Берс-2. И один в поле берс

Глава 26

Глава 26

— Уважаемый Петр, хорош уже дурковать, а, — покачал я головой, наблюдая отчаянные потуги сельского кузнеца (похожего на медведя двухметрового громилы пятого уровня развития) одолеть икоту.

— Я ж… ик!.. чес-слово… ик!.. как на духу, барин… ик!

— Чудак человек, мне ж доподлинно известно, что стойкой необходимой ты располагаешь. Звенья, ведь, для мостовых цепей ты ж года два уже по отцовскому наказу у себя в кузне справляешь.

— Истинно… ик!.. реку вам, барин… ик!.. все, как есть, позабыл… ик!.. опосля воскрешения.

— Так вспоминай, блин!

— Стараюсь, барин… ик!.. Изо всех сил…

— Петруша, мое ведь терпение не бесконечно.

— Но, барин… ик!..

— Муууу!.. — дабы ускорить забуксовавший процесс уговоров упрямца, грозным ревом решил простимулировать кузнеца заскучавший за моей спиной пит.

Звонко бзднув, кузнец мигом исцелился от икоты и, мужественно стирая с лица ледяную испарину, упрямо проскулил дрожащим голосом:

— Никак нельзя сковать, барин. Уж не обессудь…

Стерва мачеха не обманула, кузнец сельский оказался тем еще крепким орешком.

Когда за завтраком я попросил «маменьку» порекомендовать специалиста, для изготовления надежной сбруи на моего крылатого озорника, Стефания Власовна тут же охотно порекомендовала мне нашего кузнеца из Савельевки. Она даже расщедрилась выделить мне отрока в провожатые до нужного дома, но, не без злорадства, предупредила, что Петр ничего для меня делать не станет, из-за обиды за дочку.

Уж не знаю, кому там кузнец приходился родственником: Красе или Власе (злобная мачеха уточнить эту деталь не пожелала, я же, дабы не порочить достоинство своих любовниц, не стал подробно расспрашивать), но так-то, по большому счету, родитель не дуться на меня должен, а спасибо сказать за дочку. Потому как, благодаря нашим с девками ночным потрахушкам, и Краса, и Власа нормально так наполнили свои Запасы прихватизированной у меня живой, и почти вернули себе все утраченные после воскрешения воспоминания… Однако, злобная мачеха оказалась права, и упертый кузнец, отчаянно кося под дурачка, на отрез отказывался ковать для Заразы сбрую.

— Эх, Петруша-Петруша, не бережешь ты себя, — пожурил я упрямца.

— Муууу?.. — оживился за спиной чутко уловивший мое настроение питомец.

— Да обожди, проглот, — потрепал я за бронированную щеку по-акульи осклабившегося грома-быка, — откусить башку кибальчишу этому ты всегда успеешь.

— Муууу?..

— Ты думай, че предлагаешь-то? Как от без рук сбрую-то тебе потом ковать станет?

— Муууу?..

— Ну, в принципе, ноги там ему будут без особой надобности…

— Ба-ба-барииин! — взмолился побелевший, как мел, «кремень».

— Че, передумал геройствовать, — улыбнулся я, как лучшему другу, трясущемуся от ужаса кузнецу.

— Держись, Петр!..

— Не уступай!..

— Мы верим в тебя!.. — донеслась неожиданного из-за забора напористая многоголосица набежавших с соседних дворов сельчан.

— Вы че, челядь?.. — окрысился я в сторону «говорящего» забора. — Только благодаря нам с питом вы, сморчки неблагодарные, на алтаре у стража отвоеванном из праха восстать смогли! И вместо спасибо… Да Зараза ща за такие речи крамольные все хибары ваши по бревнышку раскатает!

— Так он уже за ночь полсела обездолил, барин! — неожиданно прилетела яростная ответка из-за забора.

— Всех коровенок наших злыдень твой подрал! — вторил первому второй смельчак.

— А быков застращал так, что остолбенели сердечные! — поддакнул третий глас из зазаборной толпы.

— Зараза, ты че? — обернулся я на пита. — Я ж на тварей тебе велел охотиться!

— Муууу!.. — насквозь лживо попытался изобразить свою непричастность к озвученным предъявам грома-бык.

— Значит так! Мутаген с десяти следующих стражей — мой!

— Муууу?..

— Потому что наказан, за неповиновение! — припечатал я.

— Правильно, барин!..

— Так его, паразита!.. — загалдела за забором толпа.

— А ну стоять! — гаркнул я на попытавшегося под шумок сбежать со двора кузнеца. — Петр, последний раз тебя спрашиваю: скуешь сбрую?

— Да говорю ж, барин, с радостью бы, но…

— Зараза, он твой.

От кровожадного клацанья зубастых челюстей подскочившего к остолбеневшей жертве грома-быка по серым шароварам несговорчивого Петра начало растекаться большое мокрое пятно, с характерным аммиачным запахом.

— Пааапааааа!.. — с истошным криком через распахнутую калитку во двор забежала Аленка.

— Твою ж мать, совсем из головы вылетело, что она Петровна, — растерянно пробормотал я. — М-да, нехорошо с папашкой ее получилось.

— Уходи, дочка, — отмер позорным образом обмочившийся родитель.

— Отстань от папы, чудище! — очумелая беременная фурия оттолкнула от отца зубастую морду грома-быка. И растерявшийся от такой вопиющей наглости Зараза даже попятился на полметра назад.

— Гребаная Санта-Барбара, — фыркнул я.

— Муууу?.. — тут же обернулся ко мне любознательный пит.

— Потом расскажу, — отмахнулся я.

— Папа, пожалуйста, сделай, что они тебя просят, — повисла на шее у отца Аленка.

— Да-да, дочка. Как скажешь, дочка, — закивал нежно обнявший ее здоровяк.

— Ну слава яйцам, кажись порешали, — подытожил я затянувшийся спор. — Зараза, отставить! Не нужно ему ноги отгрызать.

— Муууу?..

— Ты зенки, блин, разуй!.. Мокрые они, потому что. И пахнут плохо.

— Муууу!..

— Да мало ли что так тебе тоже по кайфуй. Сказано нельзя — значит, нельзя!

— Муууу!..

— Помукай еще тут у меня!

— Муууу!..