Бездушный. Том 1

Глава 15 Древо Смерти

Время примерно 11(одиннадцать). Утро.

Все повязки пропитаны Сиртэ.

После часа, без изменений. 3 (три) часа после повязок с Сиртэ.

Первая ложка Сиртэ.

Мгновенная реакция.

Пациент дёргается, резкие импульсы и сокращение всех мышц тела. Подергивание и резкие выдохи. Потоотделение и вскрики. Зелёная пена из орта.

Продолжительность эффекта: 10 часов.

На 11-ый (одиннадцатый) Пациент успокоился.

Дыхание и сердцебиение выровнялось.

Хевермин оставила перо и глубоко вздохнула.

Это были очень страшные десять часов в её жизни. На письме все выглядит так легко и безопасно. А в жизни…

Каждые десять минут думала, что он вот-вот умрет с пеной из орта.

12 часов 30 минут ночи. 13 (тринадцать) часов спустя, после первого приёма внутрь.

Цвет кожи улучшился.

Стал активнее двигать пальцами и челюстью.

Первые вменяемые слова.

Возможно, Сиртэ так же излечило и горло, и голос- вые связки.

19 часов вечера.

Начался жуткий мокрый кашель.

Тошноты не было. Я посчитала это хорошим знаком.

Организм принимает лекарство (хотя считаю пока рано назвать экстракт лекарством).

21: 30 (двадцать один тридцать, 22(двадцать два) часа спустя после первого приема решила добавить ещё одну ложку.

Горячка пока не проходит. Резкие сокращение всех мышц тела, конвульсии, доходит до само ранения.

Больной провёл в горячке ещё три дня и три ночи. Хевермин не могла его кормить, потому что он всё время был без сознания. Даже рефлексы отказывались работать. Единственное, что удавалось сделать, — это давать ему воду маленькими ложками, буквально по каплям, чтобы он глотал её вместе со слюной. Из-за ран, многое вытекало через щеки.

На четвёртый день юноша начал дрожать, его сознание помутилось, и он стал говорить бессвязно. Но Лоис была рада: возможно, Сиртэ действительно помогала. Это было лучше, чем видеть его безжизненное тело, едва дышащее. Возможно, к нему возвращались силы, но Хевермин каждый раз напоминала себе, что надежды могут не оправдаться, а чувство бессилия и разочарования останутся.

Хевермин ежедневно меняла повязки на лице мальчика. Особенно сложно было накладывать повязку на его лицо. У раненного полностью отсутствовали губы и часть носа, а зубы торчали, как у скелета. Кожа вокруг рта была обожжена, а на щеках местами отсутствовала, обнажая мышцы лица.

Хевермин надеялась, что через такие открытые раны не проникнет инфекция. Она сделала всё возможное и теперь оставалось только полагаться на силу организма этого маленького человека. Куски металла или так и остались в костях.

С каждым днём, когда она накладывала очередную повязку, Лоис задавалась вопросом: зачем она всё это делает? Утром, когда она открыла дверь в амбар, уставшая и невыспавшаяся, она обратила внимание, что открыла его с надеждой, что мальчик уже не дышит и останется лишь его отнести в лес. Она не могла назвать мальчика приятным. Нужным. Чем руководствует ею бороться за его жизнь? Чувство долга? Доброта? Чувство вины? Чем больше мальчика трясло, тем больше чаша весов склонялась к тому, что надо прекратить мучение мальчика. И как-то раз, когда она закончила и перевернула мальчика на бок, он открыл зеленые глаза…

Хевермин никогда не забудет этот взгляд. Он напугал её не потому, что был злым, безумным или неестественным. Взгляд поразил её своим смирением, осознанием неизбежности судьбы. Больной знал, что не в силах сопротивляться, его судьба в руках другого. В его глазах не было страха, но, возможно, даже мольба…

Этого хватило, чтобы Лоис больше не думала о его смерти. Никогда раньше она не видела такого в глазах человека. Тем более мальчика Тем более такого уродливого. Нет, не уродливого. А Изорванного.

Со временем она наловчилось с повязками на лице, ведь несмотря на увечья носа, необходимо было оставлять ему пространства для дыхания. На пятый день горячка и конвульсии отошли. Больной начал реагировать на перевязки, легкими резкими вдохами и выдохами. Моментами она смотрела как вздрагивают его веки и ждала что он вот-вот снова откроет глаза. Но это стало возможным лишь на седьмой день.

Это произошло, когда она обрабатывала его спину. Потянувшись за новой порцией крема из пчелиного воска, Хевермин заметила, что мальчик пристально смотрит на её руку. Однако, когда она закрыла раны на его спине хлопковой тканью, пропитанной отваром зверобоя и чистотела, и перевернула, он закрыл глаза, сделав вид, что спит. И так продолжалось ещё два дня.

Лоис начала смешивать и измельчать еду до водяной консистенции и давать маленькими порциями. Мальчик продолжал есть, не открывая глаз. Иногда она замечала, что он пытается двигаться: то сместит руку, то примет другую позу.

Горро не мог отличить реальность от сна. Как слепой котенок, он ориентировался в пространстве по едва различимым очертаниям и запахам. Неужели его схватили? Что с ним собираются делать? Неужели снова будут бить и мучить?

По нежными прикосновениям он предположил, что его перевязывает женщина. Кто она? Служанка Хронов? Жена служителя? Нужно бежать, но куда и как? Даже малейшие движения причиняли боль в ранах. Всё, что касалось пищеварения, стало совершенно иным. Живот бунтовал, бурчал и крутил, словно все внутренние органы достали и поменяли местами. Сердце порой билось так сильно, что, казалось, вот-вот лопнет в следующий удар.

Самое удивительное — кисти и губы. Ощущение, как после удаления зуба: проводишь языком по пустому пространству и каждый раз поражаешься, смыкая челюсть и чувствуя, что все не так как прежде.

Не зная, какой это был день, он попытался встать. Тело ощущалось, словно набитое камнями. Каждое движение было непосильным. Всё, что у него получилось, это двинуть рукой из одного положения в другое. По ночам ему казалось, что к нему приближается раскаленное железо с клеймом. Он изо всех сил пытался отбиться, но руки не давались. Он просыпался в поту, вспоминая, что сейчас он в другом месте. И снова пытался передвигаться. Каждый раз, когда она уходила, Горро старался двигаться. Самым значительным достижением за эти два дня стало то, что он смог перевернуться. На следующий день он уже стоял на локтях и коленях. Его конечности не слушались, но он наполнял их гневом и яростью, и чем больнее ему было, тем больше усилий прилагал. И всё это происходило в тишине, прерываемой лишь едва слышными вздохами и скрипами. А что, если ему надо бежать отсюда? Вдруг ему угрожает опасность. От женщины пахло яблоками и спокойствием. Даже, возможно, заботой. Но кто знает, кто или что еще ждет его в том доме. Может, его и вовсе собираются съесть.

На двадцатый день, проснувшись рано утром, Хевермин не обнаружила мальчика на своём месте. Она не спеша вышла на улицу, стараясь не выдать своих эмоций, и увидела, как он медленно, с трудом передвигая ноги, идёт вглубь леса. Затем он остановился и, неуклюже двигая руками, начал спускать штаны.

Хевермин вернулась в дом и, поскольку утро было прохладным, решила приготовить чай в котелке.

Мальчик отсутствовал довольно долго, и Хевермин, хотя и беспокоилась о его самочувствии, не стала его беспокоить.

Чайник уже почти закипел в камине, и Хевермин отправилась в свой небольшой сад, чтобы нарвать трав: бессмертника, ромашки, шалфея, чабреца, полыни горькой, тысячелистника и крапивы.

Женщина уселась на землю и принялась рвать свежие листочки мелиссы, когда краем уха уловила скрип двери.

Вернувшись домой, Хевермин увидела, что дверь в амбар закрыта. Похоже, мальчик не хотел встречаться с ней. «Ну что же, не стоит его сейчас беспокоить», — подумала она.

Приготовив чай, Хевермин открыла дверь, ведущую в амбар, и увидела, как мальчик, свернувшись в клубок, снова закрылся в своём маленьком мирке. Она оставила чай и вышла. Некомфортное, неловкое и тянущееся, как смола, молчание продолжалось долго.

Хевермин регулярно меняла повязки и обрабатывала раны мальчика. Он либо отводил взгляд, либо закрывал глаза во время процедуры. В течение месяца больной не произнес ни слова, а Хевермин не задавала вопросов. Постепенно изуродованный ребёнок начал самостоятельно ходить по нужде. Хевермин просто оставляла еду и питье рядом с ним и забирала уже пустые миски. Можно было понять, что есть ему очень тяжело по еде, разбросанной вокруг тарелки.

Пальцы и кисти рук мальчика находились в ужасном состоянии. Хевермин не обладала достаточными знаниями, чтобы эффективно лечить такие раны. Однажды сквозь щель в двери она увидела, что ему очень трудно брать в руки предметы, и ест он, либо нагибаясь к еде, как собака, либо ковыряя её мизинцем.

Через месяц мальчик уже мог спокойно сидеть, вставать и ходить, как почти здоровый человек. Однако его движения были слабыми, и иногда он ощущал дрожь и резкие вдохи или движения, вероятно, вызванные болевыми уколами. Эти ощущения, вероятно, ещё долго будут напоминать о себе. Пока что мальчик не мог полноценно пользоваться руками.

Хевермин решила внести изменения в свой обычный распорядок.

Однажды утром Хевермин приготовила завтрак, но не стала нести его в амбар. Когда она открыла дверь, мальчик уже не спал, хотя, казалось, он не двигался целую вечность. Лоис была уверена, что он слышал, как она открыла дверь, и знал, что она стоит и ждёт его.

Мальчик повернул голову и посмотрел ей в глаза. Хевермин встречалась со многими людьми — представителями разных рас, социальных слоёв и континентов. Его зеленые глаза сквозь повязки смотрели с осторожностью, изучающие и готовые будто ко всему.

Не произнеся ни слова, Хевермин медленно подошла и аккуратно сняла вчерашние повязки с головы и лица мальчика, после чего встала.

— Пойдём завтракать, — сказала она, кивнув в сторону дома. — В моём доме люди едят со стола, и только собаки могут есть с земли. А собак я не люблю, — добавила она и, обернувшись, ушла.

Горро устремил свой взгляд на открытую дверь, ведущую в дом, где стоял длинный стол. С трудом опираясь на бок, расставив локти, затем упал на левое плечо, поджал ноги и, помогая себе предплечьями, поднялся.

Больной с трудом подошел к столу и опустился на стул. Его пальцы, слабые и истощенные, пытались взять столовые приборы, но не могли их удержать. Хевермин старалась не смотреть на него, чтобы не смущать. Его лицо было в ужасном состоянии: темные раны, покрытые слизью, создавали зловещий вид. Отсутствие губ придавало ему мрачное выражение. Если бы не его грустные и добрые глаза, он мог бы походить на настоящего монстра из сказок или легенд.

Хевермин старалась держать себя в руках, чтобы не выдать своих эмоций. Она старалась не смотреть на раны, но это было нелегко. Ей нужно было сохранять спокойствие и не выдавать своих чувств. Вид ран заставлял её чувствовать отвращение и потерю аппетита. Однако она понимала, что и избегать взгляда тоже не стоит. Мальчик мог бы догадаться, что она не смотрит на него намеренно.

— Йа… в плену? — вопрос был настолько неожиданным, что Хевермин удивленно приподняла левую бровь. Но, быстро взяв себя в руки, она улыбнулась и ответила:

— И часто за тобой так ухаживали? Часто тебя так кормили в плену? — с холодком и с вызовом в голосе заметила Хевермин.

Женщина была очень удивлена своим мыслям, что в её доме уже давно не звучали голоса. Особенно её поразил голос мальчика, который был непривычным. Из-за отсутствия губ мальчику было трудно произносить некоторые звуки, и это делало его речь необычной.

Минута неловкого молчания и она спокойно продолжила есть. Через мгновение мальчик присоединился к ней. Однако из-за травм ему было очень неудобно держать ложку — он держал её мизинцем и безымянным пальцами.

— А какой… сейчас день?

— Три большие луны с одного карга. Или уже середина осени.

— Хм… Луны? Карга? — только и хмыкнул мальчик.

— Так говорят на востоке. Луна. По-вашему, глаза Лэнноса.

Юноша потянулся к столу, но пальцы не слушались, болели. Кисти были плотно обмотаны и почти не двигались. Он по привычке приблизил лицо к тарелке попытался съесть что-нибудь прямо из неё, но в который раз понял, что без губ не может втягивать жидкость.

— Тебе помочь? — спросила Хевермин и уже начала вставать.

Мальчик, решительно покачав головой, продолжил свои действия, желая показать, что он настроен серьёзно и это не просто способ выразить несогласие. Он попытался взять ложку, зажав её между ладонями. После нескольких попыток ему удалось поднести ложку с едой ко рту. Чтобы проглотить, ему пришлось запрокинуть голову и запихивать пищу сверху. Большая часть еды вылилась сквозь зубы и отсутствующие щеки. Мальчик дрожал от напряжения.

Оказалось, что без губ есть довольно сложно. Он попробовал снова, стараясь удерживать еду языком, но всё равно часть её выливалась сквозь щели между щеками. Мальчик научился двигать шеей, чтобы продвигать пищу в горло, и понял, что со стороны, наверное, похож на птицу. Ведь у птиц нет рук, и жевать они не могут. Когда они едят, то смешно двигают шеей, чтобы протолкнуть еду в горло.

«Я теперь птица. Удивительная птица. Удивительно страшная птица», — подумал он и «рассмеялся» от души. Даже в такой ситуации он пытается найти что-то смешное.

Хевермин подумала что тот подавился просто.

«Человек-птица… Возможно, где-то есть легенда о таком чудесном существе. Или когда-нибудь оно появится. Хотя это и не так важно, но если представить, то, на мой взгляд, самым прекрасным был бы человек-ворон», — размышлял он.

На следующее утро Хевермин проснулась позже обычного. Ночью её мысли были заняты молодым гостем, и она не могла заснуть. Её беспокоило, что будет дальше. Уйдёт ли он? А если останется, то как сложатся их жизнь? Не захочет ли он причинить ей вред ночью? Или, может быть, все его увечья были нанесены намеренно, как наказание?

У него были добрые глаза, и она не замечала в них ненависти. Скорее, смирение. Он не походил на убийцу, хотя она и не обладала достаточной информацией, чтобы делать окончательные выводы.

Хевермин продолжала лежать, пока не спустилась вниз, чтобы выпить воды. Ей хотелось ещё раз увидеть мальчика, и она направилась в амбар. Однако, открыв дверь, она обнаружила, что его там нет. Исчезли верёвки, часть белья, топор и нож.

Хевермин вздохнула и поставила котёл на огонь. Сейчас ей больше всего был нужен горячий чай. Зачем она ввязалась во всё это? И как она могла оставить мальчика?

«Кто придумал такие противоречия в жизни? Почему она такая сложная?» — подумала она.

Горро не мог уснуть задаваясь вопросами: как оказался у этой женщины? Не опасна ли она для него? Что ей может быть нужно от него?

Одно было ясно: она выходила его и вылечила. Нельзя было игнорировать эти факты. Но, возможно, у неё есть свои планы на него? Он заметил, что они живут в глубине леса, вдали от троп, людей и городов.

«Может быть, она колдунья?» — подумал он.

Не раз слышал истории о ведьмах, которые любят есть детей и не гнушаются даже взрослыми. Но почему-то ему никак не удавалось представить её в роли людоедки. Хотя производила впечатление холодной и бесчувственной женщины, в её глазах видно одиночество.

«Мне нужно успокоиться», — подумал он.

В голову ударило мысль как молния:

«А что, если его ищут⁈».

Горро почувствовал, как страх сжимает все его тело.

Как будто ощущал их за стенами амбара. За спиной. Вот сейчас его ударят в спину. Или в голову. Открыв глаза, он увидел, что Соллес тоже пробуждается.

«Они придут за мной!» — эта мысль неотступно пульсировала в разуме. И вот они уже здесь, врываются в амбар — тёмные фигуры, полные жестокости и ненависти. Двое из них схватили его за руки, а третий со всей силы ударил ногой прямо в лицо.

Горро проснулся в холодном поту, и его тело охватила боль. Особенно сильно болело лицо. Ощущал, как будто кто-то ударил его по носу — знакомая боль, которую часто испытывал, когда дрался с друзьями. Но сейчас никто не бил его, и его нос… носа у него не было.

«Это всего лишь страх, — подумал он. — Это то, чего я боюсь. Всего лишь чувства. Не стоит им поддаваться».

Горро вспомнил, как женщина говорила, что уже середина осени, а хвороста у осталось совсем мало. Не в силах снова заснуть, Горро заметил, что за окнами уже светает.

«Надо что-то делать», — решил он.

Сквозь закрытые ставни он наблюдал, как зарождается рассвет. Горро осторожно приоткрыл дверь и был ошеломлён красотой леса. Деревья вокруг были необычного цвета: их стволы — белоснежными, а листья — золотистыми. У корней росла алая трава, создавая поистине великолепное зрелище, которое Горро не мог даже представить, пока не увидел своими глазами. Будучи больным, не обратил внимание на окружающую его красоту.

Справа от дома можно было увидеть одинокое дерево, которое возвышалось над остальными. Его окружала лишь густая трава, а остальные деревья словно избегали его, оставляя вокруг него свободное пространство.

Дерево уже давно было мертвым, его листья опали. В то время как у других деревьев пожелтевшие листья равномерно покрывали землю и крону, здесь над корнями виднелась лишь голая земля, на которой росла редкая поросль травы. Ствол казался темнее, чем у остальных, возможно, из-за полного высыхания.

Это было мёртвое дерево, но оно продолжало стоять, словно не желая сдаваться. Горро не мог понять, почему оно вызывает у него столько переживаний. В чём же была его тайна? Всего лишь старое, но такое жизнелюбивое и упорное дерево…

Почему это так задевает его?

Закрыв глаза, Горро попытался сосредоточиться и собраться с мыслями. Ему предстояла тяжёлая работа — поход в лес за дровами. Когда он снова открыл глаза, перед ним предстало то самое дерево, которое словно притягивало его взгляд.

Горро решил подойти ближе.

Юноша стоял перед ним совсем близко и рассматривал глубокие трещины, которые проходили по всему стволу. Подул лёгкий ветерок, и все деревья зашевелились, издавая приятное пение голосами листьев, веток и крепкого скрипучего ствола. Но это дерево даже не шелохнулось, не издав ни звука. Казалось, ему было безразлично всё, что происходит вокруг. Оно молчало.

Горро постоял ещё немного и отправился в лес…