Баллада о неудачниках

Глава 34, в которой Марк разговаривает с людьми

Владелец трупа нашелся быстро. В смысле, муж убитой. Некий Томас Вуд, владелец мясной лавки, заявил, что дорогая и горячо любимая супруга в сопровождении служанки ушла вчера вечером к подруге. И не вернулась. Я провел беднягу в погреб и откинул рогожку.

— Она?

Томас Вуд позеленел и свалился без чувств. Ну надо же, какие у нас мясники чувствительные пошли.

Очнувшись, Томас перекрестился, выжрал полкувшина вина и закусил луковицей. Окрепнув духом и телом, он был готов к беседе:

— Ушла Хелен после обеда. С собой взяла то ли шитье, то ли вышивку… Корзину с тряпьем, одним словом. Она вечно с собой эту ерунду таскала, когда в гости шла. Взяла, значит, корзину, оделась покрасивее — и за порог.

— А служанка? Ты говорил, что жена из дому не одна ушла.

— Конечно, не одна! Хелен всегда затемно возвращалась. Что ж ей, одной по улицам бродить, что ли? Нет, только со служанкой. А что? Женщина пожилая, строгая, разумная.

— И вчера эта разумная женщина вернулась одна?

— Нет, милорд. Вообще не вернулась.

То есть у нас где-то еще одна покойница валяется?! Пожилая и строгая?

— И ты не пошел искать жену?

— Нет, милорд. Я подумал, она у подруги заночует. Так уже бывало. Засидятся допоздна, а потом, чтобы ночью не бродить, спать укладываются. А утром Хелен чуть свет домой бежит.

— Но сегодня Хелен не прибежала.

— Нет.

— А служанка?

— Служанка пришла. Здоровехонька.

— И что рассказала?

— Она вчера Хелен до дома проводила, до дверей. Потом домой ушла, а что дальше было, не знает.

— А ты, значит, жену не видел?

— Нет, милорд.

— Отлично. Служанка сейчас где?

— В лавке, конечно. Где ж ей еще быть. Торговля-то идет.

— Ну да. Торговля не должна останавливаться, как же я сам не сообразил. Значит так, Томас. Сейчас пойдешь в лавку. С тобой я отправлю пару стражников. Покажешь им строгую женщину — пускай сюда приведут. Понял?

— Понял, милорд.

Томас вскочил со стула, прижимая к груди затасканный колпак.

— Милорд!

— Чего?

— А когда Хелен забрать можно? Похоронить ведь надо. Негоже это.

— Да хоть сейчас. Пока не заво… Гм. Чем быстрее, тем лучше, я хотел сказать. Сейчас на улице жарко.

Служанка действительно оказалась женщиной строгой. Тощая, сутулая и лицо, будто третий день животом мается. Понятно, почему любящий муж не боялся свою Хелен с такой каргой отпускать. Она же одним взглядом стремление к греху убивает. К плотскому, во всяком случае.

Не спрашивая моего разрешения, эта выдрыга сходу пристроила свою тощую задницу на стуле.

— Я вас слушаю, милорд.

Она. Меня. Ну охренеть!

— Встань. И слушай стоя.

Поджав губы в нитку, старая хрычовка поднялась.

— Как прикажете, милорд.

— Отвечать приказываю. Быстро, кратко и правду. Ты проводила госпожу до дома подруги?

— Да, милорд.

— Как зовут подругу?

— Мария Бейкер.

— Милорд.

— Мария Бейкер, милорд.

С такими, как эта кочерыжка сушеная, иначе нельзя. Чуть-чуть кулак разожмешь — сразу забудут, кто кому кланяется.

— Что-то необычное было?

— Не припоминаю, милорд.

— Не припоминаешь? Или не было?

— Не было. Мы шли обычной дорогой, ничего подозрительного не видели. Милорд.

— А потом? Рассказывай подробно.

— Мы пришли. Хозяйку госпожа Бейкер увела в дом, а я осталась на кухне. Я всегда там сижу, бывает, сплю на лавке у очага, если госпожа на ночь остается.

— Но хозяйка не осталась?

— Нет, милорд. Едва начало смеркаться, госпожа позвала меня. Мы пошли домой — той же дорогой.

— Заметила кого-нибудь? Не подозрительного, хоть кого-то. Может, мужчина той же дорогой шел? Прохожий заговорил с тобой или с хозяйкой?

— Нет, милорд. Ничего такого. Просто пришли домой, как обычно. Госпожа отпустила меня и поднялась по ступенькам. А я к себе пошла — мне еще ужин варить, и по дому ничего не сделано. Так что я, уж простите, не задерживалась.

— Почему госпожа не вошла в дом?

— Откуда же мне знать. Милорд. Господа перед слугами не отчитываются, Значит, была причина.

Я задумался. Была какая-то мысль — гадкая и верткая. Крутилась, мельтешила и никак не давала себя ухватить. Между пальцев, сволочь, выскальзывала.

Кочерыжка молчала.

Я думал.

— Так. Вот еще что. С мужем хозяйка не ссорилась?

— Я, милорд, служанка. Мне такое неведомо.

— Вот как раз тебе-то и ведомо. Рассказывай — или по-другому спрашивать буду, — я даже из кресла привстал. Для внушительности. Удивительно, но старую выдрыгу не проняло. Вот же характер у бабки!

— Уж извините, но чего не знаю, того не знаю. А врать не хочу. При мне господа не ругались. В мире жили и в согласии. А что без меня было — про то у хозяина спрашивайте.

— Ладно. Пусть так. Но с кем-то же твоя госпожа ругалась. Или она совсем уж святая была?

— Почему же. Все люди грешны, но бог милостив и прощает нас в безграничной мудрости своей. Ругалась хозяйка, без этого никак. С торговками скандалила — цену они гнут немилосердно. Укоротили бы вы их, милорд. Совсем уже…

— Хватит. Я не про то спрашиваю.

— Простите, милорд. Когда ткань покупала, тоже ругалась. И с башмачником. Насчет дров скандалила часто — дорого уж больно. Про соль так вообще молчу. Нешто ее из золота делают, что столько денег хотят! Ох ругалась хозяйка за соль, ох ругалась!..

Хорошая, видимо, женщина была покойница. Кроткая и незлобливая. Если бы у меня такая жена пропала, я бы тоже не сразу искать начал. Посидел бы сначала в тишине, дух перевел.

— С зеленщиком скандалила. За полголовы капусты цену правит — как за цельную! С винокуром спорила. Кислятиной торгует тухлой, а монету требует — будто господний нектар продает. С угольщиком тоже, помню, не сошлись они…

Я затосковал. И дернул же черт убийцу прирезать именно Хелен Вуд. Что, других женщин в городе нет, что ли? Хотя, может, они за цену на лук поспорили…

— А уж как хозяйка с каменщиком поругалась! Ох крику было! Он цену ломит — она не дает. Он ломит — она не дает. Так этот подлец хотел нам камин разобрать!

— Что хотел?!

— Камин. Разобрать. Проходимец этот, каменщик, камин нам клал. Старый посыпался, вот господа и решили переделать. Сложил он, значит, стенки, трубу выправил, зажгли — все честь по чести. А потом этот поганец плату потребовал. Ну, хозяйка и говорит: работал ты медленно, сроки все вышли, и кладка кривая — все швы вкось. Не иначе пьяный работал. А потому отдам тебе не всю цену, а половину. Тут каменщик и давай ругаться! Нет, говорит, платите как договаривались. А чего платить, чего платить-то?! Если сработал плохо — так и получи по справедливости. А хочешь цену гнуть — так делай на совесть, а не…

— Тихо!

Карга заткнулась, гневно лупая крохотными белесыми глазками. Ноздри ее трепетали от гнева.

— Значит, сильно поругались?

— Не то слово, милорд. До вечера спорили. А потом хозяин пришел и выгнал этого пропоицу.

— Не заплатил?

— Почему? Заплатил. Но так, как хозяйка сказала. Если всем полную цену давать — это ж никаких денег не напасешься. И сработано было криво — кладка гуляет как пьяная. Так что по справедливости все!

— Каменщик так же думал?

— Этот безрукий? Нет! Он еще на улице кричал. А потом в окно плюнул. Ну разве это человек? Зверь дикий! Нет бы с благодарностью деньги взять — в хороший дом позвали, кормили-поили, а этот…

Я вперился в стол и заткнул руками уши. Так. Так-так-так… Прелестница Хелен поимела на деньги каменщика. А тот был недоволен. Очень. Интересно.

Вот только чего она домой не пошла? Куда поперлась на ночь глядя? В свечную лавку — скандалить?

На кухне уже сгустились сумерки, но свет мы не зажигали. Стол видно, и ладно.

Я закусывал яблоками. Вилл — бананами. Ну вот какой смысл? Вино — яркое, кислое, а бананы эти — мука мукой. Только вкус смазывают.

С другой стороны, мне больше яблок достанется.

— Значит, не каменщик? — Вилл откинулась на лавке, поджала под себя здоровую ногу. Лицо у нее отражало ту степень мечтательной расслабленности, которая, собственно и составляет цель любого пьющего человека.

Я откусил яблоко, с шумом втянул сок.

— Не он. Я лично допрос провел.

— А тебе что, соврать нельзя?

— Можно. Но страшно. Видела бы ты этого каменщика. Сопляк еще, борода толком не растет. Недавно из подмастерьев. На него рявкнешь — он ссытся. Разве это убийца?

— А если убийца, то обязательно рожа зверская и кинжал в зубах?

— Довольно часто. Сколько душегубов ловлю — ни разу благородные красавцы не попадались. Но не в этом дело, — я с хрустом откусил яблоко. — Я бы, может, этому задохлику и не поверил. Но жена его божится, что супруг весь вечер из дому не выходил, разве что до ветру. И ночью в кровати спал, как пристало верному мужу.

— Откуда она знает?

— Что верный? Это не она сказала, это я.

— Нет, что спал. Может, быстренько сбегал, прирезал и вернулся, пока супруга сны смотрела.

— Не получится. Во-первых, живут они на отшибе, а милашку Хелен прирезали в центре. Во-вторых, у жены младенец, орет ночи напролет. Так что особо там не поспишь — так, прикорнуть разве что.

— Может, она врет. Покрывает мужа.

— Может. Но непохоже. Я ей поверил.

Вилл допила вино и потянулась к кувшину. Ткань на груди при этом напряглась, как паруса под ветром, обнажая многообещающую ложбинку. Глубокую ложбинку.

— …подруга?

— Что?

— Ты не смотри, ты слушай. Что там подруга убитой, говорю?

— А ничего. Мария Бейкер. Замужем, семья достойная. Два ребенка. Милая дама, мне понравилась.

— Тебе все нравятся, кто старше пятнадцати и моложе пятидесяти. Что она рассказала?

— То же самое, что и служанка. Хелен пришла днем, они вышивали, разговаривали, к вечеру гостья собралась домой. Все.

Вилл очистила банан, оглядела его оценивающим взглядом и задумчиво постучала кончиком по нижней губе.

— Я вот что думаю… А если Бейкер врет?

— Ты что! Это благородная дама, она…

Не станет врать. Ну да. Как же.

— Вот! И я о том же. Хелен вернулась домой, поднялась по ступеням — и вдруг развернулась и ушла. Странно? Очень. Причем ушла прямо с порога — муж не слышал, чтобы дверь хлопала, так? Куда ей уходить? Зачем? Ни служанке, ни мужу Хелен ни о чем таком не рассказывала, раньше никуда на ночь глядя не уходила. А тут вдруг на тебе.

— Ну да. Странно.

— При этом и муж, и служанка упоминают, что если Хелен засиживалась допоздна, то оставалась ночевать у подруги. Что если в этот вечер она тоже осталась?

— А служанка тогда как же? Зачем ей врать?

— Боится, что убийство в вину поставят — не уследила. Она же наверняка домой ушла — зачем ей в доме у Бейкеров на лавочке спать? Утром вернулась, обнаружила, что госпожи нет. Вот и прибежала к Вудам, чтобы громко изумиться пропаже.

— Но Бейкер подтверждает, что Хелен ушла домой. Зачем бы ей… Ха! Я понял! Хелен пошла к любовнику! И подруга, и служанка, прекрасно об этом знают, они покрывали все внебрачные шашни покойницы — но теперь боятся признаться. Да, так оно и было! Хелен на ночь глядя поперлась к хахалю, и убийца прихватил ее по дороге. А может, сам хахаль прирезал.

— А может быть, муж.

— Да, точно, муж же еще! Он тоже мог. Отлично! Завтра с утра поеду к этой дурище Бейкер. Потрясу сучку, посмотрю, что вывалится. — Я подбросил огрызок, размахнулся и швырнул в корзину с очистками. — Попал! Видела? Попал!