Барон фон дер Зайцев

Глава 4

Событие десятое

Девка чего-то пискнула — ойкнула. Иоганн не смотрел на неё, ну она и спиной к нему сидела теперь, чего на спину пялиться. Он на стены смотрел. Приковывали они помимо его воли внимание. Там всякие пучки трав, на полочках горшочки и плошки, а рядом черепа мелкие. Ни археологом, ни зоологом Зайцев Иван Фёдорович не был. Собачьи? Кошачьи? Крыс? Нет, не знаток. Зачем стоят на полках? Для человека из двадцать первого века ответ очевиден — это антураж. Эти маленькие былые черепа должны вызывать почтение к хозяйке этих хором, ну или склепа. Непонятное пугает, а страх способствует уважению. Черепа не одинаковые. И не только размерами отличаются, строение тоже разное. И зубы разные. У ближайшего чуть не на сантиметр вверх и вниз клыки торчали. Увеличь череп раз в десять и получится черепушка саблезубого тигра.

— Сюда теперь садись, — поглощённый созерцанием стен, Иван Фёдорович и не заметил, как девка исчезла. Матильда ткнула пальцем на скамью в углу комнаты. Там хрень деревянная стояла. Аппарат Ломброзо⁈ Дуга деревянная на стойке и крепления в виде клинышков, оббитых бархатом, рядом лежали. Садиться на эту скамью и то страшно, не то что голову в эту дугу пихать.

— Страшно, — так Иван Фёдорович и сказал. Правда она полезна в умеренных дозах.

— Нос вправлять надо, а то кривым будет… Да ты себя видел, неслух? — бабка сунула ему бронзовое или латунное полированное зеркало. Ну, так себе видимость, да ещё этот жёлтый спектр. Но рожа синяя почти вся, под глазами особенно, там чуть не чёрная и нос действительно на сторону завален. Боксёр!

— Матерь Божья!

— Не богохульствуй! Садись! — бабка Матильда перекрестилась и барончика, схватив за руку, запихнула в угол.

Иван Фёдорович глаза закрыл. Лучше не видеть процедуры. Кстати, он даже знал, как она называется. Видел в поликлинике на стене плакат. «Репозиция костей носа». Там была нарисована палка, что в одну ноздрю вставляется и пальцами нос ставился на место. А вот про обезболивание на том плакате ничего не было. И Матильда почему-то не спешила к нему со шприцем одноразовым, ладно, хрен с ним, пусть стеклянным многоразовым из СССР. Да и вообще не спешила. Иоганн один глаз приоткрыл. Колдунья стояла к нему спиной. Слышен был стук металла о керамику.

— Пей.

В руке у бабки была пиала серо-белого цвета, и это не краска, это белая глина — каолин. Строитель в голове со скошенным носом и синяком во всю харю возбудился. Каолин — это просто здорово. С него бы и начать, как положено в книжках, прогресорствовать.

От пиалки — чашки шёл вполне себе приятный запах. Растительный, цветочный? Ну, серой точно не воняло, не из Ада питьё. Кровью тоже… Стало быть и не из младенцев выкачано, хоть на вид и красновато-коричневое. Зажмурившись, Иоганн влил в себя довольной густую жижу. Итить-колотить! Это было горько. Прямо горько-горько. Как на свадьбе. Челюсти свело, глаза выпучило, а нос сам на место встал. Ну, почти. Матильда сунула ему в нос палку и точно, как на плакате нарисовано, пальцами поставила кости носа на место.

— АААА!!!

— Не ори, всё уже. Иди отсюда. Штаны постирай. Срамник.

Иоганн глянул на штаны. Спереди мокрые. Это он от боли чудовищной не сдержал мочевой пузырь. Хотя лужи под лавкой не наблюдалось. А чуть-чуть не считается?

— Ты, неслух, нос не трогай и руку примотай к груди. А сейчас домой быстрее дуй, плохо всё у тебя в дому.

Пошатываясь, придерживаясь руками за стену с полками и при этом чуть не уронив один из черепов, Иоганн добрался до двери и толкнул её от себя. Дверь не открывалась. Замуровали всё же демоны. Зайцев сильнее толкнул. Нет, дверь и не думала поддаваться.

— Заперта, — сообщил новость колдунье Матильде Иоганн.

— Дурень! Потяни за ручку, — наверное это был смех. Проквохтало чего-то позади.

— Двери должны наружу открываться, — буркнул под нос, сломанный, себе строитель, — по «Системе противопожарной защиты. Эвакуационные пути и выходы».

Дверь легко поддалась. Ну, прямо как в «Кавказской пленнице», сплюнул мысленно Иван Фёдорович и буркнув «Данке» вышел в сени. Дверь на улицу уже попробовал в обе стороны. Но и эта внутрь открывалась.

— Куда пожарники смотрят?

На улице ничего не изменилось. Инвалид опять обжёг глазами. Злой чего-то. Не, ну а как он себе жизнь представляет? Чтобы баронский сын со сломанным носом за ним в очередь пристроился?

— Я с вечера занимал, — по-русски пробурчал Иоганн, проходя мимо злого мужика.

Идти назад было в сто раз хуже, чем сюда. Солнце вылезло в зенит и русую голову припекало. Ветер прохладный с моря совершенно стих, и сделал он это точно назло пацану. А ещё мимо пропылили трое послужильцев отца и подняли столько пыли, что, когда она осела, мокрое от пота лицо барончика покрылось настоящей коркой из грязи.

— Сволочи! — крикнул им вслед Иоганн и полез руками лицо протирать, но отдёрнул руку. Две мысли одновременно в голову пришли. Первая — уж больно послужильцы торопятся в замок. А вторая про сказанное бабкой Матильдой: «… плохо всё у тебя в дому». Поспешить советовала колдунья. Побежать не получилось. И без того нос болел, а при беге уже на втором шаге выстрелил вспышкой боли. Пришлось переходить на быстрый шаг. В селе Русском тоже был переполох, все бегали туда-сюда от дома к дому по улице или дороге, точнее. И дети бегали и бабы. А у самых ворот его ещё три всадника обогнало.

— Ивашка, сюда быстрее иди! — махала ему от колодца бабка Лукерья — главная кухарка замка, — Отец несколько раз тебя кликал и братья обыскались.

Событие одиннадцатое

Первым, прямо на пороге, Иоганну попался Гришка, он подтянул к себе брата, но глянув на синее с чёрным лицо, отпустил и сплюнул смачно на застеленный соломой пол коридора.

— Иди к отцу. Уезжаем на войну. Быстрее иди.

Ну, да 1409 год. Сейчас будет вялотекущая война, а на следующий год Грюнвальдская битва, если это тот самый мир. Всё же Матильда и Трофим Перун не сильно с тем, что знал Иван Фёдорович про инквизицию, коррелировалось. Да и кузнец со своими пророчествами. Или все эти ужасы позже начнутся, лет через сто?

Отец сидел в каминном зале. Через узкие окна под потолком в большой зал врывались три снопа света, ясно видимые в летающей по помещению пыли. Один из них падал прямо на голову, сидевшему в большом резном деревянном кресле, грузному седобородому мужчине. Барону под пятьдесят. Отяжелел. В руках у Фёдора Васильевича был большой меч — бастард, в навершие которого был вставлен обработанный рубин. Барон двигал рукой взад — вперёд, занося самоцвет в луч света и убирая потом. Как ни странно, но рубин был с гранями, не под кабошон обработан. И от граней, когда на них попадало солнце, по закопчённому потолку пробегали кровавые зайчики. А один всё время плясал на груди отца Иоганна. Прямо пророчил беду этот зайчик.

При появлении мальчика, барон бросил играть солнечными зайчиками и чуть сощурился, разглядывая сына.

— По делом. Наука будет. Взрослеть пора, Ванька. В общем так… — отец протянул меч гардой вперёд сыну, — Вернулся я вчера из Мариенбурга. 6 августа Великий магистр ордена Ульрих фон Юнгинген объявил войну Польскому Королевству и Великому княжеству Литовскому. Грамота в тот же день была отправлена польскому королю Ягайло. Завтра же я с Григорием, Александром и всеми послужильцами отправляюсь в поход. Сбор войска, к которому приписано моё копье, назначен в Мемеле. Ты в баронстве остаёшься за старшего. Вот и повзрослеешь сразу. Не трясись, — увидев, что сын выкатил глаза, хмыкнул барон, — Бери меч. Считай, власть тебе передал. Хотел Гришку оставить, так прибьёт он тебя. К тому же великий магистр там обещал его и Александра в рыцари посвятить. Золотые шпоры выдать. Перевесил этот довод. Хозяйством останется управлять Отто. На кухне Лукерья есть. Отец Иаков под боком, советом поможет. Да и, думаю, не долго эта война продлится. Не ровня нам ни ляхи, ни литвины. Что мы лапотников не разгоним⁈ Я Отто сказал, чтобы Сколе расширял, дома начал строить, пригоним с десяток пленных, — барон вдруг хлопнул себя ладонью по лбу, — Да, в Мариенбурге я договорился… В общем… Сюда через седмицу прибудет… монах не монах, студент не студент. Учился в университете в Эрфурте, но родители настояли, чтобы он пошёл в священники. В прошлом году он был рукоположен, там же в Эрфурте, но чего не знаю, там не поделил с епископом и сбежал, хотел рыцарем стать. И тут умудрился поругаться с Великим магистром ордена Ульрихом фон Юнгингеном. В результате остался без деньги. Ко мне прибился, чтобы я его в отряд взял. Ну я его поставил с Перуном в пару, чтобы испытать, так этот поп расстрига умудрился руку себе сломать. Я-то рванул дружину собирать с Перуном, а он с обозом едет. Говорю, через седмицу прибудет. Я с ним договор заключил. Будет тебя обучать. Латынь и греческий. Медицина с алхимией. Математика. Что знает, тому и будет учить. Ну, а как пятнадцать тебе будет, поедешь в этот Эрфурт в университет. Зовут его Мартин…

— Лютер? — ещё сильнее вылупил глаза пацан.

— Почему Лютер, нет, не Лютер. Не перебивай. Зовут его — Матрин фон Бок.

Фон Бок? Предок того фон Бока, что не смог взять Москву, поругался с Гитлером и всю войну почти просидел у себя в имении, а погиб… Что-то там… под бомбёжку попал, кажется. Ну, чёрт с ним с тем фон Боком, а этот прямо подарок. Выучить латынь и поступить в университет, классный план для попаданца. Они все попадают в академию магии. Ну, нет здесь академии, а вот университеты есть.

— Ты слышишь меня, Ванька? — снова ткнул навершием меча в живот Иоганну барон.

Иван Фёдорович правой вполне здоровой рукой принял рукоять бастарда и не удержал на весу, брякнул остриём о кочергу стоящую в подставке возле камина. Не, не десять кило весил полуторник. Где-то полтора кило и весил, возможно чуть побольше, просто не ожидал.

— Осторожней! — отец вскинулся. — Это меч Ангеррана VII Коричневого — маршала Франции. Я на совете у Никополя именно у него такой видел, а мы потом у бесерменов отбили. Если что… — барон пренебрежительно махнул рукой на юг, в сторону Польши и Ливонии, — да, справимся, но, если что, сохрани и потом сыну передай, как и рассказ мой о том, как он нам достался.

— Я сохраню, — у Ивана Фёдоровича горло перехватило.

— Сохрани. А сейчас иди с братом помирись, покайся. Мало ли что… — барон махнул рукой сына отпуская.

Гришка стоял за дверью.

— Прости меня, брат. Дурак был. Теперь поумнел, — Иоганн ткнул пальцем в свою сине-чёрную рожу свою с торчащими из носа кусками пакли, что туда перед уходом Матильда напихала.

— И ты меня прости, брате! — амбал подтянул пацана к себе и прижал к груди.

Событие двенадцатое

Дружина, отряд, копьё барона фон дер Зайцева тронулось к Мемелю рано утром на следующий день. Огромный обоз получился. Никто там в том Мемеле, а потом и в Грюнвальде, где бы это не было, не озаботится из руководства Тевтонского ордена твоим пропитанием. Сам должен всё с собой привезти. А отряд получился не маленький. Сам барон Теодор, двое его сыновей и тринадцать боевых холопов. Все на хороших лошадях, практически дестриэ. По крайней мере их потомки, так как тридцать рыцарских коней барон из очень неудачного для венгров и франков крестового похода на Никополь с собой в имение привёл. Четырнадцать лет прошло. Сейчас барон мог бы и вдвое больший отряд снарядить, и отбитых у турок доспехов хватало, и оружия, а кони размножились, и теперь их у Зайцевых под шесть десятков. Вся дружина одвуконь выехала из ворот замка. Следом тронулось тридцать телег с продовольствием и фуражом.

Нет, в Мемеле можно будет продуктов купить, как и овес лошадям, город не малый и порт там есть. Вот только все последние десять лет Фёдор Васильевич почти в тех местах и почти с теми же людьми воевал и сделал вывод, что лучше везти своё продовольствие. В Мемеле оно выйдет в три раза дороже, а кое-что и в пять. Особенно овёс для лошадей. И их управляющий — Отто Хольте присоветовал барону наоборот взять с собой пяток возов с овсом лишних и там продать в Мемеле за цену в пять раз больше, чем дадут в Риге.

Возчиков и телеги барон нанял. Чуть не половина местных этим промыслом подрабатывало. Только пять телег с оружием и бронями везли жители Кеммерна. Этих Фёдор Васильевич в счёт отработки барщины привлёк. Брал средних сыновей из многодетных семей. Они останутся с бароном до конца войны. Не на себе же тяжеленные доспехи возить по всей Прибалтике, а потом по Польше с Литвой, когда рыцари будут гнать унтерменьшей в хвост и в гриву. Молодёжи этой даже оружие выдали. Сабли и арбалеты. Сумеют ли воспользоваться? Сомневался Иоганн. Но шанс был. Каждый год у себя в баронстве Теодор фон дер Зайцев устраивает турнир зимою. Все мужчины до единого должны из арбалетов и луков стрельнуть по мишеням десяток раз с разных дистанций. Победители получают по три талера, арбалет или лук приличный, вторые уже только по два талера и третьи по одному. Так что стрелять юноши эти точно умеют. Три талера — приличные деньги. Даже очень приличные, и не лень народу взять у победителей прошлых состязаний арбалет и потренироваться, слушая вдумчивые и полезные советы этого победителя. Ему ведь уже нельзя повторно участвовать, а опыт передать в радость, тем более, за кувшин сидра. Но уметь стрелять и принять участие в бою, когда на тебя с гиканьем несётся татарская конница, и стрелы, ими выпущенные, небо закрывают, это разные разности.

Ивана Фёдоровича подмывало предупредить бывшего боярина, что Грюнвальдскую битву рыцари проиграют. И магистра даже убьют. А виной тому станут русские полки, не убежавшие с поля боя, и татарская конница. Не сказал. Как обосновать? Дескать, видение было. А что он знает об этой битве? А вот больше ничего. Даже не знает, где этот Грюнвальд и что это такое. Название города? Название реки? Название дорфа — деревни? И не вымысел ли половина того, что он знает⁈ Историю пишут победители. Вот, в русских учебниках и превозносят русские полки. Опять же не все же рыцари примут участие в битве. Там будет разгром, но потом новый магистр соберёт разбежавшихся рыцарей и новых прибавит и ляхов выгонят из Пруссии и побьют всех восставших в Жемайтии. Или нет? Опять какие-то обрывочные воспоминания. Возможно, если отец едет не в столицу Мариенбург, а в Мемель — город, который на приличном расстоянии от границы, он и не будет принимать участие в проигранной битве.

В общем, ничего Иоганн ни братьям, ни отцу не сказал. Сейчас стоял рядом с мачехой на крыше донжона и рукой махал, провожая удаляющийся отряд. Солнце только выглянуло из-за горизонта и светило в спины едущим на запад всадникам.

Фрайфрау Мария всплакнула, сестрёнка младшая Василиса (Базилиса — Basilisa) ударилась в настоящий рёв, отец Иаков крестил ратников в спины справа налево, а его католический соратник, прямо рядышком стоящий, слева направо. Идиллия просто, чада и домочадцы провожают господина на войну.

У Ваньки — Иоганна в руках бастард. Длина меча равна росту пацана. Оба где-то метр тридцать. Держал его наследник в правой здоровой руке за длиннющую рукоять, уперев в перекрытие донжона. Наверное, смешно смотрелось. Но Иван Фёдорович об этом не думал. Предчувствие нехорошее шебуршалось в душе. Чувствовал или предчувствовал парень, что не вернутся назад родичи. Да, они ему никто. А ещё бывший Иоганн, которого этот боров Гришка скорее всего убил, раз в него перенеслось сознание Ивана Фёдоровича, просто ненавидел старшего брата. Как не питал особой любви и к Александру. Но вот теперь они уезжали, и уезжали навсегда, бросив на него непонятную структуру, баронство это, да и мачеху с сестрёнкой. И к этим обоим не горел любовью Иоганн.

— Иоганн, зайди завтра ко мне, — вырвал из размышлизмов пацана отец Иаков, — Чувствую я, тебе есть в чём покаяться.