Февраль 1854 года не баловал оттепелями. С утра зарядила метель, да такая, что завьюжила, замела сугробами все кругом. Но только улеглось ненастье и прояснело, да так, что полуденное солнце начало ощутимо пригревать даже сквозь казенные серые шинели, горнист подал сигнал построения экипажам канонерок для начала занятий.
— А морозно, братцы! — почти радостно воскликнул разбитной матрос с очень подходящей ему фамилией Воробьев. — В эдакую погодку хороший хозяин собаку на улицу не выгонит!
— Ништо, сейчас чугуна потягаешь, враз согреешься, ишшо на пар изойдешь с этакого вёдра, — мрачно посулил артиллерийский квартирмейстер Семен Ермаков, происходивший, судя по говору, из архангелогородцев.
Крепкий, с густыми бакенбардами, закрывающими без малого все лицо бурым долгим мехом, а сейчас враз покрывшимся изморозью от горячего дыхания, он частенько вызывал священный трепет у новобранцев, но на самом деле был человеком хоть и строгим, но справедливым.
— Ну так тебе, медведь ты поморский, солнышко глянет, уже жарко! — негромко, но так, чтобы все слышали, пробурчал Воробьев.
— Ха-ха-ха, — дружно рассмеялись сослуживцы, но тут же заткнулись под строгим взглядом своего унтера.
— Семен Васильевич, — с явным почтением или даже подобострастием спросил у начальника молодой моряк, переведенный за какую-то провинность из вестовых. — А правда ли, что их превосходительство адмирала Литке от службы отставили?
Ермаков в ответ смерил бывшего халдея недовольным взглядом. С одной стороны, он не без оснований считал себя человеком осведомленным, и ему было лестно, что подчиненные разделяют это мнение. С другой, Сахаров — так звали любопытного, почему-то изрядно его раздражал. Было в нем что-то отталкивающее с точки зрения старого служаки. То ли слащавое выражение на лоснящемся лице, то ли смутные слухи, что из вестовых его погнали не просто так, а чуть ли не за кражу… даже идеально чистая и подогнанная форма и та иной раз бесила!
— Чиста правда, — нехотя выдавил из себя унтер, заметив, что вопрос интересен и остальным. — Его амператорское высочество Константин Николаевич так распорядилси!
— А за что?
— Мне почему знать? За дело, небось! — хмыкнул обычно не слишком многословный квартирмейстер, но потом оживился и добавил подробностей. — Он, значится, когда гневен, завсегда стекла на глаза оденет и буровит скрозь них, да так, что, кажись, душу вон вышибет. А потом, ка-ак гаркнет: «Смирна! В отставку церемониальным шагом арш»!
— Ох и здоров же ты заливать, Василич! — усмехнулся в свои роскошные бакенбарды старый матрос с серьгой в ухе.
Другой бы за подобную неучтивость давно схлопотал бы от унтера по уху, но отслуживший добрые двадцать лет Антипов пользовался среди нижних чинов непререкаемым авторитетом.
— Вот те крест!
— Все одно, брешешь! Тебя там не было…
— Меня нет, а вот крестник мой Ваньша Рогов, нынче при великом князе состоящий, сам все видал и мне про то рассказал за штофом беленькой. Мы с има и отцом евоным — кумом моим, Ондреем, в аккурат на прошлое воскресенье перед самой сырной неделей, стало быть, крепко его новую службу и звание обмывали.
— После штофа чего не сочинишь, — продолжил упираться против весомых аргументов вредный Воробьев, но уже без прежнего задора, видать, и его доказательства, озвученные Ермаковым, почти убедили.
Шутливую перепалку прервал зычный голос командира. Занятия с новыми тяжелыми пушками вел лично их разработчик полковник Николай Андреевич Баумгарт. Одним из его требований было обучение артиллерийскому делу всего экипажа, а не только канониров, как это было заведено ранее. Логика была простая. Если с расчетом что-то случится, маленький корабль останется беззащитным, а этого допустить никак нельзя! Поначалу многими офицерами это нововведение было встречено в штыки. Но после того, как реформатора поддержал генерал-адмирал, возражения тут же прекратились.
Инженер-артиллерист входил во все подробности, требовал от матросов полной слаженности и понимания «своего маневра», особо уделяя внимание наводчикам, от которых зависело очень многое.
Поначалу для экипажей построили одну учебную площадку, полностью копирующую палубу канонерки, и установили там пушки на поворотных станках. Но затем, по приказу генерал-адмирала, добавили еще несколько, с другим расположением орудий, чтобы подключить к тренировкам как можно больше народа.
Конечно, полноценной такую замену назвать было нельзя. Все же, в отличие от настоящих кораблей, макеты на волнах не качались. Но, как говорится, за неимением гербовой пишут и на простой. Весной, когда лед растает, на Балтику придет враг, и учиться придется уже в бою.
Тяжелая артиллерийская наука давалась морякам нелегко. Свежий белый снег слепил им глаза, так что разглядеть превратившийся в сугроб бревенчатый щит мишени, должной изображать вражеский борт, было почти невозможно. Тем не менее, первое ядро пролетело едва ли в двух саженях от цели, потом ударило по льду, но не пробило, а поскакало мячиком.
— Это тебе не зубоскалить, раззява! — войдя в азарт, покрикивал на наводчика Ермаков. — Правее бери и чуть выше!
Пока члены расчета банили ствол, закладывали белые шелковые картузы с порохом и вставляли снаряд, служивший наводчиком Воробьев судорожно вертел винты, стараясь не упускать из вида цель через новоманерный прицел Петрушевского. Раньше его перед выстрелом снимали, да и винты были не так удобны, но к прежним он привык, а теперь…
— Готово! — доложил матрос, вытаскивая из запального отверстия протравник.
— Пли! — скомандовал Ермаков и широко раскрыл заросший волосами рот, чтобы не оглохнуть.
Пушка снова гулко ухнула, но непокорное ядро, никак не желающее попадать по срубу, снова пролетело мимо, теперь уже с другой стороны.
— Опять мажешь, бушприт тебе в глотку! — сплюнул от досады квартирмейстер. — Целься лучше, не то всю душу вытрясу!
Перед третьим залпом опасливо покосившийся на начальство наводчик не спешил. Тщательно прицелившись, он на всякий случай перекрестился, потом сам взял фитиль и осторожно, будто священнодействуя, приложил его к запальнику.
Баумгарт, все это время внимательно следивший за учениями и время от времени делавший в записной книжке заметки, отставил на время свое занятие и тоже ждал результата.
Наконец, пушка выплюнула из своего жерла очередной снаряд, и тот ударил прямо в середину сруба, разметав в разные стороны ошметки бревен.
— Ура! — грянуло кругом, а самые эмоциональные сорвали с головы бескозырки и принялись кидать их вверх.
Я тоже наблюдал за происходящим со стороны. Только что приехав, не стал вмешиваться и сбивать боевой настрой у матросов. Приказав часовому до времени не докладывать местному начальству о моем прибытии.
Но теперь настало и мое время выйти на сцену. Буду награждать причастных. А не как в той поговорке… Благо, есть за что.
— Вижу, у вас успехи? — поинтересовался у только сейчас заметившего меня и рысью кинувшегося навстречу высокому начальству Баумгарта.
— Делаем все, что возможно, ваше императорское высочество! — доложил полковник, хорошо усвоивший, что я не терплю казенного оптимизма. — Люди стараются!
— Это хорошо. Есть какие-нибудь вопросы или, быть может, даже жалобы?
— Пока нет, хотя…
— Говорите!
— Видите ли, Константин Николаевич. Идея с одним крупнокалиберным орудием, да еще и за бронированным бруствером, несомненно, оригинальная, но совершенно непонятно, как это все будет на практике. Судите сами, пушки у нас все еще дульнозарядные. Я, конечно, помню, что вы говорили о возможности заряжания с казны, но орудий такой конструкции пока нет и в обозримом будущем не будет. Придется обходиться тем, что есть, а заряжать их, стоя на скользкой палубе, не очень удобно.
Полковник говорил о самой последней, только что появившейся модели канонерской лодки. Автором идеи в данном случае выступил ваш покорный слуга, а источником вдохновения первая бронированная канонерка отечественного флота под названием «Опыт».
Сделать корпус из металла мы, разумеется, не могли. Поэтому обошлись композитным. То есть железный набор и деревянные борта. Но вот броня неожиданно появилась. Помог управляющий Златоустовским металлургическим заводом Павел Матвеевич Обухов. Узнав о моей идее, он, точнее его подчиненные, смогли отковать первую в мире броню. Ничего сверхъестественного. V — образный бруствер, собранный из двух плит толщиной в 4,5 дюйма или 114 миллиметров на деревянном 12 дюймовом основании. За которым укроется одно новейшее 60-фунтовое бомбическое орудие системы Баумгарта. Одна из самых мощных на сегодняшний день пушек, если не считать, конечно, береговые трехпудовки.
Всего таких лодок будет восемь. Больше пока не осилим, да и не надо. Все же кораблик получится довольно-таки специфичным. Остальные будут иметь более традиционную конструкцию и вооружение из двух 68-фунтовых и одной 32-фунтовых пушек на поворотных станках.
Остальные пушки этого калибра, в том числе и привезенные из Германии, пойдут на вооружение шести корветов. С моей подачи государь распорядился наречь их: «Аскольд», «Баян», «Богатырь», «Варяг», «Витязь» и «Олег».
Но их достроят, дай бог, к июлю. Причем совсем другие люди. И я сейчас отнюдь не об инженерах и мастерах, хотя и среди них после ревизии случились перестановки. Но главные перемены произошли наверху.
Возглавлявший кораблестроительный департамент вице-адмирал Епанчин был отставлен от занимаемой должности с переводом в отстойник для заслуженных чиновников империи — Государственный совет. Его место занял скромный сорокавосьмилетний инженер Степан Иванович Чернявский, произведённый мною в полковники и срочно затребованный в столицу с Черного моря, где он до последнего времени ударными темпами строил в эллинге Николаевского адмиралтейства первый винтовой паровой 131-пушечный линкор Черноморского флота «Босфор», уже успевший переименоваться в «Синоп» в честь недавней победы.
В таком моем решении сыграло роль и то, что с 1852 по 1853 годы Чернявского командировали по заведенному еще великим Лазаревым обычаю в Англию и Францию для ознакомления с организацией и техникой постройки железных винтовых судов. Возвратившись из командировки, он доработал чертежи «Босфора» и взялся за работу.
Вот только теперь, после моего приказа о прекращении строительства линкоров, делать ему на юге стало совершенно нечего. Там и Акимова с Дмитриевым — за глаза для реализации тех задач, что поставлены мною перед корабелами-черноморцами. Пусть доводят до ума корветы и пароходофрегаты, а также пару канонерок для обороны Днепровского лимана по образцу Балтийских. Что же касается недостроенного линкора, его корпус пока стоит на стапеле. Даст Бог, закончим, и он еще послужит.
У меня на этого талантливого и грамотного специалиста большие планы. Не одними же канлодками и минами русскому флоту жить. Нужны будут и броненосцы, тем более что враг ждать не станет и вскоре удивит нас первыми плавучими батареями.
Узнав о переменах в руководстве департаментом, некоторые несознательные граждане пытались сосватать мне на эту должность генерал-майора Гринвальда. Как-никак бывший мой, точнее, Костин, преподавателькурса теории кораблестроения. За что был награждён бриллиантовым перстнем. Но годами уже староват для моих скоростей и масштаба задач. Да и проще будет с новым человеком. Будет делать, как скажу, а не изображать ментора и критиковать по любому поводу.
Туда же, то есть в Госсовет и на почетную пенсию воспоследовал и мой бывший наставник Федор Петрович Литке. А вот генерал Примо, отрешенный от дел после проведения проверочных стрельб, в ходе которых едва ли не каждая пятая пушка из арсеналов разрывалась с первых же выстрелов, начальственного гнева не выдержал и волею Божьей скончался, не дожидаясь перевода в Сенат. Скажете, сурово? А что делать? Ладно бы воровали, но хотя бы оружие содержали в порядке…
Назначенный временно исправлять должность его бывший заместитель пятидесятитрехлетний полковник Николай Алексеевич Терентьев под впечатлением печальной кончины своего предшественника и строгой отповеди, полученной от меня с недвусмысленным намеком на строжайшее наказание, если дела во вверенном ему департаменте не пойдут на лад, хотел было даже просить перевода, но соизволения не получил.
Да, скоро уже март, дел я успел наворочать много. В мире все явственнее ощущается надвигающаяся война. Теперь уже никто не спорит со мной, все понимают, к чему ведет логика событий. Потому и новый бюджет Морского ведомства принят спешно со значительными изменениями. И режим предельно упрощенного принятия решений без лишней бумажной волокиты введен. И контроль за исполнением статей расходов строжайший. Лично этому уделяю время в ежедневном режиме. А что делать. Воруют, как не в себя. И плевали на то, что впереди война.
Да… А тут, у моряков, совсем другая история. Учатся, стараются. Молодцы. И недавние назначенцы из мичманов и гардемаринов не отстают, вкладываются от души, благо, пороха я приказал не жалеть.