Барнар — мир на костях 2

Глава 23

Забрезжил хмурый рассвет. В день казни мороз пробирал до костей. Никогда ещё в Остбоне не были забиты так все улицы, как в то утро. И это неудивительно. Никто ни единого раза не видел, чтобы король добровольно шёл на эшафот.

Ладони и пальцы дорманцев сковывал коркой холод, словно лёд озëра. Мышцы содрогались, стараясь непроизвольно согреться. Люди жались друг к другу не только из-за тепла, но и из-за того, что свободного пространства совершенно не имелось вокруг. Волосы на предплечьях у всех, вне зависимости от одежды, стояли дыбом. Из носов тянулись хрупкие заиндевелые нити. Беспощадные руки никса проникали внутрь глоток и соскрëбывали с неё оболочки острыми ногтями.

Город был обездвижен. Всё замерло… Кузнецы затушили горны, гончары остановили круги, пекари покинули печи… Лишь рослый, заплечных дел мастер ступал твердым шагом по хрустящему снегу. Его глубоко посаженные карие глаза устойчиво окидывали даль. Он напоминал скалу в океане, что мчится во времени сквозь человеческие воды, чтобы сокрушить чей-то корабль, сбившийся в бурю с курса. В ножнах палача беспокойным сном дремал превосходно наточенный меч. Будто клинок ощущал всем своим телом: сейчас наступит его знаменитый выход, и он не имеет права на ошибку.

Легисты, часто негодующие насчет поступков правителя, теперь стояли с заколдованным видом, повторяя одно слово: «Сир…». Они старались продолжить гложущие их, как собаки, мысли. Но оных было слишком много. Советников швыряло между противоречивыми ощущениями. Судно, можно сказать, уже разбилось… Законоведы пребывали щепками на огромных валах.

Бледная королева в чёрном манто направлялась к Розгальду по промëрзлым переходам из арок, чтобы в последний раз поговорить с ним. Заметив его, она остановилась. Её всю молниеносно охватила судорога. Тисса, дабы совладать с собой, сильно вдохнула, собрав кулаки.

Позади правителя Дормана шли двое стражников, но в них не было никакой необходимости. И это все понимали. Те сами не знали, куда себя деть, и потому старались держаться как можно дальше от заключённого. Никто даже не решился сковать его запястья цепями.

— Уходите! — приказала им Тисса.

Воины с большим облегчением и гремя доспехами, скрылись прочь, улизнув в ближайший переход.

Миледи медленно приблизилась к мужу. Множественные юбки платья печально шелестели над её ступнями. В этих звуках слышался шёпот Смерти, переминающейся с ноги на ногу в ожидании нового дела.

— Ты ведь обещал, Розгальд… Обещал, что всегда будешь рядом, — натянутым, как струна голосом изрекла она. Жилы нервно подрагивали на мраморной шее.

— Мы слишком обманывались с тобой, Тисса, — хрипло начал супруг, — когда думали, что у нас всё иначе, чем у других монархов. Это не наша жизнь… У правителей не может быть ничего своего. Я всегда принадлежал народу, как и ты, — он посмотрел в её раскалённые мукой глаза.

— В таком случае… — по щекам Еë Высочества посыпался солëный град. — Следующая жизнь будет только наша с тобой. Никаких больше короля и королевы. Только я и ты…

Розгальд обвил её пальцы своими большими ладонями.

— Я буду ждать тебя там… — он страстно припал к губам жены. В это мгновение Тиссе показалось, что всё происходящее вокруг — всего лишь кошмарный сон и только.

Когда Его Величество отстранился, то вновь продолжил:

— Я попросил, чтобы инвеституру провели сразу же после моей казни. Прямо на эшафоте… Тебе многое еще нужно сделать здесь, прежде чем мы снова увидимся.

Супруга, замешкавшись, кивнула в ответ. И уже собиралась отправиться на площадь, но обернулась.

— Розгальд, ты ведь знаешь, что я…

— Знаю, — перебил он её, так как понимал, что она хотела сказать без слов. — А ты?

— И я! — Тисса ушла. В голове разгорался чудовищный пожар. Оставалось надеяться, что он не поглотит разум.

Снаружи давно уже никто не переговаривался. Все с замиранием сердца ожидали самого шокирующего события, которое только можно было представить. Даже красногрудые снегири внимательно наблюдали за действиями короля.

— Мои слова, как и поступки, уже ничего не вернут! — прокричал Розгальд, обводя прямым взглядом толпу. — Но я хочу, чтобы вы знали: я раскаиваюсь… И сегодня я смою с Дормана тот позор, в котором я повинен!

Король рухнул на колени и опустил голову на плаху. Палач обнажил меч. Наступило время спеть песню вечных истин. Солнце вовсю несло свою службу, но его скрывали облака. И потому небо до сих пор оставалось мутным и серым. Если склонить шею назад, то в нём можно заметить призрачные потоки, будто сами боги парят в вышине. Они желают узреть, как их дети вершат правосудие.

Опытный заплечных дел мастер исполнил свой долг. Один взмах… Один ровный и чёткий удар… Одна смерть…

Птицы, встрепенувшись, упорхнули с насиженных мест. Голова с широко раскрытыми глазами упала и, немного прокатившись, остановилась. Свежесть воздуха наполнил горький запах крови. Раздувающиеся ноздри дорманцев хорошо учуяли его.

Лезвие закончило петь. Мелодия правды всегда коротка. Но придётся пройти множество дорог перед тем как услышать еë. И от нашего с вами выбора зависит: будут ли звуки той приятны или разрушительны для нас.

Тисса отпустила перила, за которые крепко держалась, и крепким шагом направилась к трупу. В её лице отныне не читалось никаких страхов и сомнений. Она знала своё будущее настолько, насколько это было только возможно. На канве королевства только что бесповоротно заполнилась ещё одна клетка. И миледи пора вышивать узор дальше, чтобы завершить картину.

Супруга Розгальда поднялась на эшафот и нарушила удушающую тишину.

— Тело бывшего короля не станут переносить в склеп славных правителей! — недрогнувшим голосом объявила она. — Он этого не заслуживает! Пусть его закопают в поле безымянным! А статую перед дворцом снесут! — по её коже поползли горячие слëзы. Она помнила, ради кого они должны литься. И невольно задалась в душе вопросом, не лжёт ли сама себе… Но поняла, что это правда единственная. Розгальд сказал вчера верные вещи. Ей действительно было жаль убитых. — Слëзы, что вы сейчас видите… Не по моему супругу… А по невинным дорманцам, что пали от его рук! — лицо её так осунулось, будто Тисса состарилась за несколько минут.

Седобородый священник в белой ризе и пурпурной фелони выдвинулся к ней. Он нёс в руках тяжелую корону, а его помощник семенил сбоку, держа золотой меч. Тисса преклонила перед ним колени.

— Дочь Дормана, готова ли ты взять на свои плечи бремя царствования? Клянешься ли ты заботиться о братьях и сёстрах своих, покуда сердце твоё будет биться в груди? — несмотря на суровый вид, служитель богов обратил свою речь к ней очень благоговейно.

— Да, готова! Клянусь своей жизнью и душой! — без запинки отвечала миледи, воздев на него влажные чёрные глаза.

Пастырь водрузил на её голову корону, инкрустированную мириадами крупных бриллиантов. Основание коей оплетала филигрань из серебра. После чего взял меч и приложил его плашмя Тиссе сначала на одно плечо, а затем на другое.

— Да будет так! — продолжил он. — Если ты когда-либо нарушишь сказанное здесь, клинок кары найдёт тебя и низвергнет в преисподнюю!

— Я принесла обетование не из-за страха перед возмездием, а из-за любви! — резко заявила Тисса, поднявшись в полный рост.

Священник слегка улыбнулся и тихо сказал ей, чтобы услышала только она:

— Тогда мы в надёжных руках, Ваше Величество.

Все склонили перед ней колени. Толпа разразилась шквалом криков и аплодисментов.

— Да здравствует королева Тисса! Да здравствует королева Тисса! Да прольется на нас её любовь!

Миледи взяла в правую руку золотое оружие и подняла его высоко вверх.

— Да защитит она нас всех, как родная мать от бед!!!

Краем глаза она взглянула на голову супруга, понимая, что большего для него сделать не посмела бы.

Некоторые из жителей, которым не довелось потерять близких от злодеяний Розгальда, осудили её. Для их примитивного мышления казалось безумием, что Тисса не попыталась спасти мужа, и что она даже отказалась лить по нему свои слезы. Они думали: какую же любовь можно ожидать от женщины, так поступившей со своим близким. Но эти дорманцы не могли представить, что истинная любовь бывает и в отречении.

В перипетиях судьбы часто случается так, что высокодуховным особам приходится бежать от человека, которым дорожишь больше всех. Либо из-за опасения, что потянешь возлюбленного с собой на дно. Либо, как Тисса, которой пришлось доказать свою любовь к Розгальду таким способом. Тот ценил её за справедливость. Он любил супругу душой, а не только человеческими условностями.

Розгальду никогда не были нужны её жертвы ради него. К чему приукрашенные прыжки в пропасть вслед за второй половиной? Бывший правитель боготворил в ней лишь самое редкое, что повезëт иметь только исключительным личностям: силу истины, выжигаемую колесом времени среди звёзд.

Ночью в почивальне дворца, королева неподвижно смотрела на крепкую перекладину, проходившую под потолком. Она безэмоционально поднялась и, пошатываясь, с трудом сорвала балдахин. Скрутив его, перекинула через брус. Подставила стол, а на него стул. Затем обмотала ткань вокруг шеи, закрепив плотным узлом.

Камеристка Оливия тайком стояла за дверью. Нервно грызла ногти на пальцах и так же судорожно, липкими руками теребила цепочку шатлена на юбке. Советники предупреждали её, чтобы она ни на миг не оставляла в ближайшее время Её Величество одну. Так как имелось достаточно опасений насчёт эмоционального состояния Тиссы. Никто не мог без страха относиться к данной ситуации. Мужчины предполагали, что любившая своего мужа женщина способна выкинуть что-то ужасное.

И теперь придворная дама не знала, куда себя деть, ибо миледи приказала ей уйти. Оливия в одинаковой степени не хотела ослушаться свою королеву, как и не могла не находиться подле неё в столь переломный момент.

Камеристка всё же собралась с духом и даже без стука распахнула дверь. Повезло, что Тисса ошибочно понадеялась на безропотное подчинение Оливии.

Когда фрейлина увидела происходящее внутри, она только и смогла громко охнуть, выпучив глаза. Её Величество словно очнулась ото сна наяву.

— Это не то, что ты подумала, Оливия! — королева поспешными движениями сбросила балдахин с шеи и принялась спускаться.

Женщина бросилась к ней, чтобы подать руку. Миледи покрылась красными пятнами.

— Вернее… Это то… Но… — Тисса замотала головой, будто отгоняя от себя все мысли прочь. — Нет. Я бы этого не сделала. Не смогла бы! Не говори никому! Прошу! Я же дала сегодня клятву! Я нужна наследнику и народу! И я Розгальду обещала, что… Оливия, мне так стыдно!

— Не стоит стыдиться глупых поступков, которые так и не совершили! — камеристка обняла её, прижав к груди, как растерявшегося ребёнка.

Тисса разразилась потоками слëз, вздрагивая в её объятиях.

— Вы ведь больше никогда…

— Нет! Я… Я никогда так больше не сделаю. Оливия, если бы вы не вошли, я бы всё равно одумалась. Правда…

— Как-то вы это неуверенно сказали, — дама печально взглянула на неё.

— Я обязана достойно воспитать наследника! Я обязана помогать дорманцам! Это было минутное помутнение! Минутное… Я не хочу, чтобы кто-то об этом знал. Так будет только хуже. Мне не нужна излишняя забота. Она вгонит меня в еще более плохое состояние. Дайте мне шанс, Оливия. Вы увидите, что я сильнее, чем кажусь. Сильнее… Я это и себе докажу!

— Моя королева, то, что вы сильнее всех нас вместе взятых, мы и так все знаем! Какая бы женщина вынесла… В общем… Не станем больше об этом. Я вам верю! Но всё же надеюсь: вы не будете против, если я останусь при вас?

— Только на сегодня, — миледи взяла из её рук платок и обтëрла пылающее лицо.

Утром Оливия заметила у госпожи признаки лихоманки. Целую неделю Тисса не поднималась с постели. Все эти семь дней дорманцам казались вечностью. Однако королева не соврала. Она боролась за жизнь, как только могла. Прилежно пила все бульоны и отвратительные целебные травы, что ей заваривали.

Уже на восьмой день Её Величество вышла на прогулку во внутренний двор и сходила в храм, где посылала усердные молитвы богам, дабы те свели их с мужем в следующем перевоплощении.

А ещё через несколько суток Тисса провела совет, на котором узнала подробное положение дел, затрагивающих все структуры государства. Миледи велела прекратить поиски провинившихся перед бывшим правителем Тары и Иорика. Она вычеркнула их имена из проскрипции. Вещи Розгальда были распроданы, а драгоценности же, что не получилось обменять в нынешней конъюнктуре, так и отдавали семьям погибших.

Её Величество продолжала усиленно оказывать помощь беднякам и голодающим. Также отправила официальные письма всем союзниками, чтобы заключить с ними договоры на будущее. Тем, кто уклонится от конкретного ответа, заранее сообщила, что они могут больше никогда не рассчитывать на какие-либо услуги со стороны дорманцев. Она соблюдала всю почтительность, но была непреклонна по отношению к хитрецам и трусам, ибо сама не являлась таковой.

Ханна поведала Тиссе в записке о мастерстве Люси. И она щедро осыпала ту золотом взамен на обширное производство новых видов оружия. Королева требовала всех имеющихся воинов старательно обучаться владению им и тренироваться в боевом искусстве в два раза больше, чем прежде.

Медленными, но увесистыми шагами у неё получалось создавать более профессиональную армию. Число людей, конечно же, оставляло желать лучшего, однако это не вгоняло миледи в отчаяние. Она намеревалась показать, что другие народы и расы многое потеряют, если захотят отсидеться в стороне от всеобщей беды в обличье Узгулуна.

Правительница приказала вести активные поиски драгоценных пород по всей территории Дормана, чтобы иметь возможность оплачивать наёмные войска в случае необходимости.

И Тисса попросила Люси работать совместно с остальными мастерами, дабы совершенствовать уже имеющиеся пушки.

Королева также лично занималась уходом и разведением живности и скота. Она думала о том, как прокормить свой народ. Не было и дня, чтобы сама не объезжала все фермы, предлагая собственные услуги. Помимо этого, Её Величество старалась распределить всем необходимые корма. Тисса гневалась, когда видела, что животных содержат в грубых и плохих условиях.

— Как можно так неуважительно и безрассудно относиться к тем, кто поддерживает в нас жизнь? — кричала и бранилась она на невежественных людей.

Вскоре её некогда нежные красивые руки изрядно испортились. Но на это Тиссе было абсолютно наплевать.

Королева возвращалась во дворец только под ночь и покидала его вновь с первыми лучами солнца. Приближенные просили госпожу поберечь себя, однако она лишь отмахивалась, не намереваясь даже выслушивать их до конца.

Как-то Оливия заметила на ней новое кольцо, которое та носила, не снимая. Камеристка обратила на него такое внимание, потому что камень на украшении не являлся совсем подобающим для царственной особы.

— Миледи, к чему вам недорогой цитрин на вашей бесценной коже? — удивилась дама.

— Это напоминание… — устало ответила Тисса. — Он такого же цвета, как вампирские глаза у Розгальда.

— Но зачем же помнить плохое? Не лучше было бы заказать кольцо с синим алмазом. Ведь такие глаза были у короля раньше.

— А затем, что прошлое на то нам и дано, чтобы извлекать из него уроки! — немного резко заявила правительница. — Мой муж серьёзно оступился. А я не имею на это права! Он лишил меня такой возможности.

— Но вы слишком строги к себе, Ваше Превосходительство, — взволнованно продолжила фрейлина. — Вы же человек. И…

— Достаточно! — холодно прервала Тисса. — Я не принадлежу себе! Другим доступно совершать ошибки, но не мне! Я нахожусь здесь и сейчас. В моих руках власть, от которой зависят судьбы жителей… И уж точно не мне позволены промахи!