Глава 5

Вторая богатство сулила:

«Ко мне, корабельщик, ко мне!

В подводных дворцах из берилла

Мы счастливы будем вполне!»

Н. Заболоцкий


Изберилл. Торговые ряды. Скоморохи

Великий град Изберилл стоял на своём месте уж больше тысячи лет. Как и другие города, он вырос из маленького поселения, люди селились в нём, рождались, жили и умирали, на него нападали враги, к нему подступал голод, его терзала чума, в нём играли свадьбы, в нём собирали ополчение, в нём праздновали победы, в нём казнили преступников, он застраивался теремами и дворцами, украшался фонтанами и статуями, погибал и возрождался ежедневно.

В общем, много чего происходило в столичном граде. Все дороги Трилады вели в него, как и положено.

Касьян, признаться, оробел при виде этих стен. Он видел громадные белые ворота, перед ними стояла стража, но она не препятствовала никому входить в город. Однако Касьян медлил. Стоял у обочины и растерянно глазел по сторонам.

— Э-эй, посторонись! — в паре шагов от него с грохотом пролетела разукрашенная крытая повозка, запряжённая четвёркой лошадей.

Касьян отскочил.

— Подай грошик! — вскрикнул появившийся откуда-то нищий в лохмотьях.

Касьян нащупал в кармане монету, кинул ему.

— Да пошлют тебе небеса красивую любовницу, — пожелал нищий, проворно хватая монету.


Промчалась за спиной ещё одна повозка. За ней — кавалькада всадников.

Несколько человек, тащивших какие-то громадные узлы, тоже соскочило на обочину, один из них задел Касьяна, толкнул.

— Не путайся на дороге!

Сообразив, наконец, что выбрал не лучшее место для созерцания, Касьян, оглядываясь по сторонам, быстро зашагал к стенам, подтянув поближе вещевой мешок. И врата Изберилла втянули его, словно водоворот — щепку.


Страшная толчея. Он в жизни столько людей не видел.

Ну и громадный же город. И как разыскать тут дворец? На миг его охватил страх, который он, правда, сразу подавил. Дворец не иголка, уж как-нибудь найдётся. Но надо бы передохнуть, не тащиться же туда сразу с дороги. И с мыслями стоит собраться.

После нескольких часов бесцельных блужданий по Избериллу он снова встретился с Талой и обрадовался ей, как старому другу. Здесь она был широка. Река протекала через город, её пересекали два моста, по воде шныряли лодки, а вдали Касьян увидел и довольно большие корабли.

Берега, выложенные камнем, мощёные мостовые, ровненькие, плоские белые булыжники один к одному.

Ярмарочная площадь. Торговые ряды с одеждой, посудой, всевозможной утварью. Куча вещиц, даже назначения которых он не знал.

— Ничему не удивляйся, — припомнил он слова Иринея и ближе притянул к себе мешок.

На краю площади возвышалась подмостки. Скоморох в одежде из разноцветных ярких лоскутов размахивал деревянным мечом, кувыркался, ходил на руках. Его красные туфли с загнутыми носами так и подпрыгивали над помостом.

Ветер раскачивал пёстрые занавеси по краям подмостков. В глубине, за спиной скомороха, был изображён на белом полотнище большой, выше человеческого роста, чёрный квадрат[18], и казалось, если плясун оступится, то провалится в эту черноту и сгинет.


Вокруг курились дурманящие благовония.

Касьян устал. Огромные терема, фонтаны, людские толпы — от всего этого уже голова кружилась.


Не зная, где остановиться, не зная города, он незаметно двинулся в тёмную, небезопасную часть Изберилла.

На постоялом дворе толклось много народу. Было шумно, душно и чадно. Касьян поинтересовался потихоньку у соседей, как передать письмо в дворцовые службы, ему надавали советов, во многом противоречивых, но в какую сторону завтра идти, он выяснил. Вообще люди тут попадались какие-то непростые, себе на уме, а может, так казалось с непривычки. Неуютно ему тут было.

Ему выделили крохотную каморку на втором этаже. Он пошёл спать настороженный, вытащил меч из ножен и пристроил под кроватью. Внизу ещё что-то кричали подвыпившие посетители, на улице била в колотушки ночная стража.

Он выглянул в окно, посмотрел вверх, вниз. Красный месяц торчал из-за края соседней крыши, как огненный рог. По каменной мостовой еле тащила повозку усталая лошадь.


Грабитель

Сон его был некрепок. И проснулся он неожиданно, как от толчка.

Светало. Тёмная фигура наклонилась над его дорожным мешком, пристроенным в ногах кровати.


— Эй, ты кто?

При окрике человек прыгнул, замахнулся, в руке его оказался нож. Касьян стремительно скатился с кровати под ноги нападавшему, подкосил его. Тот тоже грохнулся на пол.

Вскочили они одновременно, но Касьян успел подхватить меч, возблагодарив себя за предусмотрительность. По силе они были примерно одинаковы, соперник проворен и зол, но всё же — меч против ножа, и опять же, удача. Всё произошло быстро и странно, как в детстве, когда он бездумно ронял наземь более сильного противника.

Через несколько минут ночной посетитель валялся на полу, и Касьян приставлял меч к его горлу. Нож куда-то отлелел.

— Перережь мне глотку, — прохрипел побеждённый.

Уже почти рассвело, и Касьян разглядел его хорошо. Прекрасно сложенный, с бледной кожей, с тёмно-рыжими волосами, с красивыми мелкими чертами лица. Но выражение злое, неприятное.

Касьян хмыкнул.

— Какая мне с этого радость?

— Я б тебя прирезал, — откровенно ответил рыжий.

— И к чему?

— Ты доносчик. У тебя денег должно быть много.

— Денег у меня почти нет. И я не доносчик.

— Да? — рыжий осклабился. — А что за письмо ты отдаёшь в дворцовые службы?

Да уж. Он, видно, слышал расспросы Касяьна. А тут надо язык за зубами держать.

— От письма, что у меня, — хмуро ответил Касьян, — никому вреда не будет.

Он отвёл меч от горла рыжего.

— Убирайся отсюда.

Тот приподнялся на локте, на лице его отобразилось удивление.

— Как?

— Как сюда попал, так и убирайся. У меня своё дело. Ты мне без надобности.

Рыжий медленно встал, поглядывая на Касьяна. Сел верхом на подоконник.

— Думаю, ты об этом пожалеешь, — заметил он равнодушно. Ловко извернулся и исчез. Подошедший к окну Касьян видел, как он карабкается по выступам стены.

А что с ним было делать? Прирезать, как просил? Не мог же он так просто убить безоружного. Позвать на помощь? Ещё неизвестно, чью сторону приняли бы окружающие.

Он поморщился. Напомнили о себе синяки и ссадины, полученные в расщелине под Вехами.

Хорошо день начинается.

Хотя да, хорошо. Он остался жив.

* * *

Триладой издавна правил царственный род Гремиталадов. Были среди них великие мудрецы и великие воины. Были среди них также ничтожества и предатели, ибо всё на земле имеет свою оборотную сторону. Но каковы бы они ни были, деяниями своими двигали они божественные кросна[19], как и самые простые люди.

Вот уже пятый десяток лет я летописец, и до сих пор я не постиг, как из незначительных, неумных и нелепых людских поступков ткётся величественное полотно истории.


Дим Фо, “Хроники”


Дворец. Карты

За то короткое время, что Касьян пробыл в городе, его постоянно одолевали какие-то тревоги, заботы, и он напрочь забыл о том, что приближается знаменательный момент — он вот-вот должен был увидеть сказку своего детства.

Дворец его не разочаровал.

Он раскинулся на берегу Талы, на невысоком плоском холме.

Точь-в-точь как на картинке у Иринея. Нет — он присмотрелся, — лучше, чем на картинке. У него дыхание перехватило от восхищения. Неизвестно, что за этими стенами, но издали дворец был прекрасен.

Касьян дал себе пару минут полюбоваться этим видом, выкинув из головы всё.

Потом набрался решимости и двинулся к дворцовым воротам.


Его, разумеется, сразу остановила стража.

Молодые ребята, чуть старше его самого. Долго потешались, не впускали во дворец, конечно. Потом появился кто-то поопытнее. Расспросил Касьяна. При упоминании имени Иринея удивлённо присвистнул:

— Однако да, есть распоряжение — препровождать к государю того, кто принесёт известия об этом человеке.

Касьяну велели сдать меч и впустили во дворец.

* * *

Помещение, в которое его привели, было светлым, просторным, обитым золотистой тканью. Велели сидеть и ждать. Сколько сидеть — не сказали. Стражи, понятно, сами этого не знали, вряд ли царь перед ними отчитывается. Но Касьяну было от этого не легче, он волновался и вздрагивал от каждого шороха.

Прошло полчаса, потом час. Он бродил по комнате, присаживался на лавки, выглядывал в окна. За окнами шла своя дворцовая жизнь. Ходили туда-сюда разные люди, для развлечения он гадал, кто они.

Наконец, скрипнула одна из дверей. Их тут было много, штук пять. Касьян вскинулся. Но это был не царь, просто какая-то девчонка его лет, со светлыми рыжеватыми волосами, заплетёнными в косу, в холщовом простом помятом сарафане. У неё была корзинка, полная цветных ниток. Служанка?

Девчонка увидела Касьяна, удивилась.

— Здравствуй. Ты кто?

— Здравствуй. Я должен передать письмо государю.

— А, гонец, понятно. Ну жди.

Села в угол, вытащила вышивание, нитки, и начала изображать узор крестиком. Похоже, не очень ей нравилось это занятие, она то и дело удручённо вздыхала и отводила со лба пряди волос.

— Слушай, — не выдержал Касьян, — а долго еще ждать, как думаешь?

Она безразлично сказала:

— Понятия не имею.

Касьян украдкой её рассматривал, поскольку делать больше всё равно было нечего. Тоненькая, довольно высокая. Волосы на солнце прямо золотые. Правильный овал лица, округлый подбородок, бледные обветренные губы. Тёмные дуги бровей сердито сдвинуты.

— Тебе помочь? — предложил Касьян.

— Чем? — с досадой спросила девчонка. — Ты шить умеешь?

— Я вообще всё умею, — скромно сказал он.

— Да? А ну, покажь.

Касьян подсел рядом, взял пяльцы, положил на ткань несколько крестов. Он и правда знал, как это делается, насмотрелся у бабушки Мары.

— О, — оживилась девчонка, — у тебя и правда получается! Только проку что… Не будешь же ты вышивать всё это полотенце.

Касьян оценил длину полотнища, с руку взрослого человека. Узор пока появился только с одного края.

— Да, — улыбнулся он, — боюсь, всё не вышью.

— Вот и я так думаю. — Она вздохнула. — А ты ведь уже давно тут сидишь. Обычно царь уже бывает в такое время в этих покоях. Может, как-то пропустили…

Она отложила вышивание, встала, подошла к двойной двери напротив и распахнула её.

Касьян тоже встал и заглянул внутрь.

Ого. Пришлось опять обратился к совету Иринея — ничему не удивляться.

То помещение, в котором он находился до этого, выглядело довольно скромно. Просторное, конечно, но так с ходу и не скажешь, что это царский дворец. А вот новый зал, который перед ним открылся…

Белые колонны с бороздками растут до потолка, наверху расширяются, смыкаются в округлые своды. На стенах многочисленные фрески. Между фресками статуи диковинных существ.

— Заходи, — небрежно махнула ему девчонка. Она была уже в зале.

Касьян вошёл, прикрыл за собой двери, осмотрелся.

Кое-где стояли столы, на которых были выложены различные драгоценные вещи — в числе, как показалось Касьяну, неизмеримом. Книжный оклад, приводивший его в Сини в такое восхищение, — это была капля в океане, песчинка в пустыне, маленькая звёздочка в Млечном пути. Здесь были десятки подобных предметов. Возвышались чаши, окаймлённые жемчугом, ласкал глаз изысканный узор на шкатулках, на тончайшей работы золотом кружеве лежали округлые капли драгоценных камней.

Посередине зала стоял круглый белый мраморный столик, украшенный по краю прозрачными берилловыми вкраплениями. На нём лежало несколько карт. Рядом высокая тумба, на ней рассыпана карточная колода.

Девчонка вдруг замерла. Уставилась на эти карты на столе и словно окаменела.

— Эй, — осторожно окликнул Касьян.

Она вздрогнула. Поглядела на него расширенными глазами, со странным выражением, то ли сожалея, то ли извиняясь.

— Да, я… — она запнулась, — я всегда смотрю на эти карты, когда мимо прохожу, уж очень они красивые. Тут играли вчера, забыли убрать.

Красивые? Касьяна ошарашило само помещение, и на карты он особого внимания не обратил. Кстати да, действительно красивые. Серебристые, как будто из металла. Изображения точёные, словно выгравированные.

Она ткнула в колоду.

— Возьми, покажу, какая моя любимая.

Он машинально взял стопку карт, развернул её.

— Вот эта. — Девчонка указала на картинку, изображавшую женщину с короной на голове. У неё были совершенно белые локоны, карие глаза, крохотные губы бабочкой, нежный румянец. Она прижимала к груди руку, и Касьяну даже показалось, что грудь вздымается. Женщину окутывал тёмно-голубой наряд.

— Кто это? — спросил Касьян.

— Дама.

Он отложил другие карты на тумбу, посмотрел на даму. Она и впрямь была прекрасна.

Девчонка встала рядом, протиснулась между ним и тумбой. Слишком близко. Тоже глядела на карту, и щека ее была совсем рядом, словно она нарочно так голову наклонила. Касьяну даже подумалось, она хочет, чтобы он её поцеловал, хотя с чего бы, конечно, но кто их, девчонок, знает?

Он всё же не осмелился, чуть отступил в сторону, отодвинулся от неё и от тумбы с колодой заодно. Дама осталась в руке.

Касьян ещё раз взглянул на карту и бросил её на мраморный стол.


С губ девчонки сорвался дрожащий вздох. Она поднесла руку к губам и закрыла глаза.

Нежно заиграли незримые свирели. На несколько мгновений стало трудно дышать. Зал озарился призрачным светом, и все карты исчезли со стола. Касьян совершил ход в великой Игре на острова Талаяма.


Резные дубовые двери распахнулись с грохотом, шваркнулись о стены. На пороге появился человек в простой белой рубахе, с короткой тёмно-русой бородкой, впалыми щеками и бешеными глазами цвета лесного мха. Лоб его перерезали ломаные глубокие морщины.

Внешне он напомнил Касьяну кузнеца из деревни, только ростом пониже. Правда, глаза другие. Где-то он такие тоже видел.

На лице девчонки отобразилось удивительно высокомерное выражение.

— Стасия! — загремел вошедший. — Ты же клялась не прикасаться к картам!

Девчонка закусила губу, заложила руки за спину.

— Я и не прикасалась.

Разгневанный взгляд остановился на Касьяне.

— Взять!

Касьян ахнуть не успел, как его схватили люди, возникшие из-за спины человека, похожего на кузнеца, и куда-то потащили.

* * *

В моей Игре должны быть сложные правила.

Казалось бы — лучше сделать проще. Но я учёл, что играть в неё будут царственные особы, любое действие которых влияет на судьбы множества людей.

Пока они заняты Игрой, то не смогут принять какой-нибудь неправильный указ или совершить иной ложный шаг.

С другой стороны, бездействие такого лица смущает умы и вносит хаос. Народу спокойнее знать, что власть на месте и при деле. Моя Игра же — самое что ни на есть значимое дело.

Я возьму количество карт по числу островов и ещё добавлю управляющие карты, от сочетания которых будет зависеть переход островов из рук в руки.

Чтобы преуспеть в Игре, необходимо тренировать ум и память.

Я изготовлю два одинаковых стола для перемещения карт между игроками. Сколь далеко бы они ни находились друг от друга, ходы будут совершаться мгновенно. Не буду описывать здесь, как я это сделаю, потому что к правилам Игры это отношения не имеет[20].


Дим Фо, “Правила Игры”

* * *

Клеть

Касьян находился в каменном мешке. Под ногами хлюпала вода. Очень высоко было крошечное окошечко, забранное решёткой, сквозь него проникала толика света. Стены мешка поросли мхом и лишайником.

Судя по всему, темница была ниже уровня Талы.

С краю стоял низкий топчан, который был чуть посуше, чем всё остальное. Касьян присел на него. Из щели в каменной кладке напротив высунулась крыса, пискнула и неторопливо всунулась обратно.

В окошечке появилось лицо стражника.

— Эй! — крикнул Касьян.

— Чего тебе?

— Можешь растолковать, что я сделал?

— Натворил ты дел, парень, — укоризненно покачал головой стражник. — Тебе теперь из Клети только на плаху.

— Каких дел? Я только на карты посмотрел. Кто была эта девушка?

Стражник присвистнул, посмотрел на него как на дурачка.

— Откуда ж ты такой взялся? Это царевна Стасия.

Он исчез. Потрясённый Касьян остался один со своими мыслями.

Значит, это место называется Клеть. Подходящее слово.

Надо же было попасть в такую историю на первом шагу во дворце. Что теперь будет? Предупреждал же Ириней — будь во дворце осторожнее, чем в лесу со зверями дикими.

Да, о зверях. Касьян вдруг вспомнил, где он такой взгляд видел, как у вошедшего. У тигра, которого он убил в Вехах, тоже были глаза цвета лесного мха. Глаза хищника.

Царевна Стасия! А тот человек, стало быть, Аристарх Седьмой, государь Трилады. В ужасе Касьян опустил лицо в ладони.

И всё-таки, что же он сделал то? Почему царь был в таком бешенстве?

“Ты клялась не прикасаться к картам…”

“Тут играли вчера, убрать забыли…”

Играли…

Игра!!!

Он понял.

Игра на острова Талаяма.

Почему-то Ириней не рассказывал, какая это Игра, а сам он тоже не спрашивал. А зря.

Стасия просто использовала его, чтобы сделать ход.

Небеса светлые, ну и глупость же! Взбалмошная девчонка из-за какого-то каприза решила сделать ход приглянувшейся ей красивой картинкой. Но он-то… мог бы понять, мог бы догадаться…

Какие могут быть последствия этой выходки для Трилады, да и для него самого? Сколько островов проиграно?

* * *

Пока Касьян предавался отчаянию, дворец наполнился шёпотом.

— Шесть островов сразу, — летел по дворцу шёпот, перелетал из уст в уста, колыхал гардины, тревожил пыль на золотой лепнине. — Шесть островов!

* * *

Аристарх Седьмой стоял над игровым столом. На нём лежало семь карт. Одна — та самая дама, которую столь неосторожно бросил Касьян. Остальные — такие же серебристые, с тщательно прорисованными островами, со всеми их заливами и мысами, скалами и прибрежными песчаными полосами. На одном острове возвышался маяк. Маяк!

На лице Аристарха отображалась быстрая смена выражений — гнев, досада, радость, удивление, восхищение, снова досада. Наконец, смешная сторона происшедшего взяла верх. Он расхохотался.

Почтительно стоящий чуть позади старичок в синем кафтане тоже позволил себе улыбнуться. Очень тонко.

Если бы царь разгневался, он так же повторил бы его настроение, подобно зеркалу.

Аристарх сгрёб карты со стола, развернул их веером, выставил перед собой, повернул так и этак, любуясь.

— Ты погляди, какая красота!

— Получилось очень удачно, — вежливо подтвердил старичок.

Звали его Ольтем, и был он дворцовым управляющим. Невысокий, лысоватый, он знал наизусть все предметы во дворце, и мог бы их перечислить с закрытыми глазами. Он строил новые помещения, следил за приёмами и трапезами, расселял царёвых гостей, добывал статуи, гобелены, причудливые растения для сада, распоряжался прислугой, поварами и даже немного стражей.

Он был незаметен и незаменим.

Ольтем оказался здесь в малой должности ещё при деде Аристарха, потом возвысился при его отце, сохранил положение при Юталле, остался на прежнем месте при Аристархе, а дальше он не загадывал — там видно будет.

Он был частью дворца, такой же неизменной, как башня Брана.

— Удачно? Ты, как всегда, скромен. Да, было бы нелепо казнить мальчишку за такую добычу. Тем более, что его Стасия подбила.

— Царица Аннела не одобряет поведение царевны Стасии, — мягко заметил Ольтем.

— А кто одобряет поведение царевны Стасии? — громогласно вопросил Аристарх, продолжая рассматривать карточный веер в руке. — Хотя эта её выходка оказалась небесполезна, надо сказать.

— Войско ее любит.

— И пускай себе любит, — отмахнулся царь. — Пока от того вреда нет.

— На мой взгляд — тоже. — Ольтем пошевелил губами. — Но это обстоятельство заставляет беспокоиться царицу Аннелу.

— Царица Аннела слишком много беспокоится. Стасия, конечно, будет наказана, посидит недельку в Бране. Но войско её от этого не разлюбит.

Аристарх многозначительно посмотрел на собеседника и добавил:

— Лучше бы Аннела думала, как унять высокомерие Гателия, а то в один прекрасный день действительно начнутся неприятности с войском.

Ольтем чуть заметно кивнул.

Царь сложил карты стопкой, медленно положил их на тумбу.

— Да, Ольтем, приведи мне через пару часов этого парня.

* * *

Ольтем

Касьян собрал мысли в кучу.

Выход из Клети только на плаху, сказал страж. И поделом.

Но дело, которое привело его сюда, должно быть сделано. У него есть письмо от Иринея. Он должен отдать его кому-то ответственному и разъяснить, что нужно сделать. В сущности, это несложно. Измерить тень в день солнцестояния.

Когда скрипнула дверь и вошёл человек в синем кафтане, Касьян встал и почтительно наклонил голову.

Человек оценивающе оглядел его.

— Ты хоть понял, что натворил, гонец?

— Понял, — глухо сказал Касьян. — Я готов принять наказание. Но письмо, которое я везу, необходимо передать государю.

Он достал свиток и протянул его вошедшему. Тот не взял, равнодушно отстранился.

— Оставь себе. У тебя будет возможность сделать это лично.

— Что? — опешил Касьян.

— Иди за мной. — Он повернулся и быстро вышел. Касьян, подхватив мешок, последовал за ним, успев бросить взгляд на давешнего стражника, застывшего у входа в темницу. Лицо последнего выражало полное недоумение.

Они поднялись из сырого подземелья по узкой скользкой лестнице, прошли по длинным переходам, миновали хозяйственные помещения, выбрались в светлые палаты. Проводник Касьяна быстро шёл впереди, тот — за ним, не задавая вопросов. Он видел, что происходит нечто странное, но это странное было явно в его пользу, так что оставалось положиться на волю судьбы и плыть по течению.

Наконец они добрались до небольшой комнаты со стрельчатым окном.

— Меня зовут Ольтем, — степенно произнёс спутник Касьяна, — со всеми вопросами можешь обращаться ко мне. Оставайся здесь, приведи себя в порядок. Через два часа государь тебя примет.

— Почему мне оказана такая милость? — всё-таки не удержался Касьян.

— Потому что твоя глупость принесла Триладе шесть островов! — вспышка ликования на миг прорвала сдержанность Ольтема. — Поэтому ты до сих пор не на плахе, дурень!

Он протянул руку и легонько постучал Касьяна по голове костяшками пальцев.

У молодого человека прервалось дыхание. Дикое облегчение затопило его.

Ольтем вернул на лицо выражение спокойствия и добавил:

— Не пытайся это повторить, такое не случается дважды.

Он вышел и закрыл дверь. Касьян остался один.

* * *

Разговор со Стасией

Присел на лежанку, уронил мешок на пол. Его потряхивало. Ну и денёк. А до вечера ещё далеко. Хорошо ещё, есть время на передышку.

Он огляделся. Комнатка скромная, но не без изысков. Стрельчатый оконный проём обрамлён каменной резьбой, по стене бежит полоса цветных изразцов, солнышко в окно заглядывает, играет на них. В углу на столике кружка, кувшин с водой.

Приведи себя в порядок, сказал Ольтем. Надо бы, после Клети, перед царским приёмом.

Касьян встал, кинул взгляд в висевшее рядом зеркало, пригладил волосы. И вдруг почувствовал, как по левому предплечью струится влага. Опустил глаза. На рукаве проступили красные пятна. Ткань липла к коже.

Понятно. В Клеть его тащили не слишком любезно. В утренней стычке с грабителем как-то обошлось, а тут задели почти затянувшуюся рану на плече, след тигриных когтей. Не больно, он тогда даже не заметил, не до того было. Но кровить стало.

А, чтоб тебе…

С досадой он стянул рубаху, кинул на спинку стула. Снял и квадрат-оберег, сделанный кузнецом, сунул в карман. Рубаха ещё и разошлась по шву. И синяков и ссадин полно осталось, но это ерунда. Надо найти какую-нибудь тряпицу, да и одежду бы неплохо.

Шкафчик тут же стоял, чёрный, блестящий. Касьян распахнул его, выдвинул одну полку, другую — пусто. Опустился на одно колено, полез в нижний ящик. Здесь оказалось льняное полотенце.

За спиной стукнула дверь. Он вздрогнул, оглянулся.

* * *

У двери стояла давешняя девчонка всё в том же холщовом сарафане, смотрела на него испуганными глазами, прижимала к подбородку сжатые кулаки.

Касьян медленно встал, ощутив прилив такой злости, на которую даже не предполагал себя способным.

— Они не должны были тебя трогать! — с негодованием воскликнула девчонка.

— После того, что произошло, — тихо сказал он, — меня должны были, по крайней мере, повесить, царевна Стасия.

— Повесить — может быть! — возмущённо выпалила Стасия. — Но не бить же!

Столь подкупающая искренность лишала Касьяна дара речи. Повисла неловкая пауза. Он подбирал язвительный ответ, вспоминал, что перед ним царевна, и дерзить ей нежелательно, сдерживался и искал новый ответ, не менее ядовитый.

Удивительно, но сейчас бесило больше не то, что его могли запросто казнить из-за неё, а то, что она его выставила в нелепом свете. Не зря его Ольтем дурнем обозвал. Живи теперь с этим клеймом.

Наконец, ему удалось вернуть хладнокровие. Грубо отвечать не стоило, не было в этом смысла — в этом ему удалось себя убедить.

— Никто меня и не бил, — пояснил он спокойно. — Мне случайно рану задели, она с дороги ещё.

Девчонка покачала головой, кажется, с выражением сочувствия. Его это не тронуло.

— Очень больно?

— Ерунда, царапина.

Стасия опустила руки. На лице её явственно отобразилось облегчение.

— Вижу, тебе сказали, кто я, — заметила она.

— Да, объяснили, — сказал он. — Лучше бы тебе пойти в свои покои, царевна.

Прозвучало резко. Стасия нахмурилась.

— Ты тоже собираешься говорить, что я должна делать?

— Не собираюсь, где уж мне, — не выдержал Касьян.

Она вздохнула, прислонилась к двери.

— Я понимаю, ты на меня сердишься. Я пришла извиниться. Прости.

Этого Касьян не ожидал и смешался. Опять повисло молчание. Было так тихо, что он услышал, как капля крови с его локтя шмякнулась об пол.

— Ладно, — произнёс он, наконец, — всё в порядке, ничего страшного.

Наклонился, достал полотенце из ящика. Подошёл к окну, плеснул на него воды из кувшина и начал стирать кровь.

— По-другому нельзя было, — сказала царевна примирительным тоном. — Тебе помочь?

— Благодарю, не надо. Тебе и правда не стоит здесь находиться, царевна Стасия.

Стасия ещё раз метнула взгляд на него, на окровавленную рубаху на стуле, и молча вышла.

* * *

Касьян посмотрел на закрывшуюся дверь. Его вдруг охватило чувство острой печали. Он грезил о прекрасной царевне с той самой ночи, когда сторожил зайца, она была его стремлением, его мечтой, его надеждой.

Касьян, конечно, понимал, что это игра воображения. Но Стасия оказалась слишком уж несходна с образом, который он себе измыслил. Взбалмошная, не понимающая последствий своих поступков, полностью лишённая царственного достоинства, как он себе его представлял, небрежно одетая, выглядящая проще, чем иные девчонки в Сини.

Он устыдился своей наивности, своих полудетских грёз, своих смутных мечтаний. Хорошо ещё, никто, кроме него, о них не знал.

Ладно, сейчас есть дела поважнее. Он сел на стул, упёрся локтем здоровой руки в колено, опустил лоб на ладонь.

Почему-то ему казалось, что главное — дойти до дворца, а здесь всё будет просто. Но началось скомкано, и какие подводные камни впереди — неясно. Ещё нужно убедить царя, чтобы он не отправил его восвояси. Вдруг подумалось, что это вовсе не подразумевается само собой.

Касьян затосковал по Сини. Вспомнилось, как Ириней, всё повторявший одни и те же распоряжения, за пару дней до его отъезда вдруг затих, и как в час его ухода молча обнял его, крепко, в первый раз в жизни.

“Будь осторожен, Касьян”, - сказал он, наконец, и легонько оттолкнул юношу от себя.

Тревожился он, понятно. И не зря. Касьян тогда это до конца не осознал.

* * *

Снова открылась и закрылась дверь. Он вскинул глаза. Перед ним стояла всё та же Стасия. В руках у неё была какая-то ткань.

— Я принесла повязку. Замотать надо, — деловито сообщила она. — Извини, я не могу тебя так оставить.

Она стояла перед ним простоволосая, в холщовом платье, и выглядела… не выглядела она, как царевна. И не вела себя, как царевна.

— Говорю же — обойдусь, — устало сказал Касьян, отбросив колкое обращение “царевна Стасия”.

Стасия вздохнула.

— Слушай, ты пойдёшь на приём к царю в драной окровавленной рубахе? Государю Аристарху Седьмому, в общем-то, наплевать, надо отдать ему в этом справедливость. Но во дворце найдутся люди, которые за такое нарушение приличий не просто повесят, а четвертуют.

Он отмахнулся.

— Ладно, оставь… замотаю.

Стасия покачала головой.

— У тебя не получится закрепить. Согни руку. Нет, локоть лучше на спинку стула.

Она перевязала ему плечо, довольно умело. Стёрла высохшую кровь.

Царевна Стасия. Его начало тревожить чувство невозможности происходящего.

— Спасибо, — нехотя проговорил Касьян.

Ужасно не хотелось её благодарить, но пришлось.

— Не за что. Я ещё рубаху принесла, — сказала Стасия. — Стянула её у Гателия.

Гателий был старшим сыном Аристарха, наследником престола. Касьян вдруг окончательно почувствовал себя в каком-то дурном сне.

— И что он скажет, когда обнаружит, что заезжие гонцы крадут его одежду?

— Ничего не скажет, — удивлённо отозвалась Стасия. — Он даже не заметит. У него знаешь сколько этих рубах?

Касьян с сомнением посмотрел на неё. Она пожала плечами.

— Ты прав, что мне не доверяешь. Но я могла бы и не говорить тебе, откуда рубаха. Я её оставлю, решай сам.

Она ещё раз взглянула на повязку и поинтересовалась:

— Кстати, а откуда у тебя эти раны?

— Тигр напал, — кратко ответил Касьян.

— Ти-и-игр? — недоверчиво протянула Стасия. — Шутишь? Как ты жив остался?

— Убил его.

Стасия скорчила недоверчивую гримасу.

— Врёшь!

— Я обычно не вру, в отличие от иных.

— Так, — с досадой сказала Стасия, — это камень в мой огород. И в чём я тебе соврала? Сказала, что дама — моя любимая карта? Так оно и есть. А бросать её на игровой стол я тебя не просила, ты сам это сделал. Ты не знал про Игру?

— Знал.

— А зачем тогда послушался меня?

Он не ответил. Не нашёлся, что ответить. Просто взял карту. Просто положил на стол. Кто ж знал, что тут всё так… затейливо.

— Ты пойми, — назидательно заявила Стасия, — это дворец. Здесь каждый может тебя подставить.

— Учту, — односложно отозвался Касьян.

— Ладно, я пошла. В обычное время Ольтем бы тебе больше внимания уделил, но он занят устройством празднеств, шесть островов не каждый день с неба падают. Ничего перед собой не замечает.

В её голосе прозвучало торжество, приглушённое, но Касьян его почувствовал, вспомнил, что сыграл роль марионетки в её руках, и благодарность его развеялась. Ему захотелось её осадить.

— Слушай… С этой дамой, конечно, дико повезло, но не стоило так делать.

Стасия резко обернулась к нему. На лице её вдруг отразился гнев.

— По-вез-ло? — медленно, по слогам проговорила она. — Ты говоришь — повезло?!

— А что, разве нет? — тихо сказал Касьян.

Стасия сделала шаг ему навстречу, и дыхание её отяжелело от негодования.

— Так ты считаешь, что это случайно? Что я — избалованная дурочка, которая не знает, что делает? И решила поиграть первой попавшейся красивой картинкой?

Застигнутый врасплох, он не сразу ответил.

— Ну уж говори! — настаивала Стасия.

Касьян не умел лицемерить. К тому же, он до сих пор был порядком зол, и злость толкнула его на откровенность.

— Каюсь. Именно так я и думал. Ты не только картой, ты и человеком поиграла. Ты ж меня как пешку использовала.

— Использовала, — угрюмо ответила Стасия. — Пусть так. Похоже, это тебя и бесит. Но шесть островов для Трилады не стоят твоего самолюбия? А опасности никакой там не было. Я прекрасно знала, к чему приведёт этот ход.

— Поэтому с тебя взяли клятву не прикасаться к картам? — с издёвкой спросил Касьян.

Они были знакомы полдня, а он ругался с ней, как будто Стасия была с соседнего двора, как будто он знал её всю жизнь, и не с лучшей стороны.

— Что ты вообще в этом понимаешь?! — гневно воскликнула царевна.

И решительно вышла из комнаты, изо всей силы хлопнув дверью.

* * *

Касьян покачал головой, вздохнул. Что на него нашло? Выдержки не хватило. Ну, будь что будет.

Посмотрел на рубахи. Хотел надеть свою, но она и впрямь и порвана, и в пятнах крови. Взять ту, которую принесла Стасия? Оглядел её. Ничего примечательного. Рубаха как рубаха. Почти как его собственная, только новая. А, ладно…

Вот стоило ли всё это говорить? Мальчик из глухого селения вздумал воспитывать царевен. Зачем?

Правду ли она сказала? Она и в самом деле знала, что выиграет?

Долго размышлять, к счастью, не пришлось, появился Ольтем и поманил его за собой.

* * *

В рабочих покоях Аристарха Седьмого царил управляемый хаос.

Стены затянуты светло-зелёной переливающейся тканью с прихотливыми узорами. Ближе к углу, наискосок, стол из чёрного дерева. На столе в беспорядке свитки, книги, самые простые игральные кости, бронзовая чернильница в виде свернувшейся в спираль змеи, подсвечник, грифельная доска, пара кубков. Справа и слева от стола — золотые фигуры львов в половину человеческого роста, с рубиновыми глазами.

Выпуклый потолок цвета слоновой кости накрывал комнату словно крышкой. По краю его были нарисованы листья и сплетённые ветви дуба. Пол покрывала каменная мозаика, иссиня-чёрные круги под ногами, будто по тёмной воде идёшь.

У правой стены стояла статуя обнажённой девы. Рядом с ней кресло, обшитое бархатом. На спинку кресла хозяин покоев бросил какое-то парчовое одеяние. Усевшись в это кресло, можно было сквозь высокие окна любоваться отличным видом на башню Брана, но доставлял ли этот вид Аристарху Седьмому удовольствие — о том история умалчивает.

Ольтем распахнул резные двери и почти втолкнул Касьяна в покои. Сам заходить не стал.

Касьян, конечно, в тот раз не смог рассмотреть всех деталей помещения. От волнения он вообще мало чего перед собой видел.

За столом сидел человек, который отправил его в Клеть, и без особого интереса проглядывал какой-то свиток.

— Государь…

Касьян поклонился.

Аристарх поднял голову, нахмурился, словно припоминая. Потом лицо его оживилось.

— А! Нарушитель спокойствия! — Он раздвинул губы в жёсткой улыбке. — Из-за тебя теперь вся эта суета во дворце.

Касьян не понял, о чём он, но решил не переспрашивать.

— Видимо я, государь.

Аристарх бросил свиток на край стола.

— Под суетой я подразумеваю торжественный пир, ужасно скучное дело, но его по такому случаю не избежать. Ладно. По какому делу ты вообще оказался здесь? У тебя письмо от учёного, от Иринея, так мне сказали?

— Так, государь.

— Давай сюда.

Касьян полез в мешок, достал потрёпанный в дороге пергамент. Подошёл к столу, вручил царю из рук в руки. На пальцах Аристарха сверкнули драгоценные перстни.

— Это что за пятно? — он мотнул головой, подбородком указывая на нечто на пергаменте. — Кровь?

Из тигриного хвоста. Касьян же его в Вехи в мешке нёс.

— Кровь, государь.

— О, как! — Аристарх с любопытством поднял бровь, потом опустил глаза и углубился в чтение.

Пока он читал, Касьян украдкой рассматривал его более внимательно.

С виду человек как человек. Да, резкий, решительный, дерзкий, уверенный в себе. Но таких Касьян и в своих краях немало видел.

Аристарх дочитал, небрежно отложил лист.

— А! Так ты воспитанник Иринея. Неожиданно. Откуда-то из северных селений?

— Да, государь.

— Тебя зовут Касьян?

— Да, государь.

Царь вдруг прищурился, дотронулся рукой до подбородка, словно сомневаясь, задавать ли некий щекотливый вопрос. Потом поинтересовался:

— А как там у вас с волками? Не беспокоят?

Касьян насторожился. Он что-то знает про историю с волками? Ему неожиданно пришло в голову, что в своё время Аристарх рассказал Иринею мрачную историю про Юталла, а ведь откровенность могла быть и обоюдной… Но не спрашивать же царя об этом.

— Нет, государь. Только изредка.

— Оставь эти условности, — Аристарх небрежно махнул рукой. — Не повторяй “государь” после каждого слова. Можно слов через десять. Что вы хотите сделать? Ириней пишет, ты объяснишь.

Вот и настал первый ответственный момент. Касьян вспомнил совет Иринея: “Я не хотел бы прежде времени посвящать Аристарха в суть опыта. Но он всё равно из тебя это вытрясет. Так что рассказывай всё, как понял”.

Следующие полчаса дались ему тяжело. Он рассказывал Аристарху про солнцестояние, про гномон, про длину тени в разных местах. Поскольку он сам не мог во всё это поверить, звучало, как ему казалось, малоубедительно. В конце концов, Касьян начал изображать на грифельной доске доказательство всех этих тезисов, грифель крошился, линии кривились, окружности выходили какие-то грушевидные.

— Так, — подытожил Аристарх. — Чертежей ваших я не понял. Но это неважно. Ты можешь мне в двух словах сказать, что вы имеете в виду?

В двух словах? Ну хорошо.

— Наша Земля — суть не диск.

— Суть не диск, — повторил Аристарх, опустив взор вниз и рассматривая перстни на пальцах. — Суть не диск, значит.

Слова его прозвучали насмешкою, и Касьян встревожился.

Царь вдруг оторвался от созерцания перстней, уставился на Касьяна и кратко спросил:

— А что тогда?

— Шар.

Аристарх вдруг поднялся, вышел из-за стола. По дороге задел золотого льва, и лев начал мотать головой.

— Дай подумать. Ириней предполагает, что Земля — не диск, а шар. Так?

— Да, государь.

— А что нам это даёт? — с расстановкой проговорил царь.

Касьян опешил. Открыл рот, потом закрыл. Аристарх заметил его смятение, махнул на него рукой.

— Да я не у тебя спрашиваю. Просто рассуждаю. Хорошо, ставьте свой опыт.


Касьян услышал, как за спиной тихо открылась и закрылась дверь. Быстро оглянулся — в комнате появился Ольтем.

— Ольтем, ты вовремя. Устрой Касьяну доступ на башню Брана.

Касьян почувствовал, как сердце упало куда-то вниз.

— Хорошо, — сказал Ольтем.

— Хоть пыль там сметёт, — как ни в чём не бывало продолжал Аристарх. — Звездочётом пока побудет. А то от нынешнего толку мало. Да, об этом чёртовом пире. Касьян, ты тоже приглашён.

Ольтем тихонько покашлял.

— Что ещё? — резко бросил Аристарх.

— Это действительно необходимо? — спросил Ольтем. — Царица Аннела…

Аристарх перебил.

— Невозможно же обойтись без основного виновника торжества. В конце концов, Ириней когда-то присутствовал на подобных собраниях. А это его замена.

Ольтем с сомнением посмотрел на Касьяна и пробормотал:

— Так то был Ириней…

— Не обсуждается. — Аристарх легонько стукнул костяшками пальцев по столешнице. — Всё, Касьян, иди.

Касьян послушно кивнул, повернулся и пошёл к выходу.

— Стой! — окликнул вдруг Аристарх. Касьян оглянулся. — Чуть не забыл. Запомни — никогда, слышишь, никогда не слушай Стасию!

* * *

Встреча с Илланией

Касьян шёл в ту комнату, где его разместили, несколько озадаченный. Хотя пока дела шли хорошо, Аристарх отнёсся к нему достаточно благосклонно. Но всё равно тревожно.

Он усмехнулся, вспомнив, как напугали его слова про башню Брана. Только потом сообразил, что изначально она и была предназначена для астрономических наблюдений.

Солнцестояние ещё не скоро. При мысли, что придётся месяц с лишним провести во дворце, становилось неуютно.

Он заплутал в переходах и выбрался к своей комнате каким-то сложным кружным путём. Только собрался открыть дверь, как вдруг услышал за спиной голос:

— Мальчик! Мальчик!

Повернулся. По переходу к нему бежала женщина в тёмно-синем сарафане, по подолу украшенном серебристой вышивкой. На плечи её была наброшена кружевная накидка, на белых волосах лежал обруч с прозрачным камнем. На ногах — сапожки из тиснёной кожи, тоже синие.

И под глазами синева, прямо жилки видны.

Весь облик её напоминал засушенный цветок ириса. Она была очень маленькая, ниже Касьяна на голову, и выглядела такой сухой и хрупкой, что, казалось, одно неосторожное движение, лёгкое дуновение воздуха, и она рассыплется на благоухающие частицы, тончайшие эфемерные осколки.

— Мальчик, — совсем запыхавшись, воскликнула женщина, — скажи, как она?!

— Кто? — осторожно спросил Касьян. — Царевна Стасия?

Странно, конечно, спрашивать его о царевне, но больше он никого во дворце не знал.

На личике женщины отобразилось недоумение.

— Стасия? При чём тут Стасия? Ах, ты не понял! Про царевну я всё знаю. Как, — она с почтением понизила голос, — как книга?

Женщина наклонила голову, обруч поехал вниз, и упал. Касьян наклонился, поднял его и вручил ей. Она вернула обруч на место, но продолжала смотреть на молодого человека с прежней тревогой.

— Какая книга? — не сразу понял Касьян.

— Ах, ну конечно! Я должна объясниться. — Она приложила сухую маленькую ручку к груди. — Иллания, летописица.

Молодой человек наклонил голову.

— Касьян. Учитель мне рассказывал о летописцах во дворце.

— Вот, вот, о нём и речь! — обрадованно закивала Иллания. — О твоём учителе. Я хотела спросить, как он обращается с книгой.

Тут Касьян догадался, о какой книге идёт речь. О той самой, волшебной, которую они с Иринеем так и не обманули, чтоб ей.

Похоже, этой женщине их бесплодные попытки не понравились бы…

— Очень хорошо обращается, — произнёс он успокаивающе.

— К ней надо относиться с величайшей осторожностью. Это очень чувствительная вещь. Я была так против, когда царь принял это решение, так против!

Она в волнении ломала руки, повторяя это на разные лады. Касьян не знал, что и делать.

— Уважаемая Иллания, не волнуйся. Учитель очень ценит книгу и, — Касьян запнулся, пытаясь на ходу выдумать, какие почести Ириней ежедневно оказывает оной книге, но ничего не сообразил и продолжал просто, — и она в полном порядке.

Иллания облегчённо выдохнула.

— Хотелось бы, чтобы было так. На ней всё может сказаться, сотрясение, наклон пера, плохое слово. Как можно было отправить её в дальний путь, с человеком, которого не обучали обращаться с такими предметами? Вот как?

— Я не знаю, — сказал Касьян. — Но уверяю, книге ничто не угрожает.

Только бы не проболтаться невзначай про их с Иринеем кощунственные опыты с исчезновением текстов… Вообще Касьян про себя усомнился, что книга столь ранима, как представляется летописице. На него она производила совсем другое впечатление.

Иллания немного успокоилась и улыбнулась ему.

— Спасибо тебе. Наверно, я была невежлива. Но когда я узнала, что появился человек от Иринея, я сразу побежала спросить о книге. Ты отдыхай пока. Но мы ещё обязательно побеседуем подробнее.

— Конечно, в любое время, — Касьян кивнул. Взгляд его упал на вышивку на сарафане, и он с удивлением осознал, что эти узоры — на самом деле обрывки текстов. Он успел прочитать “память”, “истина”, и на языке Юоремайи — “ясность ума”.

* * *

Пир

Пир по поводу обретения Триладой шести островов остался в памяти Касьяна очень обрывочно. Лица, события, всё — моментами, всё очень кратко.

Там было довольно много народу, человек тридцать. Слева от Касьяна сидел старый воин, который всё расспрашивал его, как он владеет мечом. Касьян отвечал вежливо и подробно, в конце концов, собеседник обещал похлопотать о возвращении юноше оружия, что его очень обрадовало.

Касьян сидел в дальнем конце стола, но порой царь о нём вспоминал и начинал приговаривать:

— Молодец, молодец… Надо же, какой был ход, какой ход!

Царь прилюдно расхваливал Касьяна, а тот не знал, что и ответить. Ход ведь был не его совсем, и Аристарх прекрасно об этом знал. И знал, что Касьян знает, что Аристарх знает, что ход был Стасии.

Касьян видел её, она сидела справа наискосок, близ царя и царицы. Стасия презрительно молчала, сдвинув тонкие брови. Он чувствовал себя неловко, во-первых, общее внимание его смущало, во-вторых, все эти похвалы должны были относиться к ней, чем бы она там ни руководствовалась при выборе карты.

Наконец Касьян не выдержал.

— Я лишь послужил орудием судьбы, государь, — сказал он как можно простодушнее.

Аристарх усмехнулся.

— Скромность похвальна, но в меру, — отозвался он и осушил кубок. Но от Касьяна потом отстал, решив, что развлечения от него не получишь, переключился на кого-то рядом с собой.

По левую руку Аристарха сидела его супруга Аннела.

Вот она выглядела как истинная царица. Белокожая, полноватая, величественная, строгая, неторопливая в словах и движениях. Она правила дворцом, пока Аристарх правил Триладой.

Многочисленные царственные достоинства Аннелы не сделали её брак счастливым. Измены Аристарха, как позже узнал Касьян, были известны всему двору и за его пределами. Деловому сотрудничеству супругов это уже давно не мешало, но по щекотливым вопросам они общались друг с другом через посредника в лице Ольтема.

Аннела порой обводила собравшихся внимательным взглядом, пару раз со значением задержав его на Касьяне — не выкинет ли чего? Сперва на лице её читалось явная неприязнь. Касьян, понимая, что Аристарх притащил его сюда, чтобы позабавиться его оплошностями и заодно позлить Аннелу, про себя мысленно поблагодарил Иринея, обучившего его поведению за таким столом. Он старался быть как можно незаметнее, слиться с окружением и преуспел в этом. Раздражение на лице царицы постепенно сменилось равнодушием. Она перестала его замечать, он для неё растворился в толпе.

Справа от Аристарха сидел наследник престола, Гателий. Стройный, темноволосый, с надменным лицом. Говорил он всё время, когда ему представлялась возможность, говорил об Игре, о Южном царстве, об островах. Рассуждал он неглупо, но слишком уж назидательно и многословно.

По сравнению с высокомерным братом второй царевич, Тамиан, выглядел блёкло. Блондин, с небольшими серыми глазами, с округлым лицом, с мягкими впадинами у губ, держался он неуверенно и, казалось, не всегда понимал, о чём идёт речь.

Шумно было. Бренчали гусляры у стены, выкрикивал что-то шут в красном колпаке, гул голосов перекатывался в воздухе.

Место справа от Касьяна долго пустовало. Потом, он не заметил, когда и как, на нём вдруг оказалась летописица Иллания.

Она, конечно, была чудная, но Касьян обрадовался знакомому лицу.

Стасия тем временем что-то возразила Гателию, рассуждавшему о ходах Игры, они обменялись несколькими фразами. Касьян почти не слышал слов, только тон: у него — снисходительный, у неё — равнодушно-презрительный, словно она объясняла нечто законченному невежде. Наконец, Гателий высокомерно произнёс:

— Ну что ты можешь в этом понимать?

Стасия пожала плечами и не удостоила его ответом. Холода в её взгляде хватило бы, чтобы заморозить все реки Трилады.

— Стасия, увы, разбирается в Игре гораздо больше, чем Гателий, — шепнула на ухо Касьяну так вовремя появившаяся летописица. — Но он так уверен в себе…

— Правда? — Касьян взглянул на Стасию новым взглядом. — А почему — “увы”?

— Потому что лучше бы наоборот, — ещё тише зашептала Иллания. — Гателию стоило бы уделять внимание делам царства, а не распускать павлиний хвост. А дарования Стасии приносят ей мало пользы, зато неприятностей всем создают уйму.

С этим Касьян искренне согласился.

— Но закончим о царских делах, — продолжала Иллания и помахала ручками, отгоняя неуместные мысли. — Я слышала, тебе нужно попасть в обсерваторию на башне Брана?

— Да, — оживился Касьян. — А кто во дворце смотрит за обсерваторией?

Летописица поджала губы.

— Так я, — сообщила она неохотно.

— Ты? — опешил Касьян. — Уважаемая Иллания, но почему?

— Тоже задаю этот вопрос! — возмущённо сказала Иллания. — Мне это навязали. Они же не разбираются, что наблюдение за светилами и ведение хроник — это совсем, совсем разные занятия! Мне сказали — ты же учёный? Вот ты и следи за звёздами, составляй список. То есть, понимаешь, я должна весь день составлять летописи, это очень-очень кропотливая работа, а потом ещё ночью звёзды измерять?

Касьяна начал душить смех, хотя Иллания ничего смешного не говорила. Он понял, почему Ириней, когда разговор заходил о летописцах, всегда начинал как-то странно улыбаться.

— Между нами говоря, — быстро-быстро тараторила Иллания, — я ничего не понимаю в небесных светилах. И царю я это говорила, и всем. То есть, знаю немного, конечно, но там сложные приборы, надо их настраивать, измерять углы и прочее. Ты в этом что-то смыслишь?

— Я разберусь, — самонадеянно сказал Касьян. — А книги есть?

— О, найдём! Буду очень благодарна.

Они уже плохо слышали друг друга, за столом становилось всё шумнее, порядка всё меньше.

— Пламень-птица! — требовательно выкрикнул кто-то с другого конца стола.

Гусляры затянули старую песню, которую Касьян слышал не раз ещё в Сини.


Не рассыпь ты во ржи самоцветных камней,

Прилетит пламень-птица от дальних морей.

И обронит перо, драгоценнейший дар,

И на хлебном на поле устроит пожар.


Здесь Касьян никак не ожидал услышать знакомый мотив. При его звуках в этом чужом месте стало как-то уютнее.

* * *

На следующий день с утра Иллания повела его в башню Брана.

Башня стояла на холме внутри стен, окружавших все дворцовые постройки. Это было самое высокое здание в Изберилле.

Располагалась Брана в стороне от других зданий, и идти к ней пришлось кружным путём, вдоль высоких стен.

— Надо было идти через сад, — заметила Иллания. — Только я забыла ключ.

Башня издали выглядела изящно, но вблизи показалась Касьяну огромной. Она была так велика, что даже не бросалось в глаза, что она круглая, если стоять рядом.

Как и всё во дворце, Брана была построена из белого камня. Её покрывала резьба и увивал дикий виноград.

— Нам на самый верх, — с грустью сказала Иллания. Касьян задрал голову. Шесть этажей, как и рассказывал Ириней.

— Я слышал, башню Брана как тюрьму используют? — поинтересовался он.

— Темницы с другой стороны. Есть ещё вход. Но там сейчас только Стасия, к счастью.

— Как? — опешил Касьян. — Царевна Стасия сидит в Бране?

— Конечно. Она же наказана за историю с картами. А где ей еще сидеть?


Поднимались по винтовой широкой лестнице. Касьян бы быстро взбежал, однако приходилось через каждые десять ступеней поджидать Илланию, которая еле плелась, приподнимая подол длинного платья и горестно вздыхая. Ему уже казалось, подъём никогда не кончится. Но, наконец, спустя вечность, они добрались на самый верх, до небольшой комнаты, в которой стоял стол и тянулись по всем стенам полки с книгами. В дальнем конце комнаты — дубовая дверь, Иллания зазвенела ключами на связке, ткнула в скважину. Перед Касьяном открылась астрономическая площадка на крыше Браны, круглая, обнесённая зубчатой каменной оградой.

Отсюда был сногсшибательный вид на Изберилл. Но больше Касьяна потрясло то, что находилось на самой площадке.

Множество предметов причудливых форм. Бронзовые сферы. Большие, в половину человеческого роста, поддерживаемые изящными витыми подпорками. Просто шаровидные и составленные из отдельных дуг. Кольца. Стержни. Треугольники. Полукруги. Всё вычурное, покрытое письменами.

Он подобного никогда не видел, но кое-что узнал по рассказам Иринея. Всё это были устройства для измерения хода светил. Как всем этим пользоваться, у него было представление весьма смутное, если не сказать — никакого не было.

Его вдруг охватило смятение. Как я с этим разберусь? Летописица сказала, ничего не знает, на неё нельзя рассчитывать. Книги? Да что ещё там написано, в этих книгах? Поймёшь ли?

За спиной раздался звон и аханье. Запыхавшаяся Иллания уронила ключи. Касьян уже привычно поднял их и вручил ей обратно. Подошёл к одному из устройств, повернул. Шар крутанулся вокруг оси со странной лёгкостью, подражая вращению небесных светил вокруг земного диска.

— Знаешь, что это? — спросила сзади летописица.

— Это армиллярная сфера, — небрежно ответил Касьян.

— Молодец! — восхитилась Иллания. — Нечасто встретишь человека, который знает, что это такое.

Да, но, к сожалению, его познания не заходили дальше названия. Он знал, что эта штука предназначена для отслеживания движений Луны и Солнца. И, собственно, всё.

Касьян шагнул дальше и увидел за армиллярной сферой беломраморный бюст. Ему показалось, это какой-то скоморох. Лукавые насмешливые глаза смотрели на Касьяна, курносый нос задорно задирался вверх, уши торчали в стороны, тонкие губы трогала добродушная улыбка.

— Кто это? — удивлённо спросил он.

— О-о, — с воодушевлением выдохнула Иллания, — это сам Дим Фо.

Касьян с удивлением смотрел на великого мудреца, чей облик так и лучился обаянием. Он чем-то напоминал бабушку Мару. А Касьян был уверен, что у Дим Фо должнен быть вид сурового пророка.

Иллания поняла его недоумение.

— Дим Фо так говорил, — произнесла она выразительно.

— Когда блуждаешь ты в ночи

И далека заря,

Крупицы радости ищи

Во мраке бытия.

Касьян обошёл площадку. Посередине возвышался гномон, та единственная вещь, которая ему, собственно, и была нужна. На противоположной стороне ещё один вход, такая же тяжёлая дверь, сквозь которую они вошли.

* * *

Второй раз они поднялись на площадку ночью.

Изберилл был тёмен. Лишь кое-где мелькали огни.

Касьян весь день читал книги про угломерные устройства и кое-чего там даже понял. Теперь следовало применить эти сведения в деле. Робея, он подошёл к трикветруму[21].


— Да, — воскликнула тут Иллания, — я же должна пояснить, как записывать измерения. Давай попробуем. Выбери какое-нибудь созвездие.

Касьян на миг задумался. Впрочем, что тут думать?

— Царевна.

— Оно очень красиво, — заметила летописица и решительно взялась за треугольник.


И тут — о, радость! — выяснилось, что Иллания, столь настаивавшая на своём невежестве в области наблюдения за светилами, на самом деле прекрасно в этом разбирается. Она показала, как определять положение звёзд, как оценивать их блеск, и как потом это всё записывать — внизу, в комнате с книгами, в мерцающем свете факела.

— Почему же ты говоришь, что ничего в этом не понимаешь? — удивлённо спросил Касьян.

— Мои знания в этом вопросе несовершенны, — скромно разъяснила летописица.


Всё бы ничего, но когда спускались с башни, Иллания упала на последней ступеньке. Касьян её поднял, но она здорово хромала. Довёл её до покоев, вернулся к себе и завалился спать. Дело шло к рассвету.

Стасия в Бране

На следующую ночь Иллания на башню не полезла. Да и не смогла бы она подняться наверх.

— Продолжай измерять положение звёзд в созвездии Царевны, — удручённо сказала она, вручая ему связку ключей. — И не подходи к краю!

Всё-таки смешная она.


Поздно вечером Касьян направился в Брану.

Удивительно, вчера, с летописицей, которая вздыхала, причитала и роняла ключи, он совершенно не ощутил мрачности этого места. Яркая личность Иллании словно заполняла собой эти переходы, вытесняя недобрые тени. Сейчас же он был один. Его окружало гнетущее безмолвие, нарушаемое лишь звуком его шагов. Чадил факел и на стены падали красноватые отблески.

Касьян был рад выбраться на волю, на крышу башни.

Около часа он развлекался с астролябией, измерял углы. Спускался вниз, в комнату с книгами, где оставил факел, делал записи.

А потом небо заволокла тончайшая облачная дымка. Мерцающие точки на небосводе, которые следовало отлавливать и измерять, стали дрожать и скрываться от глаза.

Касьян с досадой выпрямился. Чтоб тебе. Были бы хоть тучи настоящие. А то эти обрывки тумана как нарочно дразнят. И что теперь тут делать?

Стало холодно. Нет, холодно было с самого начала, но раньше, занятый делом, он этого не замечал.

Присел на каменную приступку, задумался. Мысли невольно обратились к тому, что он знал о месте, в котором находился.


Башня Брана была построена около трёхсот лет назад. Строил её Аристарх Второй, предок ныне царствующего государя. Аристарх Второй был крайне увлечён исследованиями неба, приглашал учёных со всех сторон света, поощрял науки и искусства. Всё бы было хорошо, но случился многолетний неурожай, голод, неудовольствие народа, этим воспользовался двоюродный брат царя Верамий, возглавивший беспорядки. Аристарх Второй погиб в смуте, Верамий вступил на престол, но неурожай от смены власти почему-то не закончился. Явились некие посланники из сопредельных стран, предлагавшие помощь в обмен на ряд областей Трилады. Верамий на это почти согласился, но тут вмешалось войско. Верамия сбросили на копья как раз из окна башни Брана, где он попытался укрыться. Воцарился сын Аристарха Второго, который на тот момент был маленьким ребёнком. Точнее, к власти пришла его мать царица Ираида. Ей повезло — неурожай закончился, она благополучно процарствовала до совершеннолетия сына, да и в его правление продолжала иметь большое влияние на дела государства.

Именно Ираида стала использовать Брану как место заключения, отправив туда младших братьев и племянников Верамия. Большинство из них оттуда не вышло.

Поговаривали, что Ираида всегда башню недолюбливала, ревнуя мужа к небосводу.

В общем, мрачная история у этого сооружения.

Хотя была и другая сторона медали. Некоторые государи использовали Брану по первоначальному назначению. Здесь была собрана обширная библиотека, в башне наблюдали за звёздами, совершали открытия и создавали учёные труды знаменитые мыслители. В их числе — великий Дим Фо. Здесь он писал “Инкунабулы”, и Игру он задумал тоже здесь. Потому и памятник ему стоит.

Игра…

Мысль Касьяна перепрыгнула на вчерашний день.

По словам Иллании, Стасия, видимо, действительно знала, как сделать лучший ход? Или это всё же была случайность?

А даже если она знала, зачем обманула, объяснить нельзя было?

Это тебя и бесит… Шесть островов для Трилады не стоят твоего самолюбия?

Слова эти так и крутились в памяти, он не мог от них отвязаться.

При чём тут моё самолюбие…

Нет, объяснить она бы ничего не успела.

Я начинаю её оправдывать?


Касьян с досадой вскинулся, тряхнул головой. На пальце висела связка ключей. Он крутанул её. Три ключа.

Да. Три. Один от двери внизу. Второй от входа на площадку. А третий от чего?

Насторожённо ёкнуло сердце.

Может быть…

Нет, я проверю только.


Он встал и медленно, как во сне, двинулся к противоположному краю площадки, к второму входу. Или выходу.

Третий ключ повернулся в замке легко, почти бесшумно. Но сама дверь противилась, не распахивалась гостеприимно, он потянул её на себя с силой, и она нехотя повернулась, осевшая от времени, шумно процарапала по каменным плитам и застыла. За дверью была чернота.

— Царевна Стасия сидит в Бране? — Конечно, где ей ещё сидеть?

На следующий логический шаг Касьян был уже обречён.

Он и не сопротивлялся. Покорно запалил свечу и двинулся во тьму.


На шестом этаже все двери были закрыты. Он спускался на пятый, запоздало размышляя о смысле своего поступка. Куда меня понесло? Что я ей скажу?

Всё равно везде должно быть заперто, мелькнуло успокоительное соображение.

Но уже на пятом — неожиданно! — дверь, ведущая внутрь башни, была приоткрыта. Он шагнул туда. Под ногами похрустывали мелкие камешки.

Проклятое любопытство. Не заблудиться бы. И не наткнуться на кого-нибудь живого… или не живого… От последней мысли дрогнула в руке свеча и заметались вокруг кровавые блики.

Темница. Дверь с маленьким решётчатым окном. Проклятье, она тоже открыта.

Касьян вошёл.

Белые стены. Пыточные приспособления вдоль стен. И среди них — трон со свисающими с него цепями.

По спине Касьяна прошёл трепет, льдистый, мешающий дышать, сжал позвоночник, залез под рёбра и остался там.

Это то самое место, о котором рассказывал Ириней, предостерегая Касьяна от поисков Белого оленя. Здесь палач вручил Аристарху меч. Здесь Аристарх убил Юталла.

Тело Юталла было отдано кочевникам, а где теперь его душа?

А где души тех, кто был здесь до Аристарха?

Касьяна терзала разница между неистовством страстей, кипевших в этих стенах, и сегодняшним безжизненным покоем. Он обводил взглядом каменные стены, пытаясь достучаться до памяти о мучениях, боли и отчаянии, которую они хранили. Ему стало бы понятнее, если бы из мрака выступили страждущие тени, простирая бесплотные руки к незваному пришельцу.

Здравствуйте, царственные призраки. Я из селения на краю света, я плоть от плоти, я кость от кости народа. Я сам — народ. Я ваш смиренный раб. Я ваш грозный властелин. Поговорите со мной, Гремиталады!

Камни молчали, как мёртвые. Они и были мёртвыми.

Скажите мне что-нибудь. Сейчас ночной час, никто не помешает нашей беседе.

Он стоял с сильно бьющимся сердцем, ожидая отклика от давно ушедших, приобщаясь к сокровенным тайнам Трилады. Но всё как онемело. Даже звуки ночи умолкли.

Он резко повернулся и вышел.

О, башня Брана, сердце Изберилла, как ты тяжеловесна и зыбка, как двойственна и противоречива — мрачное узилище и светлый храм науки, и всё единовременно!

* * *

Юная пара, служанка и посыльный, удачно уединившиеся на чердаке богатого дома в Изберилле, увидели сквозь полукруглое окно огни на верхних этажах башни Брана — а все знали, что это за этажи — и прижались друг к другу в испуге, забыв на миг, зачем онисюда пришли. Видел эти огни и старик-перевозчик, запоздало гнавший лодку через Талу, ночной сторож, плюнувший через плечо при виде этого призрачного света, и ещё, наверно, кто-то их видел.

На следующий день из уст этих людей послышались тревожные шёпотки, будоражащие воображение, тоненькие ручейки, которые, впрочем, просто влились в огромное озеро легенд Изберилла, не причинив никому никакого вреда.

* * *

Касьян спускался дальше, чутко вслушиваясь в безмолвие. Интересно, является ли тень Юталла его дочери?

На четвёртом и третьем выходы с винтовой лестницы оказались закрыты. Касьян спустился до второго, чутко прислушиваясь к малейшему шороху. Тут выход был открыт. Касьян двинулся туда, предположив, что помещения расположены так же, как на пятом.

Да.

Только дверь темницы заперта, как и следует ожидать. И что теперь? Он заглянул в решётчатое окошечко, словно страж, наблюдающий за узником.


Удивительно, но она не спала в этот поздний час. Даже не лежала. Стояла и смотрела в окно. Светлый силуэт, растушёванные тьмой очертания белого сарафана.

— Эй! — негромко окликнул Касьян.

Стремительное движение. Поворот.

— Кто здесь? — зазвенел отрывистый решительный голос, таким бы приказы воинам отдавать, если б он не девичий был.

— Тише! — шикнул Касьян. — Это я всего лишь.

— Ты — это кто? — голос стал потише, но не менее жёсткий.

Он запоздало вспомнил, что она и имени его не знает.

— Тот, кто вчера ход в Игре сделал.

Стасия приблизилась. Сейчас она более всего походила на одного из сонма призраков Браны. Лицо в мерцании свечи бледное, восковое. Но вот её глаза остановились на Касьяне, и взгляд её ожил, в нём отразились изумление и настороженность.

— Что ты здесь делаешь? — спросила Стасия, нахмурившись.

Она злится. Почему-то это его позабавило. Касьян прислонился плечом к двери темницы.

— Работаю я теперь здесь, — непринуждённо сообщил он. — Звездочётом. На крыше.

— А сюда как попал? — спросила она хмуро.

— Просто. Подобрал ключ от верхней двери.

Она неодобрительно скривила губы.

— Понятно. И зачем ты пришёл? Посмеяться надо мной?

Касьян удивился. Поставил свечу на оконце, рядом с решёткой.

— Нет, — сказал он серьёзно. — Спросить хочу. Скажи, ты вчера действительно была уверена, что выиграешь?

Он ожидал вспышки, как днём, но её не последовало. Стасия подошла ещё ближе и взялась обеими руками за прутья решётки.

— Я уже это тебе объясняла, — произнесла она с ноткой досады. — Конечно, знала. Конечно, было бы правильно сказать царю о нём, но беда в том, что он никогда не сделает ход, который я посоветую.

— Почему?

— Понятия не имею. Чтобы я знала своё место, вероятно. — Она задумчиво сдвинула брови, уставилась куда-то вверх, в невидимый потолок. — Понимаешь, ходов может быть множество. Каждый раз — десятки, а то и сотни. Ведь Игра — это жизнь. И я не хочу сказать, что царь выбирает плохие ходы. Но если я что-то предложу, он сделает по-другому.

— А ты пробовала предлагать?

— Давно уже перестала. Обычно и так всё хорошо. Но этот ход, который мы сделали вчера… Царь мог не заметить. А его нельзя было упустить, понимаешь?!

В ней полыхнул скрываемый доселе огонь. Губы приоткрылись, пальцы сжали прутья, Касьяну показалось, металл под ними сейчас расплавится от подобной страсти. Сейчас дверь рассыплется в щепы, падут засовы, и наследница Юталла призовёт живых и мёртвых на защиту границ Трилады из окна башни Брана.

На миг Касьян увидел то, чего алкал и страшился в верхней темнице. Глазами Стасии взглянул на него древний род Гремиталадов.

Он невольно отпрянул.


Но больше ничего не случилось. Стасия перевела дыхание, сделала несколько глубоких вздохов. Разжала пальцы, уронила одну руку. Стала обычной. Не показалось ли ему?

— Ладно, — примирительно проговорил Касьян, возвращаясь к решётке. — А только царь делает ходы?

— Царь, конечно. Он бы не прочь привлечь к этому сыновей, но Гателий больше занят… другим вещами. А Тамиан в облаках витает.

Она вдруг вся передёрнулась.

— Как же ты меня всё-таки напугал! Стража идёт, её слышно, а ты так подкрался… я не пойми что подумала…

— Что же?

Стасия усмехнулась углом рта.

— Одного царевича лет сорок назад, знаешь ли, задушили в этой темнице. Подушкой.

— Кого это?

— Тихона. Это получается, — она углубилась в подсчёты, — мне он двоюродным дядей приходился бы.

— Жуть какая.

— Да. В детстве мне было так страшно в этой башне.

Касьян представил себе маленькую девочку в темнице Браны, и ему стало очень её жалко.

— А сейчас?

— Сейчас обычно ничего. Только есть хочется.

— У меня ватрушка есть, — сказал Касьян. — Будешь?

— Давай, конечно.

Достал из кармана, просунул ей сквозь прутья.

Странно это всё было. Царевна Стасия, дочь государя Юталла, жевала ватрушку, в окне прорывалась местами облачная вуаль, сквозь которую мелькали дразнящие, скрывающиеся от глаза наблюдателя звёзды, по царственным темницам бродили неприкаянные тени.

— Да, — вспомнила Стасия, — зовут-то тебя как?

— Касьян.

— Рада познакомиться, — пробормотала она неразборчиво, отгрызая ещё кусок ватрушки. — Ещё зайдёшь?

— Зайду.

Ветер прошелестел за окном.

— Слушай, а что бы было, если бы ты сейчас проиграла? — задумчиво спросил Касьян.

Она остановила на нём безмятежный взгляд.

— Думаю, мне — особенно ничего. Я недёшево стою. Меня ещё замуж продать можно. Посадили бы на хлеб и воду на месяц, подумаешь. А вот тебе бы, наверно, голову отрубили.

Это прозвучало совершенно равнодушно. Касьяна покоробило.

— Интересно, тебе было бы совестно?

— Да, — просто ответила Стасия. — Но я тут как полководец. В битве, даже выигранной, всё равно кто-то погибнет, понимаешь?


Снова накатила злость на неё, как днём, но он не успел придумать ни ответа, ни нового вопроса. Лязгнул этажом ниже металл, то был звук открываемой двери. Послышались голоса.

Стасия стремительно поднесла к губам стиснутые руки, глаза её широко распахнулись, и в них сверкнула огненная точка — отражённое пламя свечи.

— Уходи! Быстрей!

Касьян подхватил свечу, загасил её и метнулся на лестницу, во мрак.

* * *

Без приключений он поднялся на крышу, замкнул дверь. Было свежо. Короткая летняя ночь уже задумывалась об уходе. Звёзды тускнели, на востоке занималось зарево.

Смешанные чувства остались у него от этого приключения. Пожалуй, преобладало бы сочувствие, если бы не последние слова Стасии, вновь раздосадовавшие его. Но всё же… Ну как можно было сажать девочку в башню, где погибли её мать и отец? Другого места не было?

В воображении Касьяна вдруг нарисовалась язвительная ухмылка Аристарха.

— А у меня что, тысяча башен, подходящих для царских особ? Не в Клеть же её сажать? В Бране очень даже уютно. Сам там немало времени провёл.

Слова царя прозвучали в ушах настолько живо, что Касьян даже вздрогнул и оглянулся, проверяя, не стоит ли Аристарх рядом, отвечая на его мысли.

* * *

Гремиталады. Темий и Тала

Если б нам убить пространство, друг мой, друг мой, сон мечты,


Я б с тобой устами слился, как со мной слилась бы ты.


Мы бы вместе проникались этой стройной тишиной,


Ты со мной бы чуть шепталась, как в реке волна с волной.

Бальмонт, “Разлученные”


В незапамятные времена воин по имени Темий направлялся на ратную службу в удалённую крепость. Путь был долгий. В одну ночь он устроил привал на песчаном берегу у излучины Талы.

Пробудившись на заре, Темий увидел дивное диво. Вода речная стала гладкой, словно искусно выделанный камень, и стояла на воде дева невиданной красоты. Были на ней переливающиеся шёлковые одежды, то синие, то зелёные, то рыжие, то серебристые.

Смеясь, поднимала она руки, и спускались к ней с небес белые акеримы, и дева ласкала их.

То была сама река Тала в человеческом облике.

Перехватило дыхание у Темия. Понял он, что влюбился бесповоротно, и на миг объял его страх, ибо нельзя смертному возомнить себя равным стихиям.

Но страх он отринул, потому что страсть была сильнее. Он смело поднялся и приблизился к самой воде.

— Я люблю тебя, дева Тала. Позволь коснуться тебя, и я умру счастливым.

Тала в лицо ему расхохоталась, стала волною речною, и обрушилась, и рассыпалась брызгами.

— Тогда я утону в твоих водах, — сказал Темий.

Плеснулась река. Сорвался с ивовой ветви акерим и пролетел мимо с насмешливым криком:

— Тони!

Зашёл Темий в реку. По колени, по пояс, по горло. Но не смог он себя заставить вдохнуть воды. Так и не получилось у него утопиться.

Бесславно вернулся он на берег и продолжил свой путь, удручённый, преследуемый смехом Талы. Вода стекала с его одежд, но потом солнце и ветер высушили их.

Не хотел Темий более возвращаться, потому что Тала отвергла его. Уехал он далеко, участвовал во многих битвах, претерпел много бед, но однажды узнал, что хитростью пробрались в его родной край несметные полчища вражеские, и распоряжаются они на его земле и убивают тех, кто осознаёт их злую суть и восстаёт против них. Только тогда повернул он назад. И когда возвратился, рассказали ему, что все ручьи и речки вокруг окрасились кровью, и сама Тала покраснела от крови. И ивы сохнут от такой воды, и скорбно кричат белые акеримы.

Возглавил он ополчение, напал на врагов и разбил их.

Посветлели речные воды. Однажды вышел Темий на берег и увидел вновь деву Талу. И произнесла она:

— Благодарю тебя, воин Темий.

Вспыхнула в нём прежняя страсть, ступил он на водную гладь, и прошёл по ней, как посуху, и слился устами с прекрасной девой.

Но сказала ему Тала:

— Не может человек быть с речной стихией. Найди самое бедное селение, разыщи там самую бедную девушку и приведи на берег.

Сделал он так.

Окунулась девушка в воды речные и вышла преображённой, земным воплощением Талы-девы. Женился он на ней, и получил прозвище Темий Гремиталад, что означало на древнем языке “благословлённый Талой”.

И пошёл от них род Гремиталадов, государей Трилады.

Дим Фо, “Хроники”

Сад. Шимия. Казнь грабителя

В общем, жизнь Касьяна стала налаживаться. Спать только мало удавалось из-за ночных бдений на крыше Браны.

Иллания, избавленная от обузы звездочётства, радостно предоставила ему свободу. Хотя о его еженощной работе расспрашивала подробно, уточняла, что сделано, потом восхищалась Касьяном и милостивым провидением, его приславшим, и возвращалась к своим летописям. Кстати, она нашла ключ от дворцового сада, и теперь к Бране можно было ходить напрямую.

Ириней научил Касьяна без удивления и преклонения относиться ко всем проявлениям внешнего блеска, и юноша воспринимал всё, что видел в Изберилле и в самом дворце, с интересом, но спокойно. Но сад — это было нечто иное. Сад его потряс. Было в нём нечто изощрённое, искажённое, тревожно покачивающее утлое судёнышко разума.

Сад располагался в границах неправильного изломанного многоугольника. Одним углом он касался башни Брана, другими — тронного зала и большой царской трапезной, почти дотягивался щупальцем до высокого берега Талы, растекался, как клякса. Где-то посередине — если у этой фигуры была середина — располагался круглый фонтан. С десяток струй били под углом вверх, сталкивались в одной точке и с шумом обрушивались. Плескалась вода, омывая бортики из чёрного мрамора.

Добраться до фонтана было не так просто. Множество дорожек, посыпанных фиолетовым песком, сходилось и расходилось, образуя путаную сеть, кое-где свивающуюся в петли, кое-где обрывающуюся тупиками. Вдоль дорожек возвышались живые изгороди из шипастых серебряных роз.

Касьян, когда их увидел, подумал, что они не настоящие. Дотронулся до лепестков — нет, живые. Но на вид — чистое серебро. Цветы как серебро, листья как серебро, стебли как серебро. Шипы — как мелкие серебряные гвозди.

Вблизи чувствовался аромат этих странных растений, приятный, но совсем не цветочный, ни на что в природе не похожий.

На поворотах встречались большие, в рост человека, песочные часы, заполненные тем же фиолетовым песком. Песчинки струились, неумолимо отсчитывая время бренного существования смотрящего.

Деревья в саду тоже были невиданные, с прихотливо изогнутыми, чуть не в узел завязывающимися ветвями, со странными листьями — внешняя сторона почти чёрная, гладкая, внутренняя — белая, бархатная.

Касьян с нескольких попыток выучил верный путь и напрямую добирался до Браны. Иногда проскакивал быстро, иногда, поддавшись смутному соблазну, садился на одну из чёрных гладких скамей перед какими-нибудь часами, облокачивался на спинку и бездумно смотрел на движение песка в стекле. Завораживало.

Фиолетовый песок. Привозили его от озёр на юго-западе, столь отдалённых, что непонятно было, то ли они принадлежат Триладе, то ли это какая-то ничейная земля. Жили в тех краях племена, именуемые сотары, немногочисленные, поскольку земля их была неплодородна, камениста, питались жители в основном за счёт совершенно чумовых коз, которые и в скалах находили, какой колючкой поживиться. Сотары были мало похожи на триладийцев и полагали себя независимыми. Тем не менее, царёвы служители к ним заезжали, кое-чем обменивались по мелочи, завозили стальные изделия и брали взамен песок. Больше в тех краях ничего и не имелось. Козы посланцев не интересовали. Сотаров такой подход вполне устраивал, поскольку песка было девать некуда, а других желающих на него не находилось. Кстати, были эти озёра очень красивы, но безжизненны, поднималась в них ядовитая вода из недр земли.

У сотаров был свой язык, своя щёлкающая таинственная поэзия — о небе, о скалах, о звёздах, о тех самых озёрах с фиолетовым песком. Ириней как-то про них рассказывал. Вообще много вокруг Трилады народов со своими непонятными обычаями.

* * *

Народов-то много, но жил сейчас Касьян в великом граде Изберилле, столице Трилады. И у него оставалось достаточно времени на знакомство с ним.

Впечатления оказались противоречивые. Город был жесток, город был ласков, город был грязен, город сверкал, как бриллиант.

Касьяну удалось вернуть меч. Выполнил обещание старый воин, который сидел рядом с ним на царской трапезе. Это был начальник дворцовой стражи, тысячник, человек, уважаемый войском и народом, прямодушный, честный, отважный и по-своему добрый. Он отнёсся к Касьяну со снисходительным покровительством, хотя и намекал изредка, что считать звёзды — занятие бестолковое, годное для учёных дев вроде Иллании, а мужчине следовало бы заняться более правильным делом — военной службой. Знал он и Иринея, и порой удивлялся, как такой умный человек этого не понял.

— Был бы воином, и в ту историю бы не попал, — обронил тысячник как-то.

— В какую? — навострил уши Касьян.

— С волками.

Касьян вздрогнул.

— Можешь рассказать?

Тысячник отмахнулся.

— Не могу, даже если б хотел. Я не знаю толком, что там было. Да и тебе не советую выяснять.

Все звали его Рокот, но было ли то имя или прозвище, Касьян не знал. Он был высоченный, у него тянулся глубокий шрам наискосок вдоль лба, перескакивающий на скулу — подарок от давнего нашествия кочевников. Глаз каким-то чудом уцелел.


Не то чтобы было опасно ходить по Избериллу без оружия, но с мечом Касьяну больше нравилось. Привык к нему за время пути.

Ольтем снабдил его одеждой и кое-какими деньгами. Хватало на то, чтобы побродить по местным заведениям и торговым рядам. Долго засматривался на кольчуги, но дорого было, да и не воин он, к чему. Взял стёганку, пригодится.

На ярмарочной площади, там, где Касьян в самый первый день видел чёрный квадрат, вечерами выступали акробаты и плясуны. Невероятным успехом пользовалась певица и танцовщица Шимия, представлявшая Талу-деву в легенде о Темии Гремиталаде. Белокурая, в зелёных одеждах, она выходила, воздевала руки и пела низким грудным голосом:

Волна речная, Тала-дева,

Твоя безмерна красота.

И Темий целовал несмело

Полуоткрытые уста,

Волос распущенные пряди,

Её блестящие глаза,

Горел огонь в ночной лампаде

И взор туманила слеза.

Толпа ревела и рукоплескала. Были желающие заскочить на подмостки, но их отшвыривала дворцовая стража, всегда стоявшая рядом при появлениях Шимии. Касьян сперва удивлялся присутствию стражи, а потом узнал, в чём дело.


Изредка его вызывал к себе Аристарх. Касьян всегда робел перед такими встречами, но избежать их, естественно, не мог. Аристарх мог быть очень груб, очень ядовит, очень резок, такое Касьяну уже приходилось видеть, и это отпугивало, несмотря на то, что к нему самому царь относился неплохо. Поддразнивал, но достаточно добродушно, больше спрашивал о делах Иринея и во все подробности вникал, похоже, его это действительно занимало.

Однажды Касьян так подходил к покоям Аристарха, и вдруг оттуда ему навстречу выпорхнула женщина в ярких шелках. Касьян вскинул на неё глаза и узнал Шимию.

Он уже несколько раз видел её на подмостках, и восхищался, конечно, хотя души его не трогала её ослепительная красота. Но сейчас юноша буквально онемел — столь совершенна она была. Видимо, на лице его отразилось такое изумление и восторг, что Шимия рассмеялась, послала растерявшемуся мальчишке воздушный поцелуй, но ничего не сказала и полетела дальше сверкающей переливчатой бабочкой.

Она показалась ему торжествующей.

Прекрасная Тала-дева. И наследник Темия Гремиталада. Закономерно.


Вот это уж точно дело не моего ума…


Увидеть Стасию в Бране больше не получилось, хоть он и пробовал. Стража запирала выходы с винтовой лестницы. Видимо, в первый раз просто забыли это сделать.

Происходили разные события, Касьяну что-то поручали, куда-то звали. Суета.

Как-то он попал на сбор перьев пламень-птиц. Было близ Изберилла тщательно охраняемое место, куда их приманивали. До рассвета сборщики высыпали там несколько корзин самоцветов и затаивались в укрытии.

И прилетали с восходом солнца пламень-птицы.

Изумительное зрелище. Они и впрямь светились, полыхали золотом. Хватали камни, толкались, распускали хвосты, дрались друг с другом, точно воробьи, роняли перья. Выждав часок, стаю вспугивали. Птицы изящно, но недовольно взлетали, сверкая крыльями.

Не рассыпь ты во ржи самоцветных камней

Прилетит пламень-птица от дальних морей…

Люди собирали перья и оставшиеся драгоценности.

На подступах к этой святыне Касьян увидел бездыханное тело неудачливого искателя сокровищ. Охрана расправлялась с ними беспощадно. Золотое перо принадлежало государю Трилады.


Касьян постепенно привыкал к быстрой смене впечатлений, в Изберилле они чередовались стремительно, сиюминутная радость сменялась огорчением, неведение — открытием, и наоборот.

Послал его как-то Рокот с небольшим поручением за город. Дали коня, хорошего, ещё бы, из царских конюшен. Касьян отвёз, что было велено, и поскакал назад. На обратном пути он уже не торопился. Дорога шла вдоль Талы.

У отлогого берега он спешился, подошёл к реке. Обвёл взглядом водный простор и увидел, как мимо неспешно движется по течению гнездо акерима. Можно было разглядеть, как высовывают головы птенцы.

На гнездо с ликующим криком опустился взрослый акерим, взглянул на Касьяна и вдруг широко распахнул крылья, замахал ими, словно желая обнять, то ли благодаря, то ли благословляя.

Касьян заулыбался. На душе стало хорошо. Он зачерпнул воды, брызнул на лицо — жарко уже было, — вскочил на коня и поехал в сторону города.

Изберилл встретил его сутолокой, к которой он успел привыкнуть и даже немного полюбить. Проехать было можно лишь потому, что толпа немного раздвигалась, замечая дворцовую сбрую его коня. Он выехал на Соляную площадь.

Название появилось из-за того, что несколько сот лет назад здесь была стычка из-за введения пошлин на соль. Стычка давно забылась, но в последующие годы на Соляной стали проводиться казни, и площадь обрела мрачную славу.

Вот и сейчас посреди Соляной красовалась виселица. Касьян, не будучи любителем таких зрелищ, хотел объехать это сооружение, но людское море упорно двигало его в сторону помоста.

А, чтоб тебе. Он бросил взгляд на казнённого. Молодой, чуть старше его самого. Глупо.

— Что он сделал? — спросил он у столпившихся зевак.

— Убил старика со старухой, — охотно объяснили ему. — Зарезал за несколько монет.

— А второй, говорят, сбежал, — взволнованно добавил седой краснолицый торговец. — Рыжий тот, главный убийца. Ночью сбежал, как можно сбежать из самой Клети, непростые люди помогли ему.

Касьян насторожился.

— Рыжий?

— Да, да. Он этого на тёмное дело склонил, а сам сбежал.

Немолодая, но нарядно одетая женщина рядом с торговцем, видимо, жена, ткнула его локтем. Она умудрялась льстиво улыбаться Касьяну и одновременно шептать на ухо мужу. Причём так, что Касьян всё слышал.

— Что ты несёшь, дурак старый? Парень непростой. На сбрую посмотри.

Тот посмотрел и недовольно пробурчал:

— А впрочем, кто ж знает. Никто ничего не знает.

Действительно, кто ж знает. Мало ли рыжих? Задумавшись, юноша подобрал поводья и повернул коня.


Во дворце отыскал Рокота, отчитался о поручении. Поинтересовался:

— На площади говорят, кто-то сбежал из Клети?

Рокот нахмурился.

— Да не из Клети. Слышал про это. Даже видел грабителя этого пару дней назад. Опасный человек, только собирались перевести его в Клеть, а он исчез по дороге.

— Как это могло случиться?

Рокот еще больше помрачнел.

— Боюсь, отпустили его втихаря.

— Как?

— Так. Сильным мира сего иногда нужны тёмные люди. Для тёмных дел.

— Как он выглядел? — быстро спросил Касьян. Рокот посмотрел на него с недоумением.

— Рыжий такой. Бледный. С тебя ростом. А что?

Поколебавшись, Касьян рассказал историю на постоялом дворе.

— Ох уж эти учёные люди… — недовольно проворчал Рокот. — По твоим словам — точно он. Отпустил, видите ли… Что он ещё теперь натворит, никому не ведомо.

* * *

“Ты об этом пожалеешь”, - сказал тогда этот человек, имени которого он не знал. Наверно, рыжий имел в виду иной поворот событий, но по иронии судьбы угадал. Касьян действительно жалел. Не мог отделаться от мысли, что поступи он тогда иначе, старики были бы живы. Наверно, и не только они.

И посреди этих мучительных размышлений на него вдруг нашло неожиданное озарение.

Касьян живо вспомнил своего учителя, его ночные бдения, перепады настроений. И понял.

Он осознал, какое чувство вины тяготило Иринея.


Летописцы

Описывай, не мудрствуя лукаво,


Все то, чему свидетель в жизни будешь:


Войну и мир, управу государей,


Угодников святые чудеса,


Пророчества и знаменья небесны.

А.С. Пушкин, “Борис Годунов”

Ле-то-пис-цы… Когда появились летописцы?

Очень, очень давно.

Был ли летописец у Темия Гремиталада? Да, разумеется. Просто книга утрачена, но она ещё найдётся.

Где могут быть летописцы? Во дворцах, в шатрах, в тесных каморках, в хижинах, в храмах. Им всё равно, где быть. Они пишут.

Пишут, поскрипывая перьями, порой обмакивая очин в тёмную чернильную жидкость.

Как становятся летописцем? По зову сердца. По воле божественного случая.

Кто может стать летописцем? Кто угодно. Торговец, воин, нищий, царь, кружевница. Главное — чтобы его слушались книга и перо. Но летописец — уже не торговец, не воин, не нищий, не царь и не кружевница. Он отрекается от своих прежних занятий и не вернётся к ним.

Зачем нужны летописцы? Человеческая память не простирается дальше памяти деда. А созидательному народу надо помнить дольше, много дольше. Столетия назад. Тысячелетия. Иначе он утратит себя на путях перемен, утратит и рассыплется.

Без летописца может существовать лишь народ, пребывающий в созерцательном бездействии. Вроде сотаров.

Властители могущественных государств нуждаются в летописцах. Нет летописца — что-то в государстве не так. Поступки и события, хорошие, плохие, великие, ничтожные, уходят бесследно, стираются их следы на фиолетовом песке вечности.


Летописца не так просто найти. Истинного летописца примут в любом дворце.

Летописцы изготовляют свои книги. Как — никто не знает. Даже если увидишь — ничего не поймёшь и не повторишь.

Летописцы знают, как встречаться друг с другом. Узнают по жужжанию пчелы, по крику птицы, по надписям из облачной вязи в небе.

Есть у летописцев свои правила:

— Будь справедлив.

— Не восхваляй власть имущих, пиши честно.

— Пиши честно, но будь на стороне страны, которой служишь.

* * *

Первый летописец был у Темия Гремиталада. Это был великий чародей.

Говорят, что жил этот человек на севере, в верховьях Талы, там, где множество ручьёв и маленьких речек сливается в единое русло. Был он уже стар в те годы.

Явился к нему царь Темий в дорогих одеждах, расшитых золотом, и сказал:

— Мудрец, стань моим летописцем, чтобы прославить в веках моё имя.

Чародей сидел на камне. Равнодушно поднял он глаза на Темия и отрицательно покачал головой.

Разгневанный Темий схватился за меч, но старец взирал на него столь равнодушно, что царь опустил меч в ножны и уехал, недоумевая.

Началась война, и Темий забыл про чародея. Вспомнил только после победы, и решил попробовать ещё раз. Приехал он вновь к старцу в иссечённой ударами броне и сказал:

— Мудрец, стань летописцем, чтобы поведать о подвигах моего войска.

Чародей посмотрел на него, улыбнулся и покачал головой.

Вновь уехал царь Темий ни с чем. И поведал царице Тале про упрямого чародея.

— Не так надо делать, — сказала Тала.

Она надела рубище, которое носила, когда была ещё простой девушкой, пришла к чародею и произнесла:

— Мудрец, стань нашим летописцем, чтобы вечно сияли великие свершения народа Трилады.

Тогда согласно кивнул старец и поднялся с камня.


Пошёл он в лес и набрал там разных листьев — кленовых, дубовых, ольховых, липовых и прочих. Сложил их в стопочку, а сверху и снизу положил по дощечке. Махнул сверху рукавом, и превратились листья в переплетённые тончайшие листы белейшего пергамента, а дощечки — в книжный оклад.

Пошёл он в горы, и разыскал там самоцветов. Пока ходил, устал. Стекла капля пота в его чернильную склянку.

Пошёл он в поле, рассыпал там самоцветы. Прилетели пламень-птицы, похватали самоцветы, оставили взамен огненные перья.

Дело уж шло к вечеру. Чародей протянул руку и снял с неба тонкий узенький месяц. Очинил им огненное перо. Потом лёгким щелчком отправил месяц обратно. Тот улетел, тихонько звеня.

Чародей уколол себе палец очином и уронил каплю крови в чернила. Чернила вскипели, вырвался из них клуб дыма и юркнул в книжные страницы.

Довольно чародей потёр руки, окунул перо в чернильницу и вывел на самом первом листе:

“Написаны эти слова в лето девятое после воцарения Темия Гремиталада”.


Так рассказывает легенда.

Летопись Иллании

Легенда легендой, но летописцы и сами по себе существа довольно таинственные.

Ириней, который терпеть не мог всего, связанного с волшебством, — а летописцы, несомненно, были с ним связаны — почему-то всё им прощал. Рассказывал о них Касьяну с доброй улыбкой, словно о блаженных.

Кроме Иллании, во дворце был ещё один летописец, со странным прозвищем Часоврат, лохматый старик с длинными густыми седыми космами. Был он ещё лекарем по совместительству.

Как-то Касьяну довелось заглянуть к нему, Иллания попросила занести что-то.

Часоврат молча указал на угол стола — оставь, мол.

Касьян положил свёрток и уже хотел выйти, но старик вдруг щёлкнул пальцами.

— А! Ты же ученик этого, как его? бывал тут раньше…

— Иринея.

— Возможно. Имена не запоминаю. Здоровье у него как?

Вопрос прозвучал совершенно бездушно, деловито, словно старик осведомлялся об итогах какого-то опыта.

— Да не жаловался, — удивлённо ответил Касьян.

Часоверт подвигал кустистыми бровями.

— А, понятно. Ладно. Ступай.

Ходил он с клюкой, выглядывал из своего убежища редко. Незачем ему было выглядывать, служил он некогда ратником у деда царствующего государя, ему хватало, о чём писать.

А вот Илланию часто можно было встретить на людях. Она блуждала по дворцу в своих странных нарядах, то в приёмные залы заглядывала, то на скамье в саду сидела. То оступалась, то теряла что-то.

Разные люди говорили о ней разное.

Как-то утром, возвращаясь к себе после бессонной ночи на крыше башни Брана, Касьян неожиданно наткнулся на царевича Гателия.

Обычно щеголеватый, Гателий выглядел мутно. Похоже, тоже возвращался после бессонной ночи.

До этого они ни разу не разговаривали, да и сейчас Касьян предпочёл бы без этой встречи обойтись. Но что делать, так получилось. Он учтиво наклонил голову.

Гателий не очень осмысленно взглянул, пошатнулся.

— Эй! — окликнул Касьян и подхватил его. Пары медовухи так окутывали царевича, что самому впору было опьянеть.

Он почти дотащил Гателия до его покоев. Никто им не встретился в этот утренний час. С облегчением Касьян повернулся, чтобы уходить, как вдруг царевич, доселе ничего членораздельного не говоривший, окликнул:

— Ты. Никому не говори, что меня видел.

— Я забуду, — пообещал Касьян.

— Я тебя наг- награжу… Кстати, а ты кто?

— Звездочёт. Помощник Иллании.

— Иллании? — царевич пожал плечами, покрепче ухватившись за косяк, и ухмыльнулся. — Иллания, да над ней весь двор потешается!

Касьяна покоробило. Да, Иллания была смешная, и в словах Гателия была доля правды, но… не надо было так пренебрежительно о ней говорить.

Гателий покровительственно махнул рукой.

— Потом напомни мне… я тебя к богиням с собой возьму…

И скрылся в своей опочивальне.

Касьян пожал плечами. “Никому не говори”. Интересно, а стража у ворот? С ней тоже договорено? Или он возвращался, как-то минуя её?

Вечером того же дня Касьян видел Гателия, но тот выглядел уже совсем иначе, смотрел сквозь него и ничем не выдавал, что помнит утреннюю встречу. Скорее всего, он её и не помнил. И больше Касьяну в таком виде не попадался. Хотя пьяный он, пожалуй, был приятнее в общении, чем трезвый. Добрее, во всяком случае.


Ольтем, сухарь, живые счёты, обмолвился об Иллании так:

— Она умеет то, чего больше никто не умеет. Но с ней невозможно иметь дело. Она всё путает.

Он порой покупал что-то по просьбе Иллании, и у них вечно происходили какие-то ссоры. Ольтем сердился и задавал уточняющие вопросы вежливым до издёвки тоном. Летописица не могла объяснить, что ей надо, говорила слишком много слов, ломала руки и требовала всякую чепуху. То ей дерево чёрное подавай, то валуны с горных притоков Талы — а такие же из-под Изберилла не подойдут, гораздо ближе и удобнее? То ещё чего-нибудь.


Но больше всего удивил Касьяна отзыв Аристарха. Как-то царю вздумалось узнать, как дела на башне Брана. Касьян рассказал кое-что о своих измерениях. Аристарх слушал, сощурившись. Задал пару вопросов. Касьяна искренне поражало его умение мгновенно выхватывать в любом деле — даже в таком, в котором он ничего не понимал — главное, небрежно отшвыривая частности.

— Ладно. Иллания всё, что нужно, тебе показала?

— Да, государь. Она очень умная.

Ему показалось важным как бы невзначай замолвить слово за Илланию — может быть, царь думает так же, как Гателий. Вспомнилась ещё обронённая Аристархом фраза: “От нынешнего звездочёта толку мало”.

Но Касьян ошибся.

— Да, Иллания немало чего знает, — просто, без тени издёвки заметил Аристарх. — Она много странствовала и изучала мир.

Касьян опешил. От удивления он даже почтительность утратил.

— Как странствовала?!

Мысль о том, что Иллания может отойти от дворца хотя бы на сто шагов, так, чтобы при этом с ней ничего не случилось, не уложилась в его сознании.

— Можешь смеяться, — великодушно разрешил Аристарх. — Сам дивуюсь. Понятия не имею, как она странствует. То ли её чары какие защищают, то ли люди не так плохи, как кажутся.


Как-то Иллания таинственно поманила Касьяна за собой.

Он вошёл в прохладную летописную, под белые стрельчатые своды. Помещение было заполнено книгами, свитками и грифельными досками.

— Касьян, — серьёзно сказала Иллания, — мне надо расспросить тебя о твоих краях. Для летописи, понимаешь.

Он удивился.

— Мои края интересны для летописи?

— Конечно, — убедительно произнесла Иллания.

Он беспечно улыбнулся.

— Ну хорошо. Прямо сейчас надо?

Летописица посмотрела на него с сомнением.

— Имей в виду, это не так просто. Это надолго. И не очень приятно.

— У меня полно времени до вечера.

Иллания чуть поколебалась, потом кивнула.

— Хорошо. Попробуем.

Она уселась за стол и жестом пригласила Касьяна усесться напротив. У него почему-то отложилось в памяти кресло, высокое, тонконогое, со спинкой, покрытой ажурным деревянным кружевом. На поверку — неудобное.


Но он недолго оценивал удобство кресла, потому что тут произошло чудо.

Иллания изменилась на глазах. Лицо стало решительным, голос — отрывистым. Она была беспомощным хрупким цветком, а превратилась в безжалостного проницательного дознавателя.

В какой местности деревня Касьяна? Леса? Какие? Сколько народу в деревне? Как решаются общие вопросы? На сходке? Когда выпадает снег? Много ли в деревне коров? А коз? Избы украшены резьбой? А какой? Нарисуй. Как часто приезжают государевы посланцы? Раз в полгода? Это хорошо или плохо? Какие ремёсла есть? А какие дороги? Какие самоцветы находят в местных горах? Достаточно ли выращивается хлеба?

Перед ней лежала стопка грифельных досок, она заполняла одну, быстро откладывала в сторону и брала следующую.

Допрос продолжался часа три. У него уже голова гудела и мысли путались. Резное кружево остро впивалось в спину.

Она быстро-быстро черкала грифелем по доске. В её голосе звучал металл.

— Да, а как у вас с волками? — она посмотрела на Касьяна со значением, как раньше Аристарх.

— Волки? — устало переспросил он. — А чего с ними может быть?

— Касьян. Я спрашиваю тебя, было ли что-то необычное в вашей деревне, связанное с волками?

Он не хотел рассказывать. Сам не знал, почему. Ничего, что могло бы причинить вред Иринею, он сообщить не мог. Тут, во дворце, наверно, многие больше знали. Но говорить всё равно не хотел. Это были не его тайны.

Промолчу.

Застучало в висках. Перехватило дыхание. Он схватился за ворот рубахи.

Иллания посмотрела на него проникновенно.

— Не сопротивляйся, — мягко сказала она. — У тебя не получится.

Запинаясь, против воли, он передал давний рассказ кузнеца. Вспомнил и про Ненилу. Эта новая Иллания не выказала ни удивления, ни интереса, только черкала непонятные знаки на доске.

Да когда это кончится?

Но пришлось подробно рассказать ещё про дорогу в Изберилл. И только тогда Иллания отпустила его, отодвинув последнюю доску.

Касьян был совершенно опустошён. Его сознание было как кувшин, из которого выплеснули всё, что наполняло его ранее, всякую мысль, всякое чувство.

Между тем летописица, отложив грифель, вновь преобразилась, стала прежней. Почти.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она озабоченно.

Он вытер пот с виска.

— Как будто меня через мельничные жернова пропустили. Что это было?

Иллания смотрела на него с сочувствием.

— Я предупреждала, что это будет неприятно. От меня нельзя ничего скрыть. Я летописец. У меня чары истины.

Касьян вздохнул, облизнул пересохшие губы. Летописица поднялась, плеснула в кружку воды из кувшина, подала ему.

— За всю мою жизнь, — медленно произнесла она, — был только один человек, который смог сопротивляться.

Она посмотрела на него многозначительно, и Касьян понял, что от него ждут вопроса.

— Кто он?

— Твой учитель.

Касьян даже не очень удивился. Отпил воды, отставил кружку.

— Он так и не рассказал мне, что случилось с ним в Юоремайе. — Она порывисто стиснула перед собой руки. — Мне. Летописице. Он нашёл в себе силы сказать, что это его личное дело. Можешь себе это представить?

Касьян сглотнул, в мимолётной дрожи передёрнул плечами. Противостоять этому удушью, этому оцепенению сознания? Нет. Не мог он себе это представить.

Летописица несколько раз кивнула, продолжая сжимать руки у груди.

— Да, и никто не может. Это необъяснимо, необъяснимо.


Липкая паутина соскользнула с разума Касьяна, и он ощутил необыкновенную ясность мысли.

Спросить, не спросить? Ну что ж, самое худшее — она не ответит.

— Иллания, можешь рассказать историю с волком, если это не тайна?

Иллания взметнула тонкие округлые брови.

— Я не имею права обсуждать всуе то, что узнаю в летописной беседе. Но то, о чём говорил Ириней, я и так знала. Так что… — она снова уселась напротив Касьяна, поправила сложенные грифельные доски, чтобы лежали ровненько-ровненько, одна на одной, — слушай.


— Ириней родился в Талаяме в семье морского торговца. Родичи его не брезговали и морским разбоем, но это к делу не относится.

С юности все мужчины семьи, а порой и женщины, ходили на кораблях в Юоремайю. Занялся этим и Ириней, но торговля у него не задавалась. Не то чтобы у него не получалось, но не оказалось у него к этому делу страсти, он был полностью равнодушен к обогащению. Его интересовали тайны природы.

В пятнадцать лет он покинул Талаям и начал искать знания, скитаясь по разным землям. Знание нашёл. Лет через десять прибыл в Изберилл и предложил свои услуги государю Юталлу.

Некоторое время Ириней работал в обсерватории, в башне Брана и приносил большую пользу. Но потом… случилось то, что случилось.

— Что случилось? — не сразу понял Касьян.

— То, что произошло с Юталлом, — полушёпотом отозвалась Иллания. — С его разумом. Слышал, конечно, об этом?

— Да, кое-что слышал, — ответил Касьян тоже шёпотом.


— Всё изменилось. Над Избериллом простёрлась тьма. Сознание Юталла было вывихнуто, его одолевали то болезненные фантазии, то вспышки ярости. Он обрёл привычку днём подниматься на башню Брана. Там он мог провести несколько часов, бесплодно озирая окрестности в поисках вечно неуловимого видения. В очередной раз потерпев неудачу, срывал гнев на первом, кто ему попадался.

Эта тягостная опасная обстановка навела Иринея на мысль покинуть Изберилл. Он размышлял, под каким благовидным предлогом это сделать, но тут прибыли гонцы из Юоремайи. У них была серьёзная задача, они подыскивали наставника для принца-наследника. Там детей царя принцами называют.

Ириней согласился на их предложение, и Юталл, к счастью, не стал ему препятствовать. Так он оказался в Алматиле, царской столице Юоремайи. Ты ведь знаешь, что у Юоремайи две столицы?

— Знаю, — кивнул Касьян. — Алматиль и Мерцабо. Мерцабо — жреческая столица. Там проходят обряды поклонения затмению.

— Точно так, — кивнула Иллания. — Знаешь, Касьян, в Изберилле немало мрачных тайн. Но по сравнению с Мерцабо и Алматилем столица Трилады — воистину светла и лучезарна.

Она умолкла на самом интересном месте, ушла куда-то в мысли. Касьян кашлянул.

— А дальше?

— Ах, да! — Иллания вскинулась. — Ириней оказался в Юоремайе. Он много чего рассказывал об этой стране, о дворе государя Тенгара, о жрецах затмения, но я не буду на этом останавливаться. Через несколько лет в Юоремайе один могущественный царедворец по имени Эоларем, — она сделала ударение на последний слог, — попытался устроить переворот и захватить власть. Погибло много людей, в том числе, увы, принц-наследник. А вот дальше начинается нечто непонятное и несуразное. То, что Ириней назвал своим личным делом.

— Что? — взбудораженный Касьян подался вперёд.

— А я не знаю. — Иллания обескураженно развела руками. — Знаю, что в итоге Тенгар устоял. Эоларем исчез. Не погиб, но скрылся. А Ириней покинул Юоремайю. Со спутником.

— С волком, — не спрашивая, подытожил Касьян.

— С волком, — согласно кивнула Иллания. — Из Юоремайи два пути. Первый — плыть на корабле, этот путь был для него закрыт из-за необычного спутника, ты понимаешь. Второй — через бесплодные земли, через Пустошь Мёртвую. Там земля дышит огнём и извергается из земли кипящая вода. Там Ириней шёл.

Касьян сжал похолодевшие руки.

— Дальше.

— Он пришёл в Изберилл, совершенно измученный. Ранение ещё у него было, довольно тяжёлое. Юталла уже не было, Аристарх принял его охотно. Но потом… ты, наверно, догадываешься, что стало происходить потом.

— Догадываюсь, — мрачно ответил Касьян.

— Да. Началось с окрестностей, но это существо каким-то образом стало пробираться и в город, подходить к дворцу. Ириней принял решение увести его. Дальше ты знаешь.


Касьян молча кивнул. В уме царила неразбериха.

— Странный человек твой учитель, — задумчиво добавила Иллания. — Как я его поняла, он хочет мир разложить на части, и каждую часть объяснить. Мы, летописцы — созерцатели, не деятели. Мы не боремся с миром, потому он не борется с нами. И позволяет нам порой больше, чем смертному положено.

Она придвинула к себе чернильницу, достала откуда-то иглу, уколола палец и уронила каплю крови в чернила.

— А пот откуда берёте? — рассеянно спросил Касьян. Он не мог представить, чтобы Иллания начала бегать.

— О! — Иллания заулыбалась. — Это большая честь для всех во дворце — помочь в приготовлении чернил для хроники. Обычно Ольтем кого-то присылает, в качестве поощрения.

Ну конечно, им хорошо, во дворце народу много. Касьян про себя подумал, что предпочёл бы обойтись без таких поощрений. Он с книгой Иринея достаточно набегался.


Один вопрос у него остался.

— Иллания… Ещё на минуту отвлеку. Раз уж об этом речь зашла… Что такое Белый олень?

На лице летописицы отразился испуг.

— Тс-с… — еле слышно выдохнула она. — Никто толком не знает. Не надо об этом. Тебе — так особенно.

— Почему мне особенно? — настороженно спросил он.

Иллания помолчала, потом неохотно произнесла:

— Потомо что такие как ты, его и видят.

— Что значит — такие как я?

Она грустно развела руками.

— Не знаю, как точно сказать. Ищущие странного. Им Белый олень является.

— Не знаю, таков ли я, но это не повод совать голову в песок, — с досадой сказал Касьян.

Иллания боязливо оглянулась по сторонам, словно ища тот самый песок, в который можно было бы сунуть голову. Фиолетовый песок сотаров подошёл бы… Потом наклонилась вперёд и накрыла его ладонь своей, сухой, маленькой.

— Послушай моего совета — не зови беду. Да и в доме повешенного не говорят о верёвке.


Нападения пиратов на Талаям

Время шло и быстро, и медленно одновременно. Быстро, потому что много чего происходило каждый день, медленно, потому что день солнцестояния был всё ещё далёк.

Слова Иллании про Белого оленя, увы, оказали противоположное действие. Они лишь подлили масла в огонь. И Касьян был сам тому не рад.

Тщетно перебирал он слова предостережений, которые слышал в своей жизни неоднократно.

Почувствуешь, что Белый олень рядом — беги…

Несбыточная мечта, которая людей несчастными делает…

Не зови беду. Не зови… Не зови беду…

Умные люди, много умеющие, много знающие и много делающие, упорно советовали остерегаться Белого оленя, избегать даже дум о нём. Но у него не получалось.

Нет, интерес его подогревало не упрямство — он не стремился к тому, что запретно, из чувства противоречия. Но Белый олень понемногу становился для Касьяна чем-то вроде земного диска для Иринея. Он был задачей, требующей решения. А решения не было. И подсказок никаких не было.

Касьян размышлял о нём иной раз бессонными ночами на крыше Браны. После откровений Иллании он узнал, что ещё один человек прежде думал о том же и в том же самом месте. При воспоминании об его судьбе внутри леденело, и разум сковывал тёмный страх.

Этак и натуру видеть не надо, чтобы спятить.

Он перетягивал мысли на другое.


Его беспокоил опыт. Казалось бы, всё очень просто. В день летнего солнцестояния измерить высоту солнца, он тысячи раз это делал. Но одолевали сомнения — а вдруг спутаю день, спутаю время, а вдруг небо будет затянуто тучами, а вдруг — ух! — затмение случится? На полдня.

Нет, затмения, конечно, не случится. Ириней бы знал. Но груз ответственности всё равно не давал жить спокойно.

Хотя глупо. Волноваться было вообще не о чём. Они с Иринеем договорились, что измерения начнут еще до дня летнего солнцестояния, как раз на случай непогоды в Изберилле или в Сини. За пару недель хоть один ясный день должен быть одновременно в обоих местах.

Его задача — записать, что получилось, и ехать домой.

Да, но вдруг?

Вдруг что?


Гномон на крыше Браны. Громадный — почти в руку в основании — квадратный каменный столб с заострённой вершиной. В солнечные дни падала от него чёткая чёрная тень.

Касьян несколько раз уже поднимался в полдень на Брану, жара в это время тут бывала особенная, адская. Сперва касался зачем-то с солнечной стороны серого раскалённого камня гномона, обжигался. Измерял тень. Быстро озирался по сторонам.

Эти сверкающие безлюдные полдни здесь были наполнены отголосками прошлого даже больше, чем ночи.

Вздрагивал от неожиданного шороха, оборачивался. Но то лишь ветер волок по площадке сухой лист.

Солнце слепило глаза. Как Юталл находился здесь часами? Наверняка сидел в тени гномона. Всматривался вдаль, ждал чуда.

А, чтоб тебе, опять я об этом!


Вот что восхищало его — это всевозможные устройства в обсерватории. Сперва большая их часть казалась ему непостижимой и таинственной. Только сейчас он начал понемногу с ними осваиваться. Кое о чём он спрашивал Илланию, кое о чём читал, дело шло не так быстро, но, в общем, всё это было завораживающе.

Как рыбак серебристую рыбу, ловил он мерцающие звёзды в прорезь астролябии.

Ириней перед его отъездом обронил про обсерваторию:

— Ты должен это увидеть.

Касьян не понял, ему и древние сооружения в скалах тогда казались совершенными. Только начав вникать, как обустроена обсерватория Браны, он осознал, что имел в виду Ириней, и насколько далеко с тех далёких времён ушла человеческая мысль.

Мраморный Дим Фо поглядывал на него с лукавой скоморошьей усмешкой.

Да, об Иринее… Касьян чуть больше узнал о его прошлом. И что теперь делать с этим знанием? Оно только тревожило своей неполнотой.

Что-то там случилось у Иринея в Юоремайе…

“Я учил и принцев. Только проку из этого мало было”.

А почему мало? Принц-наследник погиб, но это же не вина Иринея была?

Тайны, тайны…


И дворцовые обычаи.

Он научился сторониться царицы Аннелы.

Почему так уж хотелось её сторониться — вот вопрос. После того, как ещё на пиру Аннела убедилась, что Касьян не внесёт беспорядка и хаоса в тщательно налаживаемый ею дворцовый механизм, он перестал для неё существовать. Хотя нет, не так — он стал частью этого механизма, ибо при уважающем себя дворе должны быть учёные люди. Возможно, частью он был временной, возможно, не такой важной, но тем не менее здесь и сейчас он выполнял свою роль. А какой смысл обращать внимание на деталь, которая работает исправно?

Царица Аннела не шла, а величественно плыла по дворцу. Она была очень невысокого роста, но это смущало не её, а тех, кто к ней приближался. У них возникало желание съёжиться, сникнуть, даже присесть, чтобы не оказаться выше царицы. Говорила она мало, но с огромной уверенностью и достоинством.

У неё было округлое лицо с белоснежной гладкой кожей и глазами цвета ореха.

Царица Аннела не любила небрежности. В её покоях царил строго вымеренный порядок.

Она проводила свои особые приёмы с некоторыми — избранными — гостями дворца, которые могли оценить тончайшие расписные чашечки чуть больше напёрстка, необычайный терпкий вкус плодов вэджу, привозимых морем из дальних краёв южнее самой Юоремайи, тонкий, едва уловимый аромат масла артацийского жасмина.

Она наводила этих гостей на правильные мысли, полезные для младшей ветви царствующего рода Гремиталадов.

Старшая ветвь была сейчас представлена лишь царевной Стасией. Стасия была деталью, нарушающей порядок.

Если бы Стасия была мальчиком, у неё были бы все права на престол Трилады. Аннела, пожалуй, не остановилась бы перед тем, чтобы повторить историю с Тихоном, тем самым, который сорок лет назад был задушен в Бране при сходных обстоятельствах. Она не сомневалась, что благо мира в том, чтобы трон Трилады унаследовали её сыновья.

Но Стасия беспокоила Аннелу, даже будучи девочкой — её интерес к Игре, любовь к ней войска, её дарования и непокорный нрав. Сейчас она ни на что прав не заявляет, да и юна ещё. Но потом… как знать. Случалось, Триладой правили женщины.

Аннела заглядывала далеко вперёд. Смутные опасения Стасии, о которых она обмолвилась в Бране Касьяну, имели под собой почву.

Аннела полагала, что супруг её, государь Аристарх Седьмой, относится к царевне Стасии слишком мягко. И не потому, что она дочь Юталла. А потому, что она дочь Олеммы.

Аннела знала об увлечении Аристарха Олеммой. И тогда она была обижена смертельно, это позже она утратила интерес к сменяющим друг друга красавицам на ложе государя. Но Олемма была не одна из, к ней стоило ревновать. Аннела была единственным человеком в Триладе, который про себя считал явление Юталлу Белого оленя благом.

Стасия, вдобавок, внешне стала очень похожа на мать и одним своим видом напоминала о той неприятной истории. Пора бы от неё избавиться. Пора продать её замуж, и повыгодней.

Даже в столь чувствительном вопросе Аннела свято блюла интересы Трилады.


Аннела ни в коем случае не выступала вперёд Аристарха. Она умела облечь его дела, его решения в покровы непреложности, так что Аристарх еще указ не успевал издать, а его необходимость становилась очевидной и народу, и войску, и послам иноземным.

Прекрасные подруги Аристарха порой забывались, стремясь занять место Аннелы. Это всегда становилось первым их шагом из царских покоев, ибо Аристарх не смешивал дела государства и свои любовные увлечения.

* * *

Стасия вышла из Браны, немного похудевшая и побледневшая. Касьян как-то увидел её в одном из дворцовых залов. Он был готов обрадоваться встрече, но наткнулся на такой равнодушный высокомерный взгляд, что приветствие замерло на его губах.

Хорошо, улыбнуться не успел.

Вспомнила, кто она, а кто он. Значит, она с ним говорила, когда он ей нужен был.

Не хотелось самому себе признаваться, но это его задело.

Ну её.

Работаем дальше.


Царевна Стасия прекрасно знала, кто она.

Из-за сомнительного положения царевны при дворе к её воспитанию приложило руку множество разных людей.

Царевна Стасия воспитывалась войском и хорошо понимала суровую воинскую справедливость.

Царевна Стасия воспитывалась дворцовой челядью и знала, что существует доброта.

Царевна Стасия воспитывалась царицей Аннелой и знала, какое значение могут играть внешние признаки царственного достоинства.

Отдадим справедливость царевне Стасии. Не то чтобы она возомнила о себе и захотела указать Касьяну его место.

Она просто чувствовала себя уязвлённой. Касьян же обещал зайти. И не зашёл. А она ждала, потому что делать всё равно больше было нечего. К тому же, ночами в Бране очень тоскливо и неуютно, и перекинуться с кем-нибудь словом — это многого стоит.

Сама Стасия всегда выполняла свои обещания и справедливо возмутилась. А про то, что стража стала запирать дверь, она не знала.

Но Касьян тоже не знал, что Стасия не знала про дверь. Так что — ну её.


И работаем дальше.

Все-таки он порой здорово не высыпался. Прямо как в Сини у мачехи, только во дворце не было коров и их нельзя было потерять.

Ночи — в Бране. Углы. Записи. Яркость звезд — определить на глаз.

Днём тоже много чего происходит. Повадились все задания давать, и Ольтем, и Рокот, и Иллания, и сам Аристарх, никто не разбирает, спит он или нет.

Если ночь облачная — можно на Брану не ходить, толку нет. Но погода стояла ясная, жаркая. Желтели поля за Избериллом. Один лишь раз вечером наползли сизые тучи, брызнули с небес благословенную влагу.

Дворец уютно покачивался в объятиях дождя. Покачивался, точно. Как в колыбели.

В ту ночь, поняв, что работать не надо, он просто упал, как добрался до комнаты.

Спать.

* * *

А поручения ему иной раз давали странные.

Во дворец стекалось множество разнородных сведений со всех концов Трилады. Они проходили через всевозможные дворцовые службы, смешивались, дополняли друг друга или противоречили друг другу, выписывались на пергаменте, настаивались на чернилах, из них делались глубокомысленные выводы.

Вот ему порой и велено было, обычно Ольтемом, присутствовать на обсуждениях некоторых событий. Видимо, по каким-то витиеватым дворцовым правилам, там желательно было наличие учёного лица, кое он собой представлял. Проку от него не было никакого, но слушал он внимательно.


Талаям.

О нём говорили всегда. О нём говорили много. Говорили медленно и обстоятельно. Талаям — ключ к морскому простору, жемчужина в короне Трилады. Говорили об Игре. Говорили об островах. Говорили о торговых путях. Говорили об обороне Талаяма от нападений лихих людей, которые порой случались. Говорили о кораблях и близости Юоремайи. Много о чём ещё…

Юоремайя не нападёт на Талаям по договору об Игре. Договор нерушим и вечен. Это знали все в столице.

Или хотели это знать…


Но всякое спокойствие порой нарушается. Однажды на такой совет влетела царевна Стасия, которую никто не звал, и потребовала усиления отрядов, охраняющих Талаям.

Она, видите ли, общалась с людьми, прибывшими из Талаяма. И люди эти поведали ей, что нападавшие на город стремятся не столько грабить, сколько уничтожить как можно больше. В первую очередь — причалы для постройки судов.

Это было правдой, часть причалов действительно сожгли. Но Стасия сделала из этого вывод, что нападения исходят не от лихих мореплавателей, принадлежащих к разным племенам побережья, и прибирающих к рукам всё, что на побережье плохо лежит, а непосредственно от Юоремайи, намеренно препятствующей строительству кораблей.

— Пираты сами не сунутся к укреплённой крепости, — убеждала Стасия. — Зачем им это? Их подсылает Юоремайя. Она им платит. И она же снабжает их оружием. Зачем они жгут причалы? Что пиратам до них? Их цель — грабёж. А они причалы пожгли и отступили. Странные какие-то пираты.

Она говорила так страстно, что некоторое время её речи никто не мешал. Наконец, Гателий язвительно засмеялся.

— Ты, никак царствовать собралась? Без тебя разберутся.

— Я не к тебе обращаюсь, — презрительно ответила Стасия.

— Юоремайя никогда не нарушит договор об Игре. Вышивать иди.

Стасия не дрогнула.

— Ещё раз повторяю, я обращаюсь не к тебе.

Аристарх стукнул по полу скипетром, который до этого вертел в руках.

— Стасия! То, о чём ты говоришь, я знаю.

— Хорошо, — с явной досадой ответила Стасия. — Но люди гибнут, а мы бездействуем.

— Давай-ка, иди, займись своими делами.

Стасия обвела собравшихся вызывающим взглядом и вышла из зала.

То, что она говорила, выглядело заслуживающим внимания, и Касьяну показалось несправедливым, что её так выгнали. Хотя он и не собирался её жалеть.

— А теперь скажите мне, ленивые бездари, — хмуро произнёс Аристарх, поворачиваясь к Гателию и Тамиану, — почему девчонка узнала, что происходит, а вы даже не пошевелились? Может, из неё лучшая наследница для Трилады была бы, а?

Царевичи потупились.

Совет продолжался.

* * *

Чуть позже, проходя через сад, Касьян наткнулся на Стасию. То есть, не наткнулся, просто увидел её на одной из уходящих в сторону дорожек. Она стояла, обрывала листья с ветки. Уклониться от встречи не получится. Подойти, нет?

Толку. Сейчас ведь опять пренебрежительно смотреть будет.

— Что в башню больше не заходил? — вдруг окликнула Стасия.

Ну хоть говорит. Он развёл руками.

— Заперто было.

Что-то в лице её изменилось, она взметнула брови, наклонила голову вбок.

— А ты пробовал?

Мелькнула нелепая догадка. Она что, из-за этого с ним не разговаривала?!

— Пробовал.

Касьян подошёл ближе. Стасия ломала ветку и бросала обломки на дорожку.

— Если тебя это утешит, — мягко сообщил он, — совет решил последовать твоему предложению.

Царевна размахнулась и отшвырнула ветку.

— Не сомневалась. Как я иной раз всё ненавижу. Если бы я была мужчиной, то я бы была царём.

Касьян пожал плечами.

— Всё равно ты бы сейчас не царствовала. Ты ещё маленькая.

— Значит, я стала бы царствовать через год.

— Если бы дожила, — рассудительно заметил Касьян.

Почему-то это задобрило царевну. Она улыбнулась и горделиво вскинула голову.

— Ты повиновался бы мне, если бы я была царицей, Касьян?

— Нет, — сказал Касьян. — Ты, конечно, умная. Но самоуверенная и тщеславная.

— Я? — вспыхнула Стасия. — Да как ты смеешь?

— Мой наставник учил меня говорить правду царям.

— Вот буду царицей, тогда и станешь говорить правду. А сейчас не надо.

Её голос сорвался, и Касьян с изумлением увидел слёзы на её глазах. Она повернулась и убежала.

Касьян остался один, размышляя.

Кому он сказал это? Наследнице царствующего рода или девчонке, которую ему захотелось подразнить?

А хватило бы смелости заявить нечто подобное Аристарху?

Так и не найдя ответа, он побрёл в сторону Браны, не слишком довольный собой.

* * *

— Лучшая наследница, говоришь? — Аннела стояла у окна своих покоев, хмурилась.

— Да. Это неприятно, когда отец заявляет подобное, да ещё и прилюдно. Хорошо хоть Стасию выгнал. Но слышало много народу, вплоть до мальчишки-звездочёта. Унизительно.

— Стасии скоро здесь не будет. Но тебе следует проявлять больше внимания к делам царства.

— Да знаю я, знаю, — раздражённо поморщившись, отмахнулся Гателий.


Посольство. Сватовство к Стасии.

Через несколько дней во дворце заговорили о скором прибытии большого посольства.

Засуетилась обслуга, подтянулась стража у ворот, Ольтем обрёл способность появляться в нескольких местах сразу. Смахивали пыль с лепнины, пересчитывали золотую посуду, подсыпали фиолетового песка на дорожки сада.


Послы махиола. Махиола — один из самых могущественных кочевых народов. У них столица на равнинах, Ксомкедра, движущийся город. Город великих шатров. Город, вместе с которым движется центр земного диска.

— Зачем они приезжают? — поинтересовался Касьян у Иллании.

Летописица, как обычно, ответила щебетом, всплёскивая руками.

— Ах, обычные переговоры. Торговые дела. Военные соглашения. Хотя поговаривают, — она спрятала руки за спину и понизила голос, — что речь пойдёт и о другом деле.

Это прозвучало столь многозначительно, что Касьян просто обязан был спросить:

— О каком?

Иллания прошелестела ещё тише, но он разобрал.

— О сватовстве.

Он понял, на что намекает Иллания, но почему-то очень удивился и решил уточнить.

— Чьём?

С губ Иллании слетел вздох сокрушения его недогадливостью.

— К Стасии, конечно.

— А..

Хотя чему тут удивляться? Он же изучал историю. Всегда царевен выдают замуж. Затем они и существуют.

— Стасия мешает, — между тем тихо продолжала Иллания. — Она по пониманию государственных дел превосходит обоих братьев. Конечно, власть Аристарха прочна, ему Стасия не угрожает. Но спокойнее будет услать её подальше. На этом настаивает Аннела. И предложение выгодное. Махиола сильны.

Касьяна покоробило. Выгодное предложение… То есть, её продают.

— Обычное дело, — подвела итог летописица.

Да, обычное дело.

— За кого её выдают?

— За Дарро, царя махиола. Надо сказать, по законам махиола участь жены царя незавидная, её никто не должен видеть, она проводит век словно в темнице. Причём у него может быть ещё наложница, которая живёт свободно, в роскоши и почёте.

— Почему так?

Иллания развела руками.

— Жена — духовная опора, наложницы — телесное отдохновение. Разные у разных народов обычаи. Очень-очень разные. Ещё и не такое бывает.

— А Стасия кем будет?

— Женой, конечно, — грустно сказала Иллания. — Царицей.

“Вот буду царицей, тогда и будешь говорить правду…” — вспомнил Касьян.

Неужели она уже знала?

Его первым порывом было разыскать Стасию. Но — светлые небеса! — зачем? Что он может ей посоветовать? Да кто он вообще такой?

И всё же как-то это несправедливо. Несправедливость, которую не можешь поправить, оставляет на сердце не шрам, но царапину.

* * *

Быстро-быстро отщёлкивали костяшки, как на счётах Ольтема, день-ночь, день-ночь. Каждый занимался своим делом, предназначенным ему мирозданием. Зрели хлеба, шумели рыночные площади, двигались к морю гнёзда акеримов. Бабушка Мара далеко в Сини иглою переносила мир на белый холст. Плескались воды Талы, гонимые ветром, рассекаемые ладьёй, подталкиваемые рыбацким веслом. Люди думали свои думы, отражались в речных водах, и отражалась Тала-река в людях, в образе человеческом, иной раз как в гладком зеркале, а иной раз — как в кривом.

— Я хочу быть царицей, — прожурчала Тала-дева, волна речная.

И ответил ей человек:

— Разве ты не царица души моей?

— Хочу быть царицей земною.

— Зачем тебе это, звезда ночей моих?

— Хочу славы и почестей. Хочу, чтобы народ поклонился мне.

— Разве он не кланяется каждый вечер тебе на подмостках, прекрасная дева? Разве не восхищается тобою?

— Да, но этого мне мало.


Может, и не всё это было сказано, и не совсем так или совсем не так, но государя Аристарха Седьмого определённо начинала тяготить божественная Шимия. Слишком много у неё появилось прихотей, слишком много желаний…

* * *

Ещё несколько костяшек перещёлкнулось.

Посольство махиола прибыло однажды в полдень, появилось в белых воротах, через которые заходил в город Касьян несколько недель назад.

Сам он был в это время на крыше Браны, наблюдал сверху, как вливается в бурлящий котёл города яркий поток новоприбывших.

Ветер доносил до него приветственные возгласы. Гостеприимные, жаждущие впечатлений жители Изберилла радовались, впереди были новые зрелища и оживление торговли. Если кто и недолюбливал кочевников, то держал своё мнение при себе.

Большая часть явившихся растворилась ещё в городе, по рядам, по постоялым дворам, меньшая докатилась до дворца и медленно, но шумно и празднично просачивалась сквозь главный вход.

Касьян следил за их движением, пока ему не стало скучно. Тогда он толкнул дверь и ускользнул с солнцепёка вниз, в густую тень, на витые лестницы Браны.

* * *

И понеслось что-то рядом. Пиры, переговоры, зрелища, вот эта вся суета. Его не сильно затрагивали дворцовые дела, людей стало больше, ну и ладно. Он сам удивлялся мрачности своего настроения.

Прошли эти дни, как во сне, запомнилось мало.

Он почему-то думал, что Дарро старик с дурным нравом. Это оказалось не так. Царь махиола был хоть и не юноша, но мужчина лет тридцати с небольшим, ловкий наездник, умелый воин, внешне обходительный и довольно красивый. Он удостоился даже приглашения на особый приём к государыне Аннеле, что само по себе немало значило.

Жена царя махиола никого не видит? Жить с таким человеком — так может, больше никого видеть и не захочется.

Можно было бы и порадоваться за Стасию, но не получалось.

Впрочем, он её не встречал. И не искал. Хотя порой и удивлялся, почему Дарро не показывают невесту. Дворцовые условности, кто их поймёт. И потом, может быть, их давно познакомили. Ему-то откуда знать?

Не надо ему этого знать.

Углы. Высоты. Искорки в прорези астролябии. Блеск.

Земной диск висит в пространстве без опоры. В центре диска — лучезарный град Изберилл. Не Ксомкедра, не Алматиль и не Мерцабо.

Нет, Земля — не диск. Так сказал Ириней.

Какую выгоду может извлечь Аристарх из того факта, что Земля — шар? Если она шар, конечно. В том, что Аристарх извлечёт выгоду, Касьян не сомневался.

Иногда он замечал, что звёзды теряют для него смысл и значение, становятся отдельными скучными светящимися точками, положение которых нужно измерять. Тогда он давал себе передышку, ложился на кошму на крыше Браны и смотрел в небо. Созвездия обретали прежние манящие очертания.

Царевна, небесная царевна. Ты ввела меня в заблуждение. Земные царевны не такие, как ты. Нет в них твоей красоты, достоинства и величия. Царевны лезут не в свои дела, одеваются небрежно, беспрестанно тешат свою гордыню и обижаются не пойми на что.

— Этого не может быть, — ответила небесная царевна. — Наверно, ты что-то не разглядел.

— Всё я разглядел, — возразил Касьян. Его томила тоска, причин которой он не понимал. Тоска по дому, тоска по близкой душе? Не разберёшь.

Царевна качала головой в жемчужном уборе, не соглашалась. Он встретил её взгляд, всепонимающий, всепрощающий, и утонул в нём, пал в небесную бездну.

Вернуло его оттуда через несколько часов солнце, поднявшись повыше и швырнув лучи ему в лицо. Он вскинулся, не сразу поняв, где находится.

Прохладно. Звёзды — не коровы, но уже сбежали, конечно.

Что я Иллании скажу? Ругаться она не будет, но начнёт так многословно причитать и жалеть его, что лучше бы ругалась.

* * *

Ириней. Ожидание

В ту же самую минуту в северных лесах проснулся Ириней, в очередной раз ночевавший в пещере.

Встал. Поднял и сложил одеяло, когда-то принесённое Касьяном. Тут же вспомнил про Касьяна, хотя нет, не то чтобы вспомнил, он про него и не забывал ни на минуту.

С уходом мальчика к нему вернулись сны о Юоремайе. Несколько лет уже не было.

Плохие и хорошие. Плохих больше.

Снились мрачные мистерии Юоремайи. Пышность обрядов, бессмысленных для него, исполненных значения для их участников. Изощренные казни. Тонкие каплевидные шпили Мерцабо.

Снилась беспомощность перед лицом многословной лжи.

Снились сражения, бесконечные сражения, мельтешение копий, лязг колесниц, непрестанное отражение ударов тяжёлых мечей.

Снился выход из храма, ведущий в пропасть.

Снилась дорога из Юоремайи. Мёртвая Пустошь. Озёра, наполненные отравой. Жажда. Низкие скалистые пики, острые копья, нацеленные в небо.

И дикий вопль, то ниспадающий до гула, то поднимающийся до визга, не человеческий, не звериный, отражающийся от острых каменных стрел, противоестественный, чуждый. Что то было? Жрецы Юоремайи знали и говорили о том, только он им не верил в Мерцабо, не верил и сейчас, в лесу близ глухой триладийской деревни Сини. Только тогда, в Пустоши, слыша его, готов был поддаться. Но всё равно хватило воли не поверить.

От этого истошного вопля перебивалось сердце, отнимались руки и ноги, а его странный спутник трясся и отказывался ступить дальше.

Огонь, выползающий из-под земли. Ядовитые испарения.

— Ты не выйдешь живым из города.

— Какая тебе теперь разница?

— Хотя ты и так давно должен быть мёртв.

Провал. Сон во сне.


Эти сновидения опустошали невыносимо. Лучше б забыть это всё. Удар молнии на большой прогалине поставил точку, и хватит уже.

Есть у жизни свойство — она не останавливается. Можешь устать, можешь упасть, можешь хоть умереть — а она всё равно не останавливается, и тебя за собой тащит, каково бы тебе ни приходилось. Засыпает пеплом минувшее, начинает созидать заново — может, и то же самое, но заново — неумолимый закон времени. И ищи каждый раз в этом новом новый смысл существования.

Вот он и начал заново. Мальчик здорово помог, что да, то да, спасибо ему.

Он ждал Касьяна, отгоняя мрачные юормийские воспоминания.

* * *

Посольство. Сватовство к Стасии. 2

Много чего обсуждалось с посольством махиола, много чего решалось, кажется, успешно. Впереди был большой пир.

Иллания с самого начала советовала Касьяну воспользоваться случаем и хоть немного поучить язык махиола. Раз уж он заделался учёным, надо использовать любую возможность для расширения своих познаний.

Это было разумно, Касьян поблагодарил и не шевельнулся. Ему упорно не хотелось с ними ничего общего иметь. Не нравились они ему.

В тот день он случайно попал в парадные помещения дворца. Что-то ему поручили, какую-то мелочь. Он шёл по колоннаде, соединявшей залы. В лицо бил солнечный свет.

В противоположном конце колоннады распахнулись двери, и навстречу Касьяну явилась небесная царевна. Точь-в-точь такая, какой он её себе представлял. В длинном парчовом одеянии, украшенном драгоценными камнями, в жемчужной диадеме. Она двигалась прямо к нему.

Что это, у меня видения от недосыпания? Он провёл рукой по глазам. Небесная царевна не исчезла. За ней следовала толпа сопровождающих.

Проклятье, Стасия!

Касьян отступил вбок, к колонне.

Стасия шла медленно, степенно, он и вообразить не мог, что она умеет так ходить. Поравнявшись с ним, на миг остановила на нём взгляд. Но ни тени узнавания на её лице не отразилось. Она неспешно прошествовала дальше.

Касьян с изумлением смотрел вслед. Он никак не мог соединить в уме прежнюю Стасию, упрямую растрёпанную девчонку, и эту новую Стасию, величественную и молчаливую, так похожую на небесную царевну.

Впрочем, какая бы она ни была, сегодня она будет продана.

Зажужжал над ухом комар. Касьян рассеянно отмахнулся, случайно коснулся ладонью щеки и неожиданно вздрогнул — насколько ледяной была его рука.


Позже, уже на пиру, он снова её увидел, в начале стола, напротив царя махиола. Его предположения, что их уже знакомили, оказались ошибочны. Дарро смотрел на Стасию, царевну небесную, в первый раз, несомненно, и был явно удовлетворён увиденным.

Что думала Стасия, понять было трудно. Лицо её не выражало ничего.


Пир, чтоб ему, да когда же он кончится?

Касьяна никто там не держал, конечно, но крики пирующих разносились по всему дворцу, бесконечные заздравные речи, клятвы в нерушимой дружбе — всё это сливалось в неумолчный торжествующий гул, который не давал ни на чём сосредоточиться мыслями.

Он глотнул хмеля, но не опьянел, лишь остро ощутил неуместность своего присутствия здесь.

Лучше куда-нибудь убраться. Всё едино чуть позже на Брану идти.

Седовласый старец из махиола тоже выходил из трапезной. Касьян придержал перед ним дверь.

Тот с достоинством кивнул ему.

— Эуретинге.

Спасибо? Голос был совсем не старческий, и слово прозвучало, как начало неведомой песни.

Мелодичный язык у них.

Всё равно не люблю.

Касьян пошёл через сад. Смеркалось уже. Пересижу здесь немного, потом на башню двинусь.

Он искал уединения. У дорожки стояла скамья, но он обогнул живой колючий серебряный забор и опустился на корень, прислонился к древесному стволу.

Здесь было тихо. Шум дворца доносился, но совсем издалека. Под ногой пружинил мох.

Во мху выделялись вкрапления цветов, мелких-мелких, ярких-ярких точек. Цветы — точки, звёзды — точки.

Уж совсем скоро день солнцестояния, день высокого солнца.

Подтвердится ли предположение Иринея?

Они поймут это, только когда сопоставят оба измерения.

Если Ириней прав, что это значит, что это влечёт? Можно пойти в одну сторону и вернуться на прежнее место с противоположной стороны. Насколько велик этот шар?

Это они тоже узнают.

Его чувства всё же не принимали этого. Его зрение убеждало, что мир плоский. С ним трудно было спорить. Он мог повторить рассуждения Иринея, мог согласиться с ними, но не мог их осознать, не мог ощутить это странное свойство Земли — шарообразность.


Читатель, если тебе смешны сомнения Касьяна, вспомни, например, замедление времени в теории относительности. И честно ответь себе на вопрос — ты это понимаешь? Ты это чувствуешь?

Или представь и пропусти через свой разум, чем отличаются друг от друга шесть видов кварков[22], тоже очень увлекательно.


Нам в голову вкладывают факты, мы запоминаем их и думаем, что очень умны. Но подлинно постичь вещи, которые мы не наблюдаем наглядно — трудно, иной раз надо совершать множество подходов к сделанному другими людьми объяснению, пока в твоём разуме не блеснёт вспышка озарения — я понял! Самостоятельно сделать обобщение из несвязанных явлений, выстроить их в определённом порядке — это ещё труднее.

А каково было тому, кто делал это с нуля?

Касьян то ухватывал умом это понимание, ему казалось, что вот-вот он постигнет истинную суть мироустройства, то терялся, построения рассыпались, как шалашик из веток, сметённый вихрем. Он представлял себе шар, арбуз, мяч, клубок ниток у бабушки Мары, круглый набалдашник скипетра Аристарха. Могут ли обмануть чувства, можно ли вообразить, что шар — плоский? Если ты по сравнению с ним — муравей, песчинка?


Уже почти стемнело. Ночное светило нарисовалось на небосклоне.

За серебряной живой изгородью вдруг послышались негромкие голоса. Касьян и так был неподвижен, а тут совсем замер. Ему не хотелось, чтобы его заметили.

Потом он понял, кто ведёт разговор, и оцепенел окончательно.


— Сад прекрасен при лунном свете.

Аристарх говорил негромко, но голос его обладал свойством заполнять окружающее пространство.

— Присядем, Дарро.

Они сели на скамью в нескольких шагах от Касьяна. Незаметно ускользнуть не получится.

Речь шла об оружии. Мечи, кинжалы, копья. Трилада продавала их народу махиола. Оба собеседника проявляли большую осведомлённость в вопросах их изготовления, использования и стоимости.

Касьян прижался затылком к узловатой коре и задумался. Если его обнаружат, самое разумное — прикинуться спящим. Неплохая мысль. Шёл с пира на башню, ну и отключился по дороге. Может, не сразу казнят.

Интересно, долго они собираются здесь сидеть?

Сидели долго. О чём-то спорили, в чём-то соглашались, порой смеялись, как простые люди. Касьян не следил за их переговорами, потерял нить, точнее, и не находил её. Только по интонациям говоривших юноша понял, что они пришли к соглашению.

— Деловые вопросы мы решили, так что можем перейти к отдыху, — удовлетворённо произнёс Аристарх. — Впереди у нас приятное времяпрепровождение.

И поднялся, насколько мог судить Касьян.

Скорей бы уж убрались.

Дарро помолчал немного. Потом отозвался, но в голосе его прозвучало то ли сомнение, то ли смущение. Про оружие он говорил гораздо увереннее.

— Есть ещё один вопрос.

— Какой же?

— Этот сад полон прекрасных цветов, — издалека начал Дарро. — И твоя племянница — тоже прекрасный цветок.

Касьян за изгородью вздрогнул. Силы небесные, подслушивать разговоры государей на подобную тему! За такое точно голову срубят. Он не дышал, но звон собственной крови в жилах оглушал его, гремел набатом, ему казалось, те двое не могут не слышать этот звон.

Тем временем государь Трилады пренебрежительно присвистнул.

— Стасия? Она всего лишь бутон. Причём не розы, а репейника.

— Ты не собираешься выдать её замуж?

Аристарх рассмеялся.

— Понимаю, о чём ты. Дарро, к чему тебе Стасия? Она слишком молода. К тому же глупа и своенравна, а царице махиола нужен ум. Наш договор будет нерушим и без таких обязательств с твоей стороны.

Царь махиола тоже встал со скамьи.

— Но она красивая девушка. Она понравилась мне.

— Давай вернёмся к этому потом, — живо предложил Аристарх. — Кстати, мы не обсудили снижение торговых пошлин на…

Касьян уже не расслышал, на что собрался царь Трилады снижать торговые пошлины. Захрустел фиолетовый песок, и шаги стали удаляться.


Ушли…

Касьян уронил голову на колени. Можно дышать. Сердце сжималось и разжималось, как кузнечные мехи.

Так значит, Аристарх не хочет выдавать Стасию замуж за Дарро?

Неожиданно он поймал себя на том, что улыбается.

* * *

Незадолго до этой встречи состоялся во дворце ещё один разговор.

Аристарх сидел за столом, рассеянно подбрасывая кости, порой делая глоток из золотого кубка. Бесшумно открылась дверь. Царь вскинул голову, сощурился.

— Ольтем.

Ольтем склонился и стал похож на вопросительный знак.

— Нужно, чтобы Дарро и Шимия произвели друг на друга благоприятное впечатление.

— Шимию любит народ, — заметил Ольтем, словно бы не к месту.

— Не сомневаюсь. — Размышляя, Аристарх поднёс к подбородку руку, украшенную перстнями. — Наши гости подарили нам саблезубую львицу[23]. Не может народ полюбить львицу?


Ольтем с сомнением покачал головой.

— Не в такой степени.

— Тогда подумай над этим.

— Слушаюсь.

— Я запретил Шимии быть наедине с Дарро, — сказал Аристарх, усмехнувшись.

— Она очень своенравна, — понимающе кивнул Ольтем.

— О, да.

— А что с царевной Стасией?

— Со Стасией? Ничего. Здесь пока побудет.

— Но царица Аннела настаивала…

— Переживёт, — равнодушно бросил Аристарх, поднося к губам кубок.

* * *

Белый олень рядом.

Где бы ты ни находился, в городе ли, в лесу, дома, на работе, на лыжном склоне или на самом высоком небоскрёбе, он рядом. Остерегайся. Он выходит из пространства, где рождаются сны и образы. Оно всегда близко.

Белый олень уводит бедный человеческий разум в царство хаоса, туда, где земля уходит из-под ног, обращаясь в туман, а облака становятся твёрдыми, как камень.

И когда люди возвращаются из этого царства, им мучительно необходимо о нём рассказать. Они стремятся выразить невыразимое, высказать невысказываемое, и от невозможности этого сгорают во внутреннем пламени. Их невыносимо гнетёт бедность собственной речи, скудость собственного воображения, беспомощность собственного ума. И они гибнут.

Избегай их участи. Остерегайся Белого оленя.

Но что такое Белый олень? Скроешься ли от него? Может, это твоя овеществлённая мысль?

* * *

Через несколько дней посольство отбывало.

На царской колеснице покидала Изберилл прекрасная Шимия, ибо когда Дарро увидел её вблизи, про всё остальное забыл напрочь.

Спасибо судьбе за эту встречу. Эуретинге.

Шимия занимала место наложницы царя махиола — почёт, роскошь и всеобщее поклонение ожидали её. Она лучезарно улыбалась и посылала воздушные поцелуи в толпу, уверенная, что отвергла Аристарха ради Дарро.

“Ты меняешь государей, как заколки, божественная Шимия”, - так сказал Ольтем. Старый ничтожный льстец. Но в этом он прав, не так ли?

Касьян следил за отъездом махиола и думал — и что я не занялся их языком, красиво же звучит. Одно слово только и узнал. Эуретинге.

Царица Аннела хмурилась. Странно, отъезд Шимии должен был бы её радовать.


Тем временем на подмостках готовились к представлению две канатные плясуньи — совершенно одинаковые, тонкие и гибкие, в лоскутных пёстрых шароварах; обе с огромными тёмными глазами, подрисованными хной.


Покушение на Стасию

День летнего солнцестояния. Тот день, когда солнце достигает самой высокой точки на небосклоне. Он совсем скоро.

Касьян занимался повседневными делами, но о предстоящем пути уже задумывался. Рокот обещал дать коня. Так совсем быстро можно добраться. Путь уже знакомый, надо надеяться, новых тигров не появилось.

Иллания стискивала перед собой руки, причитала об опасностях дороги и о том, как много он сделал, и как теперь без него справляться с этим оборудованием. Она, конечно, лукавила, ибо в приборах летописица разбиралась в сто раз лучше него, просто совершенно не хотела забираться на башню. Но её беспокойство всё равно трогало, хоть и утомляло.

— Езжай с попутчиками! — умоляла Иллания. — Так безопаснее.

У него уже голова кругом шла. Да, это сколько ж можно с попутчиками тащиться, и зачем, если хорошего коня дадут?

Сперва он пытался возражать, но быстро понял, что лучше этого не делать.

— Да, книга! — вдруг вспоминала летописица после многословных рассуждений о безопасности. — Приедешь, обязательно убедись, что с книгой всё в порядке.

— Обязательно, — обречённо кивал Касьян, вздыхая. Что может случиться с этой проклятой книгой? Она всех переживёт.


Аристарх кинул распоряжение уведомить его, плоская всё-таки Земля или нет, и снова небрежно поинтересовался:

— Так ты говорил, как там у вас с волками?


Стасию Касьян не встречал. Где-то она пропадала в покоях царицы. Возможно, он её и не увидит. Да и зачем, чтобы опять поругаться? Больше хотелось сохранить в памяти тот образ, который явился ему тогда в галерее.

На самом деле он сейчас мало о ней думал. Она осталась на своём месте, во дворце, её не отдали махиола, и это было хорошо.


Ночи он продолжал проводить на Бране. Внизу была тьма во тьме. Лишь порой мелькали искорки факелов на городских стенах.

Звёзды спускались к Касьяну, а может, он возносился к ним, плыл между ними на диске, нет, не на земном, на маленьком диске, на пустившейся в самостоятельное путешествие астрономической площадке. Казалось, вокруг ничего нет и быть не может, кроме звёзд.

Летний треугольник[24] сверкал перед ним, основание огромного тетраэдра, в четвёртой вершине которого находился Касьян, песчинка, одинокий наблюдатель. И вновь и вновь у него дух захватывало от величественности этого зрелища.


На рассвете он возвращался к себе через сад, всегда безлюдный. Да и кто мог здесь оказаться в такое время?

Но в один из последних дней перед солнцестоянием это спокойствие было нарушено самым неожиданным образом.

В предшествующий вечер он бродил по Избериллу, слушал его гул, смотрел на пестроту улиц, куда-то заходил, с кем-то здоровался, где-то что-то пил, смотрел на пленительных дев — преемниц Шимии, — канатных плясуний, изгибающихся так, что не верилось, что люди на такое способны. Невольно задумался, снискала ли какая-нибудь из них уже расположение Аристарха Седьмого? Или обе?

Добравшись до дворца, он пошёл сразу на Брану, не заходя к себе.

Впоследствии Касьян нередко задумывался, было ли случайностью то, что он из-за этих шатаний по Избериллу с утра оказался с оружием? Или то была колдовская удача, дарованная мечом? Но не мог же меч предвидеть будущее?

Он так никогда и не узнал ответа. Чары, чем бы они ни были, — тонкая штука.


Крик послышался, когда Касьян на рассвете брёл по узкой тропке среди серебряных зарослей. Сперва совсем короткий. Он замер, вслушиваясь.

Молчание. Молчание. Молчание.

И снова женский крик из глубины сада, от фонтана. Но он быстро прервался, приглушённый.

Что происходит?

Касьян побежал. Хорошо, что успел выучить тут все дорожки.

Время летело стремительно, в стеклянных часах струился фиолетовый песок.

У фонтана тёмная фигура тащила светлую, перекинув через плечо. Касьян выскочил прямо на них.

— Стой! — он выхватил меч из ножен.

Человек повернулся. На голове — сплошная маска, видны лишь глаза. Он от неожиданности уронил свою ношу. Девушка откатилась и села на краю дорожки. Но подняться ей мешали наскоро замотанные верёвки.

Касьян взглянул на неё лишь мельком, не до того было, но узнал, конечно.

А того, в тёмном, в маске не узнаешь. Он тоже вытащил оружие и попытался сперва ударить по девушке, видимо, для того он и явился. Касьян подставил лезвие, отразил удар, клинок противника соскользнул, и удалось его оттеснить.

Дальнейшее Касьян помнил смутно. Слишком быстро всё происходило, можно было только действовать, но не запоминать.

У того клинок потяжелее и подлиннее. Он почти сразу изловчился дотянуться до Касьяна, но кончик лезвия ткнулся в железную пластину стёганки. Молодой человек отскочил. Следующий удар он отбил. Он перестал чувствовать тяжесть меча, тот стал продолжением его руки. Но не так просто сразу из звёздных далей спуститься на земную твердь, где тебя хотят убить.

Сперва он не думал вообще, тело выполняло заученные движения, и этого было достаточно, чтобы держать оборону. Но недостаточно, чтобы победить, для этого надо думать.

Он сделал замах за спиной, выбросил руку с клинком вперёд, перестал управлять ею, позволил свободно лететь к горлу похитителя. Тот легко подставил свой меч, отразил удар, но сделал пару шажков назад. Маленьких.

Так, хорошо.

Повторить. Но по-другому.

Вражеский клинок снова коснулся стёганки сбоку. Касьян не обратил на это внимания, отвёл его.

Быстрый короткий прямой удар. Ещё шаг.

Он вёл противника к живой изгороди. Осталось немного. Мечи скрестились, Касьян собрал силы и, улучив момент, толкнул человека в тёмной одежде на серебряные шипы.

Налетев на эти прекрасно-грозные иглы тот, потеряв сосредоточенность, открылся. Лишь на миг. Но этого было достаточно.

Лезвие вошло ниже рёбер, прямо под грудиной. Противник рухнул, зацепившись одеждой, повис на изгороди, потом медленно осел на моховую подстилку рядом с дорожкой.

* * *

Звуки.

Прекратился звон оружия. Наступила тишина, и в эту тишину робко вкрадывались звуки. Звуки летнего утра.

Он поискал глазами предметы, являвшиеся источниками этих звуков, отодвигая миг, когда придётся посмотреть на дело своих рук.

Кузнечики. Птицы. Листва. Облака.

Нет. Облака не издают звуков. Они не при чём. На них можно не смотреть.

Кто-то тряс его за плечо.

— Касьян!

Он медленно повернул голову. Рядом стояла Стасия. Она успела освободиться от пут за время схватки.

— Касьян!

Он провёл рукой по лицу, выдохнул.

— Касьян, ты цел?

— Цел, — ответил он и, наконец, опустил взгляд вниз. Сперва на окровавленный меч в руке, потом на землю.

— Очнись тогда.

Касьян, разглядывая неподвижное тело, ответил невпопад:

— Я раньше не убивал людей.

Стасия сделала пару шагов вперёд, тоже посмотрела на мёртвого. Потом на Касьяна, прямо в глаза, серьёзно.

— Но когда-то это должно было случиться. Тебя же воспитывали, как воина, разве нет?

— Ты откуда знаешь?

— Это видно.

— Да. — Он нагнулся, вытер клинок о мох. — Ладно. Кто это хоть?

Подошёл и стянул маску с головы убитого.

Да.

Перед ним лежал давний его знакомец, рыжий грабитель. Полуприкрытые глаза уже остекленели, изо рта стекала струйка крови.

Судьба.

Интересно, он узнал Касьяна?

А ещё интереснее, и, главное, важнее, почему он напал на Стасию?

“Сильным мира сего иногда нужны тёмные люди. Для тёмных дел”, - сказал Рокот.

Убийство царевны Трилады прямо во дворце было бы дело, безусловно, тёмное.

— Стасия. — Он в первый раз за всё время назвал её просто по имени.

— Что?

— Скажи, а как ты сюда попала?

— Так этот притащил. — Она указала подбородком на рыжего.

— Я не об этом. Зачем ты вообще сюда пришла в такую рань?

— Мне назначили встречу.

— Кто?

И тут Стасия, только что хладнокровно смотревшая на тело своего неудавшегося убийцы, покраснела и смешалась.

— М-м… это неважно.

С кем ей вздумалось встречаться в такое время? В нём поднялось глухое раздражение.

— Я не хочу вмешиваться в то, что меня не касается. Но этот человек заманил тебя сюда, понимаешь? Кто он?

Она стояла перед ним и кусала губы. В лице её была странная растерянность.

— Кто это был, Стасия?

— Так ты, — выпалила она, решившись. Как в воду прыгнула.

Он опешил.

— Что?

И тут она опустила руку в карман сарафана и достала обрывок пергамента. Быстро сунула ему.

— На, читай.

Отошла, села на скамью на противоположной стороне дорожки. Уставилась в сторону.

Озадаченный, Касьян тоже сел и развернул сложенный обрывок.


“Царевна моя. Это неуместно и бессмысленно, но я тебя люблю. Не могу отделаться от мыслей о тебе, ничего не могу поделать с собой. Впрочем, это неважно. Я уезжаю, если бы ты позволила попрощаться, я был бы счастлив. Буду ждать на рассвете у башни Брана. Ты не придёшь, но я всё равно там буду.

Без надежды, Касьян”.


Он прочитал. Один раз, потом второй, потом ещё третий, для верности.

Уронил руку с пергаментом на колено, повернул голову.

— Я этого не писал.

— Это я уже поняла, — ответила Стасия. Она прижимала тонкие пальцы к пылающим щекам.

Касьян ещё раз взглянул на письмо. Сердце странно стукнуло.

— Погоди. Я что-то не понял. Давай разберёмся. Ты, значит, получила это письмо…

— Да. Нашла у себя на столе. — Она отняла руки от лица.

Молодой человек закинул локоть на спинку скамьи и развернулся к Стасии.

— И что, решила прийти? — в лоб спросил он. — Почему?

Стасия прерывисто вздохнула. Она сидела на краешке скамьи очень прямо, стряхивая с платья фиолетовый песок.

— Только не возомни о себе, пожалуйста.

— Я стараюсь. — Касьян изо всех сил пытался удержаться от улыбки, чувствуя как она, ещё не появившаяся, щекочет края губ. — Очень-очень. Но что мне остаётся после такого?

— Конечно, я должна была прийти и объяснить, что между нами ничего быть не может.

И тут Касьян расхохотался в лицо триладийской царевне.

— Ничего смешного не вижу, — обиженно сказала она. — Ну и я хотела послушать, если честно. Никогда подобных писем не получала.

— Извини. — Он запустил пятерню в волосы, помотал головой, стараясь успокоиться. — Я просто никогда бы не осмелился такое тебе написать. Даже если…

— Не скрою, мне было приятно, но подозреваю, ты так трогательно написать и не сможешь, — заявила Стасия. — Ещё скажи, что в этом что-то есть.

— Не знаю. Но раз можно, я подумаю, — сказал он, продолжая ухмыляться.

Нравилось ему её дразнить, и всё тут. Он напоминал себе, кто перед ним, но это слабо помогало. Хорошо, что её не отдали Дарро, и можно её дразнить.

— Думать надо о том, что теперь делать, — проворчала она, чуть кивнув на противоположную сторону дорожки. — В саду я ещё раз задумалась, стоит ли идти. Остановилась у фонтана. И тут он напал на меня.

На Касьяна как холодным дождём ливануло. Он разом спустился с небес на землю.

Если бы он возвращался пятью минутами раньше или позже…

Предупреждал Ириней — не вмешивайся в дела двора и ни к кому не привязывайся душой. Но не получилось не вмешиваться.

Касьян помрачнел.

— Он ведь действительно тебя убить хотел, — проговорил он медленно. — Не похитить, а оттащить куда-то и убить. Когда я появился, он первым ударом в тебя метил.

Стасия содрогнулась. Она, видимо, тоже только сейчас это осознала.

— Кто может желать твоей смерти?

Она посмотрела на него, изменившись в лице, посмотрела взглядом царевны из рода Гремиталадов.

— Кто угодно.

— А точнее?

— Не знаю. Аннела, Гателий, Тамиан, да хоть сам Аристарх, хоть послы иноземные, хоть здешние царедворцы. Все в свои игры играют. И все в них пешки.

— Ты царицу первой назвала.

— Да, она была очень разочарована, когда я не уехала с махиола. — задумчиво произнесла Стасия и несколько мгновений молча сидела, уставившись в пространство. Потом вскочила.

— Есть только один человек, который может помочь.

* * *

Рокот не зря был начальником стражи.

Он понял, что случилось, через минуту после того, как они его разбудили, после кратких, невнятных и сбивчивых объяснений. Понял всё и даже больше.

— Всё ясно. — Он зевнул. — Убийца нёс её на Брану. Там бы и зарезал.

— Зачем на Брану? — не понял Касьян. — На месте было бы проще.

— Чтобы на тебя свалить, — спокойно пояснил Рокот. — Там бы её нашли. С этим письмом от тебя. Не отвертелся бы.

У Касьяна на миг сбилось дыхание.

— Но зачем вообще надо было это сейчас делать?

— Просто такой удобный случай представился, думаю, жаль было упускать. И исполнитель оказался под рукой, и списать было на кого. Хорошо придумано. А причина всегда есть. — Он перевёл тяжёлый взгляд на Стасию. — Беспокойства от тебя много, царевна.

Стасия сидела, сложив руки на коленях, и рядом с Рокотом казалась маленькой и хрупкой.

— Что теперь делать? — спросила она.

— А ничего. — Рокот неторопливо поднялся, попил воды из ковшика. — Ты, — он указал на Касьяна, — доделываешь свои дела и тут же уезжаешь. А к тебе, царевна, я человека приставлю.

— Я что, буду находиться под стражей? — хмуро полюбопытствовала Стасия.

— Под охраной, — наставительно поправил Рокот.

— А как быть с убитым? — напомнил Касьян чуть дрогнувшим голосом.

— Переживаешь? — неожиданно спросил Рокот.

— Ну… — он запнулся, вскинул глаза на старого воина. — Пожалуй, да.

— Так прекрати. Ты в честном бою его убил. Ты сделал то, что должен был ещё несколько недель назад сделать. Забудь об этом. Это моя забота. Пусть думают, что этот человек просто исчез. Испугался. Сбежал. А ещё лучше — предал.

— А с тем, — он кашлянул, — или той, кто его послал? Так всё и останется?

— Ты кого обвинять собрался? — сощурился Рокот. — Назовёшь?


Когда через пару часов смешанное чувство любопытства и возбуждения вновь привело Касьяна на место схватки, он не увидел ничего. Фиолетовый песок покоился ровно в ложах дорожек, фиолетовый песок равномерно сыпался в часовых колбах, розы безмятежно серебрились, источали свой ни на что не похожий аромат, недвижные, не колеблемые даже ветром.


Солнцестояние. Измерение тени

Бывает такое, когда время просто тащит тебя за шкирку, превращаясь в жестокого надсмотрщика, подгоняющего раба. Солнцестояние уже — вот оно.

Удивительно, но именно в этот день случилась гроза. Летняя, весёлая, с гулкими раскатами грома.

Касьян распахнул дверь на крышу, сел на пороге и стал ждать, когда она закончится. Он был почему-то уверен, что она прекратится в нужное время.

Она закончилась за полчаса до полудня. Солнце вышло. Тучи ещё не разбрелись.

Касьян вышел на крышу, посмотрел на Изберилл с высоты Браны. Теперь не скоро удастся сюда попасть. Блестели мокрые крыши. Маленькие человечки суетились на площадях.

Солнце в наивысшей точке.

Касьян измерил тень. Цель его приезда во дворец была выполнена. Всё очень просто и обыденно.

Ему вдруг захотелось, чтобы рядом кто-то был. Кто-то, с кем можно было бы разделить торжественность момента. Всё-таки для него это имело значение.

Но кто сюда потащится? Касьян ещё несколько минут постоял в одиночестве, рассматривая город.

За спиной лязгнула дверь. Неужели Иллания решила подняться? Он оглянулся.

* * *

Под Синью дождя в этот день не было.

Ириней по каменной лестнице поднялася на плоскую вершину скалы. Посмотрел на солнце, оценил высоту. Час тот.

Он ощутил странное волнение, хотя действие, которое надлежало выполнить, было проще некуда. Что-то очень сложное можно составить из простых действий.

Подошёл к гномону, обвёл взглядом окрестности. Лес внизу кучерявился древесными шапками. Вокруг высилось шесть каменных врат, ведущих в обрыв, выбирай любые.

Ложный выбор. Есть пути получше.

Ириней измерил тень.

* * *

Это была Стасия.

— Ты? — Касьян удивился и обрадовался. Но, в конце концов, прошлая встреча была так полна событиями, что они даже не успели поссориться.

Стасия улыбнулась.

— Да. Поблагодарить и попрощаться. Больше возможности не будет.

Он кивнул, искренне тронутый.

— Да, не будет.

— Ой, смотри, — воскликнула Стасия.

Касьян повернулся. У них на глазах под сизыми обрывками туч ярчела, обретала нежную цветность радуга в полнеба, сияющее отражение горнего мира.

Он услышал, как Стасия восторженно вздохнула.

— Красиво как…

Действительно. Не по-земному красиво.

Дверь за спиной лязгнула ещё раз, то зашёл на крышу подручный Рокота, по имени Берчет, охранявший Стасию. Раздался восхищённый свист. Радуга ему тоже понравилась.

Вообще в эти минуты на мокрой крыше было необыкновенно хорошо.

Письмо

На следующий день — отъезд.

Только сейчас Касьяна перестало смущать это “а вдруг?”, которое тупым шипом кололо где-то в мыслях. Готово, измерения сделаны, всё записано, и несколько раз. В книге наверху, ещё Иллании список отдал, ещё с собой взять надо. И ещё запомнил.

Смущало теперь беспокойство за судьбу Стасии. Встретив Рокота, он невольно заговорил на эту тему. Старый воин похлопал его по плечу, усмехнулся:

— Уезжай, мальчик. Всё будет в порядке.

Сборы, сборы… Вроде и брать особо нечего, а всё равно суета.

* * *

Аристарх Седьмой подходил к игровому столу в дурном настроении. Прошлый ход его был неудачен. Он понял это слишком поздно, и сейчас думал, чем ответит Юоремайя. Потеря одного из островов неизбежна, а то и двух.

Его словно ждали, хотя человек у парного игрового стола не мог, конечно, его видеть. Ответный ход последовал, как только он приблизился к картам.

Нет, не ход!

На беломраморной столешнице под дивное пение свирелей появилась одна карта. И означала эта карта — пропуск хода. Он даже взглянуть не успел, по особому звуку свирелей это понял.

Странно. Очень странно. Аристарх не обрадовался, он насторожился. Приблизился к столу, взглянул на карту.

И вздрогнул.


Напугать Аристарха Седьмого было не так просто.

Аристарх долгое время не без успеха правил государством, что значило немало, ибо народ Трилады хоть и позволял роду Гремиталадов выполнять скучные управленческие обязанности, но предпочитал, чтобы государь угадывал и осуществлял его, народа, намерения — в противном случае царствующее лицо ждали большие неприятности. Аристарх ждал собственной казни в башне Брана. Аристарх, босой и безоружный, прошёл через кровавое поле битвы под Избериллом. Аристарх знавал многих прекрасных дев, иные из которых были опаснее тигриц. Аристарх успел немало повоевать с сопредельными государствами. В общем, Аристарх много чего видел.

Аристарх не боялся ничего земного. Опасаться он мог только предметов зыбких, непостижимых и непознаваемых. Белого оленя, например. И имел на то основания.

И сейчас он как раз увидел перед собой нечто немыслимое и непостижимое.

На карте, которую сделал мудрец Дим Фо, было что-то написано. Довольно много. Мелким почерком. На карте, которая использовалась для Великой Игры, о, кощунство!

Аристарх, опомнившись, протянул руку и прикоснулся к карте, осторожно, словно опасаясь, что она раскалена от совершившегося святотатства.

Но карта была холодна. Он осторожно взял её и приблизил к глазам.

Это был язык Юоремайи, впрочем, понятно, подумал он с раздражением, какому языку там ещё быть?

Он учил его когда-то, при необходимости мог объясниться с послами, особенно после пары чар хмеля, но письменную речь давно подзабыл. Да и как можно помнить язык, где смысл написанного от времени чтения зависит? Или от времени написания? А, чтоб ему!

Аристарх попытался разобрать текст, но прочитанное казалось столь странным, что правильность понимания была под большим вопросом.

Кто тут этот проклятый язык знает?

Он стремительно подошёл к дверям, выглянул из зала. Мимо пробегал слуга.

— Летописицу сюда! — громко приказал Аристарх. — И парня-звездочёта разыщи.


Через несколько минут Иллания и Касьян изучали письмена на карте.

“Я, Эальиме Аретта, принцесса Юоремайи. Тот, кто потерпел неудачу в прошлый раз, вернулся. Он желает разрушить Игру.

Мы с отцом заточены. Прошу о помощи. Освободитель может просить моей руки”.


— Что. Сие. Значит? — раздельно вопросил Аристарх. — Кто мог осмелиться написать на карте для Игры эту чушь?

Иллания держала карту в руках. Это была вторая Иллания, та, которая проводила дознания для летописи. Грозный взгляд царя она встретила бестрепетно.

— Принцесса Эальиме Аретта, полагаю, — ответила она. — Написано в спешке, но человеком, в совершенстве владеющим искусством юормийского письма. Вот эти мелкие чёрточки, они все расставлены с безукоризненной точностью, не каждый писец в Юоремайе знает их значение. Она писала очень ранним утром, а потом положила карту на стол.

От мелких чёрточек Аристарх отмахнулся. Касьян же испытал чувство неподдельного восхищения наблюдательностью летописицы. Он из письма смог понять только текст, не сделав никаких выводов.

— Писавшая — женщина, — заметила Иллания, ещё поизучав письмо. — И она в отчаянии. Возможно, она действительно заточена.

— Мне плевать, кто у них там где заточён. — Аристарх откинулся в кресле, побарабанил пальцами по подлокотнику. — Хотя насчёт её руки… если это действительно принцесса Эальиме… гм, гм… Тут надо подумать.


И начались думы.

- “Тот, кто потерпел неудачу в прошлый раз” — это кто может быть? — спросил Касьян у Иллании.

Летописица поморгала, коснулась пальцем века, словно убирая соринку из глаза.

— Эоларем, скорее всего. Этот человек хотел захватить трон Юоремайи. Помнишь, я тебе рассказывала?

Рассказывала. Это ещё было как-то связано с Иринеем и с волком. Непонятно, как.

Касьян недоумённо хмыкнул.

Хотя, если честно, он смотрел на это всё отстранённо, словно был уже в дороге, не здесь. Царские игры, заточения, убийства — повлияет это всё на урожай? На улов рыбы? На форму Земли, наконец?

Мысли блуждали. Думалось о просторных полях вдоль дорог.


Он слушал, как в течение этого дня что-то говорили разные люди. Слушал не как участник событий, как неодушевлённый предмет, как вещь, которую вот-вот должны забрать.

— Нельзя оставить без внимания слова принцессы Юоремайи, — вкрадчиво, как всегда, высказывался Ольтем. — Если вмешаться, это будет выгодно.

— Надо проверять, — раздражённо бросал Аристарх. — Что, посылать войско в Юоремайю ни с того ни с сего? Может, это какая служанка сумасшедшая написала.

Летописица, поджав губы, качала головой.

— Вряд ли это служанка.


— Вот что я скажу, — неспешно рассуждал Рокот. — Нападения на Талаям действительно идут. Необычные. Не удивлюсь, если это и правда делается кем-то, кто хочет сломать Игру, разрушить вековые договорённости и развязать войну.

— Но зачем?

— Откуда мне знать?


— Плыть на кораблях? Может быть, следовать тем путём, каким возвращался Ириней? Он же не мог ехать морем со своим… — Гателий запнулся, — спутником.

— Ириней возвращался через Мёртвую Пустошь, — бросил Аристарх. — Это жуткий путь.

Тамиан помалкивал.


Что-то решалось. Очень тайно.


Проходя по галерее, он лицом к лицу столкнулся со Стасией, которую уже не предполагал увидеть. Она была явно взволнована, глаза её блестели.

— О, Касьян! Хорошо, что ты здесь. Мне не дадут послушать. — Она подняла палец вверх, потом указала им на него. — Ты будешь моими глазами и ушами на совете.

— Да с чего бы? — огрызнулся Касьян. — Кстати, я бы сам добровольно в жизни туда не пошёл. Вызвали как переводчика.

— Я и так знаю, что они решили, — уверенно заявила Стасия, не обратив на его слова внимания. — Маленький отряд быстро едет в Талаям, там ожидают небольшие отборные части, и с ним заходят в Южное царство. Отряд ведёт один из царевичей. Гонец в Талаям уже ускакал, я полагаю.

Касьян опешил. На этих советах вообще можно что-то скрыть?

— А ты откуда знаешь?

— А что, можно придумать что-то другое? Действовать надо быстро. Если отсюда двигаться с войском, до Юоремайи не скоро доберешься. И потом — это война. А нужно на всякий случай списать все эти проделки на пограничные стычки. Вдруг это шутка, и государь Тенгар спокойно сидит на троне. Вот он удивится, обнаружив на своих землях триладийское войско.

— Лучше скажи, на тебе это всё как скажется? — хмуро спросил он.

Стасия посерьёзнела, посмотрела на него.

— Понятия не имею, что может и не может на мне сказаться. Потому и спрашиваю.

Ему стало неловко. Он остро ощутил, что Стасия скрывает за бравадой свой страх и не хочет, чтобы он это заметил. Опять кольнуло чувство беспомощности.

Хоть что-нибудь… А!

Совсем забыл.

Он сунул руку за ворот и снял с шеи шнурок, на котором болталось звено от ошейника бурого волка.

— Возьми это.

Стасия даже отступила на шаг, посмотрела с недоумением. На украшение железка на шнурке не была похожа.

— Что это?

— Он защиту от нападений даёт.

— И что, действует? — вопрос прозвучал насмешкой.

Касьян вспомнил щель в скалах и разъярённого зверя, чуть не достающего до него.

— У меня подействовало.

Стасия нерешительно протянула руку и взяла серый квадрат.

— А ты? Тебе в дороге понадобится.

— У меня меч есть. Носи, не снимая, — сказал он и ушёл, потому что больше ничего не мог ни сказать, ни сделать. С тяжёлым сердцем вернулся к совету, проскользнул на место.


— Если хотя бы предположить, что к власти в Юоремайе придёт человек, который попытается нарушить Игру… — Аристарх, похоже, поверил в подлинность письма. — Их внутренние дрязги нас не касаются, но этого допустить нельзя.

— Говорят, Эоларем — великий чародей и учёный, — прошелестела Иллания. — В этом может быть опасность.

— Учёный, да… Погодите-ка! — Аристарх хлопнул себя по колену. — У нас тоже есть учёный! Касьян!

Касьян, не ожидавший подвоха, вздрогнул.

— Да, государь.

— Ты поедешь с отрядом!

Вот и догнало Касьяна это “вдруг”, о котором он только перестал думать. Рано перестал.

Как гром с ясного неба.

Он открыл было рот, попытался придумать, что возразить, тут же прокрутил в уме, что ответит Аристарх и закрыл рот обратно.

Сомнение в своих возможностях противостоять истинному чародею? А Эоларем, скорее всего, именно чародей, из тех, что не любил и опасался Ириней. Но вряд ли Аристарх поймёт разницу между учёным и чародеем. Хотя нет, поймёт, но прикинется, что не понял.

Передача измерений Иринею? Ничего, побудет Земля ещё немного плоской. Была же тысячи лет, и ничего.

Сохранение этих измерений? Так не пропадут. В трёх местах записаны. Получит их Ириней как-нибудь, даже если Касьян вообще не вернётся.

“Ну что ж, поля вдоль дорог на ближайшее время обеспечены”, - подумал он мрачно.

* * *

На рассвете следующего дня отряд вооружённых всадников стрелой вырвался из ворот Изберилла и повернул на юг.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска и скачивания книг

Книжный Бот

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник