Бесноватые

Каир 6.1

— У тебя сегодня важный день, да? — сказала крашенная в блондинку хорватская девушка в «Кофейной республике», улыбаясь и добавляя в его картонный стаканчик кипящую пену. Капля молока отлетела на ее голый живот, но она даже не пошевелилась. — Ты, наверное, очень рад.

— У тебя хорошая память, — сказал Марк, втайне польщенный.

— Ты ходишь сюда каждый день уже четыре года. Я видела твою фамилию в списке, — список каждый день публиковали в «Ивнинг стандард».

Похоже, она не осуждала его, а это было необычно. Девушка нажала кончиками серебряных ногтей на белую пластиковую крышку, и та встала на место.

— Мне будет не хватать любимого клиента, но думаю, для тебя это будет хорошо. Сегодня — бесплатно, — она махнула рукой, чтобы он забрал деньги, затем вставила стаканчик в манжету из прессованного картона и передала ему, после чего обратила свою улыбку следующему посетителю. Он задумался над тем, могло ли то, что он больше никогда не придет в ее кафе, как-нибудь отразиться на ее поведении. В другой жизни он мог бы с ней переспать. Ничего подобного уже больше не случится.

Снаружи шло очередное рабочее утро. Курьеры развалились на сиденьях мотоциклов, расслабляясь под невысоким еще солнышком. Разбрызгиватели орошали измятую траву на Сохо-сквер. Девушки в коротких юбках стояли за дверями «Барклиз банка»,[69] украдкой покуривая, как нашкодившие школьницы. Он повернул, на Бейтман-стрит и нажал плечом на дверь, ведущую в серую бетонную приемную, которая была его офисом в течение последних семи лет.

— Мы не были уверены в том, что ты сегодня придешь, — сказала Бьянка из-за стойки, держа возле уха телефонную трубку. — Я слышала, ты вошел в список, — у нее работало радио, по которому передавали песню о настоящей идеальной любви.

— Ты постриглась? Тебе идет. Думал, загляну, чтобы сказать, знаешь… Не то чтобы я рассчитывал на прощальные песни и танцы. Просто разобраться на столе, ну, ты понимаешь.

— Конечно. Если б дело касалось меня, я бы чувствовала точно то же самое. Никаких там тортов или открыток, — просто уйти, что-то типа того.

— А что, ты туда не попала, что ли?

— Я? — Бьянка прижала руку к груди, обидевшись. — О нет, эти затеи не для меня, — она быстро исправилась. — Но ясно же, что некоторым людям это идеально подходит, учитывая, что они такие… ну, ты знаешь, — она принялась крутить кончики волос, увлеченная идеей. Однажды после какой-то вечеринки она с ним переспала, но его память по какой-то причине не смогла удержать это событие. Наверное, это было не очень здорово.

Марк пошел к своему столу и вытряхнул содержимое ящиков в мешок для мусора. Несколько коллег подошли сказать неловкие слова прощания. Некоторые старались говорить о его отъезде легко, как будто он просто уходил в отпуск. Другие усиленно избегали его.

— Триш, как ты считаешь, что я должен с этим сделать? — спросил он, указывая на свою коллекцию стеклянных шариков, внутри которых шел снег над различными городами: Париж, Рим, Барселона, Будапешт, Ницца, Берлин. Интересно, что Каира среди них не было.

— Можешь оставить их мне, я передам ребенку. Ему совершенно не обязательно знать, откуда они.

— Спасибо, очень мило с твоей стороны, — когда кто-то, попавший в список, передавал кому-то вещи, создавалось впечатление, будто на вещах стоит какое-то клеймо. Процесс был окружен собственной мифологией. Он пошел наверх попрощаться с боссом. Было странно уходить по-настоящему. У него сосало под ложечкой.

Штурман ожидал его визита. Он был не прочь пообщаться с Марком — если разговор держался практического и несентиментального русла. Раньше ему не приходилось бывать в подобных ситуациях, хотя их и обсуждали на собраниях руководителей компании. Многие уверяли, что хотят это сделать, но лишь некоторые были настолько смелыми, чтобы сделать.

— Я заполнил все твои документы, Марк, беспокоиться не о чем.

— Спасибо. Мне нравилось здесь работать, ты знаешь, что дело не в этом. Я ждал возможности попасть в список очень долго.

Штурман подошел к окну и посмотрел на улицу.

— Такой прекрасный сегодня день, — это звучало как укор.

— Я знаю, но я решил уже давно.

— Значит, я ничего не могу…

— Нет. Но я высоко ценю то, что ты предлагаешь.

— Когда ты должен там быть?

— В полдень.

— Думаю, это нечто.

— Они отбывают с интервалом в полчаса в течение всего дня.

— Да, понятно. Поразительно, как это стало популярно, особенно среди молодых.

— Это совсем не удивительно, учитывая, что творится. Мне надо быть там за пятнадцать часов до отбытия. Приготовиться.

— Тогда не буду тебя задерживать, — Штурман пожал Марку руку и вернулся к компьютеру еще до того, как дверь закрылась. Общаться с монитором ему было гораздо удобнее. Это было проще, чем разбираться с людьми.

Марк вернулся к своему голому столу. Утро проползало мимо. Он хотел записаться на первый же рейс, но более ранние маршруты стоили дороже, и билеты на них уже разобрали. В конце концов, он решил позвонить матери. Он откладывал этот звонок до последнего момента. Она выслушала его, затем начала подвывать.

— Я читала об этом — а кто не читал, по телевизору говорят уже многие месяцы, я просто не понимаю. Мы с твоим отцом хорошо относились к тебе, это так несправедливо, мы же всегда хотели добра…

— Дело не в вас с отцом, — объяснил он как можно более терпеливо. — Это я должен сделать для себя.

— Должен же быть какой-то выход, — ее голос был жалким. — Мы могли бы встретиться и поговорить? Прошу тебя, Марк.

«Теперь она хочет поговорить», — подумал он.

— Я люблю тебя, мам. Порадуйся за меня, — и закрыл телефон. Он подумал, не позвонить ли Анне, но они встречались всего четыре-пять раз, и он сомневался, что она будет по нему скучать. Она встречалась с кучей парней. Будет одним меньше — ничего особенного.

Шел небольшой дождь — как раз достаточный для того, чтобы улицы стали темнее. Набитые автобусы на Тоттнем-Корт-Роуд, толпа студентов, изучающих английский, толкающихся возле станции метро, — везде были толпы народа, и он опаздывал. Он пробежал мимо киосков с прогорклыми котлетами, мимо витрин порнографических магазинов, наполненных лысыми манекенами и дешевым красным нейлоновым бельем для фетишистов, мимо липкого от пива входа в «Асторию»,[70] забитого очередями подростков с мертвыми лицами. На обширном освещенном рекламном щите был изображен тропический пляж, до невозможности идиллический, тщательно заретушированный. Бомжи, асимметрично расположившиеся вокруг этого рая, похоже, не знали, что нарушали картину.

Когда толпа столкнула его с тротуара на проезжую часть, ему не оставалось ничего другого, кроме как пробежать через целую россыпь продавцов на Крэк-Эллей, мимо недействующего фонтана у входа в «Сентер-пойнт»,[71] заполненного мусором. Весь район вокруг башни уже стал зоной, куда лучше было не соваться — темным ветреным туннелем, заполненным наркоманами. Он подумал, как здание могло выглядеть на макете архитектора, — долина тенистого спокойствия, усеянная улыбающимися парами и маленькими деревьями с круглыми кронами. Великие социальные эксперименты, элегантно распланированные палисады досуга и коммерции, — ничто не осуществилось. Мир перемещался, его сносило во тьму, и все мечты рассыпались в прах при виде всепоглощающего доллара. Находясь в таком состоянии сознания, как сейчас, ему не надо было вообще соваться в офис. Не в этот день. Надо было погулять в парке, сходить в музей, пройтись вдоль реки, — вот это было бы правильнее.

Группа протеста сегодня была меньше. Обычно ее теснила полиция. Он узнал некоторые гневные лица, которые запомнил с прошлого раза. Ядро протестующих врылось в землю надолго, они устроили небольшой передвижной лагерь из плакатов и стендов с надписями «Выбери жизнь».

«Все готовы рассказать нам, как жить», — подумал Марк. Он поднялся по белым ступням и зарегистрировался, используя pin-код, который ему дали.

Мужчина, его фамилия была Даттон, — сидел за столом возле компьютера в точности там же, где и в тот раз, когда Марк впервые пришел заполнить анкеты. Казалось, на нем надеты те же рубашка и галстук. Может быть, он даже не уходил домой. Марк усомнился в том, что он очень доволен своей работой.

— Мистер Кокс, вы немного опоздали, но и мы тоже запаздываем. Садитесь. Я знаю, что вы все подписали в прошлый раз, но вам надо подписать еще одну последнюю анкету, подтвердить, что вы не передумали. Это всего лишь предосторожность. Люди порой уходят.

— Конечно, — Марк почти не посмотрел на листок с анкетой, взял шариковую ручку и написал свою фамилию. Даттон проверил подпись.

— Хорошо. Теперь, пожалуйста, следуйте за мной, — он поднялся с места и повел Марка по коридору. Белые стены были увешаны старыми железнодорожными плакатами, видами какого-то невероятно живописного города — как с конфетной коробки. — Вы не ели?

— Я выпил только кофе.

— Хорошо. Это действует быстрее и более эффективно, когда желудок пуст.

— Вы мне это уже объяснили.

— И у вас было достаточно времени, чтобы разобраться…

— Все в порядке. У меня было не так много дел.

— Нет, так бывает с большинством клиентов. Люди думают, что нужно более тщательно подготовиться, надо разобраться со своими страхами, исправить ошибки, возместить ущерб. Но на самом деле, с такого рода вещами, наверное, разобраться нельзя никогда, — он открыл дверь в конце холла и завел Марка в скупо освещенную комнату, зажег несколько рядов карандашной толщины светильников, затем подошел к металлическому столу и влез в белый врачебный халат. Марк с удивлением увидел, что в комнате стоит молодая медсестра. Она выглядела лет на семнадцать. Ее белое одеяние было обшито симпатичным красным кантом, и казалось театральным костюмом, призванным выглядеть как медицинская форма. Ему было интересно, как долго она стояла вот так в темноте, ожидая его. Он попытался запомнить, как она выглядит, на случай, если ему захочется взять ее в Каир.

— Это Карен. Она будет мне сегодня помогать. Будьте добры, сядьте в это кресло и устраивайтесь поудобнее. Мы создали компьютерный диск, на котором, я думаю, вы найдете все, что хотели, — Даттон взял пластиковый чемоданчик и открыл его, осторожно вложив диск в тонкое стальное гнездо. Затем передал Марку беспроводные наушники.

— Повесьте их на шею, но пока не включайте: сенсоры уже включены, но я еще не вполне готов транслировать данные. И закатайте правый рукав, пожалуйста. На чем вы остановились: люди, воспоминания, абстрактные цвета или место назначения?

— Место назначения, — пробормотал Марк, едва слыша сам себя.

— Конечно, — Даттон достал изящный сосуд с бесцветной жидкостью и слегка встряхнул его, прежде чем отвернуть пластмассовую крышку. — Вы задумали какое-то конкретное место?

— Каир.

— Каир? Приятные воспоминания об этом городе, не правда ли?

— Ничего подобного. Совсем наоборот.

Если Даттон и был удивлен, он этого не показал. Никогда нельзя было знать заранее, что могут сказать люди на этом этапе игры. Карен вышла вперед и перехватила пластиковым жгутом руку Марка выше локтя.

— Вы едва почувствуете, — Карен мягко ввела шприц в вену Марка. Затем вынула иголку, сняла жгут и бросила шприц в ярко-желтый пакет с надписью «Зараженные материалы».

— Теперь наденьте наушники, — проинструктировал Даттон, — затем встаньте и подойдите к машине.

Марк поднялся с кресла и начал переставлять ноги — одну впереди другой. Он почувствовал, как равновесие его смещается по мере того, как наркотик начинает на него действовать.

— Очень хорошо, Марк, у вас прекрасно получается.

Машина показалась ему похожей на старый поезд-привидение. Она была гораздо более древней, чем он ожидал. Снаружи машина сверкала красными и синими полосками, призванными подчеркнуть скорость ее передвижения. Вокруг колес вылезли желтые червячки густой смазки — там, где ремонтники с излишним энтузиазмом поработали своими смазочными пистолетами. Машина стояла на косой стальной раме, которая выступала вперед метра на полтора и упиралась в противоположную стену.

Карен придержала дверь, пока он забирался внутрь. Одноместное сиденье было обтянуто мягкой красной кожей, а ремня безопасности не было. Когда Марк закончил изучать интерьер, он поднял глаза и увидел, что Карен уже нет.

Даттон находился у своего терминала, программируя завершающую стадию процесса.

— Лекарство — это просто психотропный стимулятор, в который добавлена пара штучек, чтобы вы оставались спокойным и хладнокровным. Теперь вы могли бы начать думать о месте назначения.

— Это так быстро действует? — спросил Марк.

— О да, улучшенная формула, продвинутая программа, работает гораздо быстрее, чем прежде. OS 6.1. Они меняют ее каждые несколько месяцев, и нам приходится покупать новое программное обеспечение.

Карен выступила вперед и пристроила ему на глаза мягкую полосу из черной кожи. Она аккуратно завязала тесемки у него за ушами.

— Удобно? Хорошо, отправляемся ровно через одну минуту.

Заиграла музыка, и всего через несколько секунд вокруг него принялись крутиться абстрактные образы. Казалось, что Даттон неожиданно включил свет, и огни просачиваются, как кровь, через повязку на глазах, принимая призматическую форму. Цвета стали очень яркими. Машина снялась с тормоза, и он почувствовал, что покатился вперед.

Внезапное ускорение, как на американских горках, ввело его в шок, потом он откинул голову назад на подушку и расслабился, и в этот момент звук и визуальные образы мягко синхронизировались. Музыка — немодная пышная оркестровая версия какого-то современного клубного гимна — была не вполне тем, что он просил, но по крайней мере он расслышал псевдоегипетскую инструментальную обработку, которая накладывалась на мелодию. Он почувствовал, как поворачивается вниз головой, и открыл глаза, чтобы посмотреть под ноги. Под ним проносились теплые потоки воздуха, его зимнюю одежду сорвало, и предметы летели по небу, как взъерошенные птицы. Он находился далеко вверху над пролетающей землей, дыхание неба щекотало его голую кожу. Англия — скучная и покореженная каша внизу — потерялась под скользящими кучевыми облаками, а горизонт начал потихоньку круглиться.

Когда туманные занавеси в очередной раз разделились, они больше не появились, и он обнаружил, что несется по чистому куполу небес, отражающемуся через отчаянно сочный потолок кляйновской[72] синевы, а сверкающий океан виднелся внизу лазурной чашей, которая дополняла картину. По логике, приближавшаяся береговая линия должна была принадлежать Франции, но когда она появилась, отдаленные земли оказались желтыми, и желтизна тянулась во всех направлениях, только маленькие изумрудные вкрапления оазисов мерцали, когда на них падало солнце.

Теперь он прыгал через небеса, как будто подбрасываемый пружиной, от одного воздушного течения к другому. По мере того как рвущийся ветер превращался в мягкое беззвучие, его стала обволакивать музыка, и он медленно перевернулся, голова его опустилась ниже ног, и он смотрел, как перекатывалась внизу волнообразная земля.

В отдалении стоял огромный город, горделиво и угловато, на сотне разных уровней, — мозаика раскаленных добела крыш, а вдалеке были видны пирамиды и Нил. Он взглянул на хаос Булака,[73] на извивающиеся улочки Города Садов, на обнесенный стенами Вавилон Египетский.[74]

Каир, каким он был в его детских фантазиях, в мечтах и снах, в надеждах, — не тот задыхающийся от движения лабиринт хайвэев, пестрых неоновых знаков и осыпающихся серых многоквартирных домов, которые разрушили его романтические ожидания во время осложненной дизентерией поездки, которую он совершил в свободный год после учебы. Каир — подобно железнодорожным плакатам в коридоре, подобно улицам Лондона, — лгал. Место, которое ему обещали, не существовало, по крайней мере, при его жизни. Удовольствие бродить по этим широким пыльным дорогам принадлежало его деду и бабке, его разрушили, и последующим поколениям его уже не досталось, теперь существовал только один способ вернуться в те места, которые были обещаны ему в детстве.

Его тело наклонилось вперед, когда он начал опускаться, пролетая через высокие воздушные течения, как ястреб, пикирующий на добычу. Он почувствовал, как к лицу и шее прилила кровь. Город стал различим лучше — в нем не было ни офисных зданий, ни побитых такси, гудящих на улицах, ни клочковатых пластмассовых пальм вокруг площадей в Гизе, ни пульсирующих огнями корабликов с гуляками на Ниле, — только засиженные мухами ослы и верблюды, торговцы на рынке, торговцы в джелабах[75] женщины с закрытыми лицами в развевающихся одеждах. Он смотрел на ярко раскрашенную книжку с картинками, которая, наконец, ожила. Минареты песочного цвета больше не ограничивали один лишь Город мертвых,[76] они покрывали всю дельту — до самого конца ее южной долины. Древний город приближался и приближался. Он увидел Каир таким, каким его предки викторианской эпохи изображали его в красках: изящные участки света и тени, купцы, которые спорят под ярким солнцем, горбятся в затененных проемах дверей, нагруженные корзинами и рулонами тканей, исчезают на лестницах. Каир, каким он должен был быть, наполненный не усиленными громкоговорителями призывами к молитве и изящными изгибами арабской речи. Он был свободен — в первый раз в этой отравленной токсинами и пустой жизни — свободен лететь через мир, наполненный жарким солнечным светом и бесконечными возможностями… он будет жить бесконечно в этом воплощении, лишенном любых ограничений. Каир 6.1 приближался. Картина расслоилась и надломилась: диск застрял. Он смотрел вниз на неподвижный мокрый поток машин на серой от дождя Тоттпем-Корт-Роуд.

Он увидел, как на него несется пустой грязный мусорный контейнер. Он закричал.

Даттон снял палец с кнопки, и машина вернулась в стартовое положение, скрипнув шестернями. Сиденье опустилось, возвращаясь из наклоненного вперед положения, и, мягко щелкнув, пришло в изначальную позицию. Заключительный фрагмент программы заело, и внешняя стена вновь закрылась. Даттон вынул поврежденный диск, снова зажегся свет.

— Оборудование — просто говно, — сказал Даттон Карен, кидая диск в мусорную корзину — Его последние минуты могли бы быть более приятными. Хорошо хоть не попросит вернуть деньги.

— Там на Дороге Смерти в Миссури, в каком-то проклятом месте типа этого — случай с психом, — сказал Гарри, водитель. Ему приходилось перекрикивать шум машин, несшихся мимо в одном направлении. — Они дают человеку наркотик, который на несколько часов делает его нормальным, и тогда они могут его казнить, мать твою. Представляешь себе? Помоги нам.

Он захлопнул крышку контейнера и потянул железную защелку болтающейся цепи, но она никак не застегивалась на ручках контейнера.

— Подожди, — подошедший помощник стукнул по крышке ботинком. Замок защелкнулся с тугим звуком. Он махнул водителю и стал смотреть, как натягиваются провисавшие цепи. Они подтянули контейнер и медленно подняли его на грузовик, а стоявшая сзади машина ждала своей очереди, чтобы вернуть пустой контейнер на место.

— Было бы, мать твою, намного проще, если б мы не тратили на каждого но отдельному контейнеру, — сказал Гарри, кашляя сквозь сигарету.

— Санитарные правила, — объяснил помощник. — В Хэкни один промахнулся мимо контейнера, мать твою. Рассыпалось все к чертям по Олд-стрит, прямо в час пик. Кишки по всей улице. Какая-то старушка обнаружила его челюсть в сумке с продуктами.

— А чего еще можно ожидать, когда ублюдочный городской совет контролирует «СПП»? — Вообще-то, жаловаться ему не приходилось: «Стратегия Персонального Подхода» была организацией, распределявшей мощные денежные потоки между лондонскими районами. Они говорили о том, чтобы перейти на круглосуточную работу семь дней в неделю, что повышало оплату его сверхурочных. Он обернулся на скандирующих демонстрантов. — «Выбирай жизнь», как же! вы, ребята, можете отвалить сразу, — Гарри отбросил мокрую сигарету. — Можно подумать, такая жизнь лучше, чем возможность быть сброшенным в контейнер, мать твою.

— Они вечно парят в мечтах, — сказал помощник. — Поэтому это так дорого и стоит. Он сейчас там, где хочет быть. В конце концов, единственное, что важно, — уйти из этого мира в состоянии восторженной эйфории.

— Не будь бабой, — Гарри поднял лицо, глядя на низкие облака и на падающий дождь. Он закрыл глаза и попытался отрешиться от какофонии грязных звуков и почувствовать холодной серой кожей только ветер и воду. На какое-то мгновение он попытался сделать вид, что находится где-то далеко отсюда, но так как он никогда не был нигде, кроме Лондона, он смог вспомнить только рекламный щит с тропическим пляжем на Тоттнем-Корт-Роуд. Пожав плечами, он сдался и отправился на свалку.