Земной Гекзамон, Ось Евклида

Чтобы попасть в городскую память Оси Евклида, времени потребовалось немного. Ольми предпочел контакт через самозапись и поместил в матричный буфер свою полную копию. Теперь оставалось только ждать, когда ее пропустят в центральные ясли. Со стороны казалось, он дремлет; в действительности же три импланта напряженно трудились.

Кроме Корженовского, единственным существом мужского пола, к которому Ольми испытывал родственные чувства, был Тапи, его сын. В яслях городской памяти воспитывалось немало детей, с одними он познакомился как репетитор, с другими — как член совета попечителей. Немногие из них дотягивали до квалификационного уровня Тапи, и Ольми был убежден, что его точка зрения объективна. Меньше чем за пять лет обучения в городской памяти ребенок набрал объем знаний, редкий для яслей. Вряд ли у него могли возникнуть проблемы с инкарнацией. Впрочем, экзамены ему предстояли нелегкие.

Семь лет назад, спустя два года после официального ухода Ольми в отставку, они с Рам Кикурой подали прошение о создании Тапи. В то время грызня между населением орбитальных объектов и старотуземцами Земли как будто поумерилась, Возрождение вроде бы шло по плану, и обоим казалось, что они вполне успеют спроектировать и вырастить ребенка. Они полностью спрогнозировали личность мальчика, отвергнув как слабоструктурированное формирование психики — метод ортодоксальных надеритов, так и принцип естественного деторождения.

Они обратились за помощью к знаменитейшим трактатам по философии и психологии, а для создания неродительских аспектов воспользовались классическими шаблонами психодизайна, которые Ольми (а точнее, его ищейка) обнаружил в незакаталогированных книгах библиотеки Третьего Зала Пуха Чертополоха. За восемь дней (почти год ускоренного времени), проведенных в городской памяти, они вместе со своими дублями скомпоновали наследуемую внешность, составили объемистые блоки родительских воспоминаний для внедрения в детское сознание на определенных стадиях его формирования, с превеликой осторожностью подогнали все это под шаблоны и сотворили личность, которую им хотелось назвать Тапи, в честь Тапи Сэлинджера, прозаика двадцать второго века, чьими книгами оба зачитывались.

Они соорудили несколько псевдожилищ, чтобы Тапи мог почти самостоятельно расти в разных исторических эпохах. Пластичность ментальной реальности была одним из чудес городской памяти; мощности большинства библиотек Гекзамона и матричная память позволяли в считанные мгновения смоделировать любую среду обитания. Исторический опыт — как документальный, так и переданный в ощущениях величайших ученых и художников Гекзамона — был доступен для Тапи, и он рос на нем как на дрожжах…

Загрузочный буфер получил разрешение, и оригинал психики Ольми подключился непосредственно к яслям городской памяти. Тапи ждал отца. Созданный им самим образ молодого человека вполне соответствовал родительской программе: задуманные Ольми глаза и губы, нос и высокие скулы Рам Кикуры — красивый парень. Последовали объятия — электрический контакт физической и психической сущностей, близость, которая в городской памяти считалась ритуальной.

Городская память позволяла обойтись без пиктографии и речи, но этим редко пользовались. Прямое общение разумов было трудной процедурой, отнимало много времени и применялось только для точной передачи информации.

— Папа, я рад, что ты пришел, — сказал Тапи. — Твоим дублям я порядком надоел.

— Вряд ли. — Ольми улыбнулся.

— Замучил их тестами. Пытаюсь выяснить, адекватны ли они тебе.

— Ну и?

— Адекватны. Но я их раздражаю…

— С дублями надо повежливее. Ты же знаешь, они и наябедничать могут.

— Ты заглянул в их память?

— Нет. Хотел увидеть тебя собственными глазами.

— И что скажешь?

— Отлично. Ты получил одобрение совета?

— Предварительное.

— Получишь. — Ольми не покривил душой.

— Как ты думаешь, Путь откроют?

Ольми ответил ментальным эквивалентом скептической гримасы.

— Знаешь, сынок, давай оставим политику в покое. Лучше обучи меня всему, что сам узнал.

— С удовольствием, папа. — Воодушевление Тапи электризовало.

— И что же ты выяснил?

Тапи изобразил прерывистую, зубчатую кривую.

— Много разрывов. Ситуация весьма напряженная. Гекзамон уже не то счастливое общество, каким, я думаю, был раньше, в Пути. Сегодняшнюю неудовлетворенность я сопоставил с психологическими профилями ностальгии по предыдущим стадиям жизни в естественно сформировавшемся гомоморфизме. По принципу «малое — модель большого». Алгоритмы показывают, что Гекзамон стремится к возврату на Путь.

— То есть «все хотят возвратиться в утробу»?

Помедлив, Тапи неохотно согласился:

— Я бы не стал утверждать так категорично…

— Мне кажется, ты отлично потрудился. Это не просто родительский комплимент.

— Думаешь, прогноз верен?

— В определенной степени.

— Я… Возможно, это глупо, но я тоже считаю, что тут скрыт большой прогностический потенциал. Так что предварительную профессию я уже выбрал. Буду изучать оборону Гекзамона.

— Наверное, ты прав на все сто. Но, если поступишь на эту службу, тебе придется подавлять свой петушиный норов. Самая трудная дорога в лидеры — через Силы Обороны.

— Да, папа, я знаю.

— В ближайшее время я буду очень занят и не смогу навещать тебя чаще.

— Ты снова помогаешь Силам Обороны?

— Нет, это личное. Но мы, наверное, будем встречаться еще реже, чем в последние годы. Хочу, чтобы ты знал: я тобой горжусь и люблю смотреть, как ты растешь и взрослеешь. Мы с мамой исключительно довольны таким сыном.

— Гордость зеркальных отражений, — произнес Тапи с оттенком самоуничижения.

— Отнюдь. Ты гораздо сложнее и совершеннее, чем любой из нас. Ты — лучшее от обоих родителей. Мои редкие визиты — вовсе не признак неодобрения. Это не от меня зависит.

Через шесть часов Ольми покинул Ось Евклида. В шаттле, что летел к Пуху Чертополоха, кроме него было всего двое пассажиров. Беседовать не тянуло, да и спутники были слишком поглощены своими мыслями, чтобы обращать на Ольми внимание.

Загрузка...