Бездыханные ІІІ

Глава 6

Старое, крепкое каменное здание монастыря стояло возле леса, в восьмидесяти милях от Спрингса. Это расстояние мы преодолели на красном форде Мелори и Данте, который использовался для поездок по городу, или в ближайшие штаты..

Дождь барабанил по крыше и окнам машины всю дорогу, но как только мы остановились у монастыря, ливень приутих, тучи понемногу начали рассасываться, но солнце все еще было скрыто.

Выйдя из машины, я оглянулась. Монастырь находился в безлюдной местности, ближайший город — примерно в полутора милях от него. Это было довольно большое здание со светлыми черепичными крышами и побеленными стенами, успевшими изрядно потускнеть и облупиться. Крыло приюта находилось прямо позади монастыря. Широкий передний двор занимали две круглые грядки с мелкими цветами, несколько скамеек и один колодец, одиноко стоявший у уныло склоненной ивы. А всё здание и прилегающие к нему территории ограждал высокий кованый забор.

Общий вид был довольно мрачный, а серое небо и дождь лишь усиливали его.

«Так вот в каком месте вырос Рейн. Неудивительно, что у него такой характер. В подобном месте жизни не порадуешься», — думала я, когда мы все покинули машину и подошли к кованым воротам. На секунду я бросила незаметный взгляд на Рейна. Напряженный и нахмуренный, он стоял позади всех, сжав руки в кулаки, словно колебался: идти, или остаться здесь. Но когда к нему повернулась Мелори, парень постарался скрыть волнение, нацепив на лицо маску безразличия. Женщина беспокойно сжала губы, но ничего не сказала.

Вдруг ворота со скрипом открылись, заставив меня вздрогнуть, и к нам навстречу вышла средних лет женщина в костюме монахини. В руках у неё был потрепанный чёрный зонт, совершенно не укрывавший её от дождя. Женщина выглядела взволнованной, однако старалась удержать на лице вежливую улыбку.

— Прошу прощения за задержку! — громко воскликнула она, видно, подумав, что из-за шума дождя и ветра мы её не услышим. — Мы сейчас немного заняты и поэтому совершенно забыли, что ждем гостей! Ой, я же не поприветствовала вас! Здравствуйте. Можете звать меня сестра Джоанна. Вы мистер Клауэр и мисс Фонтес, если я не ошибаюсь?

Сестра Джоанна говорила быстро и возбужденно. Наверное, к ним не часто обращаются потенциальные родители.

Мелори улыбнулась и с ноткой неловкости в голосе (я не разобрала, притворно ли) ответила:

— Да. Мы по поводу усынов…

— Не нужно ничего говорить! — нетерпеливо перебила монахиня. — Обойдемся без формальностей. Мы все знаем, зачем вы здесь, и, думаю, вам не терпится приступить непосредственно к выполнению вашей цели. Да и что это я вас держу снаружи под таким дождём?! Быстрей внутрь!

— А… — попыталась вставить свое слово Мелори, слегка сбитая с толку таким оживлённым поведением сестры Джоанны, — с нами пришли и наши племянники…

— Отлично! Они пусть тоже идут! А теперь все быстрей под крышу!

Мелори и Данте, молча переглянувшись, зашагали вслед за уже успевшей вырваться вперед монахиней.

По пути я вновь оглянулась на Рейна, идущего рядом: теперь парень выглядел более расслабленным и даже почти улыбался.

— Сестра Джоанна, — тихо произнес он, дабы его не услышала монахиня. — Я помню ее. Всегда чем-то взволнована и взбудоражена. Она — одна из немногих, кто нормально к нам, приютникам, относился, хоть и была строгая. Меня она считала плохишом, ибо я часто прогуливал пения молитв, которые она так любила. Но в общем она не плохая.

— А ты не боишься, что она или кто-то другой тебя узнает? — шепотом спросила я, когда мы входили в монастырь.

Рейн пожал плечами.

— Когда я ушел, мне было семь. За то время я сильно изменился, так что вряд ли это возможно.

— Ну смотри.

Мы впятером пошли вслед за сестрой Джоанной по коридору в крыло приюта. Внутри здание не отличалось особым блеском, но хотя бы выглядело приветливей мрачного двора. Где-то издали слышались звуки молитвы, отдаваемые в голове легким покалыванием. Мимо нас то и дело в спешке пробегали монахини, а иногда и дети.

Свернув вправо, женщина остановилась у широкой двери и толчком рук отворила ее. Мы вошли в большую комнату, похожую на кабинет: стены тусклого голубого цвета, деревянный пол, слева — несколько книжных шкафов, прямо — ещё одна широкая дверь, деревянная низкая лавка и два высоких вазона, справа — письменный стол с двумя стульями. За столом сидела, погруженная в писанину, монахиня лет эдак шестидесяти. Она настолько была поглощена работой, что заметила нас лишь тогда, когда сестра Джоанна кратко кашлянула, привлекая её внимание.

— Мать-настоятельница, — произнесла сестра Джоанна и вежливо поклонилась, когда старая монахиня подняла голову. — Прибыли мистер Клауэр и миссис Фонтес.

Мать-настоятельница отложила бумаги на край стола и слегка хрипловатым голом произнесла:

— Спасибо, сестра Джоанна. Можете идти.

Монахиня возле нас ещё раз поклонилась и скрылась за дверью.

Старая женщина движением руки указала на два стула, стоявшие перед столом. Мелори и Данте сели туда, Крис пошёл к лавке, а мы с Рейном остались стоять возле взрослых. Со стороны другой двери послышались детские голоса и смех. Я никак на это не отреагировала, решив, что там просто сейчас играют сироты. Но, взглянув на Рейна, увидела его озадаченное и нахмуренное лицо.

— Смех? — удивлённо и почти беззвучно прошептал он.

Наше внимание привлек голос матери-настоятельницы.

— Здравствуйте. Вы извините за такой простой прием: сами понимаете, мы пока не можем отойти от недавней трагедии и меньше всего ждали усыновителей. Обычно во время таких происшествий или эпидемий болезни в городе никто и не думает о том, чтобы взять ребенка из монастырского приюта. — Женщина легко улыбнулась. — Не слишком люди доверяют подобным учреждениям, которые живут благодаря пожертвованиям прихожан и копейкам от государства. Как правило, наши сироты вырастают здесь, так и не познав родительской ласки. А сейчас, когда нас постигло такое горе, всё наше внимание сосредоточено на пострадавших детях, и оставшиеся воспитанники из-за слабого надсмотра успели слегка разбаловаться. Я говорю с вами прямо, так как, сами понимаете, когда ребенка возвращают в приют чуть ли не сразу после усыновления — это еще хуже, чем если бы его вовсе не усыновляли. Удар слишком болезненный, особенно для детей, которым уже исполнилось пять. Был случай, когда шестилетку вернули через неделю после усыновления, и после этого он возненавидел само слово «родитель», замкнулся в себе и на время даже отказался принимать пищу. Мы смогли его образумить, но жизнь всё равно оказалась сломлена. Я вовсе не пытаюсь вас запугать или отговорить от задуманного: просто хочу удостовериться, что вы понимаете всю важность ситуации и что ваш такой внезапный звонок с просьбой как можно скорее устроить встречу насчёт усыновления не было простым порывом или прихотью, а важным и обдуманным решением.

Она на секунду замолчала, видно, чтобы решить, что говорить дальше, но этой паузой ловко воспользовалась Мелори.

— Простите, мать-настоятельница, мы…

— Зовите меня Мария.

— Мария, — тихо произнесла Мелори, опустив глаза, и улыбнулась, будто что-то вспомнив, после чего подняла голову и заговорила, — сестра Мария, мы понимаем вашу озадаченность по поводу нашего внезапного звонка, особенно если учесть тот факт, что недавно вас настигло такое горе. Но, можете поверить, идея об усыновлении для нас очень важный шаг, и мы долго его обдумывали. А когда уже решились, то случилась эта катастрофа. Я знала, что сейчас вам не до гостей, но уже не могла так долго ждать.

Мысленно я уже хлопала вовсю отличной игре Мелори, а вот мать-настоятельница по-прежнему выглядела строгой, и её прищуренные глаза пытливо разглядывали мужчину и женщину, сидящих перед ней.

Через несколько секунд она тяжело вздохнула и более дружелюбным тоном произнесла:

— Что ж, ладно. По правилам, вы должны заполнить заявление о желании усыновить ребенка. Потом нужно собрать кучу документов, что заберет немало времени. Потом ещё много всего, но, — она легкомысленно махнула рукой, — это лишь глупые формальности. Для меня главное, чтобы усыновители были хорошими людьми и понравились ребенку. Я бы вообще отдавала детей без всяких подписей, если бы была уверена в чистоте намерений потенциальных родителей. Но, сами понимаете, правила — есть правила. Однако перед тем, как вы начнете заполнять заявление, я бы хотела услышать ответ на один вопрос: почему вы хотите усыновить ребенка?

Она смотрела прямо на Мелори. Видно, считала, что потенциальные матери в таких вопросах более честны и что для них усыновление было чем-то большим, чем для потенциальных отцов. Я разделяла это мнение.

Мелори с минуту раздумывала над ответом, закусив губу и глядя на свои руки. Наконец-то она подняла голову и неуверенно начала:

— Я… Понимаете, в силу некоторых обстоятельств я… я не могу родить ребенка. Думаю, к вам не раз обращались женщины с такой причиной. — Она вновь опустила голову. — Семья для меня всегда была на первом месте, а материнство казалось мне чем-то волшебным и чудесным. Для меня это было залогом истинного счастья, которое, к превеликому сожалению, я не смогу изведать. Но мой супруг не дал мне упасть духом окончательно и предложил усыновить ребёнка. Сначала я отказывалась, мотивируя это тем, что никогда не смогу полюбить чужое дитя. Но прошло время, и я поняла, что другого выхода нет. Мы долго решали, кого взять: младенца или более взрослого ребенка, и остановились на втором варианте. Ведь, взяв младенца, я не смогу потом долго врать и скрывать от него тайну его происхождения. А когда узнает, что он — не родной… Страшно подумать, что же станет с его жизнью. Поэтому лучше всего взять ребенка, который более-менее осознает суть вещей. Когда мы окончательно приняли решение об усыновлении ребенка, ваш приют первым попал в поле зрения. В монастыре дети вырастают под надзором служителей Бога, что делает их кроткими, добрыми и любящими. — На этом моменте Рейн негромко фыркнул, но на него не обратили внимания. Мелори продолжала, — Но как только мы собрались вам звонить, то узнали в новостях об этой ужасной аварии. Муж настаивал, чтобы мы выбрали какой-то другой приют или хотя бы подождали полгода, пока пострадавшие дети полностью оправятся, морально и физически. Но я настолько сильно загорелась этой идеей о ребенке, что просто-напросто не могла ждать. Меня хватило лишь на несколько дней. И вот мы здесь.

Женщина замолчала, дав матери-настоятельнице время обдумать ее слова. Та кивнула и перевела взгляд на Данте.

— А вы, как будущий отец, что думаете о возможности воспитывать чужого ребенка?

Мужчина на это ослепительно улыбнулся и без заминки ответил:

— Если это сделает мою жену счастливой, то я согласен взять под своё крыло хоть десять детей и буду лишь рад.

Мелори взглянула на Данте и взяла его руку в свою. Они друг другу улыбнулись. Вот только выглядело это уж слишком идеально, поэтому я незаметно дотронулась до плеча женщины, как бы предупреждая, что они немного переигрывают. Она меня сразу поняла (наверное, сама догадалась), поэтому изменила яркую улыбку на легкую полуулыбку и повернула лицо к монахине. Та, в свою очередь, лишь умильно вздохнула, глядя на всю эту картину. Отлично, значит, не заметила излишней фальши.

Сестра Мария достала из ящика стола стопку бумаг и поставила её перед Мелори и Данте.

— По закону вы сначала должны заполнить эти бумаги. Но, если хотите, я могу провести вас к нашим детям. Вы взглянете на них, поговорите, и если никто не понравится, то сможете просто уйти, не потратив время. Ну как?

— Благодарим вас за доверие, — ответил Данте. — Но мы предпочтем пройти все нужные пункты по порядку. Хотя, думаю, наши племянники заскучают в ожидании, пока мы будем возиться с документами. Поэтому, не будете ли вы против, чтобы они пошли и познакомились с детьми? Естественно, если дети сейчас не заняты.

Такой излишне вежливый тон смутил монахиню, и она хихикнула, прикрыв рот пальчиками.

— Естественно, пусть идут! У детей сейчас свободное время, и они прямо за этой дверью. Думаю, ребятам понравится визит гостей.

— Отлично! — Мелори довольно хлопнула в ладоши и повернула к нам голову. — Можете идти. И, да, — незаметно для матери-настоятельницы она смерила нас серьезным взглядом, — присматривайтесь к детям. Возможно кто-то из них именно тот, в ком мы нуждаемся.

Мы трое кивнули и направились к широкой двери, за которой слышались детские голоса. Вдруг Рейн остановился и, повернувшись к монахине, сказал:

— У меня к вам один вопрос. Когда-то давно здесь был священник по имени… — он сделал вид, будто на секунду задумался, — Роберт Сиперс, кажется. Он ещё тут?

Мать-настоятельница заметно вздрогнула. Улыбка слетела с её губ, оставив на лице выражение некой озадаченности и волнения.

— Нет, — хриплым голосом ответила она через несколько секунд. — Отец Роберт ушёл из жизни больше десяти лет назад.

— Какая причина смерти?

— Инфаркт.

— Почему он получил инфаркт? — ледяным тоном продолжал допрос брюнет, пристально глядя на монахиню.

Женщина заметно побледнела, а на её лбу выступила испарина. Я нахмурилась. Её реакция могла означать лишь одно: она знала о том, чем «занимался» Отец Роберт. И Рейн тоже это понял, поэтому был столь резок и холоден.

— У него было слабое сердце. — Её голос дрогнул. — А почему вы спрашиваете?

— Да так, был у меня друг из этого приюта. Много рассказывал об Отце Роберте. Вот мне и захотелось узнать, кто же это.

Губы монахини дрогнули, а руки сжались настолько, что костяшки пальцев побелели. Брюнет наслаждался её реакцией, но, видно, он ожидал встретиться со своим прошлым обидчиком, и новость о его кончине одновременно разочаровала и расслабила Рейна, поэтому он сжалился над старой женщиной и махнул рукой.

— Ну да ладно, это не важно, — безразлично произнес он и повернулся к двери. — Друг-то мой тоже давно погиб, а я просто хотел поговорить с этим священником, узнать о старой жизни своего друга. Жаль, очень жаль…

Сестра Мария облегченно выдохнула и незаметно вытерла пот со лба. От Рейна не ускользнул этот жест, но он ничего не сказал.

Мы наконец-то открыли дверь и вошли в комнату, где находились дети. Комната была большой, как гостиная в особняке. Вдоль стен тянулись ряды окон, завешенных лишь легким прозрачным тюлем. Стены светло-персикового цвета, деревянный пол. У дальней стены размещался большой книжный шкаф, забитый книгами разных размеров и цвета. Несколько больших цветных ящиков по углам комнаты вмещали в себя разные игрушки. Пара-тройка круглых ковриков, разбросаных по всей комнате: на них кучками по три-четыре человека играли дети. Несколько мальчишек бегали по комнате, играя в догонялки. А две монахини, сидевшие в углу, отчитывали за какую-то шалость взъершенного черноволосого мальчишку со сломанной игрушечной машинкой в руках.

Всеобщая картина напрочь убила мои ожидания. Я думала, всё будет строго и серьезно, никаких игр и веселья. А это место больше похоже на простой детский сад, чем на монастырский приют.

Я заметила, что Рейн тоже выглядел удивлённым. Похоже, со времён его пребывания здесь обстановка сильно поменялась. Помнится, он мне говорил, что у них даже простого мяча не было, а тут такое изобилие, хоть и, судя по всему, пожертвованных, но всё же игрушек.

Монахини заметили нас, и одна из них, поднявшись, направилась навстречу.

— Здравствуйте, — произнесла женщина, легко поклонившись. — Это вы звонили по поводу усыновления?

— Ну… да, — ответила я, помедлив. — Но мы лишь родственники усыновителей. А пара, звонившая вам, сейчас заполняют бумаги у матери-настоятельницы. Мы трое просто пришли посмотреть на детей.

— А! — монахиня улыбнулась. — Понятно. Ну что ж, можете осматриваться, говорить с детьми. Но, — она заговорила шепотом, приблизив голову к нам, — не стоит пока говорить им, что вы планируете кого-то из них усыновить или удочерить. Это лишь лишние волнения для них, а после и разочарования.

— О, не беспокойтесь, мы просто скажем, что пришли в гости, — я улыбнулась в ответ.

— Отлично! Тогда, — если что, — зовите меня.

Монахиня удалилась назад к своей подруге.

Как только она ушла, я повернулась к Рейну и увидела, как он внимательно разглядывает комнату, будто находился сейчас в какой-то галерее.

— Ну, сильно тут всё изменилось? — спросила я, подтолкнув его локтем.

Парень вмиг нацепил на лицо привычную безразличную маску и шумно фыркнул.

— Спроси лучше, что НЕ изменилось. Я словно в другой приют попал. В моё время даже к смеху относились строго, а тут и игры, и весёлая беготня. Даже как-то обидно. — Он поднял попавшегося под ноги плюшевого зайца. — Бывшая мать-настоятельница, что была при мне, считала такую строгость нормой. Теперь, как я вижу, она отошла от дел либо умерла, — довольно старой была, насколько я помню, — и её заменила другая монахиня, а вместе с ней сменился и приют. Такие масштабные перемены даже снизили мою хандру по прошлому на нет.

— Вот и отлично! — я ободрительно улыбнулась и забрала из рук Рейна плюшевого зайца, а то парень с детским коварством в глазах как раз норовился оторвать ему ухо.

Тут нас отвлекли чьи-то возмущённые возгласы. Повернув голову на звук, я увидела Криса, который о чём-то громко спорил с мальчиком, которого только что отчитывали монахини. При этом мальчик активно размахивал фигуркой Бэтмена, крепко зажатой в детской ручке. А Крис в ответ на это тыкал в него красно-желтой фигуркой робота.

— А я говорю, что Железный Человек круче Бэтмена! Он его по стене размажет своими лучами из ладоней! — донесся до меня голос Криса.

Мальчик презрительно хмыкнул и воскликнул:

— А вот и нет! Бэтмен искромсает на куски твою железяку своими метательными ножами!

— О да, конечно! Он даже приблизиться к нему не сможет!

— Зато у него есть бэтмобиль! — спарировал мальчик.

— А у Железного Человека — его костюм. Он может летать!

— У Бетмена есть личный крутой дворецкий.

— Ха! Секретарь и девушка — Пеппер!

— У Брюса Вейна куча денег!

— Глупый аргумент. У Старка тоже.

Мальчик еще что-то хотел сказать, но лишь открыл рот и захлопал губами, как рыба. Крис издал победный злодейский смех, запрокинув голову и широко разведя руки.

— Нашёл брата по разуму? — скептически изогнув брови, спросила я, подойдя к ним.

— Ахаха, он считает, что… — тут до Криса дошел смысл моего высказывания, и он возмутился. — Эй! Это оскорбительно! Не ставь меня на одну планку с тем, кто считает, что Бэтмен круче Железного Человека. Это просто глупо!

Я устало закатила глаза и поспешила отойти от них подальше, пока они и меня не втянули в свои глупые споры. Тем более нужно поскорее найти Люси-Роуз, ведь именно ради неё мы прибыли сюда.

— Простите, — обратилась я к монахиням, привлекая их внимание.

Та из них, что подходила к нам, встала и направилась ко мне.

— Чем могу помочь?

Закусив губу, я несколько секунд формулировала в мыслях правильные слова.

— Не могли бы вы мне немного рассказать про каждого ребёнка?

— О, конечно! Я расскажу вам всё, что вы захотите узнать.

И жестом указав мне следовать за ней, женщина направилась к углу возле двери, остановившись в нескольких шагах от трёх маленьких детишек, собирающих пазлы на полу. Детей было трое: два мальчика и одна девочка, и они совершенно не обратили на нас внимание, продолжая забавляться.

— Вот, взгляните на этого мальчика в жёлтой кофте, — шепнула мне монахиня, указав на крайнего ребёнка, — Это Филлип. Нам принесли его медсестры из городского роддома: родители отказались от ребёнка из-за сильных финансовых трудностей. Но отсутствие родительской любви не помешало мальчику вырасти добрым и отзывчивым. Он очень любит загадки и логические задачки, и, думаю, у него есть все задатки, чтобы в будущем стать великим учёным! А рядом с ним, — женщина указала на белобрысую девочку, — Лили. Норовистая, бойкая и невероятно честная. Если кто-то соврал или не того наказали, то она сразу же рвётся восстановить справедливость. Правда, за это многие детишки её не любят. Ну и последний, кто сидит справа от Лили, — это Джереми. Мальчик довольно трусливый, но невероятно милый! Очень любит животных. Поёт в нашем детском хоре, но перед большой публикой боится выступать. Несмотря на стеснительность, с друзьями ведет себя открыто и дружелюбно.

Таким образом монахиня показала мне всех детей, что были в той комнате. На середине осмотра к нам присоединились и Крис с Рейном. Кстати, того паренька, которого отчитывали монахини и который спорил с Крисом, звали Томас. Он был шустрым, непоседливым и непослушным — эти горькие факты монахиня совершенно не скрывала. Она лишь добавила, что не винит Томаса за поведение и считает, что он такой из-за одиночества и тоски по родителям, которые отдали его в приют, когда мальчику было уже три года. Такие дети всегда были проблемными.

Всё, что говорила женщина, я пропускала мимо ушей и ждала, когда нам покажут того, ради кого мы проделали такой путь. Но нигде Люси-Роуз я не видела, поэтому решила прямо спросить об этом монахиню.

— Простите, — начала я, когда мы отошли от последнего ребёнка и стали посреди комнаты. — Мы бы хотели увидеть ещё одного ребенка, её зовут… как же там… — я сделала вид, будто вспоминаю, — кажется, Люси.

— Люси-Роуз? — удивленно переспросила монахиня и испуганно прикрыла рот кончиками пальцев, словно только что сболтнула лишнего. Но вмиг взяла себя в руки и постаралась придать лицу спокойное выражение.

— Что-то не так?

Женщина закусила губу, вздохнула и, отведя взгляд, указала нам на дальнюю стену комнаты возле второй монахини, которая сидела и читала какую-то книгу. И только сейчас я заметила персиковую плотную занавеску, за которой, наверное, скрывалась другая комната. Монахиня провела нас туда и медленно отодвинула занавес, пуская внутрь и заходя следом. Мы вошли в комнату поменьше, которая, судя по всему, была столовой. Тут находилось несколько разноцветных круглых столов. За фиолетовым столом сидела девочка. Она тихо напевала под нос незнакомую мне песенку, весело помахивая ножками. Светлые волнистые волосы струились по спине. Кроме неё в комнате совершенно никого не было, но меня не покидало ощущение, что здесь не так пусто, как кажется на первый взгляд.

Как только мой взгляд пал на спину девочки, я вздрогнула. Что-то, чего я не могла понять, вызвало во мне эмоции, которые можно сравнить лишь с тем, что чувствуешь, когда стоишь у клетки с огромным тигром. Животное заперто, но ты все равно боишься подойти ближе, будто каждый твой неверный шаг сломит прутья клетки, как соломинки.

— Люси-Роуз, — предательски дрогнувшим голосом позвала монахиня.

Девочка резко умолкла и перестала болтать ножками, и в комнате на секунду стало невыносимо тихо.

Она медленно повернулась к нам. Взор чистых алмазных глаз пал сначала на Рейна, потом на Криса и на меня. И когда я встретилась с ней взглядом, меня будто бы пробрало током. Колени начали подкашиваться, и возникло огромное желание забиться в угол, сбежать, вырвать себе глаза, лишь бы не видеть этого внимательного и пронизывающего взгляда. Но мы остались стоять, пораженные своими ощущениями.

Люси-Роуз смотрела на нас от силы секунд пять, но мне казалось, будто я простояла так пять часов. Наконец серьезность в её взгляде сменилась удивлением, и она поспешила встать, путаясь в юбке своего кремового платья. Девочка быстро подбежала к нам, глядя во все глаза, словно мы были какими-то фантастическими животными. Но, если точнее, то она смотрела не на нас, а куда-то над нашими макушками.

— Ух ты! — восхищенно выдохнула она тоненьким голоском. — У вас тоже есть друзья!

И убежала назад на свое место, выкрикивая что-то пустоте, у своего стола.

— Что это с ней? — спросил у монахини Рейн. По его виду можно было понять, что он также что-то почувствовал, когда девочка на нас посмотрела.

Монахиня покачала головой.

— Мы точно не уверены. Врачи говорят, что у неё острая форма шизофрении. Люси-Роуз Марбел прибыла к нам почти младенцем. Её родная мать… . - женщина на секунду замолкла, потом вздохнула и продолжила, — мать пыталась убить её сразу же после родов. Как только девочка появилась на свет, она попросила врачей разрешения подержать её на руках. Дама выглядела спокойной, уравновешенной и счастливой, поэтому врачи разрешили. Всего лишь несколько секунд пролежало дитя в руках у матери, после чего лицо женщины исказилось в странной гримасе, и она пробормотала, что это не её дитя. Врачи уверяли, что она ошибается и девочка действительно её дочь, что они только что приняли роды и не смогли бы подменить ребенка. Но она не слушала. Она назвала невинного ребёнка чудовищем и попыталась бросить его на пол, но санитары вовремя остановили её. Девочку забрали, а матери вкололи снотворное, чтобы она отдохнула. Случаи временного безумия родивших — не редкость в медицине, поэтому чаще всего новорожденного не дают матери сразу же после родов. Из-за этого никто не обратил внимание на вспышку безумия женщины и на её слова. Вот только… через несколько часов после этого мать умерла. Она вытащила иглу из вены и проткнула трубочку капельницы, запустив в неё воздух. Врачи были ошарашены. А муж женщины и отец её ребенка был просто в отчаянии. Но всё же, когда пришел срок, он взял ребенка домой, решив его воспитывать в одиночестве. Говорят, что мужчина этот был, каких еще нужно поискать: умный, воспитанный, на все руки мастер. Знакомые души в нём не чаяли. Мужчина назвал девочку Люси-Роуз Марбел, дав ей имя погибшей жены Люси Марбел. И все было прекрасно, пока однажды ночью в полицейский участок не поступил звонок от соседа мужчины, который жаловался на странный шум и вопли, исходившие из дома Марбелов. Что тогда произошло, никто и никогда теперь не узнает. Полиция нашла горе-отца мёртвым у детской колыбели. А в ней металась плачущая Люси-Роуз. На шее у ребёнка нашли следы попытки удушения. Экспертиза показала, что именно отец и пытался задушить свою дочь, но не успел. От сильного эмоционального волнения он умер от разрыва сердца. Девочка осталась сиротой, и её отдали нам в приют. Вскоре мы, в соответствии со своей религией, должны были окрестить ребенка. Обряд крещения проводился три раза, но мы так и не смогли это сделать. В первый раз перевернулся таз со святой водой. Во второй раз потухли все свечи и никак не хотели загораться. В третий раз, во время дождя, молния ударила в одну из башен монастыря и разрушила крест, стоявший на его вершине. После этого мы поняли, что Бог не желает, чтобы этот ребенок был крещен. Мы прекратили свои попытки и девочка так и осталась некрещеной. Но, не смотря на это, Люси-Роуз росла вполне нормальным ребенком. Она была послушной и необычайно тихой. Почти никогда не плакала, не перечила, всегда покорно слушала наставления монахинь. И всё было бы замечательно, если бы не одно но: дети наотрез отказывались с ней общаться, а малыши всегда начинали плакать возле неё. Они все боялись Люси-Роуз. И позже мы поняли, почему. Оказывается, девочка имела воображаемого друга. Она всегда брала по две игрушки, по две книги, по два детских сервиза. Она говорила сама с собой, смеялась в совершенно пустой комнате. Мы думали, что в неё вселился бес! Ведь девочка была некрещёной. Но этот вариант сразу же отпал, потому что Люси-Роуз любила слушать пения молитв, посещала вместе с остальными церковные службы, всегда молилась перед едой, утром и вечером. Поэтому мы остановились на варианте, что девочка психически больна, а так как она не причиняла никому вреда, то и не стали отправлять её в больницу. Дети продолжали её сторониться, но это совершенно не отразилось на поведении девочки. У неё уже был «друг». И мы перестали придавать этому большое значение, считая, что с возрастом она выздоровеет. Но ничего не менялось. Но примерно три года назад один мальчик решил подразнить Люси-Роуз и дернул её за волосы. Она начала хныкать, но не заплакала, и лишь произнесла странную фразу: «Если Роуз не будет плакать — Блэки не будет наказывать. Плакать нужно только, когда есть угроза жизни. Тогда Блэки узнает, что Роуз нужна помощь, и придет спасти её. Но если Роуз заплачет без причины, Блэки накажет невинного, а Роуз этого не хочет». Блэки — это так она называет своего воображаемого друга. Девочка считает, что её галлюцинация может причиниит вред тем, кто заставляет её плакать. А ещё нас сильно удивило: Люси-Роуз знает, что её мать погибла при родах и знает, что её отец пытался сделать. Это очень странно, но, наверное, она просто случайно подслушала это где-нибудь. А полгода назад Люси-Роуз удочерила одна супружеская пара. Мы скрыли от них лишние подробности и сказали лишь, что девочка любит играть с воображаемыми друзтями, но ничего серьезного нет. Да, мы, можно сказать, поступили незаконно, скрывая сведения о болезни ребенка, но мы, стыдно признаться, хотели поскорее отдать девочку, дабы остальные дети больше её не пугались. Меньше чем через месяц мать вернулась вместе с Люси-Роуз к нам в приют и потребовала забрать ребенка назад. Она кричала: «Вы подсунули мне чудовище! Уберите её! А лучше убейте!» Оказывается, всего за день перед этим муж женщины отругал девочку за случайно разбитую вазу. Он взял в одну руку большой осколок стекла и просто приблизил к ребенку, громко говоря, что она поступила очень плохо. Люси-Роуз, как она позже объяснила, сильно испугалась и решила, что мужчина хочет её порезать. Она громко заплакала, и через несколько секунд мужчина словно обезумел. Он начал размахивать руками перед собой, будто отгоняя какое-то невидимое чудище и, случайно споткнувшись, упал, налетев на осколки вазы виском. Он погиб. Всё это видела его супруга. Она посчитала, что Люси-Роуз — проклятый ребенок, и если мы заберем ее, то женщина не станет обращаться в суд. Девочка вернулась в приют и, казалось, была лишь рада этому. А после той катастрофы, когда здоровой осталась лишь Люси-Роуз, мы поняли, что она действительно не такая, как мы. А гнев её страшнее слёз. Те, кто её разозлил, потом боятся находиться с ней в одной комнате, а то и вовсе обезумевали. Опираясь на это, мы решили больше не показывать Люси-Роуз желающим усыновить у нас ребенка. Также мы не можем передать её другому приюту. Мы боимся, что это её разозлит. Поэтому пусть она доживет у нас до совершеннолетия, а там, гляди, с Божьей помощью сама уйдет.

Монахиня замолкла и попятилась к выходу.

— А теперь давайте побыстрее уйдем, — шепнула она, — Мне не слишком комфортно с ней.

Но мы, переглянувшись, остались стоять на месте. Сомнения нет — Люси-Роуз Марбел — агнец, и мы должны поскорее забрать её отсюда!

— Эм… — я повернулась к монахине, — Можно поговорить с ней?

— Вы что?! — ахнула женщина, но резко понизила голос, — вы меня не слушали? Я же говорила, что…

— Я Вас прекрасно слышала, — сказала я как можно серьезней, — поэтому и хочу поговорить с девочкой. Не волнуйтесь, от одного короткого разговора ничего не случится.

Монахиня поджала губы и растерянно поглядела на спину Люси-Роуз. С тихим стоном она произнесла:

— Ладно. Но старайтесь не злить её. Старайтесь вообще не вызывать у неё никаких эмоций!

— Поняла. Спасибо.

Взглянув на Криса и Рейна и получив от них утвердительные кивки, я медленно направилась к Люси-Роуз.

Она сидела за столом и опять что-то напевала. Приблизившись, я увидела разбросанные на столе, изрисованные листки бумаги и разноцветные мелки. Сама девочка что-то усердно рисовала, но из-за её низко наклоненной головы я не могла понять, что именно.

— Эм, привет, — неуверенно начала я, присаживаясь напротив Люси-Роуз.

Девочка резко подняла на меня голову, что заставило меня вновь вздрогнуть, и ослепительно улыбнулась.

— Привет! — она перевела взгляд выше моей головы. — И тебе привет!

Мне стало не по себе.

«Она видит Лилит?»

— Люси-Роуз…

— Роуз, — перебила меня она, вновь погрузившись в рисование. — Роуз любит, когда её называют Роуз.

— Хорошо, Роуз. Скажи, с кем ты только что поздоровалась?

Девочка вновь подняла на меня глаза, но теперь выглядела немного удивленной.

— С вами, мисс. И с вашим другом.

— С моим другом?

— Ага, — её лицо озарила лучезарная улыбка. — У вас очень красивый друг, вернее, подруга. А вы её не видите?

Я осторожно покачала головой.

— Это ничего, я вам её нарисую! — И, взяв чистый лист, Роуз начала на нём что-то активно рисовать. Рисуя, она продолжала говорить. — Знаете, а я даже не знала, что у кого-то тоже есть такой друг, как Блэки. Блэки очень хороший! Он всегда защищает Роуз и говорит с ней. Роуз любит Блеки! Он её настоящий друг! А Ваша подруга говорит с Вами?

— Да, бывает, — нервно улыбнулась я. — И довольно часто.

— А Вы её действительно не видите?

— Нет, не вижу.

— О, это ничего! — тут Роуз подняла перед собой рисунок, который только что нарисовала. — Вот! Я вам покажу наших друзей!

Справа, судя по коричневым линиям там, где должны находиться волосы у этого по-детски нарисованного человека, была я. Прямо над моей головой размещался черный силуэт с черными волосами, завязанными в два высоких растрепанных, — судя по хаотично набросанным полосам, — хвоста.

Слева на рисунке стояла сама Роуз. И возле неё, размером почти с четверть листка, был нарисован огромный чёрный монстр…