Без окон, без дверей

Глава 41

Оуэн слепо брел по темному лесу, проваливаясь и застревая в снегу. Живот болел, в груди жгло, но он шел неведомо куда, зная только, что надо идти.

На шею легла влажная рука с кислым запахом и острыми обломанными ногтями. Чувствовалось, как кончики пальцев лезут под подбородок, то ли душат, то ли ласкают, тянут назад голову, обнажая горло. Оуэн с воплем оглянулся, но глаза до краев наполнила ночная тьма.

— Оуэн! — Это Ред кричит. — Тащи сюда свою задницу! — Раздался стук, и Ред вскрикнул от боли и неожиданности. — Ох, черт! Что за дерьмо? Мать твою…

Оуэн прорывался вперед, вытянув руки, раздвигая сосновые ветки. Что бы ни было в лесу за спиной, обогнать его нет реального шанса. Не потому, что он хорошо разглядел, даже когда рука стиснула горло, а потому, что знает, и на каком-то примитивном уровне всегда знал, что это такое.

Мужчина.

Мужчина из песни дедушки Томми.

Длинный, длинный дядька в черном…

Он сморщился. Острая ветка больно царапнула щеку, глаза наполнились слезами. Как глупо, как глупо было брать гитару и петь песню дедушки Томми!

Боже милостивый, неужели он вернул его, просто спев песню? Даже не помнится, что его на это толкнуло. На него просто что-то нашло, он, не думая, шел напролом, но…

Издали донесся смех. Оуэн оглянулся, подняв плечи, вгляделся в темноту, из которой вышел. Реда больше не слышно, в данный момент ничего не слышно, кроме грохота сердца и собственного тяжелого дыхания. Горло перехвачено, грудь сжала паника.

Плохо, черт побери. Слишком плохо.

Длинный, длинный…

Ноги ослабли, задрожали, раскисли, колени не работают. Что-то молча приближается сзади из леса, преследует, загоняет глубже в чащу. Куда и зачем?

По спине волнами бежал озноб страха. Вдруг показалось, что с минуты на минуту он полностью утратит контроль над ситуацией. Вспоминая песню, которую пел ему дедушка Томми, Оуэн чувствовал себя перепуганным слабым ребенком, спрятавшимся в коже взрослого мужчины. Кстати, что было с дедушкой Томми, когда он, побледнев и боясь до безумия, пел песню маленькому внуку? Пальцы старого дурака так тряслись, что он с трудом брал верные аккорды.

Кто-то движется в деревьях позади, треща ветками. Оуэн задержал дыхание, невольно издал тихий, жалобный стон. Шум приблизился. Вот оно. Он почти в истерике ощутил внизу живота ужасающую пустоту, будто обмочился или истекает кровью. Справа заскрипели шаги, глухо топоча по снегу.

— Оуэн!..

Ред налетел на него, чуть не сбив с ног, схватил за шиворот, пригнул к мокрому снегу.

— А?

— Присядь! Слышишь? — шепнул он ему на ухо дрожащим голосом. — Замри.

— Ред…

— Я видел, — прошипел тот. — Слышал сукина сына. Вон в тех деревьях.

— Надо убираться отсюда. — Глаза Оуэна выпучились, достигли размеров аквариума, хотя ночь все равно не вместили. — Это не человек.

Ред ничего не сказал, скорчился рядом с ним на снегу, пристально глядя на купы деревьев, откуда они только что вышли. Поднявшийся за спиной ветер подул в ту сторону, и Оуэн подумал: «Ветер разнесет наш запах. Он учует».

Ред крепко толкнул его локтем.

— Туда смотри.

Оуэн заметил у него в руке что-то вроде перочинного ножа, указывающего в глубь чащи.

— Там за склоном, должно быть, поляна. Я огни вижу.

Оуэн глянул и тоже увидел желтые и белые огни, мерцающие за кривыми ветвями, как дешевые украшения. В то же время в лесу возобновился шум, приближалось неуклюжее шарканье. Практически не подумав, он сорвался с места, поймал равновесие, завилял к склону, к свету.

Не оглядывайся. Не оглядывайся.

Снег под ногами почти сразу стал мокрым, глубоким, непроходимым. Позади слышался хрип Реда — более крупный мужчина с трудом прокладывал себе путь. На земле был бы быстрее, мощнее, проворнее, даже в темноте — многолетний опыт профессионального футболиста наделил его внутренней силой.

Но почва под ногами неровная.

Оуэн услыхал стук упавшего тела.

И оглянулся.

Постоял пару секунд, задыхаясь и глядя, как Ред барахтается в снегу, пытаясь подняться. У него что-то случилось с ногой — то ли на камень наткнулся, то ли запутался в древесных корнях, скрытых под двойным предательским слоем снега и темноты, и вывихнул щиколотку. Он бормотал про себя, чертыхался, растирал лодыжку, умудрился все-таки встать, полез в карман за сотовым телефоном и выронил в снег.

— Мать твою, — выругался он, наклонился в поисках трубки с истерическим смехом. Еще искал, когда с сосновой ветки с легким треском рухнул тяжелый влажный снежный ком.

Деревья позади раздвинулись. Он резко оглянулся на шорох, открыл рот, хотел что-то сказать и увидел. Попробовал выпрямиться, пополз вперед, хватаясь за снег. Вскинул голову, встретился взглядом с Оуэном, сказал:

— Помоги.

Что-то бросилось на него сверху с гулким мокрым шлепком, словно грязный ковер. Из-под ковра послышалось, как что-то тяжелое безжизненно ударилось в снег.

Оуэн покатился со склона к огням.

И больше не оглядывался.