить то Сущее, богами которого они были. Разгневались Элы, но сказали сами себе: «Можем ли мы бороться с собственными детьми? Что ж, пусть это несовершенное Сущее станет их владением, а мы поищем себе другое место, где сотворим иной, совершенный мир. И не станем больше зачинать детей, чтобы никогда повторилось того, что мы видим ныне и чтобы никто в новом творении не стал защищать несовершенное от совершенного Блага.» Сказав так, удалились Элы. А боги остались владеть всем Сущим.

— А что же стало с тем Элом, который пожелал несовершенного?

— Не следует считать, что он пожелал несовершенного. В себе самом он — такое же Благо, как и остальные Элы. Он лишь увидел в несовершенстве иное совершенство, и пожелал сохранить его.

— И все-таки, что с ним стало?

— Он ушел с остальными Элами, иначе и быть не могло, — ответил Мъяонель.

— Я слышала о богах. Скажи: какой из богов — его отражение?

— Нет у него среди богов отражения. Ибо боги — отражение Власти Элов, а он не желал властвовать.

— Но неужели он так легко оставил мир, который полюбил всем сердцем?

— Что же он мог поделать? Ведь, войдя в мир в своей безграничной силе, он изменил бы его точно также, как и другие Элы, а он-то как раз хотел оставить его неизмененным… Впрочем, ты права: было и у него отражение.

— Расскажи мне об нем, — сказала Рола.

— Боги, отражения Благих Элов, поделили между собой все Сущее. Но когда Элы уходили, тот, о ком мы с тобой говорим, оглянулся и создал себе отражение. Но не отражение Власти создал он, а отражение себя самого. Отражение… характера?… души?… Не знаю, как правильно говорить об этом. Это отражение не стало богом.

— Кем же оно стало?

— Трудно ответить на этот вопрос. Впрочем, то недолгое время, пока Эл смотрел на свое отражение, оно могло творить, как и он. В этот час были сотворены необыкновенные существа — они подобны ангелам, но крылья их черны и усыпаны светящимися драгоценными камнями. Но потом Эл отвернулся, и его отражение потеряло способность творить и изменять Сущее.

— Наверное, это отражение все же обладало могучими силами, превосходящими даже божественные?

— Отнюдь. Ничего не оставил Эл своему отражению, кроме только лишь своей памяти. Ведь этот Эл желал жить в мире сущем, а не править им. И отражение его стало жить. Полагаю, что поначалу оно было слабо и бессильно, и любой легко мог уничтожить его. Но впоследствии это отражение возвысилось и обрело Силу — тем же самым путем, каким в свое время обрели Силу все прочие Лорды. Долгое время мы, ваны, знали лишь то, что это отражение есть и что оно смертно, но в ком воплощен тот Эл, нам не было ведомо. А иные народы, пришедшие после нас, не знали даже и этого, и полагали, что мир сотворен богами.

— И до сих пор неизвестно, кто он?

— Недавно, совершенно случайно, мне стало известно его имя.

— Кто же он?

— Его звали Каэрдин. А титул его был — Повелитель Затмений. Владел он тем, чего Нет и ходил теми Путями Силы, которые открываются, когда все прочие Пути Силы взаимно уничтожают друг друга.

— Как же ты узнал его имя?

— Я слышал о великой войне в Преисподней. Слышал о том, что, когда одна из сторон близилась к поражению, пришли ангелы с крыльями цвета ночи, с крыльями, усыпанными драгоценностями, что подобны звездам, и обратили поражение в победу. Никому иному они бы не стали служить, ибо не принадлежат те ангелы ни сущему, ни Преисподней, ни какому-либо иному из шести Царств… Впрочем, говорят, что Каэрдин пал в той войне. Однако не исключено, что я ошибаюсь, и не в Каэрдине был воплощен тот Эл, ибо ничего этого я не видел своими глазами, а сейчас пересказываю тебе десятые слухи.

Помолчав, спросила Рола:

— Ты рассказал мне о рождении Сущего. Скажи, откуда же, в таком случае взялись остальные Царства: Небеса, Преисподняя, Пределы, Чары и Бред?

— Когда Элы приблизились к миру, наиболее удаленная от них часть Сущего стала Преисподней. Там многое сохранилось от древнего мира. Поэтому часто Владыки Преисподней называют себя исконными владельцами мироздания и утверждают, что их род древнее рода богов и самих Элов. Но это ложь. Ибо нынешние владельцы Преисподней — всего лишь тени и отражения Грызущих и Древних.

Ближайшая к Элам часть Сущего была названа Небесами. Пределы — это и есть пределы Сущего, границы Сущего и не-Сущего. Откуда взялось Царство Чар или Царство Снов, как его иногда называют, я не знаю, ибо я не всеведущ. Слышал я некогда легенду, гласящую о том, что Царство Чар и Снов — отражение предыдущих творений Элов, осколки тех мирозданий, в которые входили Элы и которые они делали совершенными, отсекая от них все лишнее — но, скорее всего, лжива эта легенда. Что касается Царства Бреда, то о его существовании было неизвестно народу ванов. Впрочем, я могу сочинить о появлении Царства Бреда тысячу историй, и о каждой из них можно будет сказать: это — истина. Ибо я только по происхождению — ван, а по титулу и сути — Владыка Бреда.

— Но не ты ли говорил мне не так давно, что весь видимый мир создали Владыки Бреда, и Сущее — лишь крохотный островок в океане Безумия?

Сказал Мъяонель:

— Это так.

— Как же связуются между собой эти две истории?

Сказал Мъяонель:

— Ты верно заметила: истина о том, что мир сотворили Владыки Бреда и другая истина, повествующая о рождении мира истечением силы Элов, взаимоисключают друг друга. Никак не связуются между собой эти две истины и эти две истории. Как Владыка Безумия я знаю одну историю, как ван — другую. И я не исключаю того, что могут существовать еще какие-то истории.

— Так какая же из этих историй — истина? — Спросила Рола.

Ответил Мъяонель:

— Полагаю, что все.

— Как же это может быть?

— Никак.

— Тогда это противоречит логике.

— Да.

— Значит, это ложь.

— Отнюдь. Это истина. Ибо этот мир состоит из парадоксов и противоречий, и множественность творения — наименьшее из этих противоречий.

— Какое же тогда наибольшее?

— Оглянись вокруг. Оно всегда рядом, всегда окружает нас.

Рола оглянулась и сказала:

— Я не вижу ничего необычного.

— Второй по величине парадокс состоит в том, что мы не замечаем первого.

— А ты его можешь увидеть?

— Если захочу.

— Покажи мне.

— Не стану. Ибо тогда ты сойдешь с ума, а я не желаю, чтобы ты становилась безумной.

И в этот миг Рола посмотрела в глаза Мъяонеля, и увидела, что его глазницы заполнены шевелящимися насекомыми. Но Мъяонель отвернулся и провел рукой по лицу. Лицо его вновь стало красивым и юным. И тогда Рола поняла, что Сила Мъяонеля была с ним, и перестала задавать свои вопросы, опасаясь, что Сила Мъяонеля вернется и дарует ей ответы, которые она будет вынуждена принять, даже и против своей воли.

И вот, сидя за столом, они молчали некоторое время.

Сказал Мъяонель, прерывая молчание:

— Мне пора идти. У меня еще много дел.

Но сказала Рола:

— Останься. Погости у меня несколько дней. Сто тридцать лет твои дела ждали тебя — подождут еще немного.

Сказал Мъяонель:

— Хорошо. С радостью я принимаю твое приглашение, хозяйка.

Он остался и гостил у нее три дня, и три ночи они провели вместе. И Рола рассказала Мъяонелю, что есть у нее знакомый, некто Армрег, которого также называют Принцем Каджей.

— Возможно, — сказала Рола, — он захочет присоединиться к тебе в войне против Лордов Эссенлера.

Спросил Мъяонель:

— Искусен ли этот принц в колдовстве?

Сказала Рола:

— Он — из числа Обладающих Силой. Принц Каджей — его колдовской титул. В самом же народе каджей Армрег не принц, но единовластный правитель.

Удивился Мъяонель и сказал:

— Впервые я слышу о подобном титуле среди Обладающих. Я знаю, что есть те, кого называют Королями: Король Бурь, Королева Зимы, Король Птиц и еще другие. Это — древнейшие из нас. Знаю я также тех, кого называют Повелителями или Властителями. Они владеют Силами, которые распространены во всех шести Царствах: тьмой, светом, молниями, болью, жизнью, смертью и прочим. Знаю я так же и тех, чья Сила не распространена, но заключена в какой-либо определенной форме, или виде, или в каком-либо определенном месте — пусть даже такого места не существует в реальности. Их обычно именуют Хозяевами. Я — из числа их. Знаю я иные виды титулов, более редкие, но о Принцах слышу впервые.

Сказала Рола:

— Насколько мне известно, Армрег стал Обладающим не благодаря каким-то собственным усилиям, но по праву рождения.

Сказал Мъяонель:

— Так не бывает. Обладающие создают себя сами. Этому может предшествовать какое-либо иное существование — как, например, было со мной, а может и не предшествовать, и Лорд может быть рожден Силой без какой-либо видимой причины.

Сказала Рола:

— Когда появился народ каджей, у него возникла и собственная магия. Изначально этот народ состоял из нескольких больших кланов или родов. Каждый клан обладал неким особым аспектом этой магии. Как я уже говорила, каджи много воевали между собой. Однако иногда они заключали союзы, в том числе и брачные. Тот, в ком соединилась кровь всех родов, стал Принцем Каджей и правителем всего их народа. В нем волшебство народа каджей обрело свою целостность.

Сказал Мъяонель:

— Неужели он — единственный, в ком соединилась кровь всех кланов? И какой магией обладают его собственные дети?

Ответила Рола:

— Были и другие, в ком соединялась кровь всех кланов, после Армрега. Но никто из них не обладает никакими особенными талантами. Так же и его дети — а у него много детей. Он — единственный, в ком магия каджей обрела целостность, он — Принц Каджей.

Сказал Мъяонель:

— Любопытно было бы с ним познакомиться. Но почему ты думаешь, что он захочет выступить на моей стороне?

— По сравнению с другими Лордами Хеллаэна он еще весьма молод, — ответила Рола, — и, полагаю, его может заинтересовать мир, волшебство которого еще не остыло. Однако мне потребуется некоторое время, чтобы договориться с ним о встрече. Ибо невежливо приходить в гости, не получив приглашения.

— Очень хорошо, — сказал Мъяонель, — я как раз успею провести кое-какие исследования в Царстве Бреда, ибо отдых в твоей Башне даровал моему духу успокоение и подготовил меня к новому путешествию в области, где открывается истина.

С тем он покинул Ролу и ушел в пустоши Хеллаэна. Там Мъяонель открыл Книгу и стал читать ее. И прочитал он историю о древней войне и о заточении в одной из областей Бреда некоего Лорда, носящего титул Повелителя Порчи. Ничто упорядоченное не могло удержать Повелителя Порчи, и где бы в сущем не убивали его, он воскресал снова. Даже и для того, чтобы изгнать его, и заточить внутри его собственной Силы, которая проистекала из Бреда — даже и для этого потребовалось уничтожить весь мир, где обитал он прежде.

Мъяонель открыл волшебную дорогу и отправился в Царство Безумия. И вот, вступил он в область, где небо было как кисель и стекало вниз разноцветными красками, а земля была как отвердевший туман. И вот, вступил он в область, где небо было ослепительным, хотя в нем не было света, а земля была — как теплая розовая плоть. И вот, вступил он в область, где не было неба, но земля восставала до неба и становилась им, стоило лишь взглянуть вверх. И камни в этой земле ничем не отличались от камней в мире сущем, а пыль и песок — от пыли и песка мира Сущего. Самой обычной, обыкновенной, ничем не примечательной была земля в этом месте.

Вскоре увидел Мъяонель большую яму и подошел к ее краю. В яме находился человек с коричневой кожей с желтоватыми оспинами, бородавками и болячками. В лохмотья был одет этот человек. Черными были его волосы, а в глазницах вместо глаз клубился бурый туман.

Сказал Мъяонель сидящему в яме:

— Добрый день.

Ничего не ответил ему сидящий в яме, но с сильной алчностью посмотрел на пришельца. И Мъяонель услышал, как заклокотало что-то в горле человека, и увидел, как сидящий облизывает губы.

Сказал Мъяонель:

— Вы способны разговаривать как разумное существо?

— Абдарандыбыршмырг, — ответил ему сидящий в яме.

Сказал Мъяонель, отступая от края ямы:

— Вижу, что я зря пришел в это место. А ведь я собирался освободить тебя, Лорд Мирэн, Повелитель Порчи. Но теперь я вижу, что ты не желаешь свободы. Счастливо оставаться.

И тогда сидящий в яме поднялся и судорожно изогнулся, будто бы хотел размять затекшие мышцы. Когда же он снова посмотрел на Мъяонеля, взгляд его стал осмысленным. Ибо безумие способно приобретать форму разума, если испытывает в этом необходимость — равно как и разум способен временно приобретать форму безумия, ради игры или ради защиты.

Сказал Мирэн, Повелитель Порчи:

— Кто ты и что хочешь получить от меня за мое освобождение?

Мъяонель назвал себя и сказал:

— Не хочу я никакого особенного дара за твое освобождение. Однако я знаю, что мир, в котором ты обитал прежде, уничтожен. Я хочу предложить тебе другое место для поселения, в другом мире.

Сказал Мирэн:

— Что это за мир?

— Он лишь недавно был рожден из Хаоса, — ответил Мъяонель, — и стихии его замутнены еще не очень сильно. Там же собираюсь поселиться и я. Однако есть те, кто не желает этого и противится мне, и среди них много искусных волшебников.

Сказал Мирэн:

— Ты желаешь, чтобы я помог тебе в этой войне?

Сказал Мъяонель:

— Да. Ты согласен?

Ответил Мирэн:

— Я согласен. Помоги мне выбраться отсюда — и я выполню все, что ты не попросишь.

Сказал Мъяонель:

— Сильное недоверие вызывает во мне легкость, с которой ты бросаешься подобными обещаниями. Поклянись лучше, что признаешь мое превосходство на время войны, и только. Большего я не стану от тебя требовать.

Повелитель Порчи, услышав условие, тот час же поклялся.

— Когда я освобожу тебя, — сказал ему Мъяонель, — не отказывайся от разума и от клятвы, ибо тебе не одолеть меня. Моя Сила, как и твоя, проистекает из Бреда, но я сильнее тебя. Мне многое известно о тебе, тебе же обо мне неизвестно ничего. Однако если мне придется усмирять тебя силой, я снова брошу тебя в эту яму и не пощажу, даже если ты станешь умолять о пощаде. Помни об этом и не совершай опрометчивых поступков.

И протянул руку Повелителю Порчи. Но когда Мирэн подошел ближе и протянул свою руку, Мъяонель, избегая соприкосновения рук, схватил Повелителя Порчи за горло и таким образом вытащил его из ямы. Ибо Мъяонель не хотел, чтобы Порча сама касалась его. Оказавшись на свободе, Мирэн оскалился (а длинны были его зубы!), и в глазах его горели злоба, зависть и страх. Потому что почувствовал Мирэн, что, совершив его освобождение таким образом, Мъяонель ограничил его и стал защищен от его Силы. Ведь действие, совершенное Мъяонелем, было не просто действием, но Ритуалом Силы. Ибо для искушенного в Силе исчезает все механическое и обыденное, но все становится преисполненным магии. Тогда даже и шаг, и вздох, и взгляд могут стать ритуалом, частью творимого волшебства.

Зарычал Мирэн:

— Где те, кого следует уничтожить? Как можно скорее желал бы я вступить с ними в битву и как можно скорее развязаться с твоими условиями!

Сказал Мъяонель:

— Не стоит спешить. Я буду решать, когда мы начнем эту войну, и я буду решать, когда мы ее закончим.

Сказал Мирэн:

— Не окончится ли она тогда, когда все наши враги будут умерщвлены?

Сказал Мъяонель:

— Отнюдь. Ибо вопрос о том, что такое смерть — вопрос не только практический, но и философский. И решать, как правильно рассматривать этот вопрос, тоже буду я.

И Повелитель Порчи понял, что пойман и что освободитель не оставил ему никакого способа избавиться от наложенных уз, минуя свою собственную волю. Осознав это, Мирэн вынужден был смириться, а, смирившись, покамест перестал размышлять о том, как бы ему напасть на своего освободителя и половчее убить его.

Мъяонель вывел своего спутника из Царства Бреда и пришел вместе с ним в Хеллаэн. Мирэн, следуя за своим освободителем, молчал, но вид его сильно пугал прохожих.

Когда Мъяонель пришел в Башню Луча, то узнал, что Рола уже договорилась о встрече с Принцем Каджей. И вот, они вышли на крышу Башни и сели в золотую ладью, стоявшую там, и Повелитель Порчи с ними. Повинуясь заклинаниям Ролы, ладья оказалась в фокусе Луча Башни, поднялась в воздух и поплыла на северо-восток.

Минуя различные области Хеллаэна, летела ладья, и Луч вел ладью, а ветра поддерживали ее. Летела ладья над городами, и холмами, и пустошами, и приблизилась к горной гряде. И когда пролетала ладья между горами, ощутил Мъяонель искажение в плоти мира, и понял, что покинули они видимые пределы Хеллаэна. Так прошло еще некоторое время. Горы стали ниже и не были уже столь безжизненны и холодны, как горы Хеллаэна.

Увидели они внизу широкую дорогу и полетели над ней. И увидели они большую, хорошо укрепленную цитадель, вокруг которой был город, также окруженный стенами. Множество дорог вело к этой цитадели. И с одной стороны от цитадели были горы, а с другой — море, и множество кораблей, военных и торговых, стояло в порту на пристани.

Золотая ладья, перелетев через городскую стену, приблизилась к цитадели и опустилась на широкую площадку, предназначавшуюся для подобных воздушных кораблей. На площадке стояли иные воздушные корабли, и летающие колесницы, и ковры-самолеты, а в огороженной его части — шемгасы и большие крылатые демоны.

Когда Мъяонель, Мирэн и Рола покинули ладью, появился один из мажордомов и, пригласив их следовать за ним, провел гостей к Принцу Каджей.

О, сколь великолепен, величественен и восхитителен был замок Принца Каджей, Каджети! Вел гостей мажордом сквозь залы с малахитовыми стенами, и сквозь залы с янтарными стенами, и сквозь залы с нефритовыми стенами.

Когда Рола, Мъяонель и Мирэн вступали во дворец, то видели они, что стражники, охранявшие внешние стены, высоки ростом, сутулы и широконосы. Желтоватые их волосы были всклочены, руки длинны, зубы остры, а сердца — скоры на гнев. Облачены они были в серые доспехи.

Когда же они проходили через залы с малахитовыми стенами, то видели, что их охраняют стражники в блестящих кирасах и черных кольчугах. Не столь высоки были они ростом, и руки их были меньшей длины, но зато все они держались прямо. У них были бронзовые волосы и черные глаза, что смотрели жестко, хотя и без вражды.

Когда же они проходили через залы с янтарными стенами, то видели, что их охраняют стражники в доспехах, сделанных будто бы из полупрозрачного черного камня. Спокойны были их лица, а глаза смотрели так, будто бы не видели никого из пришельцев. Волосы их были тускло-голубые, будто прозрачные. Бесцветно-голубыми были глаза их. Поверх их доспехов были накинуты плащи из прозрачной ткани, благодаря которым стражники могли становиться невидимыми.

Когда же они проходили через залы с черными и серыми нефритовыми стенами, то видели, что их охраняют стражники в адамантовых доспехах. Были стройны эти стражники, и были благородны их лица. Волосы у них были темными, глаза темно-серыми, губы тонкими, скулы острыми, щеки впалыми. И почувствовал Мъяонель, что эти каджи причастны к Искусству.

Дальше шли гости, ведомые мажордомом, сквозь серебряные и золотые комнаты, у дверей которых уже не стояло охраны. И видели они вельмож народа каджей. Волосы их были черно-золотыми, черно-синими или черно-алыми. Глаза их были алыми, черными, синими и темно-золотыми. И на плечах некоторых из них покоились плащи из прозрачной ткани, которой пользуется народ невидимок, а у других были плащи из черной или красной ткани. И были их руки унизаны перстнями, а грудь, шею, плечи и пояс украшали драгоценности.

И вот, вошли они в зал, стены которого были из яшмы, и многие драгоценные камни украшали те стены. Там увидели они, в окружении нескольких вельмож, каджа, сидящего на троне из темного серебра. Был он высок ростом, волосы его были белы, как снег, а глаза сияли, как светлое золото. И было у него два кольца — одно на левой руке, другое на правой.

Приветствовали друг друга хозяин и гости и расположились за изящным столиком для легкой трапезы. Во время трапезы беседовали они о многих возвышенных вещах. Когда же трапеза закончилась, стали говорить они о предприятии, которое собирался совершить Мъяонель. И услышал Мъяонель, что Принц Каджей согласен помочь ему.

Сказал Армрег:

— Сколько солдат потребуется вам для этого предприятия?

Сказал Мъяонель:

— Решайте сами. Не столько солдаты требуются мне, сколько волшебники, ибо волшебники же будут противостоять нам.

Сказал Армрег:

— Сколько же вам потребуется волшебников?

Отвечал Мъяонель:

— Только один — вы. Что до того, скольких своих придворных вы возьмете в этот поход — решать вам, хотя не один из них не будет лишним.

Сказал Принц Каджей:

— Какими же силами располагаете вы сами?

Сказал Мъяонель:

— Если вы говорите об армиях и волшебниках, то, не считая меня самого и Мирэна — никакими.

Сказал Принц Каджей:

— Не стану я воевать вместо вас и выигрывать для вас эту войну.

Услышав это, расхохотался Мъяонель:

— Милорд, — сказал он, отсмеявшись, — вы ошибаетесь, полагая, что сможете выиграть эту войну для меня. Ибо не о помощи против своих врагов я прошу вас, а лишь предлагаю присоединиться ко мне, став одним из моих союзников и признав на время войны мое главенство.

Каджи-вельможи, услышав это, разгневались и выхватили оружие, чтобы покарать наглеца, но Армрег повелел им убрать мечи в ножны.

Сказал Принц Каджей Мъяонелю:

— Впервые раздается в моем дворце подобная дерзость. Столь велика эта дерзость, что я даже не стану карать за нее, ибо не оставляет сомнений, что говорящий так — безумен.

Рола уже хотела вмешаться и попросить у Принца Каджей извинения за слова приведенного ею гостя, но осеклась, увидев, как зашевелились насекомые в глазах Мъяонеля. Сильно испугалась Рола того, что может произойти, потому что поединок двух Лордов наверняка привел бы к гибели всех прочих присутствующих в зале.

Сказал Хозяин Безумной Рощи:

— Несомненно, я безумен. Однако я предлагаю вам, милорд Армрег, сравнить наше волшебство и определить, имею ли я право говорить так или нет, и если окажется, что нет, то я принесу вам самые униженные извинения.

Сказал Армрег:

— Я принимаю ваше предложение, ибо оно представляется мне весьма забавным. Поэтому я приглашаю вас покинуть вместе со мной пределы города, поскольку населенный город — не самое подходящее место для подобных состязаний.

Они покинули город и пришли в безлюдные горы.

Сказал Армрег:

— Прошу вас, Лорд Мъяонель, начинайте.

Сказал Мъяонель:

— Если позволите, ваше высочество, я бы хотел быть вторым, а не первым.

Тогда Принц Каджей сотворил заклинание. И, подчиняясь его заклинанию, оторвалась верхняя треть одной из гор и, проплыв некоторое расстояние по воздуху, опустилась в другом месте.

Сказал Принц Каджей:

— Теперь ваша очередь.

Но Мъяонель пожал плечами и ничего не сделал.

Сказал Армрег:

— Что же вы медлите, милорд Мъяонель?

Ответил Мъяонель, усмехнувшись:

— Для чего предпринимать усилия, меняя что-то в мире, если вы не видите его таким, какой он есть? Но посмотрите, каков он.

И тогда заметил Принц Каджей, что происходит нечто странное с миром, который окружал его. Взглянул он вокруг и содрогнулся. Ибо небо стекало на землю, сверкая разноцветными красками, и облака спаривались, извиваясь в экстазе, и у гор появились многочисленные ноги, и вся земля стала фарфоровым блюдом, по которому скользили горы, силясь выбраться за ее край, и оступались, ибо чересчур гладким была поверхность этого блюда. И хотел Принц Каджей что-то сказать Мъяонелю, но его слова ожили и изменились, и сами стали что-то говорить Принцу Каджей. Воззвал он к своему волшебству и хотел применить его против Мъяонеля, но волшебство рассыпалось в руках его. И тогда Принц Каджей упал на одно колено и закрыл глаза руками, ибо не мог смотреть на мир, в который вверг его Мъяонель, а этот мир будто сдавливал и крошил его разум. Затем он почувствовал, как кто-то отнимает от лица его руки. И увидел Армрег, что находится он в своем собственном дворце, и за одним столом с ним сидят Мъяонель, Рола и Мирэн.

Сказал Армрег:

— Что за наваждение вы напустили на мой разум?

Сказал Мъяонель:

— Не знаю, можно ли назвать это наваждением. Ибо одни философы утверждают, что видимый мир — реален, а другие говорят, что нет, и я верю тем или другим в зависимости от обстоятельств. А раз так — нет у меня ответа на ваш вопрос, милорд Армрег.

Сказал Принц Каджей:

— Вижу я, что вы настолько углубились в магию иллюзий, что перестали даже сами для себя различать иллюзию и реальность. Но можете ли вы управлять чем-то настоящим, реальным?

Спросил Мъяонель:

— Что вы называете реальным?

Сказал Армрег:

— Скала, которую я поднял посредством волшебства — реальна.

Удивился Мъяонель и сказал:

— Разве вы поднимали какую-нибудь скалу, милорд?

Вознегодовали тогда вельможи и сказали Принцу Каджей:

— Позволь нам немедленно убить его, господин, ибо он издевается над тобой. Все мы видели, как ты посредством своего искусства отделил от горы ее треть и перенес в другое место. Воистину, господин, ты — могущественный волшебник, и велика твоя Сила!

Недоуменно сказал Мъяонель, обращаясь к Роле:

— Поистине, весьма странные видения посещают иногда этих каджей!

Но молчала Рола, ибо она была с ними, когда они выезжали за город, и наблюдала действие волшебства Армрега.

И, видя это, усмехнулся Принц Каджей, и сказал, подойдя к окну:

— Выгляни в окно, безумец. Или ты будешь отрицать то, что узрит всякий, у кого есть глаза?

Сказал Мъяонель Принцу Каджей:

— Не указывайте мне на горы, милорд, но лучше взгляните на них сами.

Посмотрел на горы Принц Каджей, и увидел, что все они целы, и что та гора, которую он рассек, выглядит так же, как и раньше. И долго молчал Принц Каджей, глядя на эту гору.

Сказал он затем Мъяонелю:

— Велико твое искусство. Я же приношу извинения за то, что смеялся над тобой и называл тебя безумцем. Но если твоя Сила столь велика, что не только стихии, но и сама реальность повинуется тебе, кто же враги твои? И к чему тебе против них столь слабый союзник, как я?

Сказал Мъяонель:

— Ваше высочество, вы не слабы, но только лишь неопытны. В творении волшебства Искусство остается пока для вас большим подспорьем, чем сама Сила. Медленно возрастает в вас Сила, но это отнюдь не означает, что вы слабы. Хотя среди моих врагов есть и такие, чья Сила равна моей, много и других, менее искусных и сильных, а я не смогу сражаться одновременно со всеми.

Сказал Принц Каджей:

— Но какая мне выгода следовать за тобой и участвовать в этой войне, где сам я буду — одним из младших?

Сказал Мъяонель:

— Если вы ответите «нет», я уйду. Однако если бы ко мне пришел кто-нибудь, более искушенный в Путях Силы, чем я сам, и предложил бы мне нечто подобное, с величайшей радостью согласился бы я заключить с ним союз для того, чтобы воспользоваться чужим опытом и побольше узнать о Путях Могущества.

Сказал тогда Принц Каджей:

— Отвечаю тебе: да. Я готов стать твоим союзником, признав на время войны твое главенство, и окажу тебе любую посильную помощь.

Сказал Мъяонель:

— Благодарю. Уже сейчас потребуется мне помощь в свершении некоего волшебства. Слышал я, что каджи часто совершают набеги на другие племена и народы и уводят в рабство людей, гоблинов и даже альвов.

Сказал Принц Каджей:

— Случается и такое.

— Мне потребуется пленник.

— У нас много рабов. Бери любого, какого пожелаешь.

— Мне не нужен тот, кто уже назван рабом. Прикажи своим слугам, чтобы был послан отряд в какую-нибудь землю, и взял там пленника. Мне безразлично, к какому племени он будет принадлежать. Единственное мое условие таково: пленник должен быть младенцем, не умеющим еще говорить.

Подивился Армрег такому условию, но все ж отдал своим слугам приказ взять какого-нибудь пленника. И Мъяонель с Мирэном гостили в Каджети несколько дней, прежде чем вернулись слуги с младенцем. А что до Ролы, то она удалилась обратно в Башню Луча.

Сказал Мъяонель Армрегу:

— Есть ли в твоем дворце комната для совершения колдовских церемоний?

И когда пришли они в эту комнату, взял Мъяонель шкатулку и положил на алтарь, а рядом положил ребенка. Осмотрел он различные ножи, имевшиеся в комнате, и, выбрав из них подходящий, поднял младенца и, ударив его ножом, убил его. И пролил на алтарь несколько капель его крови.

Сказал Армрег:

— Многое мне известно о кровавых церемониях и разных видах жертвоприношений. Не очень-то много волшебной силы можно получить таким образом, хотя некоторые полагают иначе. Но даже и эту силу ты не стал собирать. Вижу я, что она свободно испаряется во вне вместе с жизнью младенца. В чем же заключается смысл этого обряда?

Сказал Мъяонель:

— Я обращаюсь не к наполнению и не к форме, но к сути вещей. И не мешай мне, потому что обряд еще не закончен.

Сказал он затем Повелителю Порчи:

— А что до тебя — то от тебя мне потребуется поцелуй.

Усмехнулся Принц Каджей, думая, что это шутка, но не увидел улыбки на лице Мирэна. Повелитель Порчи прикоснулся рукой к своим губам, а затем протянул руку к Мъяонелю, будто передавая ему что-то. И Мъяонель взял это «что-то» из воздуха и положил на то место на алтаре, где пролилась кровь младенца. И снова, как не старался, не увидел Принц Каджей никакого волшебства в творимом действии. Не на магию походило то, что он видел, но на странный спектакль.

Затем Мъяонель отнял руку от алтаря и снова прикоснулся к тому месту, где пролилась кровь — своей рукой. Затем он будто бы взял нечто, лежавшее на алтаре, взял бережно и осторожно, и, опустив в шкатулку, закрыл крышкой.

Спросил Принц Каджей, недоумевая:

— Что ты положил в эту шкатулку?

Ответил Мъяонель:

— Оружие, которым можно уничтожить Стража. По крайней мере, мне хотелось бы надеяться, что можно. Три элемента содержит в себе это оружие, один из которых определяет, а два других направляют и усиливают. Невинная кровь, поцелуй порчи и прикосновение безумия. Впрочем, у тебя еще будет возможность увидеть это оружие в действии.

Сказал Армрег:

— Когда же мы выступаем?

— Еще не все мои союзники собраны, — ответил Мъяонель, — когда это произойдет, я снова навещу тебя. Покамест подведи поближе к столице свой экспедиционный корпус.

Сказал Армрег:

— Хорошо.

С тем Мъяонель покинул его дворец. Но, идя по волшебной дороге, увидел, как начала гнить шкатулка, которую он нес. Тогда он сотворил другую, лучше защитил ее чарами, и переложил в нее содержимое первой шкатулки.

Вернулся Мъяонель в Хеллаэн, подошел к замку Повелителя Камней и постучал в ворота. Спросили каменные големы, охранявшие ворота, кто он такой и что ему здесь нужно. Мъяонель ответил им и был впущен внутрь.

В огромном каменном зале принял его Алгарсэн и поинтересовался о цели его визита.

Сказал пришелец:

— Я слышал, что вы некогда были изгнаны из Эссенлера. Не хотите ли снова вернуться в эти земли?

Ответил Алгарсэн:

— Разве существует такая возможность?

Сказал Мъяонель:

— Да. Я собираюсь начать войну с Лордами Эссенлера. Не желаете ли присоединиться ко мне?

Сказал Алгарсэн:

— Кто, кроме вас, будет участвовать в этой войне?

— Повелитель Порчи и Принц Каджей.

— О первом я ничего не знаю, а о втором слышал кое-что. Кажется, он хороший маг, но в вопросах использования Силы еще ребенок.

— Да, это так, — согласился Мъяонель, — зато вы, как я слышал, весьма искушены в Силе. Но вас, говорят, лишили почти всего Могущества. Поэтому я подумал, что вы хорошо сможете действовать вдвоем с Принцем Каджей. Неоценимы для него будут ваши советы.

— Кто еще, кроме этих двоих?

— Из Обладающих Силой — больше никого.

Подумал Алгарсэн: «Даже и мне, в пике моей Силы, когда вся магия Эссенлера была в моей власти, не удалось одолеть Совет. Неужели этот безумец думает, что ему повезет больше? Похоже, что он просто-напросто не понимает, с чем ему придется столкнуться. Без всякого сомнения, его и тех двух дураков, которые присоединились к нему, уничтожат очень быстро. Выступить вместе с ними — глупость. Но нельзя допустить, чтобы Сила, которую потеряет этот глупец после стычки со Стражем, пропала без всякой пользы.»

Сказал Алгарсэн Мъяонелю:

— Я не смогу лично помочь вам, ибо иные миры закрыты для меня, и вдалеке от своих нынешних владений я быстро теряю Силу. Однако я все же окажу вам кое-какую помощь. Возьмите этот камень, — и он протянул Мъяонелю обычный круглый камень, — и постоянно носите его при себе. Если вы будете побеждать, не используйте силу, заключенную в нем. Но если вы окажетесь близки к поражению — бросьте камень подальше от себя так, чтобы расколоть его. Как только вы это сделаете, могущественное оружие окажется в вашем распоряжении, но использовать это оружие вы сможете только один раз.

Сказал Мъяонель:

— Благодарю. Когда мы победим, посмотрим, что можно будет сделать для того, чтобы вернуть вам вашу прежнюю Силу.

Сказал Алгарсэн мысленно: «Дурак! Тебе не победить. Ты не станешь использовать этот камень, пока не поймешь, что вы обречены. Но пока ты будешь носить при себе этот камень, толика твоей Силы перейдет в него. А когда ты захочешь воспользоваться моим «оружием», камень не расколется и ничего не даст тебе. Но зато если тебя убьют вблизи от камня, и Страж отсечет твою Силу, она перейдет в камень, а я заберу камень и заполучу твою Силу.»

И, сохраняя на лице своем самое любезное выражение, Алгарсэн проводил Мъяонеля до ворот своего замка. Поистине, в тот день плут обманул плута! Ибо некогда Мъяонель сам сыграл похожую шутку с Йархлангом, что был соседом Повелителя Камней. Но о том, что стало с тем камнем и удалось ли Мъяонелю избежать заключенной в нем ловушки, будет сообщено в другом месте, а сейчас надлежит рассказать о том, где еще побывал Хозяин Безумной Рощи.

Выйдя из замка Лорда Алгарсэна, отправился Мъяонель в некое поселение, где обитали дроу. Незначительным было число их, но это место оставалось единственным во всех мирах поселением дроу, о котором знал Мъяонель. Не раз как гостя и друга принимали его в этом поселении.

Сказал Мъяонель темным альвам:

— Я был убит, и Вернулся. Я желаю отомстить своим врагам и начать войну в том мире, откуда был изгнан. Прежде я уже говорил вам об этом мире. Не желаете ли присоединиться ко мне?

Сказали дроу Мъяонелю:

— Где те две семьи, что ушли с тобой?

Сказал Мъяонель:

— Они мертвы. Поэтому я и зову вас с собой на эту войну.

Сказали дроу:

— Не ты ли обещал отвести нас в новые Земли, при посредстве незамутненного волшебства которых возможно будет создать новое Целое для нашего народа? Некоторые опрометчиво поверили тебе. Где они сейчас, Лорд Мъяонель?… А что до мести — то мы не станем мстить. Ибо эти погибшие — не единственные, и если начинать путь мести, то следует начинать не с них. А этот путь не приведет ни к чему, кроме самоуничтожения.

Сказал Мъяонель, опустив голову:

— Я сожаленю, что не смог уберечь тех, кто доверился мне.

Сказали ему дроу:

— Говоря так, ты оскорбляешь нас, ибо глупо, бесцельно и бессмысленно теперь твое сожаление. Не говори так.

Сказал Мъяонель:

— Хорошо. Но если вы не желаете помочь мне, то, может быть, знаете кого-то, кто смог бы? Кого-то, не отказавшегося от мести?

Сказали дроу:

— Мы знаем еще лишь два места, в которых живут темные альвы. Одно из них — замок Морхикэль, воздвигнутый посредством чар. Ныне этим замком владеет Кемерлин-Отступник. Может быть, вы и столкуетесь с ним, ибо он весьма искушен в ратном деле. Второе место — замок Черной Лозы, которым владеет Яскайлег. И уж он-то с большой охотой ухватится за твои слова о Войне и Мести.

Сказал Мъяонель:

— Кажется, что вы не очень-то жалуете этих двоих.

Сказали дроу:

— Не зря Кемерлин назван Отступником. Первая его жена была из народа смертных, и от этого брака старший сын Кемерлина, полукровка. Кто наследует Кемерлину замок Морхикэль, место магии и Могущества? Его старший сын, это полу-животное, ибо Кемерлин называет смертную не наложницей своей, а женой, и сына не считает бастардом. Поэтому мы говорим, что Кемерлин отступил и отказался от памяти. Мы избегаем общения с ним.

Что до Яскайлега, то он безумен. Ненависть давно разрушила его душу. Одна ненависть ведет его и правит им. Так же и с Яскайлегом мы избегаем общаться, ибо путь, которым он следует — это путь в ничто. Полагаем, что либо с одним, либо с другим ты сумеешь найти общий язык.

Сказав так, дроу соткали видение, чтобы показать Мъяонелю, как выглядят обиталища Яскайлега и Кемерлина и объяснили, какие волшебные дороги ведут к ним.

Сначала Мъяонель отправился к замку Морхикэль. Замок тот был высок и горд, и высился на обрыве, подобно стражу, стерегущему границы своих владений. Тонки его башни, черны стены, узки окна, скрытые причудливым узором решеток. Серебренная паутина пронизала стены, сложенные из обсидиана и яшмы. Это место чар, место Искусства, место Могущества. В каждом камне замка Морхикэль заключено волшебство.

Мъяонель приблизился к замку, и просил позволения войти, и ворота отворились перед ним. Во дворе его встретил один из детей Кемерлина и проводил в башню. Тонки и извилисты были лестницы в той башне. И хотя диаметр той башни был не более тридцати футов, длина зал, в который привели Мъяонеля, превышала сто футов — а за ним были видны еще другие помещения. И в который уже раз отдал Мъяонель должное искусству дроу — ибо столь тонко было изменено здесь пространство, чтоон, Лорд, не ощутил на пути в залу даже и малейшего искажения в его ткани.

И Кемерлин приветствовал его как гостя и спросил о причине, что привела в Морхикэль одного из Обладающих. И Мъяонель рассказал ему о причине.

Когда же рассказ был закончен, спросил Кемерлин:

— Скажи: только лишь месть ведет тебя? Надеешься ли ты победить в этой войне?

Сказал Мъяонель:

— Несомненно, я одержу победу. Но то, о чем я рассказал тебе — только половина необходимой подготовки.

Сказал Кемерлин:

— Не обернется ли твоя война с тамошними Лордами уничтожением всего Эссенлера?

Сказал Мъяонель:

— Мне не хотелось бы этого.

Сказал Кемерлин:

— Правду ли сказал ты, говоря, что в новорожденном мире наши браки перестанут быть бесплодными и Целое нашего народа, возможно, возродится опять?

Сказал Мъяонель:

— Мне хотелось бы думать, что это возможно. Прежде мне доводилось ткать Целое, создавая какой-нибудь новый народ, но никогда прежде не доводилось восстанавливать Целое, а тем более — столь древнее, столь таинственное и столь изощренное Целое, как то, что было у народа дроу. Это — вызов моему Искусству.

Говоря так, он улыбнулся Кемерлину, как бы говоря: но это не вся правда о причинах.

Несколько дней он гостил в Морхикэле, и познакомился с родичами и детьми Кемерлина — со старшим, Герхальтом, и с младшими, рожденными от брака Кемерлина и Алгимейды, альвы света, и с побочными, рожденными от Кемерлина Крессо, сумеречной альвой. Но следует сказать, что кроме Отступника еще и другие дроу обитали в этой крепости — друзья и сотрапезники хозяина Морхикэля. Титул Кемерлина среди них был высок, ибо они называли его князем.

Заключив союз, отправился Мъяонель к замку Черной Лозы. И нашел он этот замок осажденным, и увидел, что последние двое защитников его загнаны в верхнюю часть крепости, а к ним рвутся осаждающие — люди и их священники. Двое последних защитников, один из которых был дроу — он был ранен, а другой кадж — он умирал, готовились к смерти. И сходя к ним, услышал Мъяонель, как обращается дроу к Силам, предлагая им себя за такую ничтожную малость, как месть.

Сказал Мъяонель, сплетая себя перед ним из воздуха, из теней, из отзвуков безумного крика:

— Я принимаю эту сделку. Страшнейшей местью отомщу им за тебя. Подтверди договор.

Сказал Яскайлег:

— Подтверждаю.

И тогда Мъяонель коснулся каджа, и исцелил его. И обратился против людей, пришедших с войной в замок дроу, и прогнал их прочь. Тогда старый священник Бога Света и жрица Богини Ночи обратились к своим покровителям и молили их о защите и силе. И аура божественного могущества возникла вокруг них, и защитила их от Мъяонеля.

Но сказал Владыка Безумия:

— Миновало ваше время. Ныне боги слишком далеко, чтобы помочь вам всей своей мощью.

И обрушил свою Силу на ту, что закрывала их. И Безумие вошло в Свет и Тьму и затмило глаза проводникам божеств, и коснулось их сердец. Взаимная ненависть вспыхнула в них сильнее прежнего, и обратились они друг против друга, и поразили друг друга. Мъяонель же прошел мимо содрогающихся тел, не замечая их, гоня перед собой прочих людей, как стадо. И возникло в его разуме знание о том, что послужило причиной к этой войне и о том, как велась война, ибо он пожелал этого знания. И порадовался Мъяонель, изыскав в этом знании некую Возможность. Тройственной была эта Возможность: возможность не исполнять своего обещания буквально, возможность испытать себя в той области Искусства, которая должна была пригодиться ему вскоре, и возможность сотворить злую шутку.

Пригнав людей в селение, откуда проиходила Рея, Мъяонель собрал всех поселян на площади и сказал им:

— Чудесными дарами наделели вас ваши боги. Дары эти таковы: животный страх, ненависть ко всему, что отлично от вас, стремление иметь для себя хозяина на небе, слепота и невежество. Хочу и я кое-чем одарить вас для того, чтобы более не казались вам эти дары сладостными. Да станете вы теми, кого ненавидите и боитесь. Я дарую вам прозрение и отнимаю право ослепнуть. Уже никогда отныне вы не узнаете покоя. Кровь народа чародеев — на вас, и этой кровью, а не семенем, вы зачали себе потомство. Тени Лишенных Крова, истребленных вами и отцами вашими, и тени теней их обретут кров в вашем доме. Вы же — покинете его, сгинув так же, как исчезает вода, давая жизнь зерну. Отныне не людей станут рожать ваши жены, но людей по виду, а не по сути, людей, в чьей памяти будут таится осколки памяти дроу. Тоской по их миру и презрение к вашему — вот чем станет жизнь ваших детей, ваших внуков и правнуков и всех потомков вашего рода. Их будут гнать, ненавидеть и истреблять — также как вы ненавидели и истребляли дроу. Да разделите вы участь тех, кого истребили. Приветствую вас, Лишенные Крова! Я сказал.

Сказав так, Мъяонель ушел от них.

Когда же он явился в замок Черной Лозы, спросил его Яскайлег:

— Как ты отомстил им?

Зная, что откровенным ответом он вызовет к себе сильнейшую ненависть (ибо отвратительным кощунством показалось бы дроу подобное проклятие) молвил Мъяонель:

— Ответь мне: какая месть лучше — та, которую полагает ужасающей тот, кто желает отомстить, или та, которую полагает страшнейшей сама жертва?

Сказал Яскайлег:

— Без всякого сомнения, второе.

Сказал Мъяонель:

— Вот так и я поступил с ними.

Сказал Яскайлег:

— В чем же заключалась твоя месть?

Но был ему ответ:

— Тебе достаточно знать и того, что случившееся было именно таким, как сказал я, а не иным. Но как оно осуществилось — я не расскажу тебе, ибо договор между нами касался только лишь мести, но не рассказа о ней.

Долго молчал Яскайлег, и тяжелы были его думы. И Мъяонель ждал, не тревожа его.

И когда дух Яскайлега перестал быть бушующим пламенем, а стал неподвижным льдом, он склонил колено перед Владыкой Безумия и спросил:

— Какой службы ты от меня потребуешь, господин?

Сказал Мъяонель:

— Не склоняйся передо мной и не называй меня господином, ибо это неприятно ни мне, ни тебе. Встань. Я желаю, чтобы ты служил мне не как слуга, но как вассал и соратник.

Однако Яскайлег не поднялся.

— Отношения между нами определены договором, — ответил он. — И я не отрекаюсь от своих слов — хотя мне и нелегко исполнять их. Я буду верен тебе, но никогда не тешь себя иллюзией, что я служу тебе по своей доброй воле. Если мне суждено быть рабом, любить своего господина я никогда не буду.

Спросил Мъяонель:

— А если я освобожу тебя от твоих обязательств, пойдешь ли ты со мной?

Сказал Яскайлег:

— Нет. Ибо я никогда не прощу того, перед кем был вынужден склониться. Кроме того, освободив меня от клятвы, ты вновь оскорбишь меня, ибо мы не даем и не принимаем то, что называется у других народов «прощением». Предлагаемая тобой милость — оскорбительна.

Сказал Мъяонель:

— Неужели нет способа, которым я мог бы завоевать твое расположение?

Сказал Яскайлег:

— Зачем оно тебе, господин? Я и без того буду тебе верен. В том мое слово, ты слышал его. Впрочем, — добавил он, помолчав, — есть способ, которым ты можешь подчинить себе и мое сердце, а не только волю, хотя я и не понимаю, зачем тебе это нужно. Воскреси Цамиру, мою дочь — и ты приобретешь желаемое.

Сказал Мъяонель:

— Твоя дочь, так же как и ты — из народа дроу. Вы — Лишенные Крова. Будь на ее месте человек или гоблин, кадж или альв, невидимка или оборотень — Цамира была бы уже жива. Но она — дроу. Где мне искать ее? Разрушены дороги, которыми дроу следуют после смерти, лежат в запустении сады отдохновения, превращены в руины ваши подземные чертоги. Иную душу можно найти и в Царстве Мертвых, ибо определенной дорогой движется она — дорогой своего рода, не покидая своего Целого, или дорогой своей веры, не покидая Целого своего бога. Но дроу не служат богам и вот уже много тысячелетий у них нет своего Целого. Где мне искать твою дочь?

Склонил Яскайлег свою голову и прошептал:

— Я понимаю, господин. Безумие говорило моими устами.

Взглянул на него Мъяонель и, вспомнив день, когда он говорил слова любви женщине, сердце возлюбленного которой отнял и носил в своей груди, сказал дроу:

— Я знаю это безумие. Даже я, Владыка Бреда, над ним не властен. Теперь встань. Я принимаю твою службу.