Безумие Искажений

Глава 2. Зеркало Прошлого

Идиллия треснула. Как тонкий лед под ногами, она рассыпалась на мелкие, бессмысленные осколки. Случайность, или, может, закономерность — Ворон не знал, да и не особо стремился понять. Просто в одно из этих “идеальных” утр, когда Тень, словно заводная кукла, готовила ему завтрак, он увидел его. На мгновение, всего лишь на долю секунды, но этого хватило, чтобы мир перевернулся с ног на голову.

В отражении начищенной до блеска кастрюли, он увидел себя. Не того, идеального мужчину, что ходил по этому идеальному миру, а того, настоящего Ворона, что был запятнан кровью и безумием. Он увидел свои шрамы, свою тьму и свои глаза, полные ненависти и отчаяния. Образ промелькнул, как искра и исчез, оставив после себя лишь мучительную пустоту.

После этого, мир начал трещать по швам. Ворон видел тени на стенах, которых там не должно было быть, слышал шепот, доносящийся из ниоткуда, чувствовал запах гнили, просачивающийся сквозь цветочные ароматы. Он больше не мог притворяться, не мог терпеть эту фальшивую идиллию.

Ворон молча ушел в кабинет, и, закрыв за собой дверь, начал рыться в ящиках стола. Там, среди идеальных бумаг и идеально заточенных карандашей, он нашел ее. Старую фотографию. На ней был изображен он, в возрасте лет десяти, с грязным лицом и огромными, испуганными глазами. Рядом с ним, стоял высокий, крепкий мальчишка, с мрачным, злобным выражением лица. Петр. Его мучитель.

В этот момент, мир вокруг него поплыл. Стены кабинета закружились, пол начал уходить из-под ног. Ворон почувствовал, как его затягивает в какую-то темную бездну. Он закрыл глаза и провалился в сон.

Он снова был маленьким мальчиком, на грязной улице своего родного города. Чувствовал холод и голод, страх, который сковывал его тело. Он снова видел, как Петр издевается над ним, как бьет его, унижает. Он чувствовал ту боль, которую он испытывал в детстве, ту ненависть, которая росла в его сердце с каждым днем.

Ворон открыл глаза и увидел Тень. Она сидела на краю кровати, смотрела на него с каким-то странным, то ли сочувствием, то ли сожалением. Ее глаза светились в темноте, как два изумруда, ее губы были тронуты легкой, соблазнительной улыбкой.

— Что с тобой? — ее голос звучал как шелест шелка.

Ворон молчал. Он смотрел на Тень, видя в ней отражение своих собственных желаний и кошмаров. Он хотел ее, как никогда прежде, хотел утопить свою боль в ее теле, и почувствовать хоть какое-то забытье.

Ворон грубо схватил ее за руку потащив к себе. Она не сопротивлялась. Она всегда была готова. Он толкнул ее на кровать, и впился в ее губы жестким, голодным поцелуем.

Сорвав с нее шелковый халатик, начал целовать. Он впивался в нее зубами, оставлял на ее теле красные следы. Она отвечала ему тем же, кусала его шею, царапала его спину. Их тела переплелись, дыхание стало тяжелым и прерывистым.

Он вошел в нее резко. Тень вскрикнула — ее тело содрогнулось от наслаждения. Они двигались быстро и жестоко. Стонали, кричали и сминали простыни, словно пытались ухватиться за остатки разума. Он чувствовал ее вкус, терпкий и сладковатый.

Оргазм накрыл их обоих, унося с собой все остатки здравого смысла. Ворон чувствовал, как его тело горит, как его душа изнывает от боли.

Он отстранился от нее, посмотрел с ненавистью. Ненавидя ее за то, что она была всего лишь отражением его собственных желаний. Ненавидя себя, за то, что позволил себе утонуть в этом безрассудном удовольствии.

— Что ты видишь? — спросила Тень, и ее голос звучал так же ласково, как и прежде.

— Ничего, — ответил Ворон, — Только тьму.

Он поднялся с кровати, начал одеваться. Чувствовал, что должен бежать, должен уйти из этого фальшивого мира, должен вернуться к своей тьме — своему безумию, должен найти правду, должен найти себя.

Он посмотрел на Тень и увидел в ее глазах какое-то странное, то ли понимание, то ли отчаяние.

— Я вернусь, — сказал Ворон, — Но сейчас я должен идти.