Бездыханные ІІІ

Глава 10

Закипевший чайник издал пронзительный свист. Я взялась за горячую железную ручку, но, вспомнив, что не одна, быстро надела кухонную рукавичку. Комнату окутывала тишина, возникшая из-за неловкого молчания. Разлив кипяток в три кружки с заваркой, я поставила их вместе с сахарницей на стол перед сидевшими гостями и села в противоположном конце стола.

Мать и отец не решались поднять глаза, то и дело косясь друг на друга в нерешительности. Маленькая девочка же, казалось, совершенно ничем не была смущенна и сейчас вовсю разглядывала окружающие вещи и меня. Ну а я удивлялась своему холодному равнодушию, которое испытывала в тот момент, внимательно глядя на родителей. Казалось, вот они, прямо передо мной, на расстоянии вытянутой руки, но радость почему-то никак не хотела себя проявлять. Возможно, всему виной тот факт, что где-то глубоко внутри я не могла поверить в то, что сейчас происходит; не признавала в этих людях своих родителей. Тогда я принялась пристально разглядывать сидящих предо мной незнакомцев, дабы найти в них знакомые родные черты.

Вот мать. Смутные воспоминания прошлого показывают мне её красивой, сильной, молодой и вечно улыбающейся. Сейчас её лицо было грустно, бледно, усыпано мелкими морщинами. Волосы, которые мне удалось унаследовать, потемнели и потускнели от старости и частых покрасок в надежде скрыть седину. Сейчас ей должно быть примерно сорок… или сорок пять. Тогда, на пороге, я узнала её не по внешности, а по голосу. В детстве этот голос часто пел мне колыбельные, ведал разные интересные истории, читал сказки. И, казалось, возраст изменил все, но голос удивительным образом сохранился. И именно благодаря нему я уверена, что передо мной сидит именно мама.

Я перевела взгляд на отца. Кажется, в молодости он был намного выше и стройней. Не было усов, лишь приятно колющая щетина, когда он целовал меня в щеку. Не было очков в грубой оправе, и… все. Больше ничего, с чем бы я могла сравнить его прошлого и настоящего, ибо не осталось в моей памяти детального образа его внешности, так как отец слишком часто отсутствовал дома. По работе, или в силу других причин — я не помню, но все же какое-то неясное ощущение в сердце пытается уверить меня в том, что предо мной именно мой отец.

Маленькая девочка взялась за кружку обеими руками и тут же их отдернула.

— Горячее, — тихо шепнула она, потирая ладони.

Глядя на ребенка, из уст вырвался вопрос:

— Кто это?

Взрослые, услышав мой голос, вздрогнули. Мама резко подняла голову и постаралась улыбнуться, но из-за напряженности это не слишком хорошо получилось. Её лицо чуть поживело — была рада, что кто-то решился начать разговор.

— Её зовут Дейзи, — начала мама, ласково дотронувшись до плеча девочки. — Она… твоя родная сестра. Ей всего пять, так что не странно, что вы не имели возможности познакомиться.

— Оу, — я ожидала услышать что-то подобное, но все равно была слегка удивлена, — вот как.

— Она очень на тебя похожа, — улыбка матери стала более смелой и спокойной, — те же глаза, те же волосы, и тот же не соответствующий малому возрасту характер.

Я улыбнулась уголком губ и, опершись на руки, пододвинулась через стол к девочке.

— Значит, Дейзи, да? Красивое имя. Ну, здравствуй, сестренка.

Малышка подняла на меня большие серо-голубые глаза и широко улыбнулась, обнажив ряд маленьких белых зубов. У меня где-то завалялась старая фотография, где я изображена примерно в её возрасте — нужно будет сравнить, хотя, как по мне, то Дейзи действительно схожа со мной. Лишь взгляд живее и щеки розовее.

— Привет! — воскликнула она, на секунду подняв голову, после чего полностью отвлеклась от нас и принялась упорно дуть на горячий чай.

Похоже, она не совсем понимает, что сейчас происходит, или родители не успели ей все объяснить. Хотя, что именно объяснить, это нужно узнать и мне. Я отвернулась от Дейзи и переключила все свое внимание на взрослых. Те уже более-менее расслаблено себя чувствовали и смотрели прямо на меня. Ну а я до сих пор не могла избавиться от холодного настроя, поэтому и не могла придать своему голосу дружелюбный тон.

— Ну что, ж, рассказывайте, — произнесла я, откинувшись на спинку стула, — какими судьбами вы здесь? Или решили, что десять лет уже достаточный строк и неплохо было бы навестить дочурку? И вообще, где вы все это время пропадали?

— Нам очень жаль, Мио, — начала мама, — наша бы воля, так мы никогда не оставили тебя здесь. Но ты была слишком мала, а на нас свалилось слишком много проблем. Но сейчас ты уже взрослая и поэтому сможешь понять, что другого выбора у нас не было. Ты, возможно, не помнишь, но в то время твой папа работал охранником в одном небольшом банке Колорадо-Спрингса. В ночь, на рождество, когда его оставили в ночную смену, небольшая группа грабителей напала на банк. Они, наверно, решили, что в праздник там почти не будет охраны, если вообще кто-то будет. Да и само нападение было неорганизованно — просто какой-то молодняк решил позабавиться на пьяную голову. Но так получилось, что именно в тот день у отца была ночная смена. Он услышал тихие смешки, шепот и странный скрежет. Видимо, у них было какое-то специальное оборудование, — что очень странно при такой неорганизованности — так как дверь быстро была открыта и даже сигнализация не сработала. Но отец быстро среагировал и «кнопкой тревоги» вызвал полицию. Но, так как был праздник, то на скорое их появление надеяться было глупо, поэтому он сам попытался задержать грабителей. Их оказалось всего четверо. Один, при виде охранника, сразу сбежал, двое попытались наброситься, но отец был специально обучен, а они простые юнцы, и от одного несильного удара повалились на землю, скорчившись от боли. А вот четвертый стоял в стороне. Отец обратился к нему с просьбой облагоразумиться и тогда никто не пострадает. Он даже, по доброте душевной, посоветовал ему поскорее сбежать, пока на шум не собрались прохожие — он не сказал, что вызвал копов. Парниша ведь был не намного старше тебя теперешней и под воздействием алкоголя; к чему ему проблемы с законом так рано? Но он не разделял мнение отца. Вдруг парень вынул из кармана небольшой пистолет — самый настоящий, не глупую игрушку для запугивания. Он… направил пистолет на отца и начал требовать, чтобы тот открыл хранилище с деньгами. Парень был слишком взволнован, его руки дрожали, и было заметно, что он чуть ли не впервые держит оружие в руках. Отец пытался успокоить его, сказал, что у простого ночного охранника нет ключей от хранилища. Но парень не слушал; он начал размахивать пистолетом и выкрикивать грубые высказывания. Тогда отец подбежал к нему и попытался выхватить оружие из рук. Парень понял, что со взрослым мужчиной ему не справиться и в тот момент, когда отец сильно толкнул его в грудь, он… нажал на курок. Парень упал и ударился затылком о бетонный пол, а отец почувствовал сильную боль в области шеи. Он не первый год работал охранником, но это было впервые, когда в него стреляли. Много крови и боль вызвали сильный шок, но благо как раз в тот момент послышался звук полицейской сирены. Отца сразу же отвезли в больницу, грабителей арестовали. Помнишь, на твое седьмое рождество, когда отца не было дома две недели, я сказала, что он поехал навестить бабушку и из-за сильного снегопада не мог вернуться домой? На самом деле он тогда лежал в больнице из-за ранения.

— Я совершенно не помню своего детства, особенно когда еще не жила с бабушкой. Лишь некоторые моменты, но этот к ним не относиться, — ровным тоном произнесла я. Но все же слова матери понемногу разрушали стену моего равнодушия.

— Эм… хорошо, — мои резкие слова лишили мать былой уверенности, но все же она продолжила. — В общем, ранение оказалось не серьезным — никакой угрозы жизни. Но все же оно принесло значительные последствия. Папа долго не мог говорить, а когда смог…

Я краем уха услышала хриплый вздох со стороны отца.

— Мой голос изменился не в лучшую сторону, — тихо проговорил он, слабо улыбнувшись.

Я удивленно подняла брови. И правда, в его голосе я услышала отчетливую, неприятно давящую на слух, хрипоту. Это пробудило во мне одно расплывчатое воспоминание.

— Хм… — протянула я, нахмурив брови и призадумавшись, — Да… я припоминаю что-то такое. Когда папа вернулся от бабушки… то есть, из больницы, как уже выяснилось, то у него был такой голос. Я, помниться, в первый раз даже заплакала, когда он заговорил со мной. Ты, кажется, сказала, что он подхватил простуду.

— Да! — мама облегченно улыбнулась, — ты помнишь! Но, — её улыбка исчезла, — если бы это было самым худшим… Когда отец очнулся в больнице, после той попытки ограбления, его сразу же настигли репортеры местного канала. Они считали благородным поступком выйти в праздник на службу, да еще и защитить банк от вооруженных грабителей. Папу тогда показывали по телевизору, но ты спала, когда шел репортаж, поэтому и не видела. Через неделю по тем же новостям мы узнали, что тот парень с пистолетом умер от гематомы, возникшей от удара, когда его толкнул твой отец. Естественно это не было умышленным преступлением, а всего лишь самозащитой, поэтому никто не обвинил папу в убийстве. Ну, мы так думали… Этот парень оказался сыном какого известного политика и, понятное дело, в новостях это не упоминалось. Все же наличие сына-преступника не очень позитивно сказалось бы на его репутации. Но все же это был его единственный ребенок и, естественно, этого человека не слишком интересовало, кто прав, а кто виноват. Оказалось, что у него имеются некие связи на стороне, поэтому мы даже сначала не поняли, кто есть причиной всех наших последующих бед…

— Так что же случилось? — не сдержавшись, спросила я.

Мама тяжело вздохнула, перед тем, как ответить.

— Сначала отца уволили с работы. Это было очень странно, ведь после того случая начальство обещало ему повышение за храбрость. Но потом они вдруг ни с того, ни с сего взяли и заявили, что он уволен. Сколько папа не добивался правды, никто так и не сказал, что этому причиной, лишь посоветовали молча собрать вещи и поскорее найти новое место; ему даже написали отличные рекомендации и провернули все так, будто он уволился по собственному желанию, чтобы не было потом ненужных вопросов у новых работодателей. В общем, все было настолько странно, что мы по началу решили ничего не предпринимать и делать так, как говорят. Но потом оказалось, что ситуация намного хуже, чем можно было предположить. Не прошло и недели, как отца уволили с новой работы, хотя на собеседовании расхваливали во всю, даже на специфику его голоса не обращали внимания. Когда папу и с третьей работы уволили, мы в серьез запаниковали. А незадолго после этого, вечером, когда мы спокойно сидели и смотрели телевизор, и ты почти заснула возле меня, в окно прямо позади нас кто-то кинул большой камень. Слава богу, что он никого не ударил, но я так испугалась, когда на тебя упали осколки! — у матери на глаза навернулись слезы. — Камень был завернут в бумагу, и на ней писало что-то вроде: «Ты поплатишься, и вся твоя семья!», или как-то по-другому, я не помню уже. Но факт оставался фактом — нам грозила опасность, и весьма серьезная, ведь злоумышленники знали, где мы живем. Да и ты в то время так некстати подхватила ветрянку в детском саду, поэтому мы были в отчаянии. Как только наступило утро, я вместе с тобой поехала к бабушке, а папа поехал в полицию, чтобы написать заявление о покушении, но толку от этого не было. После долгого разговора мы решили, что лучше будет вообще уехать из города; найти квартирку где-то на севере штата и переждать — может, все пройдет и тот человек оставит нас в покое. Квартира нашлась на удивление быстро и, как только мы решили её взять, случился еще один инцидент: когда я с папой выходила из дома, где размещалась наше будущее жилье, нас чуть не сбила машина. И это было не случайно, судя по тому, как она во второй раз норовилась на нас наехать, когда мы отскочили на тротуар. Тогда стало понятно, что здесь нам не спрятаться. Тогда бабушка предложила нам переехать к ней, но мы боялись, что если так сделаем, то и она окажется в опасности.

Мама опустила голову, на секунду замолчав, но мне не терпелось узнать самое главное.

— Так что же, — начала я подгонять её, не скрывая любопытства, — что же вы решили?

Краем глаза я заметила, как отец так же понуро опускает голову, как и мать.

Наконец-то, недолго помолчав, мама неуверенно заговорила:

— Мне написала одна моя хорошая подруга. Я как-то обмолвилась в разговоре с ней о нашей проблеме и вот она пишет, что нашла отличное решение. Рядом с её квартирой есть великолепное общежитие, где часто живут семьи, которые пока не нашли постоянного жилья. И цена была приемлема, не смотря на наше финансовое положение из-за потери отцом роботы. Вот только это было довольно серьезное решение, так как моя подруга… жила в Австралии. А это значило, что мы должны будем переехать не просто в другой город или штат, а на другой материк. Но и другого выхода мы пока не находили… и… фактически была угроза нашей жизни… так что…

— Вы согласились, — умозаключила я.

— Да, — почти неслышно прошептала мама.

— И почему же меня с собой не взяли?

— Мы… мы не думали, что проживем там так долго. Да и решение это, и переезд дались нам не так легко, как ты думаешь. Сначала надо было собрать нужные документы, решить вопросы с нашим домом. Так же мы боялись, что нам не удастся достать билеты и нормально выехать из страны, ведь кто знает, на что тот человек способен. Когда уже все нужные бумаги и билеты были у нас на руках, постал вопрос о тебе. Ты была слишком маленькой для такого переезда и должна была через несколько месяцев пойти во второй класс… Тем более жизнь в тесном общежитии для ребенка была бы сильным стрессом. Бабушка говорила, что лучше тебе будет остаться тут, пока мы там не найдем нормальное жилье. Я сначала даже слушать её не хотела, но с каждым днем понимала, что другого выхода не было. А мысль о том, что пока мы будем за границей, здесь ты остаешься в опасности, пришла к нам в голову лишь в самолете. Так что мы собрали все твои вещи и ночью отвезли тебя к бабушке, а через два часа сели в самолет. Поверь, во всей этой истории, расставание с тобой было самым сложным, через что нам пришлось пройти!

Глядя на то, как из усталых маминых глаз полились слезы, и как она в отчаянии начала заламывать руки, я почувствовала, как в груди зарождается нарастающая боль. Я попыталась заглушить её, прикусив губу и глубоко вздохнув, но человеческие способы бесполезны.

— Вы… — комок в горле мешал нормально говорить, — все это время вы были там? Все эти годы?

Слабый кивок со стороны матери.

— Мы хотели вернуться, — заговорил вдруг отец своим непривычно хриплым голосом. Мама уже была не в состоянии что-либо сказать и лишь тихо всхлипывала, приложив ладонь ко рту, — но из-за работы не могли даже нормально вздохнуть. Общежитие действительно было неплохим, но основной проблемой были деньги. Мы ели-ели сводили концы с концами. Лишь через год нам удалось снять квартиру, а еще через три купить свою. Регулярная связь с бабушкой позволила нам узнавать все о тебе. Два раза мы пытались поговорить с тобой, но ты сразу же впадала в истерику и очень долго плакала, а когда слышала, как бабушка говорит по телефону с нами, то начинала кричать и вырывать трубку. После этого бабушка говорила с нами в тайне от тебя. Мама тогда очень сильно переживала, и мне однажды пришлось буквально вырывать из её рук чемоданы, так как она очень хотела вернуться к тебе. А потом я и она нашли работу, и все как-то само собой улеглось. Нас больше не преследовали, и на тебя с бабушкой не было никаких покушений. Время шло быстро. Был момент, когда мы две недели не звонили сюда, так как были слишком сильно загружены работой, а когда наконец-то позвонили, то трубку поднял Фред. Новость о том, что бабушка умерла, стала слишком сильным ударом для нас, не говоря уже о тебе. Денег, что мы копили на квартиру, хватало на билет домой, но Фред настаивал, чтобы мы оставались там, что он сам позаботиться о тебе. Зная характер этого пройдохи, я удивился такому внезапному порыву заботы с его стороны, но в то время у него была работа и хоть какие-то остатки человечности, поэтому мы с мамой согласились. Звонить мы не перестали, даже наоборот, чуть ли не каждый день названивали. Фред вечно отмахивался от наших вопросов и лишь говорил, что все нормально. Иногда, бывало, он не брал трубку, но в целом все было лучше, чем могло бы быть. Мы взяли с него обещание, что он не расскажет тебе о наших звонках, дабы не волновать, и, как я понял, обещание он не нарушил.

Дейзи уже допила свой чай и сейчас тянулась за нетронутой кружкой мамы, все так же не обращая на нас никакого внимания. Несколько капель чая расплескались на стол и маленькие ручки, пока она тянула кружку на себя. Я бы встала за полотенцем, если бы не была ошарашена словами отца. Значит, те странные звонки в одно и то же время, после которых Фред становился особо раздраженным, были не просто от его «дальних родственников», как он говорил, а от мамы с папой. А ведь я даже не догадывалась. Значит, возьми я однажды трубку вместо него, то услышала бы такой долгожданный голос родителей. Но слова Фреда о том, что если я возьму трубку, то меня заберут в детдом и будут каждый день бить, не на шутку испугали меня, и я даже закрывалась в своей комнате, когда он отвечал на эти звонки. Ох, если бы я только знала… все могло бы быть по-другому…

— Постойте, — произнесла я, внезапно вспомнив об одной вещи, — помниться, однажды ваши звонки прекратились навсегда… Тогда еще наш телефон сломался и Фред долго не покупал новый. Почему вы тогда не приехали? Ведь наверняка вас взволновало то, что вы не можете дозвониться.

— Да, — ответила успокоившаяся мама, утирая пальцами слезы, — мы тогда сильно забеспокоились, но еще, как только мы уехали, бабушка нам дала номер своей подруги и соседки, миссис Винс. Мы позвонили ей и объяснили всю ситуацию. Бабушка рассказывала ей о нас, и она не была слишком удивлена нашим звонком. Она сказала, что все узнает и велела позвонить через несколько часов. Тогда мы узнали, что у вас просто сломался телефон, и причин для беспокойства нет. Миссис Винс так же рассказала нам о тебе, как ты живешь. Мы сразу поняли, что некоторые неутешные детали она опускает, но все же услышать столько информации о тебе за такой длинный строк было для нас радостью. Мы переговорили с миссис Винс и решили, что лучше будет теперь связываться с ней, а не Фредом, поэтому и перестали звонить ему. А потом купили квартиру, обустроились, наша жизнь пошла на лад. И вот я узнала, что беременна… Дейзи довольно тяжело вынашивалась, ведь у меня уже был не тот возраст. А когда она родилась, забот стало еще больше. Бойкая, норовистая девочка, совсем как ты в её годы, — мама, нежно улыбнувшись, взглянула на играющую с кружкой Дейзи. — Она росла и с каждым днем становилась все схоже на тебя внешне. Казалось, те воспоминания о нашей маленькой Мио, что мы унесли с собой, воплотились в этом ребенке. И как-то так получилось, что наши звонки к миссис Винс стали реже; бывало, что и раз в месяц связывались с ней. Наверное, это связано с тем, что после каждого звонка мы чувствовали невыносимую вину и жалость оттого что пропускаем лучшие годы жизни своей дочери: учеба, друзья, личная жизнь… Мисс Винс говорила, что ты выросла в красивую, сильную девушку. Это было так тяжело для нас — слышать, но не видеть!

— И что же послужило причиной вашего приезда? — перебила я её, не вытерпев. Раздражение почему-то начало возвращаться.

— Миссис Винс сообщила нам о смерти Фреда и мы поняли, что нельзя больше тянуть…

— Постой! — опять перебила я её, но уже от удивления. — Фред умер?

— Ты не знала? — поглядела на меня мама такими же удивленными глазами. — Два дня назад какой-то его друг позвонил в больницу. Говорят, что самоотравление — перепил, видно. В тот же день, вечером, к миссис Винс зашли и сказали о смерти. Наверно адрес перепутали, или тебя не было дома, и поэтому обратились к соседям. Во всяком случае, миссис Винс опознала тело и дала всю нужную информацию, так что тебе нет надобности куда-либо ехать. Нам еще нужно будет с эти разобраться до конца, но, насколько я понимаю, у тебя нет желания провожать Фреда в последний путь.

— Нет, — покачала я головой, все еще находясь в прострации от удивления. А я и забыла о Фреде. Хотя все же смерть о его кончине странным образом сняла с плеч невидимый камень, который обременял меня все то время, после того как я выгнала любимого дядюшку из дома. Наверное, где-то в глубине души боялась, что он вновь вернется. Ну, теперь об этом можно не волноваться.

— Странно, что миссис Винс тебе не сказала, — задумчиво произнес отец. — Фред, наверное, и по дольше отсутствовал, раз ты не удивилась, что о нем два дня ни слуху, ни духу.

«Значит, они не знают», — пронеслось у меня в голове, — «наверое, миссис Винс не сказала им о том, что Фред уже год не появлялся дома, так как не хотела их волновать. Хотя это глупо, ведь тогда она бы знала, что я осталась совершенно одна и наверняка бы встревожилась. Помниться, первые дни после того, как Фред ушел, я говорила ей, что он поехал с друзьями за город, а потом, что он у кого-то ночует. После этого она, наверное, решила, что он просто поздно приходит домой, и поэтому она не может застать его. Во всяком случае, теперь уже это не важно, лучше будет успокоить родителей и сказать, что я думала, будто Фред опять где-то загулял, и поэтому не волновалась».

Но даже если я так решила, с губ сорвалось высказывание более грубое, чем предполагал здравый смысл.

— И поделом ему. Он уже давненько дома не появлялся, и я надеялась, что больше его не увижу. К счастью, теперь мои надежды оправдались.

У мамы вырвался удивленный вздох.

— Мио, — она укоризненно на меня поглядела, — я не знаю, что происходило у вас все эти годы, но… нельзя же так. Как бы там ни было, он твой родной дядя! Нельзя говорить так о своих родственниках.

После этих слов, плотина моего терпения была снесена, освободив все те эмоции, которые я держала в себе целых десять лет — обида, злость, отчаяние и горечь одиночества. Но из-за невозможности излить все это через слезы, эмоции слились в один хаотичный комок и вырвались наружу отчаянным гневом.

— Как непривычно слышать родительские нравоучения, — тихо произнесла я, пытаясь еще кое-как сдержаться.

— Мио…

— Что, мама? — я нарочно выделила последнее слово и, все же не сдержавшись, вскочила с места. — Что?! Хочешь мне что-то сказать?! Уверенна, у тебя есть, что мне рассказать, о чем поговорить. Но вы уже много сказали и теперь, будьте добры, послушайте меня. Все это время, все эти долбанные годы я засыпала в надежде, что утром, сбегая вниз по лестнице, увижу на пороге маму и папу; но, просыпаясь, с отвращением осознавала, что внизу меня ждет ничего кроме пустых банок пива, разбросанных по полу окурков и дряблая туша Фреда на запачканном жирными пятнами бабушкином диване! Вы оставили меня, когда мне было восемь, а бабушка умерла всего лишь через несколько месяцев после этого, поэтому все мое детство прошло в отвратительном окружении дома, и глупых насмешек из-за этого в школе. Вы говорите, что оставили меня здесь, так как боялись, что там не сможете дать мне должных условий жизни. А вы не подумали, что жизнь маленького ребенка под одной крышей с равнодушным пьянчугой, который даже не интересуется её учебой и вообще, где она была и что делала, тоже не соответствует понятию «нормально»?! Каким вырастет ребенок, если в десятилетнем возрасте ему уже самому приходиться улаживать вопросы со своей школой, носить документы черт знает куда и в слезах просить родителей одноклассников, чтобы сказали, что нужно сделать с этими глупыми бумажками и какие справки нужно сдать, чтобы тебя вдруг не отчислили за неимение нужных документов. А взрослые только качают головой на «умыльную» картину одинокой девочки и никто, даже учителя не пожаловались специальным организациям о том, что вот этот ребенок не получает должного ухода, так как считали, что это не их дело. Как можно назвать «нормальной жизнью» то, что тебе приходиться брать у заботливой соседки детскую одежду её выросших детей, так как на свою одежду у тебя денег нет?! Или когда тебя вырывает прямо на уроке, оттого что утром удалось поесть сытный горячий завтрак, принесенный миссис Винс, к которому твой организм совершенно не привык, так как вечно жил лишь на одной яичнице и полуфабрикатах. Какая может быть жизнь у девочки, если в двенадцать лет, во время первой менструации она думает, что умирает и ей приходиться зимой, ночью, бежать к соседке, и лишь чудом избежать нервного срыва из-за страха и сильной боли?! Как можно жить, если в четырнадцать лет в мозгу проскальзывает мысль о самоубийстве и лишь гордость не дает тебе пойти на это?! Знаете, я не думаю, что с вами мое детство прошло бы еще хуже, так что, простите, но ваше оправдание для меня совершенно бессмысленно.

Закончив говорить, я, чтобы избежать взглядов, быстро забрала три кружки, которые благополучно опустошила Дейзи, и повернулась к умывальнику. Вновь, как в начале, повисло глубокое молчание, перерываемое лишь звуком льющейся воды из крана.

«Слишком резко я вывалила на родителей все это, — внутренне упрекала я себя. — Нужно было как-то помягче, не так грубо, что ли. Они ведь наконец-то приехали, объяснили мне все, рассказали правду. А я не сдержалась, сорвала на них всю злость. Первая встреча, и на тебе — крики, слезы. Наверное, все из-за того, что приехали они уж очень не вовремя. Даже толком обрадоваться не могу из-за проблем с Лилит, а ведь… — рука с мочалкой на секунду застыла в воздухе, когда я осознала всю суть сложившейся ситуации, — они же совершенно не в курсе, что я… ну, больше не нормальный человек. И сообщить я им об этом не могу. Что же теперь будет?..»

Внезапный толчок где-то в районе поясницы вывел меня из тумана мыслей. Я удивленно повернулась и увидела перед собой маленькую Дейзи, глядевшую на меня с болезненной злостью и слезами в глазах.

— Извинись, — приглушенно, чтобы не разреветься буркнула она.

Её ручки сжали подол юбки и, казалось, если дать им волю, то мне бы пришлось уворачиваться от маленьких кулачков.

— Что? — от удивления, я даже прослушала, что она сказала.

— Попроси прощения! — уже громче произнесла Дейзи. — Из-за тебя мама сильно плачет!

Я перевела взгляд в сторону родителей и увидела, как мама содрогается от тихого плача, прижимая руки к лицу, а отец заботливо положил ей руки на плечи и растерянно глядел, не зная, чем помочь. От увиденного в груди больно закололо, но я упрямо поджала губы и, выключив воду и оттряхнув влажные руки, перевела внимание обратно на сестру.

— А за что мне просить прощения? — спросила я с усталым выдохом, не без интереса разглядывая маленькую копию себя.

Дейзи на секунду растерялась, но быстро поспешила ответить, чтобы я не заметила этого.

— За то… за то… за то, что заставила её плакать!

— За это не просят прощения.

— Просят! — настаивал на своем ребенок уже с большей уверенностью в голосе.

— Нет, — возразила я с тем спокойным тоном, с которым взрослые обычно ведут бессмысленные споры с детьми.

— Просят, просят! Извинись! А ни то я… я…

Она растерянно опустила глаза, не зная, что сказать.

— Что? — я присела напротив девочки и подперла рукой подбородок, приподнимая насмешливо бровь. И все же, какое удивительное сходство между нами!

— А ни то я буду плакать! — наконец выкрикнула серьезный аргумент Дейзи.

— Нет, — кончиками губ улыбнулась я, хотя уже давно сдалась под её наивным детским напором.

— А я буду громко плакать! — воскликнула она, всем своим видом показывая, какая это серьезная угроза.

Тогда я не сдержалась и прыснула от смеха, привлекая внимание родителей.

— Хорошо, сдаюсь, — произнесла я, взъершив волосы девочки, что вызвало у неё недовольство.

Выпрямившись, я повернулась к удивленным моим смехом матери и отцу и с некой болезненной смиренностью опустила глаза, не в силах взглянуть на родителей.

— На самом деле, — начала я неуверенно, — я уже давно смирилась с вашим отсутствием и даже не ждала, что вновь смогу вас увидеть. Поэтому ваше неожиданное появление совершенно сбило меня с толку и… в общем, простите, что наша первая встреча вышла не так, как хотелось бы.

— Ох, — мама громко всхлипнула и, резко подорвавшись с места, подошла и обняла меня точно так же, как тогда на пороге, — это ты прости нас! Прости, что тебе удалось пережить весь этот ужас! Боже, как мне жаль, Мио, как жаль, что мы не приехали раньше! Как жаль, что оставили тебя.

На одном моем плече лежала голова плачущей матери, а на второе опустилась рука подошедшего к нам отца. Сзади, не выдержав общего горького настроя, захныкала маленькая сестренка. Но все же чувства, обуревавшие меня в тот момент, были слишком далеки от тех, которые я должна была бы почувствовать при такой долгожданной встрече родных. Сердце не билось учащенно, холодная кожа совершенно не соответствовала температуре в доме, отсутствие слёз — лишенное чувств тело не могло воспринять тепло родительского касания, влагу материнских слёз, попавших на кожу, и тяжесть сильной отцовской руки. И лишь боль, которая даже с отсутствием сердцебиения, все еще жила в груди, пыталась кое-как заполнить эту пустоту чувств, но в результате становилось лишь больнее. И я, терзаемая болью, а не радостью, только спрятала лицо в мамины волосы, крепко обняв её и отца, и отчаянно закусила губу, пытаясь подавить в горле болезненный крик.

Мы не считали время — просто стояли и жались друг к другу, и никому не хотелось перерывать этот момент. Но как бы то ни было, а жизнь продолжалась, заставляя нас двигаться вместе с ней вперед. Вот и тогда нам пришлось перервать этот долгожданный жест семейного воссоединения и повернуться ко вдруг дернувшей юбку матери Дейзи.

— Мама, — шмыгнула она носом, — я спать хочу.

— Ох, малышка моя! — мама отпустила меня и подняла сестру на руки. — Я забыла, что ты в самолете совершенно не спала.

В тот момент, странное туманное наваждение болезненных мыслей, одолевавшее мой разум, вмиг развеялось, и я растерянно тряхнула головой, приходя в себя. Мама заботливо гладила по головке Дейзи, дабы успокоить малышку, а отец слегка наклонил голову и, казалось, о чем-то усердно думал. Проведя рукой по щетинистому подбородку, он медленно заговорил, тщательно подбирая каждое слово:

— Мио, мы понимаем, что наш приезд может оказаться в каком-то плане проблематичным для тебя. Я имею в виду, что ты, насколько я понял, фактически все время жила одна, поэтому и не готова вот так сразу принять нас в свою жизнь. Поэтому перед приходом к тебе мы зашли в отель неподалеку, сняли там комнату и оставили вещи. Так что можешь не беспокоиться, пока ты не обдумаешь все, мы будем там. И, — он улыбнулся и провел рукой по моим волосам, — что бы ты не решила — мы поймем.

Я сжала губы и кивнула. Мне было неловко поднимать эту тему, но теперь я могла успокоиться и все хорошо обдумать. Все-таки родители поняли, что мне не так то и просто вновь впустить их в свою жизнь. И я поняла, что они даже готовы принять мой отказ, но этот вариант я даже обдумывать не хочу.

— Спасибо, папа, — улыбнулась я.

В уголках его глаз показались влажные капельки, и он поспешил отвернуться, утерев одним махом глаза, что заставило меня еще шире улыбнуться.

— Джоан, — обратился он к маме, — думаю, нам пора. Уже поздно, Мио должно быть тоже устала.

Мама отвлеклась от уже клевавшей носом Дейзи и взглянула на него.

— Ты прав, Генри, — она обернулась ко мне, заметно погрустнев, — мы оставим тебе наши номера, звони в любой момент, и… — она на несколько мгновений замолчала, закусив губу, — в общем, мы… будем ждать.

Я сдержанно кивнула.

Папа забрал с рук мамы Дейзи, чем невольно разбудил её.

— А, идем? — проговорила она, сонно потирая глазки. Потом повернулась ко мне и с явной снисходительностью в голосе заявила, — мама больше не плачет, поэтому я прощаю тебя.

— Спасибо, — засмеялась я и легонько щелкнула девочку по носу, — пока, цветочек.

— Я Дейзи! — возмутилась она и спрятала лицо в папину шею.

Мама еще долго жала меня в объятиях при выходе и успела вновь расплакаться, на что мне оставалось лишь утешительно улыбаться. Но как только дверь заперлась и тишина заполнила дом, улыбка слетела с моего лица, а в душу вернулось волнение и некий страх.

«У меня проблемы», — это было первое, что тогда возникло в голове. — «В другое время их возвращение вызвало бы радость и восторг и плевать на обиду, но сейчас… Как же быть? Готова поспорить, Лилит здорово разозлилась, после того, как Крис изгнал её из меня, так что она больше не будет так легкомысленно действовать, и как только восстановит силы, сразу же попробует повторно захватить власть над телом. Что же делать? Что же делать?!» — я начала наматывать круги по комнате, лихорадочно ёрша волосы. — «Так, Мио, возьми себя в руки. Никто пока не умер и… о Господи, а если они узнают? А если я где-то проколюсь и они заподозрят, что со мной что-то не так? А вдруг подумают, что я больна и захотят отвести в больницу? Сегодня они не поняли — слишком возбуждены внезапной встречей. А потом обязательно поймут! Холодная кожа, бледность… Они ведь родители, они знают, когда ребенок не в порядке!»

За все свое время жизни умершего, я никогда не чувствовала такого страха раскрытия тайны. Это была самая настоящая паника. Я чувствовала себя ребенком, который сделал что-то настолько запретное, равняемое разве что с ненамеренным убийством. Хотя есть ли что-то более серьезное, чем случившееся со мной? Что может изменить отношение родных к себе не просто до уровня «не попадайся нам больше на глаза», а до самого разрушения их психики, критического ущерба здоровью из-за мысли, что их дитя мертво. Это было слишком ужасно, чтобы я могла спокойно сидеть и рассуждать о лучшем выходе из ситуации. Нет. Я боялась. И боялась не того, что случиться со мной, а того, что же случиться с ними…

Проделав очередной круг, я остановилась и тяжело плюхнулась на диван, закрывая лицо руками.

— Что же делать? Что же делать? — словно какая-то мантра вырывались слова из моих губ.

Было ясно, одной мне не найти решения, и поэтому, как всегда в подобных трудных ситуациях, все мысли в конечном итоге свелись к одной — нужно поскорее сообщить об этом Мелори и Данте. И лучше всего прямо сейчас.

Решив, что должна делать, я немного приободрилась.

Подорвавшись с дивана, я, не теряя ни минуты, второпях собралась и выбежала из дому, умоляя судьбу не столкнуть меня по пути с родителями, и не давать им повода для визита в мой дом, пока я буду отсутствовать.

— Мне даже страшно спрашивать, в чем дело, — изогнув бровь произнес Крис, когда я буквально ворвалась в особняк вся взлохмаченная от быстрого бега.

— И не спрашивай, — отмахнулась я, активно вертя головой, — сама все скажу. Где Мелори и Данте?

— А, об этом… — он как-то неуверенно пожал плечами, — в общем… пойдем, сама все увидишь.

И повел меня вверх по лестнице, на второй этаж.

Мы свернули направо и направились в сторону жилых комнат. У полуоткрытых дверей комнаты Мелори я увидела спершегося спиной к стене Данте. Сложив руки на груди, он нахмуренным взглядом глядел куда-то вперед себя, но явно был озадачен чем-то другим.

Крис жестом руки велел мне идти потише и молчать.

— Посмотри, — тихо шепнул парень, когда мы вплотную приблизились к комнате женщины. До ушей долетели неясные звуки музыки.

Я неуверенно кивнула и заглянула в прорезь полуоткрытой двери.

И застыла в оцепенении.

Музыка, что я перед этим услышала, доносилась из граммофона, стоявшего на небольшом столике в углу комнаты. Граммофон был явно очень стар, так как мелодия звучала искаженно словно из сломанных динамиков, и довольно зловеще, если это слово хоть как-то подходит для описания. Но, казалось, этот факт совершенно не волновал находящихся в комнате, которые даже не замечали, что на них кто-то смотрит…

Посреди комнаты, весело раскинув руки, кружилась Роуз. Подол её платья-ночнушки волнами колыхался вокруг ножек. Кудри волос блестели тусклым золотистым цветом из-за одиноко светящейся прикроватной лампы. Девочка радостно улыбалась и тихо подпевала искаженному голосу певицы из граммофона.

А на краю кровати, прямо возле кружащейся Роуз, сидела Мелори. Её широко раскрытые глаза глядели на девочку в немом восхищении. Она сидела, словно застывшая статуя, неподвижно, так если бы любое её малейшее движение могло отпугнуть этот прекрасный призрак, которым сейчас наверняка являлась для неё Роуз. Весь мир женщины сейчас был сосредоточен в этих двух квадратных метрах, где кружилась в своем незатейливом танце девочка. Она была словно под каким-то гипнозом.

— When the dog bites, when the bee stings, when I'm feeling sad. I simply remember my favorite things, and then I don't feel so bad, — громче запела Роуз, когда начался припев и закружилась сильнее прежнего.

Но вот она вдруг наступила себе на ножку и резко остановилась, тем самым теряя равновесие из-за долгого кружения. К счастью, рядом сидела Мелори, поэтому девочка упала прямо её на руки.

— Ой, — тяжело выдохнула Люси-Роуз, приподнимаясь.

Мелори широко улыбнулась и помогла ей встать.

— Осторожней, — рассмеялась она, убирая упавшие на лицо Роуз волосы, — а-то упадешь и забьешься.

— Но зато Роуз так весело! — воскликнула малышка, все еще не в состоянии держать нормально равновесие.

На это Мелори сильнее засмеялась и посадила девочку себе на колени.

— Похоже, кто-то сегодня еще долго не уснет.

— А Роуз и не хочет спать! — серьезно покачала головой Роуз, после чего умоляюще взглянула на женщину, — можно она сегодня не будет ложиться?

Мелори удивленно подняла брови.

— Почему?

— Потому что тогда у Роуз останется меньше времени, чтобы побыть с вами, — тихо от смущения ответила она.

Малышка опустила голову и крепко обняла Мелори. Лицо женщины на мгновение исказилось болезненной жалостью. Она поджала губы и дрожащими руками обняла ребенка в ответ.

— Не бойся, — шепнула она, — я никуда не уйду и буду все время рядом с тобой.

— Вы будете рядом, даже когда Роуз спит? — подняла голову девочка.

— Да, — Мелори крепче сжала объятия, — Я буду рядом всю ночь. А потом всего несколько дней… и мы будем вместе всегда.

— Правда? — в голосе Роуз послышалась не скрытая надежда.

— Правда.

— Правда-правда?

Мелори поджала губы и, зарывшись лицом в волосы девочки, дрогнувшим от невидимых слез голосом произнесла:

— Правда-правда.

Я поняла, что увидела достаточно, и рассеянным шагом отошла от двери. Данте, насторение которого, казалось, стало еще хуже, чем было до этого, не говоря ни слова, жестом велел нам следовать за ним вниз.

Мы направились в гостиную.

— Что… это только что было? — решилась первой заговорить я.

Несколько секунд никто не отвечал, и мне даже показалось, что меня не расслышали. Но тут заговорил Данте.

— Я не думал, что все будет настолько плохо, — начал он, сильнее нахмурившись, — Я знал, что Мелори может привязаться к ребенку, но не предполагалось, что Роуз будет с таким же рвением ей отвечать.

— Ну… она ведь ребенок, у которого есть шанс обзавестись родителями, — пожал плечами Крис, — не странно, что она будет рада, тому что…

— Но если бы это была самая большая проблема, — словно не слыша никого другого, продолжал Данте, — на самом деле нужно опасаться не её, а Мелори.

— Почему? — спросила я, не уверенна, хочу ли знать пугающий ответ.

— Ибо в ней столкнулись два самых сильных чувства, которые существуют в сознании любого существа. Первое — это чувство матери к ребенку. Мелори осознает, что никогда не будет иметь своих детей и вообще детей в целом, так как жизнь умершего полностью лишает её этого права. Но вот появляется дитя, которое, хоть и на короткий строк, но может стать её полноценным ребенком. Ребенком, о котором она может заботиться, защищать, учить, кормить, укладывать спать, водить на прогулки… Все эти простые житейские заботы делают её неимоверно счастливой и её женское сознание старается во что бы то ни стало получить возможность исполнить долг материнства. Чувства матери к ребенку — это самая сильная эмоция, что существует в человеческом понимании, и не сравнима ни с чем, — он на секунду остановился, и после продолжил, — Второе же — это эмоции, что порождает сознание Люцифера, внутри неё по отношению к Владыке, внутри Роуз. Люцифер — самый преданный и верный Владыке демон из всех существующих. Его чувства — восхищение и обожание — граничат с фанатизмом. Какой бы ни был приказ, он исполнит его беспрекословно, даже если это будет означать самую настоящую смерть. Люцифер даже будет готов пойти против Кодекса Чести, если так он каким-то способом возвысит своего обожаемого Владыку. Тот Люцифер, что сидит в Мелори, чувствует присутствия такой обожаемой силы внутри Роуз и, если вдруг понадобиться, он будет готов уничтожить тело Мелори, а вместе с ней и себя, лишь чтобы защитить ребенка и Владыку. А хуже всего то, что мы ничего не можем с этим поделать.

Данте гневно стукнул кулаком по спинке кресла. Он был не просто раздражен — он в гневе из-за того, что ничего не может сделать. И это его незнание пугало меня, ведь если даже Данте не знает, что делать, то что мы можем?

Удивительное воссоединение одной семьи, и создание другой; одно дитя нашло своих родителей, другое — их обрело; но счастье, которое по всем правилам должны были они сейчас обрести, намного меньше, чем горе и печаль, что понесли за собой эти, казалось бы, невообразимо чудесные события…