Белый олень. Часть 1

Глава 4

И первый бешеный скачок

Мне страшной смертию грозил…

Но я его предупредил.

М.Ю. Лермонтов, “Мцыри”.

Ожерелье

Первой остановкой на пути Касьяна в столицу было Ожерелье. Ожерелье — большое, по сравнению с Синью, поселение, окружённое множеством небольших прозрачных озёр в каменистых белых ложах. Отсюда и пошло название.

С холмов эти озёра выглядели как капли жидкого серебра.

Из одного из этих озёр вытекала неприметным ручейком Искрень, которая вливалась потом, далеко отсюда, в Талу, собиравшую воды множества рек и речушек Трилады и разливавшуюся у Изберилла в могучий поток, неустанно стремившийся далее, к скалистым берегам Талаяма.

В Ожерелье проводили ярмарки, здесь бывало в эти дни многолюдно и весело, приезжали люди издалека, купцы, воины, странствующие музыканты, ремесленники из окрестных деревень, шумели, торговались. Касьян бывал здесь раньше только в такое время и сейчас удивился затишью. Всё спокойно, почти как в Сини, только дома побогаче.

Пришёл он сюда к вечеру, обосновался на постоялом дворе. То ли из-за безлюдья, то ли из интереса к его мечу и положению — с виду не землепашец, не ремесленник, не воин, а кто тогда? — ему выделили за гроши целую комнату. Касьян пристроил вещи — один маленький мешок — и спустился вниз перекусить.

Вошёл, поздоровался, скромно сел в углу. Попросил, что можно быстрее подать. Хозяин сразу метнул на стол кружку медового хмельного напитка, непонятно откуда извлечённую, в кармане, что ли держал её? И поинтересовался:

— Рыба пойдёт? Окуньки в сметане?

— Да, пожалуйста.

Из-за обилия озёр в Ожерелье всегда была пропасть рыбы.

Хозяин скрылся.

Касьян отхлебнул из кружки. Медовуха была сладкая, пенистая. Вытер губы тыльной стороной ладони.

Он чувствовал на себе взгляды. Новое лицо. Наверняка сейчас кто-то обратится.

Так и вышло.

— Приветствуем, путник, — окликнул его человек из-за стола напротив. — Я — мельник из Каримы. А ты откуда?

Он был крупный, рыжеволосый, в сером кафтане, с добродушным лицом. Рядом сидела его жена, дородная, с белоснежной кожей, в тёмно-зелёном дорожном платье, украшенном вышивкой.

— Я из Сини, — ответил Касьян.

— Из Си-и-ни, — протянул мельник. На лице его жены столь явно отразилось разочарование, что Касьяну стало смешно. — Тогда новостей ты, наверно, не знаешь.

— Не знаю, — согласился Касьян. — А какие новости?

Мельник захохотал.

— Так вот у тебя хотели спросить. Думали, ты издалека откуда-то. Выглядишь ты не по-здешнему.

Он смеялся так заразительно, что сразу расположил к себе. Касьян улыбнулся.

— Погоди, — сказал мельник, отсмеявшись, — а кто ж ты там будешь? Я в Сини многих знаю.

Касьян замялся, соображая, как лучше объяснить.

— Я не из самой Сини. Я ученик человека одного, который там у гор живёт.

Мельник потёр рукой подбородок.

— Вспоминаю, говорили… Есть там такой. Колдовством промышляет, но не плохим, вроде…

— Да. — Касьян не стал спорить.

На полное живое лицо мельничихи вернулся интерес.

— Мальчик, а ты тоже колдун? Зачем тебе тогда меч?

“Меч никакому колдуну не помешает”, - подумал про себя Касьян, много чего узнавший от Иринея. Но ответил просто:

— Нет, к чародейству я не склонен. В камнях разбираюсь, в травах.

В камнях он и впрямь кое-что соображал, а в травах, честно говоря, разбирался слабо. Но его собеседнице пояснение понравилось.

— Ну и правильно, чародейство — тёмное дело! — убеждённо воскликнула она. — Вот травы — это хорошо. А ты куда направляешься?

— Далеко, к столице. Учитель послал.

Мельник восхищённо, с уважением присвистнул.

— Зачем же он тебя послал туда, в этакую даль? — сочувственно охнула мельничиха.

Цель путешествия Касьяна не была тайной, но он подумал, что вряд ли имеет смысл в подробностях объяснять этим добрым людям замысел Иринея. Он и сам-то порой терял его нить.

— Письмо везу.

Про царский двор он тоже решил не упоминать, зачем людей будоражить?

Тут как раз кстати появился хозяин, поставил на стол окуньков. Касьян быстро поинтересовался, какой клёв на озёрах и перевёл разговор от себя.

Впрочем, вскоре присутствующие обсудили ловлю окуньков, карасей, сазанов, налимов, щук, перешли на охоту — на оленей и газелей, потом на добычу пушнины, а потом и на крупного хищника. Тут опять вспомнили про Касьяна.

Мельник, размахивая руками, что-то толковал про какую-то волчью доху, которая удачно ему досталась на прошлой ярмарке, хозяин в ответ рассказал, как недавно, безоружный, наткнулся на волка в лесу, но тот сбежал сразу.

Мельник многозначительно покивал.

— Сейчас волки робкие. Вот несколько лет назад бывали неприятности с ними. А! кстати! — он повернулся к Касьяну. — Парень, учитель твой — это ведь тот, что волков молнией убил?

— Да.

— А! — встрял хозяин. — Помню его. Бывал он здесь.

— Хорошо он тогда поступил, окрестности от них избавил, — прогудел мельник.

— Правда, он же их и привёл, — прозвучал шамкающий голос из-за соседнего стола.

Касьян оглянулся.

Там, в нескольких шагах от него, сидел старик, седой, с редкими волосами, торчащими в разные стороны, с красными прожилками на белках глаз.

Хозяин, подливая медовухи в кружку мельника, неодобрительно покрутил головой.

— Ну с чего ты это взял, Арай? Как человек может волков привести? И зачем?

— Откуда я знаю, как и зачем? Я ж не чародей. Знаю, что пока не было его, и волков таких не было. С ним они появились. Вон, у него спросите.

Арай обличающе ткнул рукой в Касьяна.

Касьян дожевал кусок рыбы. Поднёс к губам кружку, запил медовухой, в надежде, что кто-то прервёт вопросительное молчание. Но не дождался, пришлось ответить.

— Я ещё маленький был, когда волков убили, — сказал он просто. — Не знаю.

— А учитель не рассказывал? — ехидно спросил старик. — Не говорил, сколько народу они погрызли?

— Нет. — Вот уж про волков Ириней ничего не рассказывал, как Касьян ни допытывался…

— Врёшь. И ты говоришь — колдовать не умеешь. Тоже врёшь, небось. Намутите чего, чародеи, а людям потом отдуваться.

— Ну что пристал к парню? — спросил укоризненно мельник.

— Что пристал? Да то и пристал. Я знаю, что говорю. А ты бы помалкивал. Вы, мельники, хуже колдунов, хуже волков, цену на муку задираете и задираете.

Он сердито, громко задышал, поднялся, кинул на стол монету, подобрал свою палку и похромал к выходу.

Дверь хлопнула.

Смешливый мельник захохотал.

— Злой он, Арай, — словно извиняясь, сказал хозяин. — Жена померла, дети разбежались, сидит один, злой на весь свет.

— Бывают же такие люди вредные! — сердито воскликнула мельничиха, проникшаяся симпатией к Касьяну. — Не огорчайся, мальчик.

Касьян обезоруживающе улыбнулся и развёл руками. И попрощался при первом удобном случае, чтобы избежать лишних разговоров.

Вошёл в комнату, сел на кровать и против воли задумался над словами Арая. Он никогда не смотрел на вещи с этой стороны, но знал достаточно, чтобы понимать, что недобрый старик был прав. С Иринеем пришли волки.

Хотя в Сини никто его в этом не обвинял.

Касьян тряхнул головой. Ириней ничего плохого совершить не мог. Он был в этом уверен.

“Без крайней необходимости”, - услужливо шепнул внутренний голос.

Касьян отмахнулся и улёгся спать.

Утром он встал на рассвете. Плеснул в лицо холодной водой из кувшина. Заметил, что на стене висит бронзовое зеркало. Заглянул в глаза отражению. Это я?

Давно он так хорошо отполированного зеркала не видел. И себя в нём.

Светлые волнистые волосы. Серые глаза с золотистыми вкраплениями у зрачка. Лицо треугольное, узкий подбородок, изящно обрисованные губы. Как у девчонки, право.

Пожалуй, он хотел бы иметь более мужественную внешность.

От этого мимолётного недовольства собой Касьян нахмурился, сдвинул брови и вдруг заметил, что он уже не мальчик. Наверно, ещё не мужчина, но уже не мальчик. Мелькнуло в его лице нечто взрослое, словно некий груз заботы придавал ему значимости.

Но ведь так и есть. Он занят взрослым ответственным делом, которое никто другой не может выполнить.

Эта мысль его обрадовала. Насвистывая, он собрал вещи и вышел с постоялого двора.

Тала

Из ледяных пылинок возникла на Земле вода. Вода — сущность текучая, неудерживаемая, лишь в сосуде её пленить можно. И распространилась она по всему земному диску, где препятствий ей не было, заполнив все низины и впадины, образовав озёра, и моря, и океаны. Но несвойственно воде стоять на месте, и отрывались от ее поверхности частицы малые, и поднимались в небеса, изливаясь оттуда дождём. На суше стекались дождевые воды в малые потоки и подземные источники, а оттуда — в большие реки, вновь стремящиеся к морю. Так круговращается вода на земном диске.

Есть у рек сознание, подобное человеческому, но и отличное от него, ибо срок жизни рек неизмеримо дольше срока, отпущенного смертному, и потому мыслят они иначе.

Дим Фо, “Инкунабулы”

Долог ещё путь до столицы.

Лес для него был дом родной. Несколько ночёвок под открытым небом, и он оказался у Талы.

Она была не так уж широка в этих краях, но Касьян не видел больших рек, и она поразила его.

Тала петляла, влекла своё бесконечное тело среди холмов, извивалась, словно гигантская змея с переливчатой чешуёй, то синей, то зелёной, то ржавой. Над нею кружили стаи белых акеримов.

Касьян их тоже раньше не видел, но узнал по рассказам Иринея.

Акеримы — крупные птицы, белые с золотистыми хохолками, обитающие близ крупных рек. Птицы эти весной вьют плавающие гнёзда в верховьях Талы, потом откладывают в них яйца и движутся вместе с гнездом вниз по течению. Вылупляются птенцы, растут, а гнездо плывёт себе и плывёт к югу. И когда юные акеримы становятся на крыло, эти чудные плоты Тала уже выносит к тёплому морю, где они и проводят зиму. Но следующим летом вновь возвращаются.

— А почему они так живут? — спросил тогда Касьян.

Ириней покачал головой.

— Никто не знает. В мире много созданий, которые живут странно.

И сейчас Касьян видел с высоты прихотливо извивающуюся полосу Талы, сверкающую под солнцем, а над ней — бесчисленные стаи белых птиц, издающих торжествующие клики. Леса тут поредели, холмы поросли высокой травой, перед юношей лежал необъятный простор. И Касьян с необыкновенной ясностью осознал, что мир велик и принадлежит ему.

Пьянящий восторг охватил его. Он вскинул вверх руки и крикнул:

— Э-э-эй!

Голос улетел, затерялся, подхваченный ветром. Касьян бросился бежать с холма. Его путь вёл к реке.

Берег был покрыт жёлтым песком, из воды торчали тростники, над ними склонялись кое-где редкие ивы.

Касьян опустился на песок, посмотрел на реку, на противоположный берег. И вдруг услышал тревожное курлыканье. Повернул голову.

В нескольких десятках шагов от него топтался на берегу акерим. То подбегал неуклюже к воде, к гуще камышей, то взлетал и скрывался в зарослях, потом возвращался и продолжал бродить по песку.

Касьян встал, подошёл ближе. Акерим отлетел, но недалеко. Уставился на Касьяна, забавно наклонив хохлатую голову.

Удивительная птица. Белая, как… как листы волшебной книги Иринея.

Акерим вдруг взлетел и устремился в камыши. Там выбрал свободное местечко, сел на воду и начал бормотать:

— Пиу-пиу.

И всё смотрел на Касьяна, словно звал его.

Юноша заглянул дальше в заросли. Там застряла в стеблях коряга, разлапистая, чёрная. И за одну из ветвей её зацепился громадный ком веток.

Гнездо.

— Пиу-пиу, — сказал акерим по-своему. — Да, гнездо.

Касьян, не разуваясь, полез в воду, пробрался сквозь заросли камыша. Обошёл корягу, приблизился к сплетённым веткам.

Там, в уютном, выстланном листьями углублении лежало пять яиц, крупных, голубых с разноцветными прожилками, удивительно красивых, точно пять драгоценных камней.

Касьян осторожно отцепил гнездо от коряги и вывел его из камышей. Подтолкнул посильнее, так, чтобы унесло ближе к середине реки. Неторопливое течение подхватило маленький плот и повлекло, ласково, бережно.

— Пиу-пиу! — хлопая крыльями, акерим последовал за своим плавучим домом.

Касьян смотрел ему вслед. Акерим кружил над гнездом, потом торжественно уселся на него, сложил крылья. Поплыл. Туда, мимо полей и лесов, мимо деревень и посёлков, мимо стольного града Изберилла, к далёкому морю.

Этим вечером он ужинал рыбой. Наловил, запёк на углях. Хорошо. Подбросил в костёр ещё немного хвороста. Пламя рдело в сумраке, потрескивая.

Солнце уже ушло, звёздный узор потихоньку проявлялся на небе. Он лежал на спине, закинув руки за голову. И через полчасика явилась перед Касьяном царевна в жемчужном своём уборе. А ведь несколько лет назад его новая жизнь с неё и началась, вспомнил он.

И тут мысль его неожиданно сделала скачок в сторону. В ненужную совершенно сторону, надо сказать.

Там, куда он едет, действительно есть царевна. Царская племянница, дочь Юталла.

Он приподнялся на локте, отвёл взгляд от неба и уставился в огонь.

Интересно, какая она? Удастся ли на неё поглядеть? Похожа она на небесную царевну?

Говорить с ним она, конечно, не будет. Ну а вдруг?

Он закусил губу. Вдруг так сложатся обстоятельства, что ему удастся услужить ей? И она поблагодарит его? Может же такое быть.

Касьян долго думал об этом, пока глаза не стали закрываться.

Похихикивая, из пламени высунули мордочки огненные ящерки, которых вышивала порой на белом полотне бабушка Мара.

— Что вы смеётесь? — спросил Касьян.

— Ишь, чего удумал — говорить с царевной! Хи-хи-хи, хи-хи-хи-и-и-и…

— Это мы ещё посмотрим, — с достоинством ответил Касьян. И тут покрывало сна опустилось на него.

Вехи

А на следующий день — снова в путь. До поры до времени судьба благоприятствовала ему. Дорога хорошая, широкая. Дождей было мало. Ночевал в лесу или в сёлах, где его с удовольствием принимали за небольшую плату. Шёл, посвистывал, иногда удавалось прокатиться на попутной подводе.

Тала осталась в стороне, она здесь делала большой зигзаг, огибая возвышенность, уходила на запад. Касьян же следовал на юг, прямым путём к Избериллу, сверяясь с картой, набросанной Иринеем.

Через пару недель он подходил к поселению под названием Вехи.

В пути приходили на ум разные мысли, и все они были лёгкие, скользящие, необременительные, появлялись, порхали, словно цветные бабочки, улетали, и появлялись другие. Даже то, что в обычной жизни пугало, или настораживало, или удручало, сейчас казалось занимательным и легко преодолимым.

По обе стороны дороги раскинулась пахотная земля, бурая лошадка тянула плуг. Вдоль обочин пестрела россыпь весенних цветов.

На окраине Вех располагался большой постоялый двор с белёными стенами. Там Касьян и обосновался. Он думал заночевать здесь, заодно порасспросив местных о неожиданностях, которые могут подстерегать по дороге в Балгу, следующее поселение на пути к Избериллу.

Касьян успел осознать, что на карте, нарисованной Иринеем, всё гладко, но некоторые происшествия картой не предусмотрены, например, обрушившийся мост или камнепад, заваливший дорогу валунами.

На постоялом дворе Вех его огорошили сразу.

— В Балгу идти нельзя! — громогласно отрезал хозяин постоялого двора, крупный человек с залысиной на лбу и огромными руками, более подходящими для кузнеца, чем для трактирщика.

— Почему? — нахмурился Касьян.

Хозяин с неудовольствием поджал губы и закачал головой — туда-сюда — как деревянная игрушка.

— Тигр там завёлся в проходе через скалы, — прозвучал ответ с соседнего стола. Касьян повернулся, там сидел черноволосый человек, узкоплечий, но, кажется, очень высокий, с густыми, неровно растущими бровями. — Тигр-людоед. Большие убытки терпим.

— Тигр-людоед? — переспросил Касьян, поглядев на черноволосого, затем на хозяина. — А вы не пробовали убить его?

Хозяин насупился ещё больше, черноволосый хихикнул.

— Были такие, пробующие… Ты только глянь на него, Фарел! Парень, а ты когда-нибудь видел тигра?

— Нет, — честно ответил Касьян. — Волков видел, медведей. Охотился даже. Не один, конечно.

— А это не медведь, — буркнул хозяин по имени Фарел. — Это берёзовый тигр.

— Берёзовый? — переспросил Касьян.

— Чёрно-белый. Водятся такие в наших краях в берёзовых лесах. Он крупнее обычного. Троих лучших охотников загрыз, и ещё нескольких человек. Больше желающих не находится.

Закончив эту длиннейшую речь, Фарел отвернулся к стоящему у стены бочонку, наполнить кувшин. На затылке у него тоже оказалась проплешина.

Черноволосый отхлебнул из большущей кружки.

— Арлам, — сказал он.

— Что? — переспросил Касьян.

— Арлам. Так меня зовут. Я работаю с драгоценным камнем. Вожу в Балгу его, а иной раз и в Изберилл. — И поправился. — Возил. До этой истории.

Касьян назвался. Он уже давно кратко отвечал, что везёт в Изберилл письмо. Чем ближе к столице он был, тем меньше любопытства вызывало это сообщение.

Арлам с хозяином двора совершенно не заинтересовались.

— Ну, долго придётся ждать этого письма, — проворчал только Фарел.

— Через перевал не пройдёшь, — подтвердил Арлам. — Зверь — хитрая тварь.

— Мне нужно срочно письмо доставить, — упрямо возразил Касьян.

— Всем что-то нужно срочно. Придётся дождаться, когда появятся хорошо вооружённые люди, они смогут его убить.

— Когда это будет?

— Кто ж знает? Может, месяц, может, два, — небрежно отозвался Фарел. — Поработаешь пока где-нибудь здесь.

— Я не могу ждать. Я поеду.

Арлам ещё раз оценивающе посмотрел на него. Потом хмыкнул.

— Ты не воин. Тебе нельзя туда идти, мальчик.

— Но я должен. И у меня есть меч.

И тут даже Фарел посмотрел на Касьяна, на меч у него за поясом, и расхохотался.

— Кто может тебе запретить? Но не советовал бы.

Касьян прикусил губу с досадой. Всё-то его юношеская внешность. Против тигра, конечно, не попрёшь, но если бы он выглядел, как воин, эти люди не стали бы смеяться.

Между тем Фарел так ловко тасовал глиняные миски своими огромными руками, что Касьян прямо загляделся. Метал их на нужные места, словно фокусник. И ни одна до сих пор не разбилась.

Арлам вдруг предался воспоминаниям.

— Живут такие тигры обычно далеко от людей, в лесах, в скалах. А тут именно людоед. Не бывало подобного с самой волчьей напасти.

Касьян вскинулся.

— Что за волчья напасть? — быстро спросил он. Чуть быстрее, чем нужно для вежливого вопроса.

— Несколько лет назад, — охотно ответил собеседник, — тут путник один проходил. Остановился тут на несколько недель, у старухи одной, и вдруг появилась в окрестностях стая волков, которые до людей охочи были.

— Ничего себе! — Касьян надеялся, что его удивлённый возглас прозвучал искренне.

— Да, вот так. Потом неожиданно собрался, да и съехал.

— А волки остались?

— Нет, ушли. Тут все окончательно убедились, что за ним они следовали. Сперва-то многие сомневались.

— А что за старуха? — возможно беззаботнее спросил Касьян.

— Односельчанка наша, Ненила. В крайнем доме у леса живёт. Не зря он в крайнем доме поселился, как потом поняли.

— Ясно, — сказал Касьян, уставился в кружку и задумался.

У него не было в запасе много времени. Дни шли, солнцестояние близилось. Что ещё встретится в пути — кто его знает? Ждать здесь неизвестно чего?

Хищники часто охотятся ночью. Если идти утром, вовсе не обязательно наткнёшься на тигра. Должен же он когда-то спать.

Но сегодня лучше заночевать здесь. И до вечера ещё несколько часов.

В задумчивости он вышел на улицу. Можно успеть ещё кое-что узнать.

Вехи больше Сини. Оно и к лучшему, надо привыкать к поселениям покрупнее. Дальше будут ещё больше.

Он обошёл все Вехи. А вот и покосившийся домишко у леса. Низенький плетень, калитка на одной петле держится.

В огороде копошилась пёстрая сухощавая фигура, пёстрая, потому что закутана вся была в какие-то цветные тряпки, в шерстяные лоскуты.

— Здравствуй, бабушка Ненила! — громко сказал Касьян.

Старуха выпрямилась, посмотрела на него. Седые космы торчат во все стороны. Глаза бледно-бледно-голубые, почти сливаются с белками. Губ нет, лишь прорезь рта.

— Откуда знаешь меня? — спросила она скрипуче, не ответив на приветствие.

— На постоялом дворе мне тебя назвали. Сказали, ты пускаешь к себе постояльцев. Мне, может, придётся тут задержаться из-за тигра.

Старуха медленно помотала головой вправо-влево.

— Врёшь. Не могли тебе так сказать. Никого я не пускаю.

— Там и не говорили, что сейчас пускаешь, — начал плести Касьян, — я сам так подумал. Сказали, что раньше останавливался у тебя человек один. Мне и показалось…

— У меня? Останавливался? — переспросила Ненила с недоумением.

— Да, давно уже это было, сказали.

— А, это… Понятно. Давно. А они всё помнят, не забывают. Говори прямо, что притащился? Делать нечего? Любопытство заело?

Касьян решил сказать правду. Выдумывать он всё равно умел плохо.

— Это не праздное любопытство. Расскажи мне об этом человеке. Мне это важно.

Он вытащил серебряную монету и показал старухе. Она взглянула без особого интереса.

— Ишь ты — расскажи. Дай-ка я сначала посмотрю на тебя.

Ненила извлекла откуда-то из лоскутов странный блестящий предмет и водрузила себе на лицо. Перехватила удивлённый взгляд Касьяна.

— Устройство для улучшения зрения. Из далёких мест. Очки, называется.

И старуха воззрилась на него сквозь стёкла. В очках она была похожа на необыкновенную птицу с серебристыми вздыбленными перьями.

Что она в нём разглядела, было непонятно, но в конце концов согласно кивнула.

— Ладно. Вреда в том не будет. Зайди.

Она ввела его в дом, в небольшую горницу, тёмную, увешанную пучками травы.

Ненила оказалась не лучшей рассказчицей. Она сбивалась, перескакивала с одного на другое, что-то повторяла, путала, что-то надо было выспрашивать. Но говорила она, словно радуясь возможности высказаться, а не из-за монеты. Касьян вдруг вспомнил, как Ириней сказал про Аристарха Седьмого, государя Трилады — он тоже человек, ему надо всё это выплеснуть. Вот и со старухой было то же самое.

Лет десять назад случился в деревне один путник. Хорошо вооружённый, на отличной лошади. Правда, и человек, и лошадь были совершенно измотаны. Почему-то он миновал постоялый двор и попросился пожить несколько дней у Ненилы.

Старуха удивилась, почему он не захотел остановиться на постоялом дворе, и так напрямик и спросила, но он кратко ответил, что там ему дорого. Хотя это была неправда, деньги у него водились, сразу видно.

Ненила разумно рассудила, что ей дела нет до его блажи, и если он хочет отдать деньги ей, а не Фарелу, так тем лучше.

Она отвела ему место в сенях. Путник обмолвился, что скакал, почти не отдыхая, откуда-то издалека, то ли от Изберилла, то ли из ещё более удалённых мест. Дальше он не мог ехать, и лошадь устала, и сам он был утомлён, болен и подавлен чем-то. Несколько дней пролежал, почти не вставая.

Нелюдимая Ненила сперва немного жалела, что польстилась на деньги и впустила постороннего человека, но хлопот от него не было. Когда ему лучше становилось, даже помогал её кое в чём по хозяйству. Хотя видно было, что его шатает.

Он почти всё время молчал. Старуха подумала, может, потому он и не остановился на постоялом дворе, чтобы не донимали расспросами, которых там трудно избежать. Её же полностью устраивала эта немногословность.

Так постоялец прожил несколько дней, а потом началось это.

Ненила примолкла, словно потеряв нить повествования.

— Что — это? — тихо спросил Касьян.

Старуха с неожиданным проворством повернула к нему голову. Её выцветшие глаза, и так увеличенные стёклами очков, ещё больше расширились, в них появилось выражение, напугавшее юношу.

— Смерти! — выдохнула Ненила.

Касьяна пробрал озноб.

— Продолжай, — попросил он.

В окрестностях деревни появились волки. Само по себе это было дело обычное, они всегда там жили, в лесах. Но тут они обрели странную дерзость, странное коварство и странную злобу. Обычно волки и на скот не особо нападали, довольствовались лесной добычей, а эти искали даже не скот, а людей.

Убили рыбака, отправившегося рано утром к лесному озеру. Убили двух девушек, собиравших грибы. А когда они подобрались к дому, стоявшему на отшибе, и загрызли ночью семью из трёх человек, терпение жителей лопнуло. Но что делать, было неясно.

Кому-то от отчаяния пришло в голову, что волки появились почти одновременно с жильцом Ненилы. Пораскинули мозгами. Пришли к старухе порасспрашивать, не видела ли она чего подозрительного.

Ненила честно развела руками. Ничего такого она не замечала. Да и замечать, казалось, нечего. Постоялец лежал в сенях на топчане, головы не поднимал, трясся в ознобе.

Заглянули, посмотрели. Да, болен человек, не до волков ему. Посоветовали дверь запирать покрепче на ночь и ушли.

А к вечеру он спросил у Ненилы, заходил ли кто или ему почудилось? Ненила и выложила всю историю, и сколько народу уже погрызли, тоже рассказала. Он, казалось, не заинтересовался, плечами пожал, сказал что-то вроде: «ну надо же!»

И к стене отвернулся.

Ночью старуху разбудили голоса с улицы. Точнее, один голос.

Кому бы там быть, подумала Ненила. Сейчас, когда волки эти непонятные, люди не шляются по улицам ночью.

Она потихоньку выглянула в окно. Светил месяц, ярко освещал двор. На крыльце стоял её жилец. Перед ним был зверь, которого Ненила сослепу приняла за пса, но потом он двинулся, и она поняла — нет, не пёс это.

Человек говорил, видимо, забывшись, довольно громко, резко, звуки его голоса её и разбудили.

— Прошу тебя. Прекрати это. Прекрати убивать людей.

Волк крутанулся на месте, посмотрел на месяц, глухо завыл. Человек продолжал:

— Я не представляю, каково тебе. Не могу. Но люди тут при чём?

Он опустился на крыльцо, закрыл лицо ладонями.

Зверь вдруг заскулил и мордой ткнулся о ноги сидящего.

Потрясённая Ненила задела рукой ставню, та скрипнула. Волк вскочил и одним прыжком скакнул к низкому окну, оперся лапами на завалинку. Прямо перед лицом старухи разверзлась волчья пасть.

Человек тоже вскочил.

— Остановись! — крикнул он. — Уходи!

Волк зарычал, припал к земле, коротко взвыл, легко перемахнул плетень и скрылся во мраке.

Человек повернулся и вошёл в дом. Сжавшаяся от ужаса Ненила услышала его шаги, а потом увидела и его самого в дверном проёме.

— Не бойся, — негромко сказал постоялец. — Он не вернётся.

И ушёл к себе в сени.

Ночь Ненила провела в смятении. Что делать? Бежать за помощью? А добежишь ли? И волки рядом, да и самому жильцу ей шею свернуть ничего не стоит.

На рассвете она встала, осторожно выглянула. Он лежал тихо, видимо, спал.

Старуха вышла из дома незамеченная. Никто не остановил её. Вышла со двора и миновала полдороги до ближайшего дома. Остановилась передохнуть, боязливо озираясь.

Вокруг было пусто. На востоке разливалось кровавое зарево.

Старуха посеменила дальше. Еще немного, и впереди соседский двор, там в избе много народу, там есть оружие. Там ей помогут.

Оставалось толкнуть калитку. Но тут нежданная мысль озарила её.

Сейчас она всё расскажет про эту ночь.

Если разгневанные односельчане узнают, что человек этот причастен к волчьим бесчинствам, живому ему не быть. Но проку что? Погибших не вернуть. А волки-то никуда не денутся, останутся здесь.

С минуту она стояла, уставившись в багряное рассветное небо. Думала. А потом решительно повернулась и побрела обратно.

В доме ничего не изменилось за время её похода. Сразу будить постояльца она не стала, прилегла отдохнуть. Удивительно, но ей даже удалось вздремнуть. Проснулась она через час-другой как-то мгновенно, помня, что должна сделать. Вышла из горницы и увидела его в дверях избы.

— Ты должен уехать из деревни, — заявила она твёрдо. — Сейчас.

Он мотнул головой во двор.

— Это я уже понял. Мне среди людей не место.

Ненила выглянула. Там стояла осёдланная лошадь.

— А они уйдут за тобой? — с тревогой спросила Ненила.

— Да.

Он пошатнулся, схватился за косяк.

Старуха с беспокойством покачала головой. Он же еле стоит, чтоб ему.

— Ты сможешь доехать?

Почему она так спросила? Куда доехать? Она ведь отправляла его в никуда.

Он, видно, тоже так подумал, привалился к стене спиной, невесело усмехнулся.

— Доехать — не знаю. Уехать подальше — смогу.

— Что за проклятье на тебе? — не удержалась старуха. Несмотря на происшедшее, он не казался ей плохим человеком.

Он дёрнул углом рта.

— Так получилось. — Вздохнул. — Спасибо тебе, бабушка Ненила. Возьми вот эту штуку, у тебя зрение плохое, а мне они без надобности.

Отдал старухе те самые очки, которые сейчас видел на ней Касьян. Сел на лошадь и выехал со двора.

Больше Ненила его не видела. И волки больше не появлялись в деревне.

Касьян сдвинул брови, задумавшись. Что связывало его учителя, человека, которого он любил и уважал, с этим жутким созданием?

— Вот и думаю иногда, — прервала его размышления старуха, — правильно я сделала, что не выдала его? От нас он ушёл, но куда дальше пришёл с волками своими? По ночам часто про это думаю.

Юноша взглянул на неё. Она искательно смотрела на него, словно хотела поддержки и утешения. Эти странные прозрачные штуки — очки — поблёскивали.

Стоит ли ей сказать?

Стоит. Пусть спит спокойно.

— Правильно, — сказал Касьян уверенно. — Этот человек убил волка потом. А если бы ты поступила иначе, волки остались бы в деревне, вконец обозлённые. Вы не справились бы с ними.

Старуха с видимым облегчением наклонила голову.

— Небеса прислали тебя мне, мальчик.

Сплела узловатые пальцы, кивнула на стол.

— Забери свою монету.

— Оставь себе.

— Нет, забери. Ты тяжкий груз снял с моей души.

Касьян перестал артачиться, взял серебро.

Она удовлетворённо кивнула. Неторопливо сняла свои стёклышки, убрала их в пёстрые лоскуты, окутывавшие её. Нелепая одинокая старуха, спасшая деревню.

— Как они работают? — спросил Касьян про очки. — В них какие-то чары?

— Не-е-е-т, — насмешливо протянула Ненила. — Я не так глупа, чары распознаю. Вот у тебя, мальчик, кое-что такое есть.

Она протянула руку, указывая на меч.

Тигр

На следующее утро Касьян шёл к горному проходу, ведущему в Балгу.

Скалы здесь были такие же, как у Сини, невысокие, поросшие мхом. Из Вех выходила удобная широкая дорога, но через пару часов пути она сужалась. Телеги, наверно, с трудом по ней проезжали.

Но Касьян шёл легко, пружинистым шагом, обходя камни, перепрыгивая рытвины.

Справа возвышалась скала, поросшая лишайником, мхом и мелким кустарником, неровная, вся в трещинах, в изломах. Слева колыхался невысокий, но густой берёзовый лесок, прямо не лесок, а частокол, а за ним — тоже скала.

Тропа — не дорога уже, тропа — извилистая, заворачивала то туда, то сюда, огибая каменистые выступы.

За одним из таких выступов и оказался зверь.

Ждал ли он Касьяна, почувствовав его приближение? Или то была его обычная утренняя прогулка по человеческой тропе? Прогулка с надеждой поживиться, сейчас чаще всего тщетной?

Касьян резко остановился. Правы были люди в Вехах.

Тигр был огромный, гораздо крупнее медведя.

Он наступал медленно, понимая, что деться Касьяну некуда, лениво показывал свою мощь, позволял рассмотреть себя во всей красе. Мех лоснился. Узор на шкуре был великолепен, бело-чёрные полосы, чёрные как уголь, белые как снег.

Глаза широко распахнутые, тёмно-зелёные, цвета лесного мха.

Неплохо перед смертью видеть такую красоту.

Касьян, понимая, что путь его закончен, мысленно извинился перед Иринеем, сбросил в сторону вещевой мешок, чтоб не мешался, и обнажил меч. Да что в нём… Эта громадина прикончит человека одним движением лапы.

Он мог бы противостоять в сражении воину, но не тигру же.

Меч.

“Этот кусок металла даёт своему владельцу удачу в бою, граничащую с чудом”, - вспомнил Касьян слова Иринея.

В бою. Но может ли столкновение с тигром считаться боем?

Не решив для себя этого вопроса, он начал отступать.

Тигр следовал за ним не спеша, видимо, развлекаясь, гигантский кот, играющий с мышью. Торопиться ему было некуда. Касьян отходил боком, следя за зверем, попутно озираясь, ища хоть какой-то возможности спастись.

Трещина в скале! Большая, глубокая трещина. Такая, что в неё может протиснуться человек.

Вот и удача. Хватай её.

Касьян метнулся к этой расщелине, протиснулся в неё без особого труда, продолжая сжимать меч.

Хищник, раздосадованный неожиданностью — мышь, хоть и временно, ускользнула, — подошёл к трещине, просунул туда громадную лапу.

Он чуть-чуть не доставал до Касьяна.

Вот незадача!

Он встал перед юношей и издал утробное рычание. Касьян отлично видел тёмно-розовую пасть, из верхней челюсти торчала пара желтоватых клыков длиной в половину человеческого пальца, другие зубы короче, ровные, острые. Тяжёлое дыхание тигра-людоеда долетело до Касьяна, и его передёрнуло.

Хищник убрал морду от расщелины и повернулся к ней спиной. Сел, уставился в лес.

Он может сколько угодно так сидеть, подумал Касьян хмуро. Пока жажда не выгонит человека из его укрытия.

Но ему не оставалось ничего, кроме ожидания. Время потянулось медленно.

Тигру было хорошо. Он разлёгся перед расщелиной, положив голову на лапы, изредка потягивался, менял позу, заваливался на бок. Неторопливо шевелил хвостом. Бока его мерно вздымались, солнечные блики скользили по бело-чёрной шкуре. За ним покачивался берёзовый лес, его родная стихия.

Касьяну было далеко не так удобно. Он переминался с ноги на ногу, понемногу начиная уставать. Места для того, чтобы стоять, было достаточно, но присесть уже не получилось бы. Он продолжал сжимать в руке меч, хотя проку в нём?

Может, тигр заснёт, и тогда удастся сбежать?

Прошёл, наверно, час, а может, и больше.

Зверь встал, выгнул спину, словно кот. Скользнул взглядом по Касьяну. И двинулся вдруг по тропе обратно, туда, откуда появился, медленно, ставя лапы ровно-ровно одну за другой, словно по канату шёл.

Скрылся за поворотом.

Касьян стоял в своём укрытии, и его трясло. Ему в жизни так страшно не было.

Вряд ли тигр ушёл. Хотя, может, ему надоело?

Он стоял ещё минут двадцать, следовало принимать решение, но он не мог покинуть спасительную трещину. Ноги подкашивались.

Пора.

Вышел, оторвался от скалы, озираясь.

Бежать нельзя. Надо отступать медленно, надо следить за дорогой. Так и двигался, пятясь.

Его спасла сорока. Она вдруг взвилась над берёзовой рощей, панически треща. Касьян, потеряв самообладание, метнулся обратно к укрытию.

Он на несколько секунд опередил хищника. Тигр, оказывается, завернул за поворот, зашёл в лесок, и выскочил уже оттуда, не с тропы, напрямую к расщелине, ломая тонкие деревца.

Взбешенный тем, что хитрость его не удалась, зверь издал рык, самый громкий, что слышал от него Касьян, казалось, даже скалистые вершины заколебались. Встал на задние лапы, опершись передними на края расщелины, продолжая рычать в злобе.

А вот это точно было удачей. Почти отчаявшийся Касьян поднял руку и яростно воткнул меч туда, в лоснящуюся шкуру, в гору стальных мышц. Послышался чавкающий звук.

Меч был остёр. Юноша навалился на него всем телом, потом провёл сверху донизу, стремительно, вообще всё произошло очень быстро, хлынула кровь, зверь изумлённо завизжал, замолотил лапами, одна пролезла в расщелину, зацепила плечо, толкнула его спиной на камни, меч вылетел куда-то, но сейчас он был уже не нужен. Удача была дарована, и Касьян ею воспользовался.

С трудом переводя дыхание, еле держась на ногах — если бы не каменные стены, завалился бы, — он наблюдал за агонией хищника. Зверь хрипел и катался по земле, и вместе с диким облегчением Касьян вдруг испытал неожиданную жалость.

Через несколько минут он стоял у трупа поверженного врага с колотящимся сердцем, с трясущимися руками.

Он был весь залит кровью. В основном не своей, тигриной. Только на плече след когтей, зверь зацепил в последней судороге. И о камни здорово стукнулся. И нога подвернулась.

Где меч? Куда он делся?

Оглядел землю, камни — нет меча. Мгновенный испуг охватил Касьяна — неужели пропал? А, нет, вот он. Тигриная лапа на нём лежит.

Вытащил меч из-под тигра, внимательно посмотрел на него. Глухо сказал:

— Спасибо.

То ли мечу, то ли Иринею, вручившему его, то ли кузнецу, который его выковал.

Вытер о траву, сунул в ножны.

Надо было понять, что делать дальше. Он еле ступал на ногу. Голова кружилась. Надо вернуться в Вехи. Там помогут. И можно будет попросить повозку. Тигра-людоеда больше нет.

Да, только ему не поверят. Местные и идти сюда побоятся, чтобы проверить. Решат, что ему каким-то чудом удалось убежать.

Он ещё раз посмотрел на зверя.

А!

Его озарило.

Он несколько раз взмахнул мечом над хищником. Потом наклонился и подобрал кончик тигриного хвоста с несколькими бело-чёрными полосками.

Теперь поверят.

Хромая, Касьян побрёл в сторону дороги. Тут подобрал вещевой мешок. Срезал деревце, сделал палку. Опираясь на неё, пошатываясь, двинулся обратно в сторону деревни.

Добрался в Вехи он уже к вечеру, хотя было ещё светло.

На постоялом дворе на этот раз оказалось более многолюдно. С десяток человек ошарашенно воззрились на вошедшего Касьяна. Вид его явно производил впечатление.

— Парень, ты откуда? — выкрикнул кто-то из собравшихся. — Что случилось?

Фарел неспешно отставил в сторону миски.

— Эй, как там тебя? Касьян? Сядь-ка сюда.

Он подставил стул, и Касьян буквально упал на него. От усталости и боли в глазах темнело, предметы наплывали один на другой.

— Он тут был вчера, — пояснил Фарел окружающим. — Его сдуру на перевал понесло.

Кто-то охнул, кто-то присвистнул, кто-то покрутил пальцем у виска. Откуда-то появилась кружка вина, чьи-то руки касались Касьяна в поисках места ранения.

— Предупреждали же тебя, — укоризненно прогудел Фарел.

Касьян вскинул голову, посмотрел ему в глаза.

— Я убил тигра.

Прозвучало неубедительно, он и сам это понял.

Кто-то захохотал.

— Спятил мальчишка, — произнёс женский голос с сожалением.

— Он на перевале, — отрывисто сказал Касьян. — У тропы. Справа.

— Слушай, — успокаивающе произнёс Фарел, — хватит смешить. Сбежал — и молодец. Тебе ведь говорили умные люди, не суйся на перевал.

Человек, осматривавший Касьяна, вдруг выпрямился и с недоумением посмотрел на собравшихся.

— На парне одна царапина, — сказал он громко. — Это не его кровь.

Касьян успел отхлебнуть вина, и от нескольких глотков его повело. Сильно болело плечо, болела нога, ныли ушибы. Что-то он должен был показать этим людям… Ах, да!

Запустил руку в вещевой мешок, швырнул на стол тигриный хвост.

Вот только что было гудение голосов, а тут сразу воцарилось молчание. Все смотрели то на кусок чёрно-белого меха, то на Касьяна, и, похоже, никак не могли эти явления свести в единую картину.

Появился вдруг вчерашний знакомец, Арлам. Кажется, его сперва не было на постоялом дворе. А может, Касьян просто не заметил.

Поглядел на юношу, взял в руку хвост, поднял, словно взвешивая. Уронил обратно.

— Я готов съездить к перевалу, — заявил он. — Дайте лошадь.

Остаток дня прошёл как в тумане. Остался в памяти Арлам, который склонился над ним, сдвинув кустистые брови:

— Как тебе это удалось, мальчик?

— Мне просто повезло.

Действительно, повезло, не так, что ли?

Потом появился Фарел, недоумённо и укоризненно приговаривающий:

— Ну надо же было так попортить шкуру… И хвост ещё отрубил.

— А вы бы мне поверили без хвоста? Теперь вы довезёте меня до Балги?

— Теперь? Теперь довезём. Почему ж не довезти, если дорога свободна. В Балгу давно пора съездить.

В общем, стычка с тигром даром не прошла. Из следующих двух дней мало что запомнилось Касьяну, лежащему в телеге на подстилке из соломы. Его лихорадило, ломило всё тело, мучила тошнота, болело плечо, и вереница бело-чёрных тигров следовала за ним, неслышно ступая и обнажая бритвенно-острые клыки.

Но телега, подскакивая на камешках, медленно, но верно двигалась к столице.

Белый олень

Балга оказалась уже не деревней, а небольшим городком. Здесь были дороги, мощёные камнем, трёхэтажные здания, разноцветные черепичные крыши. Касьян, пришедший в себя за время дороги, поблагодарил своих попутчиков и пошёл бродить по городу. Многое показалось бы ему странным, если бы не совет Иринея — ничему не удивляйся.

Хотя всё равно непривычно было.

Много людей, много суеты.

Жители Балги промышляли кузнечным делом, изготовляли оружие, доспехи, всевозможную утварь. Делали украшения из металла, они тут были повсюду. Причудливые вертуны[17] на крышах, ажурные решётки на окнах, кованые шары на воротах. Всё это продавалось и в лавках, местечко было оживлённое.

Касьян из интереса зашёл в такую лавку. Торговец без особого любопытства посмотрел на него. Но потом увидел меч и вытянул губы дудочкой, словно хотел присвистнуть.

— Искусный мастер делал твоё оружие. Не продаёшь?

— Нет.

— Жаль, жаль… Хорошую бы цену дал.

Ага, размечтался.

Касьян пошлялся по главной улице, купил пару пирожков. День клонился к вечеру. Пора было искать ночлег.

Ночью приснился ему сон, встревоживший его.

Яркий солнечный день. Ослепительное высокое небо. Холмистая зелёная равнина, вроде тех, которые видел он у Талы. Равнину пересекает извилистая широкая дорога.

Простор.

Вдалеке, чуть правее, струится река, расшвыривает слепящие блики.

Он торопится, бежит по дороге, иногда переходит на шаг, задыхаясь, но не останавливается. Непреодолимое стремление гонит его вперёд.

Над дорогой клубится пыль, поднимается высоко, становится золотой от солнечных лучей.

Изредка попадаются у дороги деревья, бросается в глаза сочная зелень липы, белёсое серебро ивы, чернота ели.

Касьян бежит, страшится не увидеть того, за кем гонится, и увидеть его тоже страшится. Но задержаться или повернуть назад он не волен. Его обуревают смешанные чувства — он испытывает восторг, ужас, любопытство, тоску — и всё сразу.

Впереди появляются несколько человек, занятых работой. Как он сразу их не заметил? Эти люди строят дорогу, подводят под неё бревенчатое основание, укрепляют булыжниками.

— Вы Белого оленя не видели? — выпаливает Касьян.

В жизни от него бы сразу шарахнулись в сторону от такого вопроса.

Но тут на него смотрят равнодушно и устало, потом один, в серой рубахе, утирает пот со лба и машет рукой вдаль, туда, куда ведёт дальше дорога.

— Туда побежал.

Касьян благодарно кивает и бежит дальше, мучимый невыносимым томлением.

Проснулся он с этим же чувством тоски, которая понемногу отступала, по мере того как откатывали от него волны сна и выплывал из мглы надёжный берег житейских забот. Но смутное, потустороннее, не хотело оставлять его в это утро и вновь настигло на пути из Балги.

Шёл он один, пешком.

Было прохладно, свежо, в низинах лежал густой туман. Дубрава шелестела. Дорогу здесь было видно лишь на несколько шагов вперёд.

Касьян уже бодро прошёл через несколько таких низин, когда ему стало чудиться впереди постукивание копыт.

Остановился, прислушался. Стук затих. Двинулся дальше — снова слышится.

Поднялся выше, где туман редел, остановился. Простоял пару минут, передыхая, вслушиваясь. Стук словно дразнил, повторялся то с птичьим чириканьем, то с порывом ветра — не поймёшь, то ли он есть, то ли кажется этот стук.

Ну ладно же!

Касьян спустился вниз. Туман здесь был особенно густ. Журчал негромко ручей, Касьян с трудом разглядел ведущий через него мостик. Встал, оперся на перила, замер.

Что я здесь делаю? Если то, о чём я думаю, правда, то почему я здесь? Почувствуешь, что Белый олень рядом — беги!

Но он не мог противостоять этому искушению, словно в сегодняшнем сне. Оно поработило его волю.

Звук, тревожащий его, зазвучал сверху ясно, отчётливо, это был именно стук копыт, и ничто другое.

Ах, так?

Он взбежал на горку, вырвался из этой ложбинки, заполненной туманом. Белёсые клубы вдруг сразу оборвались. Они остались за его спиной, заполнив низину, словно озерцо. А перед Касьяном простиралось открытое пространство, неяркое, укрытое сверху светло-сизыми облаками. Впереди возвышалась большая бревенчатая постройка, житница, наверно. За неё заворачивала дорога, и вновь послышался Касьяну цокот копыт.

Касьян рванулся, совершенно забыв наставления Иринея, кинулся к житнице, дальше уже не скроешься, всё открыто. Он должен был увидеть, что за поворотом!

И увидел бы.

Но когда он повернул за угол и вскинул голову, всматриваясь, в тот же миг в сизом небе полыхнула тонкая стремительная молния, острая, как игла…

Он крепко зажмурился, прикрыл глаза ладонью. А когда вновь обрёл способность видеть и обвёл взглядом окоём — ничего и никого вокруг не было. Лишь купы деревьев чернели в поле.

Задыхаясь, Касьян присел на кстати подвернувшийся валун у дороги. Сердце стучало. Способность рассуждать возвращалась к нему.

Был ли то Белый олень? Или игра его воображения? Нет, стук копыт был слишком отчётлив. Или заплутавшая лошадь? Куда она тогда делась?

Он запустил пальцы в спутанные волосы, стиснул лоб ладонями.

Если то был Белый олень, смог бы он, Касьян, дальше продолжать своё путешествие? Смог бы он выполнить доверенную ему задачу? Вряд ли. Легко же его завлечь!

Касьян долго так сидел и корил себя за легкомыслие. Надо сперва дело сделать, а потом уже за мечтой гоняться.

Ладно. Он стиснул зубы. Что бы это ни было — пронесло. В следующий раз надо лучше владеть собой.

Вскочил, закинул мешок на плечо, поправил пояс с мечом.

Его ждал Изберилл.