Белый олень. Часть 1

Глава 6

Застоявшиеся кони сразу понеслись галопом. Но скачка продолжалась недолго, их довольно быстро придержали, не прогулка, путь неблизкий. Силы лошадей и людей надлежало беречь. Перешли на мерную рысь. В этом беспрестанном покачивании предстояло провести ближайшие дни, а то и пару недель. Впрочем, всё не пешком.

Один всадник на почтовом коне, да ещё если менять на станах, быстро бы добрался. А тут отряд вооружённых воинов.

Лошади изредка ржали, прядали ушами. Над дорогой стояла пыль.

Кое-где, то справа, то слева, простирались заросли голубых цветов, сияющих, как опрокинутое небо, словно куски небосвода отрывались и падали здесь в траву.

Кое-где пересекали дорогу малые ручьи, через которые даже не было мостков.

Касьян почти ни с кем из своих спутников раньше знаком не был. А если кого и встречал во дворце — сейчас всё равно не узнал бы. На лицах многих — кольчужные сетки, опущенные забрала.

Только двух человек он знал лично — Рокота и Тамиана.

Хотя второго, в общем, и не знал, только видел во дворце.

Он был уверен, что в Юоремайю пошлют Гателия, а не недотёпу Тамиана. Но Аристарх решил иначе. Касьян видел тогда лицо младшего царевича. Было заметно, что неожиданно свалившаяся поездка обрадовала его ещё меньше, чем самого Касьяна.

Хотя понятно, почему Тамиан. С одной стороны, чести слишком много из-за такой несуразной истории наследника престола посылать. С другой стороны, раз уж зашла речь о руке принцессы Юоремайи, естественным образом возникла необходимость включить в отряд одного из царевичей. А вдруг что выгорит?

Пока Тамиан выглядел потерянным, будто его ведут поневоле, не пойми куда, не пойми зачем. Впрочем, так оно и было.

Касьян, напротив, смирился с неизбежным и начал находить в нём некие плюсы. Увидеть Талаям, увидеть Юоремайю. Не так уж и плохо. Конечно, опасно это всё, но его с детства приучали к неизбежности опасностей.

К тому же они оказались не столь велики, как показалось поначалу. Аристарх Седьмой перекинулся с ним несколькими словами наедине перед отъездом, и Касьян честно выразил сомнения в своих силах при противостоянии с Эоларемом.

— Эоларем? — хохотнул Аристарх. — Эоларем тебя испепелит и не заметит. Даже не лезь к нему. У тебя другая задача.

— Какая, государь?

— Считать.

— Считать что? — с недоумением спросил Касьян.

— Всё. Корабли. Орудия. Войска. Запасы. Людей. Во всех местах, где доведётся побывать.

Он многозначительно посмотрел на юношу, и тому стал ясен смысл его присоединения к отряду.

— Понял.

— Мы о Юоремайе и так много знаем, — поделился Аристарх. — Но сейчас вас может занести в такие сферы, куда наши люди попадают редко. По возвращении напишешь отчёт.

Ага, значит, царь полагает, что они вернутся. Здорово.

Так и пошли дела.

На путях Трилады считать было особо нечего, кроме деревьев по краям дорог. Так что можно было бездумно предаваться мыслям. Да-да, вот именно бездумно предаваться мыслям, и нет в этом никакого противоречия.

Мысли Касьяна, лишённые сознательного управления, убредали в сторону чудесного. На поиски Белого оленя, конечно, а куда ещё?

Когда-то, много десятков тысяч лет назад, когда не существовало ещё ни Трилады, ни Юоремайи, ни махиола, ни сотаров, скитались по миру племена охотников. У них не было домов, и они жили в шалашах и пещерах. У них не было одежды, и они заворачивались в шкуры. У них были копья с каменными наконечниками, и они добывали огонь трением. Но эти существа были ещё не совсем люди. Чего-то им не хватало.

Однажды на равнине явилось такому получеловеку-полузверю видение. Ранним утром, когда трава купалась в росе, и небо сияло нежными красками, которые, впрочем, его не интересовали, смотрел он с холма вдаль, думая о новой добыче.

И тут посреди равнины возник Белый олень, существо совершенной красоты.

Теперь уже не узнать никому и никогда, что это на самом деле было. Настоящий ли олень, белый от природы? Или самый обычный, просто утреннее солнце так блеснуло на его шкуре? Или не было никакого оленя, просто пригрезилось задремавшему охотнику?

Как бы то ни было, оказался он потрясён до глубины души, наличие которой в первый раз ощутил. Белый олень мчался, не касаясь земли, и не жаль было всё бросить и пойти следом, лишь бы иметь счастье видеть это чудо и воспарить за ним в горние выси.

Да, тогда охотник понял, что такое подлинное счастье. И понял, что он, человек — не только зверь, но ещё немного бог.

Продолжалось это недолго. Белый олень скрылся. Кстати, с тех самых пор, с самого начала, никто не видел это создание неподвижным. Только — скачущим.

Охотник вернулся к племени. Но у него не хватило слов, чтобы объяснить, что он видел. Мало слов тогда у людей было. Все остались лишь недовольны тем, что он вернулся без добычи.

Он попытался нарисовать Белого оленя на стене пещеры. Люди тогда рисовали существ, которых хотели бы убить на охоте. Рисовали их красной охрой и углём. Трудно нарисовать белое красным или чёрным. Все потешались над ним.

Все, кроме одного старика, такого древнего, что непонятно, как он столько прожил. Старик всегда сидел где-то на краю, там, где заканчивалось людское убежище и начинался лес, раскачивался и пел бессловные песни, ждал, когда смерть придёт за ним.

Похоже, он её не боялся, всё время словно посмеивался, и уши у него забавно торчали в стороны.

Однажды старик поманил охотника за собой. Они углубились в чащу. Старик все выводил свою песнь, вплетал её в шум леса и свист ветра, размахивал руками. Охотник же сердился и думал, зачем он с ним идёт?

И когда он был готов повернуть назад, старик остановился и ткнул рукой вверх.

С ветки свисала продолговатая белёсая глыба, испещрённая отверстиями. То было покинутое пчелиное гнездо.

Обитателей в гнезде уже не было. Зато был воск. Белый воск.

Охотник замер в безмолвном созерцании. Это был нужный цвет.

Пока он смотрел, старик воздел руки к небесам, счастливо, по-детски рассмеялся и пошёл, но не к пещере, а прочь от неё. Охотник окрикнул его, пытаясь остановить, однако старик отмахнулся от него небрежно, словно закончил все дела с людским родом, и на глазах исчез, растаял в мириадах подпространств матери-Земли. И потеряв его из виду, охотник, лучший следопыт, не сумел отыскать ни единого его следа.

Рисовать просто воском не получилось. Он был слишком плотен. Охотник — или уже художник? — вспомнив, что огонь растапливает жир животных, попробовал нагреть воск на плоском камне. Воск тоже расплавлялся, но очень ненадолго, он даже не успевал донести его от очага до стены.

Под насмешки соплеменников он сделал другой очаг прямо у стены. И, обжигаясь, нарисовал на ней расплавленным воском — нет, не Белого оленя — белую поверхность, гладкую, ровную, безукоризненную. А потом взял кремнёвый скребок и стал сцарапывать лишнее.

И когда он сделал всё правильно, раздвинулись стены пещеры, и Белый олень явился ему вновь в бездне, наполненной звёздным светом.

Позже он покинул своё племя и стал скитаться по необжитой неуютной земле, снова и снова ища то, что вознесло его над выживанием. И где только удавалось, изображал он Белого оленя на скалах, на стенах пещер.

Он всегда рисовал его отдельно от других изображений, если такие ему попадались. Белый олень был не предмет для охоты, совсем нет.

Он опередил своё время. Умение рисовать воском было потом утрачено на много веков. Сам художник вскоре сгинул бесследно, может, в снегах замёрз, может, со скалы сорвался. Но через несколько десятков лет другие люди подошли к стене, где был нарисован Белый олень.

И одна маленькая девочка подумала: разве бывают олени белые? Совсем белые?

Она потом всю жизнь его искала, но так и не встретила, на своё счастье, потому и прожила долго. И рассказала детям и внукам своим, что видел раньше кто-то такое диво дивное. А они дальше рассказали.

Так и стал Белый олень являться людям и смущать умы. Это давно уже был не подлинный зверь — если он был им когда-то, — это был образ его, отпечаток, тысячекратно отражённый и преображённый в мыслях, потом в горних сферах и снова в мыслях. И за много столетий он приобрёл свою великолепно-пугающую завершённость.

Касьян видел всё это отчётливо, но не смог бы пересказать.

— Эй, придержи!

В его думы врывался окрик Рокота, или ещё чей-то, и это бывало очень кстати. Он натягивал узду и осаживал, не столько коня, сколько собственный разум, гасил мятущиеся искры воображения, которые не могли довести до добра.

В остальном всё было тихо-мирно. Сперва. А на четвёртый день пути, вечером, поднялся шум.

Касьян ходил за водой. А когда вернулся на место привала, понял, что происходит нечто из ряда вон выходящее.

Посреди поляны стоял Рокот и громогласно возмущался. По его возгласам было непонятно, что, собственно, случилось. Ясно лишь было, что он крайне зол.

— Тебе что было поручено?! Вы хоть что-то соображали?

Перед Рокотом, спиной к Касьяну, стояли два воина, один высокий, широкоплечий, второй — по виду мальчишка, в шлеме с кольчужной сеткой.

Чуть поодаль стоял Тамиан. Он озирался из стороны в сторону, словно прикидывая, куда лучше сбежать. На его лице была такая растерянность, что Касьяну стало его жалко.

— Ты ведь собирал отряд, царевич!

— Я не знал, клянусь… — пробормотал Тамиан.

— А ты? — Рокот в ярости обратился к широкоплечему воину. Тот чуть повернулся, и Касьян сперва с удивлением заметил, что он посмеивается, а только потом его узнал.

Берчет. Он был назначен охранять царевну.

Он оставил Стасию во дворце одну?!

Касьян разделил чувства Рокота. Правда, ненадолго. Пока маленький воин, стоявший неподвижно, не шевельнулся. И не снял шлем. И ему на спину не соскользнула светлая коса.

— Ты должен был её охранять! — загремел Рокот.

Берчет поставил ногу на подвернувшийся камень и зевнул, словно происходящее ему смерть как надоело.

— Я так и делал. Ничего с ней не случилось. Я охранять её должен был, а не в заточении держать.

— Это она тебе так наговорила?

— У меня своя голова есть, — сообщил Берчет с достоинством.

Стасия повертела в руках шлем и позвякала звеньями кольчуги.

— Рокот, — сказала она, — не ругайся, я тебе всё объясню.

Судя по оживлённой жестикуляции, объяснение далось Стасии непросто. Они ушли втроём к дальнему краю поляны — Стасия, Рокот и Тамиан. Рокота, судя по всему, раздражала необходимость всюду таскать с собой Тамиана, от чего он злился ещё больше.

Тамиан же спрятался в себе. Это первое испытание на пути к Юоремайе окончательно повергло его в пучину неуверенности.

Сперва их всех было видно, потом они скрылись за деревьями. Потом снова исчезли, потом опять появились. Так и метались туда-сюда. Потом стало видно одного Тамиана, который стоял, прислонившись к дереву, устранившись от неприятного разговора.

Разговор был мало похож на беседу племянницы государя с почтительным верноподданным. Особенно, когда Тамиан перестал их слышать.

— Стасия, ты царевна, ты принадлежишь к роду Гремиталадов, ты обязана блюсти достоинство, а не бегать по лесам!

— Как я буду блюсти достоинство, будучи мёртвой? — оправдывалась Стасия.

— У тебя была охрана!

— Берчет тоже согласился, что уехать будет безопаснее.

— Берчет болван! Ты собралась в это проклятое место, где затмению поклоняются?

— Он не болван. И мы туда ещё не приехали. И там никто не хочет убить именно меня.

— Мы спешим. Ты будешь задерживать отряд.

— С чего бы? — фыркнула Стасия. — Я же не задерживала его всё это время.

— На нас могут напасть.

— В Триладе? На отряд царёвых воинов? И потом, я умею владеть мечом. Ты сам меня учил.

— Стасия, это просто смешно.

— Зато сидеть во дворце и трястись от каждого шороха не смешно.

— Тебя охраняли.

— Кто? Все уехали, защитить меня мог только Берчет. А ему надо когда-то спать.

— Защитников не хватило… Небось, и мальчика этого не прочь была ещё раз увидеть, — уже тише буркнул Рокот.

Стасия гневно воззрилась на Рокота.

— Касьяна?! Я вообще не знала, что он здесь!

Рокот опекал Стасию с детства и мог определить, когда она лжёт, а когда нет. Сейчас она не лгала, впрочем, она вообще лгала редко и не для себя. Она хорошая девочка. Но здесь ей не место.

— Стасия, пойми, царевна Трилады не может странствовать подобным образом.

Разговор пошёл на второй круг, потом на третий… пятый… Потом им потеряли счёт.

Все устали.

— Рокот, я ведь всё равно уже здесь. Давай не будем ссориться. Можно, я останусь? — Стасия примирительно улыбнулась. — Ну кто может защитить меня лучше тебя?

Рокот уже смирился с судьбой и последние круга три препирался больше для порядка. Девать царевну действительно было некуда. Сопровождающих не выделишь, все люди нужны. Не отправлять же её одну в Изберилл. Это ещё хуже, чем взять с собой.

— Хорошо, ты едешь с нами до Талаяма, — распорядился он. — Там разместишься в крепости. Сомневаюсь, что тебе там будет удобно…

— Мне там будет замечательно! — воскликнула Стасия и захлопала в ладоши.

Они вместе вышли к поляне.

— Тамиан, — уронил Рокот.

— Да? — вскинулся тот, думавший о чём-то своём. — Что?

— Стасия едет с нами до Талаяма. Ты одобряешь?

— А, ну да, конечно, одобряю.

Рокот безнадёжно махнул рукой.

Поединок

С явлением Стасии в отряде, в сущности, ничего не изменилось. Кроме мыслей Касьяна.

Сперва он испытал облегчение из-за того, что она в безопасности.

Это было странное представление о безопасности — в дороге, в беспрестанной скачке, посреди дремучих лесов, в боевом отряде, посланном на разведку в край затмения.

Но он не без оснований думал, что здесь лучше, чем во дворце, где может ожидать яд в кружке воды или нож за поворотом. И что люди вокруг — лучшая охрана, которую можно найти в Триладе.

И здесь он сам, что обеспечивало её безопасность само по себе.

Нет, вот этого последнего он уже не думал, не совсем же дурак он был. Но, увы, он это чувствовал, не складывая в слова, даже не осознавая.

То, что она здесь — спокойнее. Пусть лучше под приглядом будет. Под его приглядом, разумеется.

Правда, под приглядом Стасия держалась не так, как ему бы хотелось.

Тогда, на башне Брана в день солнцестояния они были очень близки друг другу. Душой близки. Он не мог ошибиться.

Она даже спросила потом о сути опыта. И слушала внимательно. И поняла лучше Аристарха. А может, он просто лучше объяснил.

Не то чтобы он сейчас чего-то ожидал. Но нельзя было не заметить, что Стасия обращается с ним приветливо, но очень сдержанно. Подчёркнуто отстранённо.

Может, показалось? Но прошло несколько дней, и уже можно было заключить точно. Она ловко и вежливо его избегала.

Он даже мог понять, почему, и навязываться не собирался. Но его задевало прекрасное настроение Стасии. Ей явно было хорошо. Она весело разговаривала, шутила, он часто слышал её смех. Она словно на волю вырвалась. Хотя почему ‘словно’, так оно и было.

Ещё Иллания говорила, что воины любят царевну Стасию, а к обоим царевичам относятся прохладно. Это действительно было так. Тамиан был совершенно незаметен, пока Стасия непринуждённо и с удовольствием болтала с подручными Рокота. Да, это всё люди, на глазах которых она выросла, многие из них ей в отцы годились, но, но… в конце концов, спас её Касьян, а не они.

Могла бы и уделить немного внимания.

Конечно, Рокот или Берчет уложили бы незадачливого убийцу за одну-две минуты, а не возились бы с ним четверть часа. Но их же там не оказалось.

Всё равно он однажды наткнулся на Стасию как-то на стоянке вечером. Она стояла, прислонившись к дубу, чуть заметно улыбалась и махала перед собой мечом, поворачивала его так и этак, словно упражняясь.

— Зачем тебе меч, Стасия? — не выдержал Касьян. — Только тяжесть таскаешь зря. В бою ты бесполезна.

Стасия от неожиданности вздрогнула и посмотрела не него. Не обиженно, скорее вопросительно.

— Я, конечно, немного могу, но это не значит, что я бесполезна, — проговорила она рассудительно. — В бою всякое может быть.

— Да ладно. — Он хотел её зацепить. — Против меня хотя бы сколько ты продержишься? Одну минуту?

Стасия нахмурилась, оттолкнулась спиной от дубового ствола, словно хотела уйти. Но тут же заколебалась. Опустила глаза на меч в своей руке. Небольшой меч, чуть подлиннее, чем у Касьяна.

— Больше, — заявила она решительно. — Можем попробовать.

Этого он не ожидал. Но почему бы и нет?

Вечерами воины нередко упражнялись на мечах. Ничего необычного. Когда они скрестили клинки, сперва никто и не посмотрел.

Неспешно протекало обычное стояночное время, на костре грелся котелок, пара голосов выводила старую песню, ещё времён войны за Талаям:

Я шлемом в море

Воды черпну,

Найду я жемчуг

В седой волне.

Я б им украсил

Твою весну.

В краю далёком

Приснись ты мне.

Касьян с удивлением обнаружил, что минуты ему не хватит. Стасия и впрямь владела мечом неплохо, для девчонки, конечно. Впрочем, Касьян всё равно теснил её к краю поляны, к огромному дубу. Но если бы он не был неплохо обучен, и если бы это был настоящий бой, солоно бы ему пришлось.

Она медленно отступала, отражая удары. Дзынь. Дзынь. Попыталась атаковать. Ха. Главное, не поранить её, да и самому не пораниться.

А хорошо машет, красиво. Ну всё, сейчас выбью меч.

Стасия отпрыгнула. Ещё удар, и…

Широкая серебристая полоса свистнула, разделив Касьяна и царевну, воткнулась в ствол дуба на уровне их лиц, точно стальная стена вдруг выросла там, где только что Касьян видел блестящие глаза Стасии.

Рокот вогнал меч в дерево между сражающимися. Это был серьёзный меч, не то что у них обоих, почти в рост человека, с широченным лезвием.

Стасия и Касьян воззрились сперва на меч, потом на старого воина, оба тяжело дыша.

— Что вы затеяли? — укоризненно буркнул Рокот. — Прекратите оба. Негоже царевне так себя вести. Будто не понимаете.

Легко выдернул свой меч — у Касьяна бы много времени заняло вытащить эту махину из дубового ствола — и удалился к костру.

Молодые люди посмотрели друг на друга.

— Я продержалась больше минуты, — со сдержанным торжеством сказала Стасия. Потом вдруг лукаво улыбнулась. — Зря ты со мной связался, у меня же защита от оружия.

Она прикоснулась к шее, вытянула из-под доспеха его собственный шнурок, на котором висел квадрат-оберег, показала ему на пальце.

Сунула клинок в ножны и тоже ушла, улыбающаяся, лёгкой походкой, словно готовая взлететь. Светлые пряди выбивались из косы.

Касьян остался на прежнем месте. Не удалось выбить меч. Его томило чувство незавершённости.

Ириней

Вечер. Солнце спускается за лес чуть южнее, чем пару недель назад. Световой день стал неуловимо короче. Летнее солнцестояние позади.

Дорога из Изберилла до Сини должна занять около месяца.

Или меньше, если Касьяну дадут лошадь.

Или больше, если… если задержаться. Если выехать не сразу. Если на пути встанут соблазны. Если что-то случится в дороге.

Много если.

Ириней произнёс это вслух. Насмешливо закаркала в лесу ворона.

Хорошо, пусть будет полтора месяца. Ещё месяц остался.

Соблазны… Соблазны не должны помешать. Касьян ответственный мальчик.

Ответственный, да. Но люди… Кто их поймёт?

Ириней отсёк это направление мыслей. Лучше обмануться, чем заранее так думать.

Опасности дороги туда. Доехал ли он вообще? Дворцовые интриги. Опасности дороги обратно.

Да почему он должен не доехать?

Ещё интерес Касьяна к Белому оленю тревожил Иринея.

Чем бы это существо ни было, встреча с ним приводит к распаду личности.

Но тут дорога вообще не при чём. Увидеть Белого оленя и из окна собственного дома можно. Если не повезёт.

Вот о чём Ириней совершенно не беспокоился, так это об итогах опыта. Он был в них совершенно уверен. Редко когда он был в чём-то уверен настолько.

Как хорошо, когда укрощаешь хаос, поняв его закономерности!

Озарение оставило в нём ровное неугасаемое пламя. Связались все нити. Нашлись все ключи. Он умозрительно созерцал шарообразную Землю. Красота этого решения приводила его в восхищение. Он лишь дивился, что никто раньше этого не видел. И до сих пор ведь не видит.

Сколько всего из этого последует!

Мысль его двигалась дальше, неудержимая, растекалась, как водный поток в дельте Талы, он не знал, какой рукав выбрать, куда направиться, за что схватиться.

Кстати, о воде. Реки. Моря. Почему они не стекают с шара? Стало быть, есть какая-то незримая сила, которая их удерживает. Как она работает?

Есть, о чём подумать.

Но сперва нужно дождаться Касьяна. Касьян привезёт измерения, по которым можно будет рассчитать радиус Земли. И мир станет бескрайним. Ибо у шара границ нет.

У мечты не бывает преград,

Мысль не ищет дорогу назад,

Хоть бредёт не всегда напрямик,

Никогда не заходит в тупик.

Разговор с Тамианом

Ночь.

Все спят, кроме часовых.

Касьян ворочался в полудрёме.

Небесная царевна в жемчужном уборе склонялась над поляной. Она носила его оберег, звено от цепи.

Земля — шар. Она с этим согласилась. Но тогда оба они думали, это их последняя встреча.

Лучше бы так оно и было.

Ещё недавно хотелось совсем малого.

“Вдруг так сложатся обстоятельства, что ему удастся услужить ей? И она поблагодарит его?”

Получилось ведь. Чего ещё надо?

Небесная царевна взмахивала мечом, из звёзд составленным, не грозя, но маня за собой.

Он делал шаг, и перед ним вырастала стальная стена.

И так снова и снова, тысячекратно.

Наконец, сон слетел с него.

Он в первый раз отдал себе отчёт, что качается на очень опасной грани. Пропади всё пропадом…

Касьян приподнялся на локте, обвёл взглядом тьму, потом встал. Часовой сидел у костра, порой подкидывал поленья. Касьян повернулся, и через лес побрёл к реке, к обрыву. Было недалеко.

Через несколько минут он вышел к Тале.

В этих местах она была уже очень широка, чёрная ровная гладь, позолоченная луной. Противоположный берег терялся во мраке.

Вид этот напоминал о мимолётности всех людских дел. Река была такой же, когда Темий Гремиталад искал благосклонности Талы-девы, и через тысячу лет такой же будет.

Как там у Дим Фо: “Есть у рек сознание, подобное человеческому, но и отличное от него, ибо срок жизни рек неизмеримо дольше срока, отпущенного смертному, и потому мыслят они иначе”.

Но Касьяну было от этого не легче. Смятение одолевало его здесь и сейчас.

Более всего мучил этот проклятый квадрат на груди Стасии. Он открывал и закрывал глаза, но и так и этак видел перед собой лишь блеск колдовского металла на белой девичьей коже.

Зачем она его носит? Что это значит?

В первый раз в жизни он испытывал такой сумбур в ощущениях, и справиться с ним не мог.

Надо успокоиться. Ничего это не значит, он же сам ей этот квадрат для защиты от покушений отдал, без всяких тайных намёков.

Да что на него нашло?

В лицо дунул порыв ветра с реки. В тот же миг Касьян уловил совсем рядом какое-то движение и понял, что он здесь не один.

Он насторожённо повернулся на шорох.

За большим валуном сидел человек, обхватив руками колени, низко опустив голову.

Касьян непроизвольно положил руку на рукоять меча. Хотя вряд ли сидящий чем-то мог угрожать ему или отряду.

— Кто здесь?

Человек шевельнулся, вскинулся.

— Свои.

Он узнал голос Тамиана. Раньше они друг с другом напрямую не перекидывались и словом. Неожиданно. Но надо что-то сказать.

— Вечер добрый, царевич.

— Уже ночь давно, — безучастно заметил Тамиан. — Касьян, ты?

— Да, — отозвался Касьян, немного удивлённый тем, что царевич помнит его имя. Он сам за это время выучил далеко не всех участников вылазки. Хотя, наверно, Тамиан во дворце его слышал.

Впрочем, сам Касьян недавно понял, что запоминает людей гораздо хуже, чем тексты и цифры.

С неба ухнула звезда. За ней другая.

— Ого, звездопад! — чуть оживившись, сказал Тамиан. — Желание можно загадать.

С минуту они молча смотрели, как пересекают небосклон огненные росчерки.

Касьян почувствовал, что даже рад ночному собеседнику. Всё лучше, чем оставаться наедине с хаосом в мыслях.

— Ты ведь звездочёт? — вдруг спросил Тамиан. — Давно думал, а не может упасть, например, Ступица? Или небесные гусли осыпаться?

Касьян улыбнулся в темноте. Приятно, когда интересуются тем, что составляет твою жизнь. И когда тебе задают вопрос, на который можешь ответить.

— Нет. Мой учитель предполагал, что падающие звёзды — это не совсем звёзды. Они меньше и движутся близко к нам. Потому и падают. Настоящие звёзды вроде Ступицы очень далеко, они не могут упасть.

— Это хорошо. А то представь небосклон без звёзд. Жутко.

Касьян представил, ему не понравилось.

— Пожалуй.

Тамиан поменял позу, подогнул под себя ногу, упёрся затылком в камень. На воде внизу мерцала золотая полоса.

— По таким лунным дорожкам, говорят, Белый олень гуляет, — задумчиво проговорил он.

— Я бы посмотрел, — отозвался Касьян неожиданно для самого себя. Обстановка и настроение располагали к откровениям.

Тамиан повернул к нему голову. Непонятно было, удивлён ли он, испуган ли, или просто заинтересован — во тьме выражения лица не разберёшь.

— Не боишься… разума лишиться?

— Я и так сумасшедший. Я же звездочёт.

— А. Хорошо тебе, — сказал Тамиан серьёзно, без тени насмешки.

Удивительные слова. И снова Касьян почувствовал к нему смутную жалость, как тогда, когда Стасия в отряде появилась.

Он опустился на землю. Огненные полосы исчёркивали небосвод.

— А ты чего не спишь-то? — спросил Тамиан.

— Не спится. Думаю. — Касьян протянул руку, сорвал травинку.

— Вот и я думаю. Слушай…

Он начал и замолчал надолго. Внизу тихо плескалась вода. На лунную дорожку вдруг выплыла тень. После разговоров о Белом олене Касьян даже вздрогнул, но мигом позже понял, что это всего лишь гнездо акерима.

— А, не знаю даже… — Тамиан вдруг уронил голову на руку, запустил ладонь в волосы.

Касьян понял, что противоречивые мысли терзают не его одного. Только тут явно что-то другое. Девушка здесь одна, и она Тамиану сестра.

— Ты чего? — спросил он сочувственно.

Тамиан выпрямился, нашарил рядом камешек и швырнул его в воду.

— Ты мне вот что скажи, только честно, — произнёс он медленно. — Вот, по-твоему, кто должен руководить отрядом?

О военном порядке Касьян представление имел. И Ириней немало рассказывал, и воины порой заезжали в Синь. Понравится ли ответ Тамиану? Что-то не похоже.

— Ты, — кратко ответил он.

— Я. Правильно. — Тамиан швырнул в воду второй камень. — А, угораздило же родиться царевичем!

Слова прозвучали с таким искренним чувством, что Касьян невольно улыбнулся.

— Многие дорого бы дали, чтобы оказаться на твоём месте.

— А ты?

— Не-а, — ответил Касьян беспечно.

Его собеседник вдруг засмеялся, тихо, но так, что у Касьяна тень улыбки стёрлась, и дрожь по спине прошла.

— Вот то-то и оно, — произнёс он, отсмеявшись. — Уйти бы… от себя. И того не могу.

Касьян успокаивающе развёл руками, хотя Тамиан заворожённо смотрел на воду, и этот жест должен был пропасть втуне.

— Слушай, ну что делать, судьба у тебя такая, — как можно мягче сказал он. — А что не так-то?

Тамиан опять помолчал, потом заговорил бессвязно, словно пьяный, хотя пьян он точно не был.

— Для меня — всё. Я боюсь. Не за себя боюсь. Я боюсь за этих людей, за знакомых и незнакомых. За Рокота. За всех, кто здесь есть. За Стасию теперь, чёрт её принёс… Я в растерянности полной. Боюсь, что моё действие или бездействие кому-то повредит. Сейчас ещё просто дорога, а дальше что будет? Как это всё на меня свалилось, вообще ничего не могу сделать. Ни шевельнуться, ни сказать чего-то. — Он вздохнул. — Как я со стороны выгляжу?

Касьян, встревоженный страстностью этой исповеди, замялся.

За Стасию он боится, блаженный… Стало быть, он не знает, что его мать подсылала к ней наёмного убийцу. Ну, пусть не знает.

— А, — Тамиан безнадёжно махнул рукой, — ясно, можешь не отвечать.

Отвечать было надо. И честно. Это было… милосерднее.

— Нет. Я скажу. Попробую. — Он повернулся к Тамиану. — Понимаешь, ты сейчас никак не выглядишь. Тебя нет.

— Пустое место, — без гнева подытожил царевич. — Согласен. Свалить всё на Рокота? Тоже не выход. Да и там не только сражения. Ответственность лежит на мне, я это понимаю. Но ничего не могу сделать.

— Почему? — спросил Касьян серьёзно.

— Так получилось, — задумчиво проговорил Тамиан. — Никогда у меня не складывалось ничего. Не могу принимать решения. Должен, но не могу. Выбор решения всегда отсекает столько путей, мне кажется. В общем, отцу это надоело, и он меня в этот раз просто сюда кинул, сказал — выплывешь, так выплывешь, утонешь, так утонешь.

— Так и сказал?

Похоже на Аристарха.

— Да. — Царевич не отрывал глаз от речного простора. — Что-то слова эти вспомнились, а тут как нарочно, вода… дорожка лунная…

Касьян испугался окончательно.

— Так. — Он придвинулся к Тамиану, взял за плечо. — Прекрати это. Не смотри туда. Посмотри на меня.

Царевич перевёл взгляд на него. Белки глаз блеснули в лунном свете.

— Да не волнуйся, не собираюсь я туда прыгать, — сказал он вполне осмысленно. — Но притягивает, правда?

Касьян отпустил его, чуть успокоившись.

— Мало ли что кого притягивает, — пробормотал он.

Они помолчали.

— Всё равно не понимаю, — заговорил Касьян. — Знаешь, мне ведь тоже казалось, что тебя нет. А ты есть, оказывается. Выйди, покажись людям.

— Зачем? Войско меня не уважает и не любит. Кому я нужен?

Касьян задумался, как объяснить это — ни много, ни мало — триладийскому царевичу.

“Вот Стасия знает”, - вдруг пришла непрошеная мысль. И у него самого, сироты из глухого селения, никогда не возникало такого вопроса.

Но разве передашь это словом? Либо он поймёт, либо нет.

— Триладе.

— Что я для Трилады? — безразлично сказал Тамиан. — Впрочем, даже если бы я вдруг кому-то понадобился, не смог бы ничего сделать.

Вот, вбил себе в голову…

— Послушай, — посоветовал Касьян, — пока мы в дороге до Талаяма, ничего особо делать и не надо. Ты начни просто говорить, что ли? А там видно будет. Может, научишься.

— Не знаю. — Но голос царевича стал веселее. — Навязалась эта Эальиме на мою голову.

— Думаешь, она тебе не понравится?

— Понятия не имею, — равнодушно сказал Тамиан. — До неё ещё добраться живым надо. И я тут над собой не волен. Какая разница, понравится, не понравится. Отец вон живёт как-то, и ничего, всё у него хорошо.

Он осёкся.

— Что я несу… Странная ночь.

— Я забуду, — сказал Касьян и невольно усмехнулся, вспомнив, что во дворце он то же самое обещал Гателию. Положение учёного подразумевает выслушивание исповедей?

Хотя Гателий ничего и не говорил, только велел молчать о его ночных похождениях.

— Да это и так все знают, — грустно заметил Тамиан. — Слушай, а ты встречался с девушками, Касьян? Умеешь за ними ухаживать?

Стасия не в счёт, за ней он не ухаживал. А прежде у Касьяна не было особенных увлечений, рассказать было не о чём. Он целовался с девчонками ещё в Сини, однако всё это было легкомысленно. Жил он, конечно, далековато. Хотя путь от их с Иринеем жилища до деревни и не мог служить препятствием для любви, любви-то у него и не было. Может быть потому, что в глубине души он грезил о небесной царевне.

— Ничего серьёзного.

— Вот и у меня ничего серьёзного. Гателий там, в Изберилле, ходил в разные дома, знаешь… Я как-то был с ним. Но мне не понравилось. Неправильно это.

— А где вы там бывали? — из любопытства спросил Касьян.

Тамиан хмыкнул.

— Погоди, а тебе для чего? Ты ж звездочёт.

— Так для науки исключительно.

Оба захохотали.

Лёд был сломан. Разговор перескочил на темы более легкомысленные, потом опять на движение небесных тел, потом на Талаям и Игру, потом ещё на что-то…

Летние ночи коротки. Рассвет пришёл стремительно, они даже не успели почувствовать его приближение и заметили лишь тогда, когда он явил себя во всей красе. Облака на краю неба казались скалами, и между двумя острыми пиками лучилось солнце.

Касьян зевнул.

— Уж выезжать скоро.

— Да, пошли. — Тамиан поднялся. — Спасибо, что поговорил. Другие бы не стали. Они меня не любят.

— Может, они тебя не знают?

Дорога. Мерный топот. Мелькание копыт.

Чем ночной разговор помог Касьяну — отвлёк от смятенных мыслей о Стасии. Весь день он думал не о ней, а о том, как бы с коня не упасть.

А потом он смог рассуждать уже более или менее здраво.

Такое впечатление, что стены дворца были возведены не только в мире вещей, но и в пространстве мыслей. Сейчас убралась эта преграда, у него голову и снесло. Тем не менее, от того, что Стасия покинула дворец, она не перестала быть триладийской царевной. Надо бы запомнить.

Царевна, наследница Гремиталадов. Драгоценность из дворцовой сокровищницы. Карта из Великой Игры. Предмет торга в государевых сделках.

Так и есть. Хватит. Да закрой ты уже эти мысли где-нибудь на задворках сознания в ящике покрепче!

Он подхлестнул коня, и тот недовольно всхрапнул и понёсся вскачь.

Следующие дни Касьян уже сам избегал Стасии.

После этой ночи в отряде тоже ничего не изменилось. Только Тамиан стал что-то говорить. Иногда невпопад, а иногда даже по делу. Воины сперва удивились, а потом начали привыкать.

Ещё Тамиан стал общаться со Стасией. Она тоже удивилась, а потом привыкла.

Рокоту явно стало легче, когда Тамиан — главный в отряде, Рокот, как человек военный, прекрасно это понимал — перестал быть бессловесной куклой. Возможно, он и нёс порой чушь, но всё-таки высказывался.

А к тому, что все люди несут чушь, Рокот давно притерпелся.

Острова Талаяма

Дни шли, неотличимые один от другого, покуда отряд не добрался до места, где Тала величественно втекала в разрыв в Актармийских скалах. Талаям лежал за скалами, на противоположном берегу.

Лошадей оставляли здесь, на стане, и дальше сплавлялись на лодках, туда, где река распадалась на сотни протоков.

Мимо неспешно проплывали гнёзда акеримов. Подросшие птенцы весело махали крыльями, пытаясь взлететь.

Касьян, Берчет и Тамиан стояли на берегу, глазели на рябь, на белых птиц. Потом Берчет сплюнул.

— Тьфу, смерть не люблю воду. Здесь хоть берег видно. А в Талаям придём, плыть оттуда через море Актармо, куда ни глянь, везде волны проклятые. Только и думай, потонешь или нет?

Касьян рассмеялся.

На лице Тамиана тоже появилась мягкая улыбка. В уголках рта обозначились ямочки.

— Не потонем, — уверил он.

Это был уже не тот Тамиан, который безнадёжно вглядывался в тёмную воду Талы, внезапно подумал Касьян. Чуть-чуть другой. Тот никогда бы так не сказал.

— Вы молодые, — проворчал Берчет добродушно. — У вас головы нету.

Конечно, один из мальчиков был царевичем, но Берчет не испытывал почтения к титулам. Потому и не продвинулся дальше десятника, что его, впрочем, устраивало.

Случайно брошенный парнем-звездочётом совет начать говорить произвёл странное воздействие на Тамиана. Он попробовал ему последовать и заметил, что его слышат. Это было само по себе удивительно. Но было и кое-что ещё.

Похоже, он мог вселять в людей спокойствие и уверенность.

Тамиан понял это несколько дней назад случайно. Он наблюдал за схваткой на мечах и почему-то приободрил более слабого бойца.

— Давай, у тебя получится.

И слабый выиграл.

Он сперва не придал этому значения, но подобное повторилось ещё несколько раз.

Это показалось ему приятным, но Тамиан не мог понять, какое применение найти этому умению. Воодушевлять других на какие-то поступки? Почему он? Он не чувствовал права распоряжаться чужими жизнями. Да и чего ради?

Острова. Десятки, сотни островов. Между ними сновали над водой переливчатые яркие стрекозы, таких Касьян нигде не встречал. Некоторые острова обжитые, некоторые пустынные, песок один. Мохнатые, заросшие лесом или каменистые, где только лишайник. Большие и маленькие. С постройками и без. Но на каждом — обязательно одно из двух знамён, знак сиюминутной принадлежности острова.

Триладийское знамя. Внизу светло-синяя полоса — вода. Над ней слева красное поле — дары гор, металлы и самоцветы, справа зелёное поле — юный колос. Три цвета, три лада, вечное единство сущего, залог процветания.

Знамя Юоремайи, тёмно-синее полотно, посередине большой белый круг, чистое сияние, в белом круге круг поменьше, чёрный. Символ затмения, в просторечии у триладийцев — “кошачий глаз”.

У одного из островов Касьян впервые увидел юормов. Они оставляли один из островов. Аристарх выиграл очередной ход в Игре.

Когда-то, ещё в Сини, Касьян пытался представить себе, как это происходит.

Происходило всё очень обыденно. Юормы, не торопясь, садились в лодки, узкие, длинные, нетерпеливо виляющие на мелких волнах. Прибывшие им на смену триладийцы, тоже не спеша, высаживались на берег, перекидываясь с отъезжающими фразами на двух языках, о каких-то лопатах и котлах, которые уже давно были общими.

— И будете уезжать, не запутайте сети, как в прошлый раз!

— Сейчас проверим, что там запутали вы, — насмешливо ответили с триладийской лодки на юореми.

Снимали с крыши кошачий глаз и вывешивали лады.

Что было дальше, Касьян уже не увидел, потому что их лодка обогнула остров.

После нескольких дней блуждания между островами — ему иной раз уже казалось, из этого лабиринта нет выхода — впереди открылась широкая водная гладь. По правую руку эта гладь была бескрайней, смыкалась с небом. А чуть левее, на дальнем берегу протоки, виднелся город Талаям.

Волнения в Талаяме

Талаям был зажат между морем и скалами. Здания из серого камня, город богатый — ещё бы! — великое пересечение водных торговых путей.

Сам город был тёмен, как соседние утёсы, но на море и на берегу пестрели паруса, флаги кораблей, шатры, ярко одетые толпы. Издали это смотрелось странно, будто к чёрной строгой одежде пришили разноцветную лоскутную оборку.

Ближе к скалам располагалась приземистая тяжеловесная квадратная крепость. За стенами — тёмные угловатые постройки. И к самому высокому, самому мрачному зданию, вознёсшемуся над стенами крепости, прямо под крышей прилепилась ажурная открытая аркада; словно бы зодчий всего этого, угрюмый и расчётливый человек, имел в душе тщательно скрываемую тягу к бесполезной эфемерной красоте, к игре света на волнах, к переливам стрекозьих крыл и к рдяным закатам над морем Актармо.

Талаям был встревожен. Это ощущалось ещё на пристани. Народный гул перекрывал шёпот моря.

— Ночью…

— Столько убитых, столько…

— И семьи…

Высадившийся на царский причал отряд встретили сотни взглядов, в которых отражалось множество чувств — от робкой надежды до откровенной злобы.

В прошлую ночь неизвестные напали на жилища рыбаков на окраине города, у скал. Убили человек двадцать, кто-то успел скрыться. Убивали, не разбирая, мужчин, женщин, стариков, детей.

Строительные причалы после нескольких прошлых нападений стали охранять. Жилища рыбаков, естественно, никем не охранялись. Да и смысла в этом не было — грабить там нечего.

Тем не менее, кто-то пришёл к ним этой ночью. Уцелевшие рассказывали, что нападавшие говорили на юореми.

Окраины всколыхнулись. Стали требовать… впрочем, чего они стали требовать, было неясно. Кто-то — найти убийц, кто-то — изгнать юормов из Талаяма, а их там жило полно, кто-то — полностью прекратить связи с Юоремайей, что было вообще невозможно.

Руководство города, в лице наместника Заренга, распорядилось оттеснить волнующийся народ на окраины, что и было проделано. Но бунтари заняли несколько общественных зданий и требовали встречи с властями. Таково было положение дел, когда отряд вступил в Талаям.

Наместник Талаяма Заренг, высокий, сутулый, худощавый мужчина с медальным профилем, рассказал всё это уже в крепости.

Отряд направился туда сразу от пристани. Там они и повстречали Заренга, который позвал Рокота обсудить происходящее. Тысячника он знал в лицо, хотя явно недолюбливал.

Касьян, хорошо изучивший Рокота, понял, что тот тоже наместника не любит, хотя старается этого не показывать.

Рокот ткнул в нескольких человек.

— Ты, ты и ты. Ещё ты. Идёте со мной.

В числе названных оказались Тамиан, Касьян, Берчет, ещё пара надёжных людей. Стасию Рокот, конечно, не позвал. Впрочем, никто не сомневался, что она и так всё узнает.

— Что ты собираешься предпринимать дальше, почтенный Заренг? — спросил Рокот, выслушав рассказ.

— Ничего, — осклабился наместник. — Такое порой бывает. Пошумят и успокоятся.

— Но подобное нападение — дело серьёзное. Много людей погибло.

— Было бы о ком говорить… — раздражённо бросил наместник. — Рыбаки обычные. Всё равно потонули бы рано или поздно. Что, ради них торговлю с Юоремайей прервать?

— Разумеется, нет, но нужно понять, что произошло. И с жителями надо поговорить, успокоить их.

— Я этого делать не собираюсь, — бросил Заренг. — Чести много. Возомнят потом о себе невесть что.

Рокот недовольно поморщился. Приказывать наместнику он не мог.

— Если потребуется, торговля с Юоремайей будет прервана, — послышался негромкий голос.

Точнее, голос был совсем тихий, но он высказал такое кощунство, что его услышали все.

Заренг на миг онемел, потом рассмеялся.

— Кто ты, неразумный юноша?

— Я царевич Тамиан.

Повисло неловкое молчание. Заренг, нарочито высоко подняв брови, воззрился на Рокота.

Рокот кивнул, подтверждая. На лице его мелькнуло чуть заметное удовлетворение.

— Ах, да. Гонец же был. Ну если так, — с явной издёвкой проговорил Заренг, — я тут ничего не решаю. А как мы определим, требуется прерывать торговлю или нет?

Тамиан шагнул вперёд.

— Для начала я намерен поговорить с этими людьми, — сказал он с непривычной решительностью. — Сегодня. Отряду немедленно предоставить отдых в крепости. Меня также сопровождает моя сестра, царевна Стасия, нужно дать ей подобающее помещение.

Если наместника и удивило, что царевна путешествует в мужской одежде в составе вооружённого отряда, вида он не подал. Да и не до царевен тут было, когда речь шла о доходах с торговли.

Касьян в выделенном ему закутке разместился быстро. Собственно, он туда только заглянул — каменные стены, низкий потолок, маленькое окно, еле помещается лежанка, но она удобная, а больше ничего и не надо — и пошёл выяснять, что делать дальше, и куда заведёт Тамиана — и их всех заодно — столь неожиданно вспыхнувшая в нём кровь Гремиталадов.

Тамиана он разыскал в царских покоях, были и такие в крепости. Ряд небольших залов, порядком запылившихся. Запылившихся не полностью — внизу, на полу и вообще на уровне человеческого роста была совершенная чистота, а выше, на лепнине, на потолке, на стенах — клочья пыли и огромные паутины.

Царевич зачем-то шарил по шкафам.

— Что теперь делать будем? — спросил Касьян.

Ещё месяц назад он и вообразить не мог, что задаст такой вопрос Тамиану.

Тот прервал осмотр полок.

— Честно говоря, понятия не имею. Но Рокот прав, с пострадавшими надо поговорить. Наместник не собирается, ну значит, мне придётся.

Касьян взглянул на царевича, словно впервые. Худощавый мальчик, ничем не примечательный, с тихим голосом, в запылённой дорожной одежде. В нём не было ни властности Аристарха, ни надменности Аннелы. Откуда он у них такой вообще взялся?

Доспехи, правда, хорошие, ну и что? Касьян покачал головой.

— Тамиан, боюсь, если этот мерзавец тебя не представит, народ тебе просто не поверит.

— Конечно, не поверит. — Тамиан вернулся к своему занятию. — Что я тут, по-твоему, делаю? Ищу царское облачение. Надо же хоть как-то подтвердить, кто я. Помоги.

Касьян тоже полез смотреть. Почему-то большей частью везде была посуда и покрывала. И охотничьи рога попадались. На кого тут охотились — в море на китов, что ли?

— Тебе тоже показалось, что он мерзавец? — поинтересовался Тамиан.

— Да. Я даже удивился, почему такой человек — наместник в Талаяме.

— Почему? — переспросил Тамиан. — Это понятно. Ты представляешь, какой доход в казну идёт с Талаяма?

— Нет, конечно.

Царевич заглянул в очередной ящик.

— Впрочем, я тоже не знаю. Знаю, что большой очень. Пока Заренг его обеспечивает, всё остальное Изберилл мало интересует.

— Ты и правда готов остановить торговлю с Юоремайей? — осторожно спросил Касьян.

— Если я такое сотворю, меня в башню Брана на самый верхний этаж посадят. Но нападавшие — не те юормы, которые здесь много лет торгуют. Это сделал кто-то, желающий нарушить равновесие. Правила Игры нарушить.

Послышался скрип открываемой двери и шарканье. Молодые люди одновременно взглянули в ту сторону. Перед ними стоял дряхлый старик, с седыми редкими волосами, с трясущимися руками.

— Я слышал, — произнёс он глухо, — что в крепость прибыл царевич триладийский.

— Да, это я, — осторожно отозвался Тамиан.

— Благословенный день! — воскликнул старик. — Я уж не чаял увидеть наследника Гремиталадов.

И он склонился в низком поклоне.

— Не надо, старец, — мягко сказал Тамиан. — Кто ты?

— Я Кром. Я смотритель. Я тут… хожу… убираю, каждый день. — Старик отвечал не сразу, слова, проникнув сквозь его ухо в мозг, сперва бродили где-то по закоулкам воспоминаний, непонятые, и лишь потом ему удавалось их ухватить и осмыслить.

— Ты тут один?

— Один. Я всегда один. Я жду.

— Чего ждёшь, старец?

Старик медленно поднял на царевича бесцветный взгляд и торжественно изрёк:

— Твоего прихода.

Что почувствовал Тамиан, Касьян не знал, но у него самого холодок пробежал по коже.

— Талямом правят бездушные торгаши, — продолжал старик, уже бормоча, невнятно. — Они забыли о справедливости. А я жду. Один. Всегда один.

Поэтому тут и убрано так странно, понял Касьян. Он стирает пыль постоянно, но только там, где может дотянуться.

Кстати… он же стирает пыль. Он знает, где тут что лежит.

— А подскажи, старец, — тихо вмешался Касьян, — есть ли здесь царское облачение?

— Есть, разумеется, — неспешно ответил Кром. — Есть мантия пурпурная, которую носил сам государь Легедан Второй.

Легедан Второй. Прапрадед Тамиана. Правил более ста лет назад.

— Где она? — быстро спросил Тамиан.

Старец просеменил к одному из кованых сундуков, извлёк откуда-то ключ, повернул. Поднять крышку у него не получилось. Юноши подскочили с двух сторон и откинули её.

Вот тут всё и было. И мантия, цветом похожая на фиолетовый песок сотаров, но темнее. И даже царский венец.

Тамиан торопливо выхватил мантию, встряхнул. Она запылилась, но была прочной.

— Её нельзя брать, — всполошился старик. — Не берите! Это мантия государя Легедана Второго.

Тамиан, держа в руках тяжёлую материю, поднял на старика глаза.

— Кром, она теперь моя. Ты ведь хранил её для наследника Гремиталадов, помнишь?

Старик в затруднении поморгал. Потом вдруг словно озарился внутренним пониманием.

— Да. Возьми.

— Клянусь, я верну её на место, — обещал Тамиан, накидывая мантию на плечи.

Сперва поехали к месту нападения, раздобыв лошадей в крепостной конюшне. На всех не хватило. Часть отряда, включая Стасию, осталась в крепости.

Новоприбывших встретили сожжённые хижины. Редкие встречные смотрели на воинов с испугом. У хижин лежали мертвецы.

Над двумя телами у колодца стояла на коленях, ломая руки, седая старуха.

Касьян ощутил острое чувство вины. Почему-то не жалости, а именно вины, словно мог предотвратить происшедшее, но почему-то этого не сделал.

Он оглядел своих спутников. Лица почти у всех были серьёзно-сосредоточенными, но спокойными, большинство из этих людей не раз видели подобное. Лишь у Тамиана выражение было странное, словно, словно он только что осознал нечто необычайно важное.

Что было это важное, Касьян каким-то образом понял.

“Кому я нужен?”

“Триладе”.

Озарение.

Бунтари заняли каменные торговые склады там, где заканчивались богатые дома, и начинались рыбацкие хибары, построенные из того, что попалось под руку. Вокруг стояло оцепление из войск наместника. За оцеплением встревоженно метались купцы, владельцы товаров, хранившихся на складах. Сочувствующая толпа роптала.

— Наместника!

— Пусть явится!

— Где теперь людям жить?

— Месть юормам!

Напряжение нарастало. Толпа двигалась неотвратимо, как волна. Достаточно было неосторожного слова, чтобы направить её гнев на дома юормов.

Отряд прошёл сквозь людское море, потом сквозь оцепление, словно клинок сквозь воду.

В широко открытых дверях склада сгрудились хмурого вида люди, вооружённые чем попало.

— Мы хотим говорить с властями города!

Касьян посмотрел на Тамиана и прочитал в ответном взгляде царевича откровенный страх. Осудить его он не мог, ему и самому было не по себе.

— Пойти с тобой? — тихо спросил Касьян.

Тамиан миг поколебался.

— Нет. Мне одному проще будет.

Он подхлестнул коня и выехал на открытое пространство перед дверями склада. На плечах у него была мантия, на голове — царский венец. Народ примолк, осознав, что происходит нечто неожиданное.

— Жители Талаяма! Я царевич Тамиан, сын государя Аристарха Седьмого! Я готов вас выслушать.

Человек, стоявший в дверях и державший в руках топор, шагнул вперёд.

— Зайдёшь к нам, царевич? Один? Нам много чего порассказать есть.

В голосе прозвучал нескрываемый вызов.

— Зайду, — спокойно ответил Тамиан.

Человек, видимо, не ожидавший такого ответа, чуть смешался. Рокот ощутимо дёрнулся, но промолчал.

Тамиан спешился и вошёл в здание склада. Его пропустили. Двери за ним закрылись.

В первый раз Касьян увидел, что Рокот может волноваться.

Прошло пять, десять минут. Полчаса. Изнутри не доносилось ни звука. Безусловно, там о чём-то говорили, но камень стен вбирал в себя всё, не давая просочиться ни единому слову.

Он чувствовал, как неприятно замирает всё внутри от этого тревожного ожидания. Беспокойные мысли роились в голове.

Что там происходит? Почему тихо? Безопасно ли Стасии находиться в крепости? Да, уж наверно безопаснее, чем здесь. Хотя как знать. Мало ли, чего можно ждать от наместника… Зачем напали на рыбаков? Кому они понадобились? Что-то в этом деле было неправильное, какой-то излом, никакой выгоды, нарочитая бесцельная жестокость.

И всё-таки, почему тихо?

Касьян облизнул пересохшие губы.

— Если тихо, — мрачно заметил Рокот, словно подслушав невысказанные слова, — его, по крайней мере, не убивают.

Мысли продолжали метаться, запертые в клетке разума. Толпа почти не шевелилась, выжидала. За людским морем виднелось море настоящее, ярко-синее Актармо.

Актармо — слово из юореми, означает “бездна”.

Только через час двери распахнулись. Вышло несколько человек, в их числе Тамиан.

— Можете уходить, — обратился он к начальнику оцепления. — Рыбаки освобождают здание. Им будут выданы средства из казны на восстановление их жилищ.

Тот растерянно нахмурился.

— Мы не можем уйти. Мы должны дождаться распоряжения наместника Заренга.

Тамиан пожал плечами.

— Дожидайтесь.

Из открытых дверей хлынул людской поток. Какая-то женщина со спутанными волосами подбежала к Тамиану, ухватила его за рукав и страстно выдохнула:

— Отомсти ему!

Царевич успокаивающе кивнул. Женщина отпустила его и исчезла в толпе.

В окно верхнего этажа крепости врывались косые лучи солнца, ложились на каменный пол. Солнечный коврик был единственным жизнерадостным украшением зала. Всё остальное выглядело строго и сумрачно.

— Как ты с ними договорился? — спросил Рокот.

Тамиан опустился на дубовую скамью, поставил локти на стол. Стало заметно, что он порядком измотан. Встреча с рыбаками далась ему нелегко.

— Очень просто, — ответил он. — Рассказал им правду. Про письмо Эальиме, про то, что власть в Алматиле непонятно у кого. И этот кто-то пытается нарушить мир между Триладой и Юоремайей.

— И что они на всё это сказали? — поинтересовался Касьян.

Тамиан развёл руками.

— Да как-то прониклись. Жалели Эальиме. Некоторые женщины плакали даже. Себя бы лучше пожалели, как по мне. Надо с наместника стребовать деньги на восстановление их домов. Убитых не вернёшь, конечно. Но гнев их теперь направлен на того человека, или кто он там ни есть. На Эоларема.

— Стоило ли всё говорить? — задумчиво произнёс Рокот. — Мы и сами пока в этом не уверены.

— Они и сами подозревали нечто подобное, — устало проговорил Тамиан. — И от юормов они слышали, что в Алматиле происходит что-то неладное. Только непонятно, что. Слышали даже, что там войско собирают.

Все присутствующие, человек десять, разом насторожились.

— Странно это. Войско для удара по Талаяму? — полувопросительно, полуутвердительно пробормотал Рокот.

— Не знаю. — Тамиан снял с головы царский венец и вместе с рукой уронил на стол.

Касьян в городе

Уже не день, но ещё не вечер. С аркады далеко видно. Вольготно раскинулись каменные городские постройки, с украшениями на крышах, с внутренними двориками. Дальше начиналась торгово-корабельная полоса, отсюда ещё больше похожая на пёструю оборку. За ней расстилалось море. Бездна. Актармо.

Касьян внимательно смотрел, запоминая, что где находится. Рокот велел побродить по городу и послушать, что люди говорят. Касьян был этому рад. Ему хотелось сбежать из крепости. Странным образом она напоминала ему Клеть. Кроме аркады, но нельзя же сидеть там всё время.

Пока Касьян озирался, вспомнил, что Талаям — родной город Иринея.

Неудивительно, что Ириней его покинул. Трудно было бы найти место, менее для него подходящее.

Талаям дышал прибылью. Шелка и бархат, драгоценности и оружие, специи и розовое масло, меха и плоды вэджу и много ещё товаров, несметно много. Касьян лишь мельком увидел всё это богатство, проходя через торговые ряды, но ясно понял, что в нём — душа Талаяма, его гордость и смысл его существования.

Не сохраняемое богатство ценилось здесь, но богатство продаваемое и покупаемое, переходящее из рук в руки — и чем быстрее, тем лучше. Монеты со всех концов света ненадолго попадали в кошельки, чтобы быть тут же снова пущенными в оборот.

Ириней жил в другом измерении. К богатству он был равнодушен, но даже не это отчуждало его от Талаяма. Дело в том, что Ириней избегал спешки. На те вопросы, что занимали его, ответы искались годами. Основательность во всём. Тысячи наблюдений. Исследование. Доказательство. Познание ради познания, оно требует времени, огромного количества времени. Служение, не терпящее суеты[25].

Ради сиюминутной прибыли, столь же быстро расходуемой, Ириней — каким Касьян знал своего учителя — и пальцем бы не шевельнул. Вероятно, родным его — если они были преуспевающими жителями Талаяма — это не могло понравиться.

Впрочем, не спросишь. Родных Иринея Касьян тут не нашёл бы, даже если б захотел. О человеке, который вырастил его, он не знает ничего, кроме имени.

Касьян стряхнул с себя воспоминания и сбежал по винтовой лестнице в конце аркады в толщу крепостной стены. Пора было взглянуть на город.

Вблизи богатые улицы Талаяма были совсем не серыми. Каменные изгороди увивали пышные цветы-колокольчики размером с кулак. От них шёл дурманящий аромат, который был бы почти осязаемым, не разгоняй его ветер с моря.

Дороги, вымощенные плоским булыжником, иной раз шире, чем в Изберилле. Высокие дома с колоннами. Порой попадались входы прямо с улицы в торговые помещения, а в их зарешеченных окнах виднелись всякие диковинки.

Касьян толкнулся в одну такую лавку. В ней стояли песочные часы. На полу и на полках. Десятки. Сотни. Большие и маленькие. С разным песком, белым, жёлтым, даже чёрным. Были и другие вещи, но часов больше всего.

Хозяин, стоявший у прилавка, равнодушно посмотрел на него, словно на неодушевлённый предмет.

— Ты с пристани? Что, корабль уже прибыл? — деловито осведомился он, обмакивая перо в чернильницу. — Расчёты принёс?

— Нет, — удивлённо ответил Касьян. — Я не оттуда.

— Тогда чего тебе надо? — грубо спросил хозяин.

— Часы купить хочу. Вот эти сколько?

Хозяин неохотно назвал цену, процедил сквозь зубы с откровенным пренебрежением. Посетитель не производил впечатления человека, готового приобрести такую дорогую и хрупкую вещь.

— Я бы взял, — сказал Касьян, не моргнул глазом. — А с фиолетовым песком есть?

— А ну катись отсюда! — рассердился хозяин. — Дожили. Фиолетовый песок сотаров каждому бродяге подавай.

Касьян отошёл к двери.

— Значит, нет. Тогда не возьму, — подытожил он, широко улыбнувшись, и вышел из полумрака обратно к солнечному свету.

Корабли, расчёты… А ведь именно тут средоточие дел Талаяма.

У моря шла шумная весёлая торговля. Но истинно крупные сделки заключались здесь.

Придя к разумному выводу, что тут с ним говорить никто не будет, Касьян побрёл к побережью. Дома становились проще и ниже, улицы — шумнее.

Он бродил по торговым рядам, уворачиваясь от грузчиков, таскавших туда-сюда разнообразные тюки, и вслушивался в обрывки разговоров.

Толковали о деньгах, о ночном нападении, о тканях и посуде, о рыбацких волнениях, о серебре и драгоценностях, настороженно — о прибытии наследника престола, и снова о деньгах.

Строго говоря, Тамиан наследником престола не был, но тут никто в эти тонкости не вникал.

Говорили про юормов, большей частью про местных купцов. Но не говорили о том, что более всего интересовало Касьяна — о самой Юоремайе, о странных делах, происходящих в ней.

Захотелось есть.

Перед ним возникла лавка, выкрашенная в косую оранжево-белую полоску, с приветствием на юореми над дверью. Из лавки пахло свежим хлебом. Касьян толкнул дверь и зашёл внутрь.

За прилавком стоял торговец, седой юорм в белой накидке и остроконечном пёстром колпаке. Перед ним высились хлебы, сухари, ватрушки, крендели. Круглые, квадратные, витые. Обсыпанные сахаром, маком, изюмом, ещё чем-то. В общем, чего там только не было. У Касьяна разбежались глаза. Он поздоровался и ткнул в первый попавшийся хлеб.

Торговец посмотрел на него внимательно и вдумчиво.

— Добрый день, — произнёс он медленно и торжественно, делая паузы между словами. — Ты приехал с царевичем, я тебя видел. Вы предотвратили сегодня большую беду, очень большую.

— Какую беду? — уточнил Касьян, чтобы сказать что-то в ответ.

— Побоище. Избиение юромов, которые живут здесь. Люди ведь думали, что мы причастны к этому страшному делу, к убийству рыбаков.

Молодой человек с пониманием кивнул и подумал, что надо воспользоваться случаем. Этот человек наверняка знает что-то о событиях в Юоремайе.

Неожиданно Касьян смутился. Он ведь никогда не говорил на юореми по-настоящему. С Иринеем говорил, но это ж просто попробовать. Вдруг он не знает его на самом деле?

— А кто напал на рыбаков, как ты думаешь? — спросил он на чужом языке, не без труда преодолев эту странную скованность.

Старый торговец замер с полуоткрытым ртом. На лице его отобразилось искреннее оживление.

“Понял”, - с удивлением подумал Касьян. Теперь дело за небольшим — понять, что он ответит.

— О, день затмения! Мальчик, ты говоришь на настоящем юореми!

— Я учил его. Но почему на настоящем юореми? — спросил Касьян. — А есть не настоящий?

У-ух… и правда срослось. Он действительно говорил на этом языке. Это казалось чудом, словно с его собственных губ слетали заклинания.

— Конечно! Конечно! — юорм взмахнул обеими руками. — Здесь все говорят на ужасном наречии, не юореми, не триладийский, а не пойми что.

Касьян тоже это заметил, пока бродил по Талаяму. Он, правда, от этой мешанины языков в ужас не пришёл, она показалась ему забавной.

— Здесь мало кто имеет понятие об истинном юореми, — продолжал его собеседник. — Все потеряли себя. Никто не помнит даже лькехи. А без них юорм — не юорм.

Лькеха — мудрое изречение из старинных текстов, вспомнил Касьян. Ириней рассказывал про них. Изречения эти приписывают полубезумным божествам Юоремайи, в сложных взаимоотношениях которых, не будучи юормом, разобраться невозможно.

— Вот, послушай, — воодушевлённо продолжал продавец хлеба.

Мне ведома, ведома мне

Каждая песчинка в пустыне,

Каждая волна в море.

Я видел вечность.

Носил оковы невольника.

Носил царский венец.

Парил в небесах и лежал на дне…

Надо же. А ведь он это знал. В памяти всплыл Ириней, произносящий на юореми слова этой самой лькехи, полушутя, полусерьёзно. Касьян медленно продолжил:

И я постиг, что в любой стране

Рождён человек для горя.

И горя он ищет.

В том тайна всего.

Тоска по несчастью

Терзает его.

— Невероятно! Ты знаешь и это? — умилился старый юорм.

— Знаю. Но никогда не понимал, — искренне признался Касьян.

Торговец сощурился, запрокинул голову, раздвинул губы в улыбке.

— Это неудивительно. Молодость. — Он произнёс это так, что юноша догадался, что речь идёт не о нём. И действительно, юорм добавил. — Трилада молода.

— Триладе тысяча с лишним лет, — возразил Касьян.

— А Юоремайе — почти четыре.

— Да, конечно, — согласился Касьян, мимоходом подумав, что обсуждение поэзии Юоремайи не входит в его задачу. Вряд ли Рокот обрадуется, если он вернётся с ворохом лькех.

Торговец посмотрел на него со странным выражением.

— Всё же и вы знаете, что без несчастья жизнь пресна и скучна, увы. Ты ведь знаешь вашу древнюю легенду? Те, кто последовал за Белым оленем, разве не шли за несчастьем?

Касьян, несмотря на жару, вздрогнул. Такой поворот разговора застал его врасплох.

— Нет. Они шли за мечтой, так у нас говорят. А у вас тоже эта легенда есть?

— Да, да, — торговец закивал головой. — Мы её знаем. Может, мы её раньше вас знали. Белый олень был от начала времён. В Мерцабо, в самом древнем храме, даже есть изображение его.

Касьян вспомнил дрожащее пламя свечей, неровную стену пещеры и белый летящий образ, дразнящий своей недосягаемостью. Нет, подумал он с тайным удовлетворением, сколь ни древен храм в Мерцабо, то, что он видел, было нарисовано много ранее.

— Вы боитесь его?

Юорм посмотрел на Касьяна изумлённо.

— Конечно, очень боимся. Белый олень — существо надмирное, когда человек с ним сталкивается, у него разрушается разум. Разве ты этого не знаешь?

— Знаю, конечно.

— Иной раз я думаю, — сменил тему торговец, — сейчас несчастья ищут в Алматиле. И найдут.

Касьян насторожился.

— Почему ты так считаешь, почтенный?

— Ты разве не знаешь? Об этом говорят все. Там собирают войско. Собирают большое войско для похода на юг.

— На юг? — удивлённо переспросил Касьян, вспомнив карту Юоремайи.

Ириней рисовал карты. На пергаменте, на песке, даже на снегу иной раз. Нет ничего к югу от Юоремайи. Выжженная пустыня там. Далеко за пустыней есть населённые земли, те самые, откуда плоды вэджу привозят, но до них можно добраться только морем.

— Так говорят те, кто оттуда приезжает, — развёл руками торговец. — Много пеших и конных вооружённых воинов собирается близ Алматиля. Я уверен, что этот поход не благословит жрица Затмения. А нет хуже несогласия между жрицей Затмения и государем.

Говорю же, мы ищем несчастья. Мы его просто жаждем. Даже мудрые люди не могут избежать этого соблазна.

Он замолчал, мерно покачивая головой из стороны в сторону.

— А кто напал на рыбаков, как ты думаешь? — повторил Касьян свой первый вопрос.

Его собеседника понесло в туманные дебри.

— Это плод с того же дерева. С того же смертоносного дерева. Когда жажда несчастья в людях множится, всегда приходит кто-то хитрый. Кто не ищет беды сам, но находит выгоду в разрушении. И он поэтому хочет больше разрушений. Кто-то исподтишка сеет хаос. Во многих местах. Думаю, так.

Он перевёл дыхание и ещё долго говорил, рассказывая лькехи, тут же поминая шалости юормийских божеств, вкус вэджу, обитателей синих глубин Актармо, и множество другого, странного и будоражащего воображение. Касьян не был уверен, что понял все витиеватые речи старого юорма, но суть его рассуждений казалась ясна — на рыбаков напали, чтобы вызвать волнения в Талаяме.

Хлеб. Мягкий, с хрустящей корочкой, вкусный до безумия. Особенно с голоду. Касьян шёл, раздумывая, грыз хлеб и не замечал вокруг ничего.

Догадка подлетела к нему, звеня, и так и звенела в уме, как комар в ночи. Он поворачивал её так и эдак, искал в ней изъяны. И не находил.

Но она должна быть ошибкой.

Так он добрался до крепости.

Перед его закутком кто-то окликнул:

— Касьян!

Он вздрогнул, почти столкнувшись с царевичем.

— Ты не у себя? — удивлённо спросил Касьян.

Тамиан усмехнулся.

— Я в царских покоях спать не буду. Больно наместник на меня зол, после того как пришлось рыбакам денег дать. Вот только мантию с венцом Крому отнёс, он счастлив. А переночую здесь.

— Правильно, — рассеянно сказал Касьян и уставился в стену. Чушь, не чушь? Сказать, не сказать?

— Касьян? Ты о чём думаешь?

А, ладно.

Касяьн толкнул дверь.

— Зайдём лучше сюда.

Царевич вошёл, присел на лежанку, обхватил руками колено.

— Что случилось?

— Пока ничего. — Касьян остался стоять, только к стене прислонился. — Думаю, Эоларем собирает сейчас войска не для удара по Талаяму. Он собирает их для удара по Мерцабо.

Тамиан присвистнул.

— Почему ты так считаешь?

Касьян скрестил на груди руки.

— Потому что это сухопутные войска, — заявил он, словно это всё объясняло.

— И… и что? Не понимаю.

— А куда они пойдут? В Триладу через Мёртвую Пустошь? На Талаям нападать — это корабли нужны. Много.

— Может, они вообще не с Триладой воевать собрались?

— А с кем? Юоремайя ни с чем не граничит. Южные земли не заселены, там пустыня. На востоке — море, на западе — малочисленные поселения у оазисов. На севере — Актармийские скалы и Мёртвая Пустошь. Им некуда посылать пешие войска.

— Значит, это их внутренние дела.

— Внутренние, конечно. — Начав говорить, Касьян почувствовал уверенность. — В Юоремайе — двоевластие, исторически. Кто-то хочет от него избавиться. Для начала.

— А потом?

— А вот потом этот кулак ударит по Талаяму. Тот, кто это задумал, сейчас заранее пытается внести смуту, неразбериху, чтобы в дальнейшем проще было скинуть Игру со счетов. Отсюда эти убийства рыбаков и поджоги причалов.

Тамиан опустил голову, задумавшись. Потом вскинул глаза.

— Ты говорил об этом Рокоту?

— Нет ещё. Сам только что додумался.

— Так ты скажи.

Касьян разыскал Рокота и рассказал ему о торговце и о своих предположениях, благоразумно умолчав про лькехи и Белого оленя. Рокот крякнул и погрузился в размышления.

Принятие решения

Ночь, ночь, полная стрекотом цикад, полная шумом моря. Не кончалась бы она никогда.

В ночи нет людей. И не надо.

Забиться в уютную тьму, слушать шорохи и поскрипывания старой крепости. Как хорошо.

Но время — адова колесница, мчит вперёд, давит мгновения, которые хрустят и крошатся под ободами.

Скоро придётся выходить из своего угла на свет, на общее обозрение. И сказать то, что от него ждут. Но чего от него ждут?

Не знаю я! Проклятье, за что мне это всё?

Узреть бы Белого оленя в ночи. Это скинуло бы сразу всю ответственность.

Скинуть ответственность?

Кому я нужен?

Триладе.

За что мне это всё?

Отчаянием делу не поможешь. Тихо, тихо.

Сегодня же получилось. Получилось поговорить с этими людьми. Только он сам и знает, чего ему это стоило. Но получилось. Так и придётся — зажмуриться и что-то делать.

Думай, думай.

В Талаяме есть воинские отряды. В Талаяме достаточно кораблей.

Достаточно для чего?

Для дерзкой высадки в Алматиле? С учётом того, что к Алматилю стянуты юормийские войска?

В обычное время сил, сосредоточенных в Талаяме, хватило бы для захвата дворца в Алматиле. Конечно, не учитывая последствия, если письмо на игровой карте — ложь или ошибка. Можно было бы потом извиниться, конечно. Мол, случайно так получилось.

Он кратко беззвучно засмеялся, представив это. Потом горло перехватило судорогой.

Но сейчас — нет. Даже нет смысла рассматривать такую возможность. Их сомнут сразу после высадки.

То, что сказал Касьян… Неожиданный вывод. Может ли это быть правдой? Это всё меняет. Должно поменять.

Но как бы это проверить? Кто может это сделать? И если это правда, то как это использовать?

Круговорот мыслей повторялся и повторялся, Тамиан не знал, как вырваться из него, и лежал с открытыми глазами, пока ответ вдруг не пришёл к нему в кристальной ясности.

Он удивился этому ответу. Сейчас, в ночи, он был совершенно чёток и прост.

Каким он покажется утром? Таким же правильным, как сейчас, или утратит стройность и разрушится, как порождение лихорадочного сна?

Завтра выяснится, была ли та мысль надёжным плотом или соломинкой, за которую цепляется утопающий.

Ночь, не уходи.

Он уже начал дремать, когда в окно, прорезав чёрную ткань мрака, ворвался пронзительный ликующий крик. Через несколько мгновений отозвался другой такой же торжествующий клич хозяина неба. То напоминали о себе приручённые акеримы, которых держали в крепости для почтовой службы.

С утра Касьян выглянул в окно на внутренний двор крепости и увидел Стасию и Тамиана у крепостного колодца.

Он оперся обеими руками на подоконник. Окно маленькое. Можно смотреть, не опасаясь, что они его заметят. Или что кто-то заметит, что он на них смотрит.

Не на них. На неё, поправил Касьян в порыве откровенности перед собой.

“Ну что с того, что мне нравится на неё смотреть… — подумал он устало. — Я всю дорогу старался этого не делать”.

Он вглядывался и вглядывался, не отрываясь, пил глазами каждое её движение, словно жаждущий в пустыне, добравшийся до источника. Стасия махала руками, то кивала, то прижимала ладонь к губам, словно скрывая смешок. Голосов он не слышал.

Нет, не похоже, что они спорили, просто оживлённо обсуждали что-то.

Ладно. Как будут дальше развиваться события, пока неясно, но в любом случае отряд в ближайшее время двинет в Юоремайю. Стасия останется здесь. Теперь уж точно в последний раз он её видит.

И это к лучшему.

Стасия перекинула на грудь косу.

Перед внутренним взором Касьяна матово замерцал квадрат-оберег.

Он решительно оттолкнулся от окна и сел под ним на пол, прислонившись спиной к холодному камню.

С улицы донёсся выкрик акерима, то ли хохот, то ли призыв к бою. Они тут звучали постоянно.

Птичий дом.

Птичий дом располагался в полом выступе стены, направленном к скалам. Здесь издавна обитали акеримы.

Акеримы особенной породы, ручные, ведущие необычный для этих птиц образ жизни. Они не улетали далеко к истокам Талы вить плавучие гнёзда.

Зато они приносили послания. Из Изберилла, из Алматиля, из Мерцабо в редких случаях, от пограничных застав.

В удалённые места путники брали с собой таких акеримов. Когда требовалось отправить послание, его выцарапывали на бересте, тонкой берёзовой шкурке, заботливо прятали в трубочку, в обрезок пера, привязывали к лапке акерима, и выпускали птицу.

Акерим взмывал в небо и летел к Талаяму, к крепости. Никто в мире не мог сравниться с ним по скорости.

В некоторых краях использовали для переноски писем голубей. Но у акеримов было перед ними необычайное, удивительное преимущество.

Акеримы летали не только к своему птичьему дому.

Они могли отыскать друг друга, как бы далеко их не занесло.

Если разлучить пару таких птиц, например, забрать у акерима подругу и увезти далеко, он её найдёт. Такое умение делало их бесценными письмоносцами.

Не будучи на задании, жили акеримы в птичьем доме вольготно. Их не запирали, они свободно летали над городом, над морем, днём и ночью оглашая окрестности самоуверенными криками.

Эти птицы знали себе цену.

Но вернёмся к Касьяну. Обстановка мало располагала к тому, чтобы сидеть на полу. В воздухе носилась неопределённость.

Касьян пришёл к той же мысли, что и Тамиан ночью — было бы безумием высаживаться в Алматиле, когда там сосредоточены войска. Но какое будет принято решение, он не знал, и это не могло не тревожить.

Рокот прихлопнул неопределённость, как комара, изложив простой и очевидный порядок действий.

Направить разведчиков в Алматиль под видом купцов. Они должны были выяснить, какое там войско и куда оно направляется. А заодно постараться понять, что происходит во дворце. Если Алматиль собирается напасть на жреческую столицу — власть там явно не у государя Тенгара.

В то же время направить посланников в Мерцабо выяснить обстановку, осторожно поговорить со жрицей Затмения.

Если подтвердится, что войско из Алматиля готовится выступить на Мерцабо, убедить в этом жрицу, согласовать время и ударить по Алматилю одновременно с двух сторон — жреческие войска со стороны Мерцабо, помощь со стороны Талаяма — с моря.

Эоларем — чародей? Да, возможно, но в прошлый раз с ним справились как-то. Вот разведчики с обоих направлений и выяснят, как.

Для связи использовать акеримов.

Всё проще некуда.

Всё и было проще некуда, пока не перешли к подробностям.

С первой частью особых сложностей не возникло. Подходящий для разведки человек в отряде имелся. Звали его Крейлем. Он служил прежде в Талаяме, хорошо знал юореми и торговлей тоже раньше занимался. Не очень понятно оставалось, как он узнает, что происходит во дворце, но Крейлем уверенно заявил, что на месте разберётся.

Худощавый, невысокий, жилистый, внешне он мало походил на воина, зато был очень проворен, ловок и остёр на язык.

Дальше возник вопрос — кого послать в Алматиль?

У Рокота ответ оказался сразу.

— Касьяна.

Касьян опешил.

Прежде чем он обрёл дар речи, Рокоту возразил один из собравшихся. Прозвучало даже укоризненно.

— Рокот, ну что ты говоришь? Кто такой Касьян? Странствующего звездочёта к жрице Затмения просто не допустят.

— Представим его послом, — небрежно бросил Рокот.

Поднялся гул. Кто-то выступал за, кто-то против. Сам Касьян молчал, не зная, что сказать.

Крейлем решительно помотал головой.

— Жрица Затмения будет говорить только с высокими особами лично. Там же надо не просто передать послание. Нужно, чтобы этого человека приняли во дворце жрицы, чтобы он наблюдал за происходящим, и имел возможность в него вмешиваться.

Рокот скосил глаза, наблюдая за залетевшим в зал шмелём. Крейлему он в юормийских вопросах доверял.

— Хорошо, убедил. Но у кого есть достаточное положение для этого?

Все умолкли. Потекли мгновения, отрывочные, как капли, одно, другое…

— Я так и думал, что мы к этому придём, — смущённо сказал Тамиан, доселе долго молчавший. — Я знаю, кто поедет в Мерцабо.

Шмель, низко гудя, сделал круг почёта над столом и вылетел обратно в распахнутое окно. И зачем прилетал?

— Кто? — кратко поинтересовался Рокот.

— Стасия, — почти неслышно произнёс Тамиан.

Та-да-да-дам!

Удивительная черта у него открылась. Чем тише он говорил, тем более взрывоопасный смысл несла его речь.

Рокот побагровел.

— Что за несуразная мысль?

— Почему? — так же тихо спросил Тамиан.

В зале повисло молчание. Потом Крейлем осклабился.

— Ха! Что-то в этом есть. Триладийскую царевну жрица Затмения примет. А кого-то ещё — сомневаюсь.

— Стасия… не согласится, — без особой надежды пробормотал Рокот.

— Согласится. Я с ней уже говорил.

— Она недостаточно знает юореми.

Тамиан вскинул глаза на старого воина.

— Недостаточно. Вот Касьян с ней и поедет, переводить. Больше некому.

Рокот, похоже, потерял дар речи.

— Вот так только и получается… — царевич потёр ладонью подбородок. — Скажу Стасии, чтобы собиралась. Пусть приобретёт подобающую одежду.

— Тамиан! — загремел Рокот. — Ты не должен отправлять Стасию в Мерцабо! Это серьёзное, опасное дело.

— Я знаю, — глухо ответил Тамиан. — Это не обсуждается. Прости, Рокот.

Он подошёл к старому воину, примирительно коснулся его плеча, наклонил голову, вздохнул и вышел.

Это похуже, чем одному в Мерцабо ехать.

Ужас был ещё и в том, что Касьян полностью разделял разумность распоряжений царевича.

Но — проклятье! — сопровождать Стасию ему невозможно.

Он выбежал вслед за Тамианом.

Тот шёл быстро, Касьян догнал его в самом конце каменной галереи, у лестницы.

— Тамиан!

— Что? — тот остановился, обернулся.

— Тамиан, слушай, поручи мне другое дело. Какое угодно.

Царевич отмахнулся. Внешне он совсем не был похож на Аристарха, но тут вдруг проступило сходство. В выражении, что ли?

— Касьян, ты спятил? Где я возьму для Стасии переводчика, которому можно доверять?

— С царевной едет Берчет, это лучшая охрана.

— Конечно, только Берчет на юореми знает три слова — ‘налейте ещё чару’. А, может, ещё ‘здравствуйте’ и ‘спасибо’, он вежливый.

— Ты не понимаешь, — беспомощно сказал Касьян. — Я просто не могу ехать со Стасией.

— Она тебя не укусит.

Касьян привалился спиной к стене, и ножны лязгнули о каменную кладку.

— Тамиан… Пошли меня разведчиком в Алматиль, хоть к самому Эоларему пошли, хоть в Мёртвую Пустошь. Но только не в Мерцабо со Стасией.

— Извини, ничем не могу помочь, — отрезал Тамиан. — Ты в Мерцабо нужен.

И быстро сбежал по ступеням.

Касьян остался в аркаде один. Перед его взглядом пылала ослепительно синим пламенем бездна, море Актармо.

Да, Тамиан прав. Тысячу раз прав. Он нужен в Мерцабо, чтоб провалиться жреческой столице Юоремайи.

Вдруг живо вспомнилась звёздная ночь над Талой, лунная дорожка, отчаявшийся мальчик в двух шагах от обрыва.

“Не смотри туда. Посмотри на меня”.

Его начал душить смех.

“Он таким не был. Проклятье, я ведь сам его этому научил”.

Но как бы то ни было, все предосторожности летели в пропасть.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ