Балдежный критерий

Он умрет со щелчкам

Работа была просто чудо, и Макс Альбен знал, кому он этой работой обязан. Своему прадеду, вот кому.

— Добрый старый Джиованни Альбени, — в четверть голоса приговаривал он, торопливо шагая в лабораторию чуть впереди эскортирующих его ученых.

Все они, несмотря на напряженность момента, не забыли почтительно кивнуть группе полноватых мужчин с жесткими лицами, сидящих в креслах вокруг машины времени.

Он быстро скинул свое тряпье, как его проинструктировали заранее, и шагнул внутрь огромного механизма. Впервые он видел саму машину, а не ее копию — тренировки проходили на учебной модели, — и теперь испуганно и в то же время почтительно разглядывал огромные прозрачные спирали и потрескивающий энергетический пузырь.

Принцип, благодаря которому действовала машина, гордость и надежда 2089 года, был почти за пределами его понимания. Но Макс Альбен знал, как запустить ее, и знал, пусть в общих чертах, что после этого произойдет. Знал он также и то, что это первое столь продолжительное путешествие в прошлое имело равную вероятность успеха и неуспеха и для него могло закончиться смертью.

— Добрый старый Джиованни Альбени, — снова с нежностью повторил он.

Если бы на ранних стадиях экспериментов со временем его прадед не вызвался отправиться добровольцем в семидесятые годы прошлого века, во времена еще до Погибели, никогда бы, вероятно, не выяснилось, что он и его потомки обладают иммунитетом к темпоральной потере памяти.

А если бы этого не выяснилось, то сейчас, больше чем через сто лет после случая с его прадедом, нынешние земные правители не выдернули бы Макса Альбена с места отбывания им унылой государственной службы в качестве сменного охранника куриного заповедника в Северной Америке. И сегодняшнего положения героя (положения прилично оплачиваемого) не видать бы ему тогда, как своих ушей. Он по-прежнему ходил бы вдоль ограды из колючей проволоки, охраняя двух петухов и трех белых курочек леггорнской породы — что составляло примерно одну шестую куриного поголовья всего западного полушария, — довольствуясь в качестве награды половиной ведра сушеных абрикосов, которое ему давали за трудодень.

Нет, если бы его прадед много лет назад не продемонстрировал свою уникальную способность оставаться в сознании на протяжении всего путешествия во времени, Макс Альбен не переминался бы сейчас с ноги на ногу в лаборатории, не стоял бы с неуверенной и покорной улыбкой перед королями мирового черного рынка в ожидании последних инструкций.

Люди типа О'Хары, заправляющего грибным бизнесом, Левин, ягодного магната, Соргассо, монополиста по червям, — разве все эти воротилы черного рынка в противном случае удостоили бы хоть единого взгляда человека вроде Альбена, стали бы предлагать пожизненное пособие жене и пятерым его детям — каждому по полной ложке натурального сахара ежедневно?

Даже если он не вернется, его семья будет обеспечена так, как почти никакая другая на Земле. Это чертовски выгодная работа, и ему здорово повезло.

Альбен заметил, что Абд Садха поднялся с кресла в дальнем конце помещения и подошел к нему с запечатанным металлическим цилиндром в руке.

— В последний момент было решено предпринять дополнительные меры предосторожности, — сказал старик. — Ученые посоветовали сделать это, и я… в общем, я дал свое одобрение.

Последние слова были произнесены с вопросительной интонацией, и Генеральный секретарь Организации Объединенных Наций быстро оглянулся на королей черного рынка, сидящих у него за спиной. Они ответили ему ничего не выражающими взглядами, но возражений не высказали. Он облегченно откашлялся и повернулся к Альбену.

— Уверен, молодой человек, что мне нет смысла еще раз вдаваться в подробности полученных вами инструкций. Вы входите в машину и возвращаетесь в прошлое в тот период времени, на который она настроена, — на сто тринадцать лет назад, к моменту взлета управляемой ракеты в 1976 году. В 1976-м, я правильно говорю? — В его голосе послышались нотки неуверенности.

— Да, сэр, — почтительно ответил один из ученых. — Эксперимент с управляемой ракетой, оснащенной атомной боеголовкой, результатом которого стала Погибель, произошел на этом самом месте 18 апреля 1976 года.

Ученый с гордым видом оглянулся на мужчин в креслах — словно ученик, удачно ответивший в присутствии посетивших школу высокопоставленных чиновников из министерства образования.

— Да-да, именно так, — кивнул Абд Садха. — Восемнадцатого апреля тысяча девятьсот семьдесят шестого года. Итак, молодой человек, вы материализуетесь в тот самый момент и на том самом месте, где находился пульт дистанционного управления ракетой… да, управления ракетой. Вы окажетесь в… в выгодном положении, открывающем перед вами возможность изменить траекторию ракеты и изменить тем самым историю человечества в лучшую сторону. Да.

Он замолчал — видимо, потерял нить рассуждений.

— И он переведет в свою сторону красный рычажок, — резко, нетерпеливо подсказал ему Гомес, сделавший себе состояние на корнях одуванчика.

— Да-да, красный рычажок. Он переведет в свою сторону маленький красный рычажок. Благодарю вас, мистер Гомес, вы очень любезны, сэр. Он переведет маленький красный рычажок, установленный на зеленом диспетчерском щите, тем самым предотвратив ошибку, в результате которой ракета взорвалась не в центре Тихого океана, как планировалось, а в бразильских джунглях. — Генеральный секретарь ООН лучезарно улыбнулся. — И это, казалось бы, незначительное действие начисто вымарает Погибель со страниц истории, и современный мир сделается таким, как будто ее никогда не было. Я правильно излагаю, джентльмены? — спросил он, снова беспокойно обернувшись.

Никто из сидящих в креслах не удостоил его ответом. Альбен тоже не отрывал от них подобострастного взгляда.

Он знал, кто в мире хозяева, — эти вот сытые, бесстрастные люди в чистой одежде, на которой практически нет заплат (а если и есть, то, по крайней мере, они совпадали по цвету с тканью).

И хотя Садха занимал пост Генерального секретаря ООН, это была все та же государственная служба, лишь на несколько общественных ступеней выше должности охранника куриного заповедника. Одежда на нем была ветхая, пестрая — почти такая же, какая грудой лежала у ног Альбена. И, без сомнения, живот у него сводило от голода точно так же.

— Надеюсь, вы понимаете, молодой человек, что, если что-то пойдет не так, — спросил Абд Садха, кивком подергивающейся головы предвосхищая ответ, — если случится что-то непредусмотренное, следует прервать эксперимент и немедленно вернуться?

— Он понимает все, что ему следует понимать, — ответил вместо Альбена Гомес. — Переходите к делу.

Старик снова улыбнулся.

— Да-да. Конечно, мистер Гомес. — Он подошел к Альбе-ну, стоящему внутри механизма рядом с входным порталом машины времени, и вручил ему запечатанный металлический цилиндр, — Вот это и есть та дополнительная мера предосторожности, которую предложили ученые. Прибыв на место назначения, перед тем как материализоваться, вы бросите этот предмет в окружающую вас темпоральную среду. Наша цель, как вы, без сомнения…

Левни выпрямился в кресле и начальственно щелкнул пальцами.

— Кажется, Гомес только что вам сказал, чтобы вы переходили к делу, Садха. А оно стоит на месте. Мы — люди занятые и потратили впустую уже уйму времени.

— Я просто пытаюсь объяснить смысл этого решающе важного заключительного действия, — извиняющимся тоном объяснил Генеральный секретарь. — Действия, которое, возможно, окажет…

— Хватит с нас объяснений! — Левни повернулся к человеку, находящемуся внутри машины: — Давай, парень! Двигай!

Макс Альбен проглотил ком в горле, истово закивал, метнулся в глубину машины и повернул верньер.

Щелк!

Работа была просто чудо, и Мак Альбин знал, кому он этой работой обязан. Своему прадеду, вот кому.

— Добрый старый Джиованни Альбени, — он засмеялся, глядя на мрачные физиономии обоих своих коллег.

Боб Скит и Хьюго Хонек приложили не меньше него усилий, чтобы построить эту маленькую машину времени в тайной лаборатории под вертолетным гаражом. Они тоже страстно желали совершить это путешествие, но, к несчастью, им не повезло с предками.

Альбин не спеша снял с себя богато расшитую одежду — привилегия носить ее была дарована ему как отцу двоих детей — и втиснулся в тесное пространство. Он уже много раз видел машину прежде, поскольку помогал строить ее с того самого момента, как Хонек поднялся из-за чертежной доски, и теперь едва бросил взгляд на прозрачные спирали толщиной с большой палец, вырастающие из едва видимых энергетических пузырей.

Машина была последней надеждой 2089 года, даже несмотря на то, что мир 2089 года не знал ни о ее существовании, ни о попытке с ее помощью изменить существующую реальность. Однако лично для Мака Альбина она значила много больше, чем просто спасение мира, — это было рискованное предприятие, которое могло окончиться его смертью.

— Добрый старый Джиованни Альбени. — Он снова счастливо рассмеялся.

Если бы на ранних стадиях экспериментов по путешествию во времени его прадед не вызвался отправиться добровольцем в семидесятые годы прошлого века, во времена еще до Эпидемии, никогда бы не выяснилось, что он и его потомки обладают иммунитетом к темпоральной потере памяти.

И если бы это не выяснилось, Альбины не стали бы физиками, во исполнение резолюции ООН, в соответствии с которой все на Земле — абсолютно все без исключения — должны были заниматься научными исследованиями того или иного рода. В мягкотелом, осторожном, зацикленном на защите жизни мире, в который превратилась Земля, двое коллег Мака Альбина никогда не избрали бы его на роль того, кто понесет знамя опасного запретного эксперимента.

Нет, если бы его прадед когда-то не продемонстрировал свою уникальную способность оставаться в сознании на протяжении всего путешествия во времени, Мак Альбин, скорее всего, стал бы биологом. Как большинство жителей сегодняшней Земли, он старательно трудился бы над разрешением скучных генетических проблем, вместо того чтобы стоять на пороге величайшего приключения, которое когда-либо выпадало на долю человека.

Если даже ему не суждено вернуться, он, по крайней мере, нашел общественно полезный способ избежать генетической ответственности перед человечеством вообще и своей семьей в частности. Это чертовски хорошая работа, и ему здорово повезло.

— Подожди минутку, Мак, — сказал Скит и зашагал в дальний конец лаборатории.

Альбин и Хонек наблюдали за тем, как он положил в маленькую металлическую коробку несколько листов бумаги и закрыл ее, но не запер.

— Ты будешь осторожен, обещаешь, Мак? — просительно сказал Хьюго Хонек. — В любой момент, как только у тебя возникнет мысль, что риск неоправдан, вспомни, что нам с Бобом угрожает суд, если ты не вернешься. Нас могут лишить профессионального статуса, и остаток своих дней мы будем присматривать за роботами где-нибудь на заводе.

— Ничего страшного не случится, — явно думая о чем-то своем, заверил его Альбин, который лежал, скрючившись, внутри машины времени.

Он не сводил взгляда со Скита, идущего к нему с коробкой.

Хонек пожал плечами.

— Ты прекрасно знаешь, что наша с Бобом судьба — еще не самое страшное из того, что может случиться. Исчезновение огца двух детей никак не пройдет незамеченным. Те, у кого по одному ребенку, вроде нас с Бобом, есть повсюду; если кто-то из нас пропадет из поля зрения, это мало кого взволнует.

— Вы с Бобом пытались управлять машиной, — напомнил ему Альбин. — И потеряли сознание спустя пятнадцать секунд после начала темпорального перемещения. Так что я — единственный, кто может попытаться реализовать этот шанс. Иначе человеческая раса будет сокращаться и сокращаться, пока вовсе не превратится в ничто, к чему, похоже, стремится дряхлый наш Совет Безопасности.

— Успокойся, Мак, — сказал Боб Скит, вручая ему металлическую коробку. — Совет Безопасности просто пытается решить эту проблему своим, дедовским способом: сосредоточить усилия всего мира на генетических исследованиях и одновременно в максимальной степени сохранить людей, в особенности тех, чей репродуктивный потенциал достаточно высок. У нас троих на этот счет другое мнение; вот почему мы украдкой торчали тут все ночи напролет. Наш подход радикален и требует большого риска. Вот зачем нужна эта металлическая коробка. Она предназначена для того, чтобы попытаться предотвратить еще одну очень нежелательную возможность.

Альбин с любопытством повертел ее в руках.

— О чем ты?

— Всю ночь я составлял письменное послание, и теперь оно здесь, в этой коробке. Послушай, Мак, после того, как ты вернешься в девятьсот семьдесят шестой, в момент проведения эксперимента с управляемой ракетой, и отведешь от себя красный маленький рычажок на пульте, произойдет множество событий. Дело не ограничится лишь отклонением ракеты, в результате которого она взорвется в бразильских джунглях, а не в Тихом океане.

— Конечно. Я знаю. Раз она взорвется в джунглях, эпидемии не будет. Никакой свинки Шапиро.

Скит покачал головой.

— Я не то имел в виду. Эпидемии не будет, да, но произойдет кое-что еще. Это будет новый мир, другой две тысячи восемьдесят девятый год, другая временная последовательность, ты понимаешь? Это будет мир, в котором человечество получит больше шансов выжить, но у него наверняка будут свои собственные проблемы. Может быть, очень серьезные. Может быть, настолько серьезные, что у них зародится аналогичная идея и они попытаются вернуться к той же самой точке во времени, чтобы избавиться от них.

Альбин засмеялся.

— Такое впечатление, что ты просто выискиваешь лишний повод для беспокойства.

— Может, и так, но это моя работа. В нашей команде Хьюго — конструктор машины времени, ты — ее оператор, а я — теоретик. Моя работа в том и состоит, чтобы выискивать поводы для беспокойства. Итак, просто на всякий случай, я кратко описал историю нашего мира с того момента, как ракета взорвалась в Тихом океане. Это даст им возможность понять, почему наш вариант будущего — наихудший. Все в этой коробке.

— Что я должен с ней сделать? Вручить парню из альтернативного две тысячи восемьдесят девятого?

Низкорослый толстяк сердито стукнул пухлой ладонью по борту машины времени.

— Не делай вид, что не понимаешь. Никакого альтернативного две тысячи восемьдесят девятого года не будет — до тех пор, пока ты не отведешь от себя на зеленом щите рычажок. Как только ты это сделаешь, наш мир с его медленным угасанием перестанет существовать и возникнет альтернативный — ну, как две электрические лампочки в релейной цепи. Мы сами и все созданное нами исчезнет, включая и эту машину времени. Проблема вот в чем — как сделать так, чтобы не исчезла и рукопись?

Если я все рассчитал правильно, от тебя требуется одно — бросить эту металлическую коробку с рукописью в окружающую темпоральную среду за миг до того, как ты материализуешься, чтобы сделать свое дело. Темпоральная среда, в которой будет проходить твое путешествие, есть нечто, существующее независимо, автономно от всех возможных вариантов будущего. То, что погружено в нее, не изменится под воздействием новой временной последовательности. Так, по крайней мере, мне кажется.

— Напомни ему об осторожности, Боб, — проворчал Хонек. — Он воображает себя этаким капитаном Бладом, а это путешествие — как свой шанс сбежать в море и податься в пираты.

Альбин с досадой скорчил гримасу.

— Меня действительно очень привлекает мысль впервые в жизни сделать что-то отличное от сидения в безопасном месте, где только и занятий, что ломать голову над маленькими безопасными абстракциями. Но я понимаю, что это первый эксперимент. Не сомневайся, Хьюго, у меня хватает ума, чтобы осознавать этот факт. Я знаю, что, если произойдет что-то непредвиденное, нужно немедленно вернуться и посоветоваться с вами.

— Надеюсь, ты так и сделаешь. — Боб Скит вздохнул. — Надеюсь, ты и вправду все понимаешь правильно. Один из поэтов двадцатого века писал примерно в том смысле, что наш мир закончит свое существование не взрывом, но всхлипом. По-моему, наш мир и приближается к концу с таким вот жалобным всхлипом. Постарайся сделать так, чтобы его конец не сопровождался взрывом.

— Обещаю, — сказал Альбин с наигранной серьезностью. — Его конец не будет сопровождаться ни взрывом, ни всхлипом. Пока, Хьюго. Пока, Боб.

Извернувшись, он потянулся к верньеру над головой.

Щелк!

А все-таки странно, думал Макс Альбен, что все, кто пытался совершить путешествие во времени, теряли сознание, а у него оно вызывает лишь легкое головокружение. Все дело в том, что он потомок Джиованни Альбени, так ему было сказано. Наверно, для этого существует какое-то сложное научное объяснение — но ему-то что за дело? Лучше выкинуть это из головы.

Машину времени окутывал тяжелый бесцветный сумрак, в котором все предметы были едва намечены и разглядеть их как следует не удавалось. Все равно что в густой туман нести службу вокруг куриного заповедника.

Судя по показанию приборов, сейчас шел 1976 год. Он снизил скорость, добрался до последнего дня апреля и снизил ее еще, медленно скользя к 18-му числу, дню знаменитого эксперимента с управляемой ракетой. Осторожно, очень осторожно, словно имея дело с бомбой неизвестного типа, созданной на неизвестной планете, он не отводил взгляда от шкалы, дожидаясь, пока стрелка замрет у тонкой травленой линии, обозначающей нужный момент. Потом привел в действие тормоз и остановил машину.

Все, что теперь оставалось сделать, это материализоваться где надо, выбраться наружу и потянуть на себя красный рычажок. И на этом его высокооплачиваемая работа будет выполнена.

Вот только…

Он замер и почесал голову под грязными, спутанными волосами. Вроде было что-то еще. Что-то ему надо сделать за мгновенье до того, как материализоваться… Да, последнее указание этого никчемного старого пустозвона Садхи.

Он взял запечатанный металлический цилиндр и отправил его в серый сумрак. И тут заметил какой-то предмет, медленно плывущий неподалеку от входного портала. Альбен протянул руку — до чего же там было холодно! — и затащил предмет внутрь.

Маленькая металлическая коробка. Забавно. Как она тут оказалась? Может быть, там что-нибудь ценное, с любопытством подумал он? И открыл ее. Ничего, кроме исписанных листов бумаги, разочарованно вздохнул Альбен. Он начал читать — медленно, очень медленно, поскольку в рукописи было полно длинных, сложных слов. Она оказалась чем-то вроде послания одного книжного червя другому.

Все проблемы начались после эксперимента с управляемой ракетой в 1976 году, читал он. Таких экспериментов было немало, но именно этот стал последней каплей, о чем уже давно предостерегали биологи. Как и предполагалось, ракета со смертоносной боеголовкой взорвалась в Тихом океане, физики и военные разошлись по домам изучать свои записи, а мир в очередной раз содрогнулся в ожидании надвигающейся войны и попытался забыть о ней.

Однако не тут-то было. В нескольких сотнях миль к северу выпал радиоактивный дождь, и небольшой рыболовецкий флот попал под него. По счастью, уровень радиации в дожде был слишком низок, чтобы причинить людям заметный физический вред. Однако ее воздействие стало причиной мутации вируса свинки, которой были заражены несколько рыбаков; у них протекал инкубационный период, а свинку они подцепили у детей в своей деревушке, где как раз бушевала эпидемия этой болезни.

Суда вернулись домой, и вскоре вся деревня слегла, зараженная уже новой разновидностью свинки. Доктор Левеллин Шапиро, единственный врач в деревне, первый заметил, что, хотя симптомы этого заболевания существенно слабее, чем в случае обычной свинки, практически никто не обладал иммунитетом к мутировавшему вирусу, а его воздействие на репродуктивную функцию человека оказалось поистине ужасающим. Большинство людей были полностью стерилизованы. Способность же остальных становиться отцами или вынашивать детей заметно снизилась.

В течение нескольких десятилетий свинка Шапиро распространилась по всей планете. Она проникала сквозь любые карантины; на протяжении долгого времени одерживала победу над всеми вакцинами и сыворотками, пытавшимися одолеть ее. Потом, когда в конце концов нужная вакцина была разработана, человечество обнаружило к своему ужасу, что его репродуктивные возможности фундаментально ослаблены.

Что-то произошло с зародышевой плазмой. Очень многие рождались стерильными, а если и нет, то, как правило, они могли произвести на свет лишь одного ребенка; родители, имеющие двоих детей, встречались крайне редко, а о родителях с тремя детьми никто никогда не слышал.

Совет Безопасности ООН установил строгий евгенический контроль над тем, чтобы в брак вступали только те мужчины и женщины, у которых могли родиться дети. Эта способность стала самым важным средством достижения высокого общественного положения, а сразу вслед за этими людьми шли те, кто добился успеха в генетических исследованиях.

Лучшие умы человечества занимались теперь генетикой; остальным наукам уделялось гораздо меньше внимания. Все на Земле в той или иной форме занимались наукой. Поскольку население резко сократилось, в его распоряжении оказались огромные природные ресурсы, и всю физическую работу выполняли роботы. Правительство заботилось о том, чтобы у всех все было, и в ответ просило лишь, чтобы люди ни в коем случае не рисковали собственной жизнью — каждое человеческое существо превратилось в ценность, которую следовало всячески защищать и охранять.

Людей осталось меньше ста тысяч — человечество оказалось у критической черты, за которой, по всем оценкам, достаточно было одного-единственного нового бедствия, чтобы стереть этот вид с лица Земли. По правде говоря, особой нужды в этом новом бедствии не было. С тех пор как было покончено с эпидемией, уровень рождаемости все больше и больше отставал от уровня смертности. Еще одно столетие и…

Все это и стало причиной отчаянной и тайной попытки изменить прошлое. Не вызывало сомнений, что дальнейшее существование такого мира невозможно.

Макс Альбен закончил чтение рукописи и вздохнул. Какой удивительный мир! И как в нем хорошо жить!

Он повернулся к приборам и, когда настал нужный момент — 18 апреля 1976 года, — начал процесс материализации.

Щелк!

А все-таки странно, думал Мак Альбин, что все, кто пытался совершить путешествие во времени, теряли сознание, а у него оно вызывает лишь легкое головокружение. Он знал — все дело в том, что он потомок Джиованни Альбени. Может, существовала какая-то генетическая связь с тем, что плодовитость у него выше среднего; может, стоит подкинуть эту идею парочке биологов, когда он вернется. Если вернется.

Машину времени окутывал тяжелый бесцветный сумрак, в котором все предметы казались едва намечены и разглядеть их как следует никак не удавалось. Все равно что в густой туман совершать посадку на вертолете, забыв приказать роботу-слуге зажечь посадочные огни.

Судя по показанию прибора, сейчас шел 1976 год. Он снизил скорость, добрался до последнего дня апреля и снизил ее еще, медленно двигаясь сквозь время к 18-му числу, дню знаменитого эксперимента с управляемой ракетой. Осторожно, очень осторожно, точно робот-акушер, принимающий особо трудные роды, он не сводил взгляда со шкалы, дожидаясь, пока стрелка замрет у тонкой травленой линии, обозначающей необходимый момент. Потом нажал на кнопку и остановил машину.

Все, что ему теперь оставалось сделать, это материализоваться в нужном месте, выбраться наружу и отвести красный рычажок от себя. На этом его волнующее приключение закончится.

Вот только…

Он замер, постукивая пальцами по гладкому подбородку. Было что-то еще, что следовало сделать перед материализацией. Да, последнее указание этого психованного теоретика, Боба Скита.

Он взял маленькую металлическую коробку, извернулся, открыл дверцу машины времени и швырнул коробку в серый сумрак. И тут заметил какой-то предмет, медленно плывущий неподалеку от выхода. Альбин протянул руку — там было ужасно холодно, как они и предполагали, — и затащил предмет внутрь.

Запечатанный металлический цилиндр. Странно. Как он тут оказался? Встревоженный, он открыл его, не смея надеяться, что внутри окажутся бумаги. Да, так оно и есть, взволнованно подумал Альбин. Он начал их читать быстро, очень быстро — как если бы это была только что опубликованная статья о нейтрино. Кроме того, рукопись была написана с почти тягостной простотой, словно составленное занудой-учителем руководство для слабоумных.

Все проблемы начались после эксперимента с управляемой ракетой в 1976 году, читал он. Таких экспериментов было немало, но именно этот стал последней каплей, о чем уже давно предостерегали биологи. Как и предполагалось, ракета со смертоносной боеголовкой взорвалась в бразильских джунглях в результате непростительной ошибки персонала, обслуживающего пункт дистанционного управления. Итог был таков: старший офицер на пункте получил дисциплинарное взыскание, его подчиненных отдали под военный трибунал, а бразильскому правительству выплатили компенсацию за причиненный ущерб.

Однако мало кому в то время было известно, что пострадали не только бразильские джунгли. Под воздействием радиоактивности мутировал растительный вирус, имеющий сходство с табачной мозаикой. Пять лет спустя он вырвался из джунглей и уничтожил все рисовые плантации на Земле. Япония и большая часть Азии превратились в полупустыни, где обитали лишь немногочисленные уцелевшие кочевники.

Потом вирус добрался до пшеницы и кукурузы — и на планете поднялся голодный вой. Все попытки ботаников справиться с Погибелью окончились неудачей из-за бешеной скорости ее распространения. «Насытившись» одним видом растений, она перекидывалась на другой, потом на следующий и так далее, без конца.

Большинство млекопитающих в мире погибли задолго до того, как им начала грозить смерть от голода; их забили на еду. И многие насекомые тоже, прежде чем вымереть от отсутствия съедобных растений, пали жертвой повального голода.

Запас питательных веществ на Земле уменьшался безостановочно и в ужасающей геометрической прогрессии. Недавно было замечено, что начал исчезать планктон — крошечные организмы, основа морской экологии; и с его уменьшением на берегах появились груды мертвых рыб.

Человечество отчаянно металось в поисках выхода, но долгое время не находило его. Даже на других планетах Солнечной системы, которых удалось достигнуть и исследовать ценой невероятных затрат уцелевших ресурсов, не оказалось съедобных растений. Синтетическая пища не могла заполнить эту зияющую брешь.

Голод нарастал, и управлять обществом становилось все труднее. Жалкие попытки ограничить рацион питания продолжаются и поныне, но черные рынки стали единственными рынками на планете, а воротилы черных рынков — подлинными хозяевами жизни. Голодали практически все, и только самые изворотливые жили относительно комфортно. Закон и порядок существовали лишь для тех, кто мог позволить себе платить за них, и детей из обнищавших семей в открытую продавали за еду.

Погибель все еще продолжала свое победоносное шествие по планете, гибли все новые и новые виды растений, и запасы еды неуклонно сокращались. Еще одно столетие и…

Вот почему самые могущественные люди Земли создали объединенный фонд и вложили в него свои деньги в отчаянной попытке изменить прошлое. Не вызывало сомнений, что дальнейшее существование такого мира невозможно.

Мак Альбин закончил чтение документа и вздохнул. Какой удивительный мир! И как в нем хорошо жить!

Он положил руку на рычаг и, когда настал нужный момент — 18 апреля 1976 года, — начал процесс материализации.

Щелк!

Едва вокруг начали проступать контуры пункта дистанционного управления, Максу Альбену сделалось по-настоящему страшно. Все — и ученые, и Генеральный секретарь, и даже короли черного рынка — предостерегали его, что необходимо немедленно прервать эксперимент, если произойдет что-то непредвиденное. Он понимал, что должен вернуться с новой информацией и предоставить возможность лучшим умам планеты разобраться в ней. Но как ему не хотелось подчиняться!

Что эти баловни судьбы знали о жизни людей вроде него? Голод, все время голод, бесконечная борьба, унижения — и опять голод. Всякий раз, когда становилось хуже, они с женой искоса поглядывали на детей, задаваясь вопросом, за кого из них дадут больше. Вот и сейчас он покупал им уверенность в завтрашнем дне, рискуя собственной жизнью.

Но в том другом мире, в том другом 2089-м, государство заботилось о людях и оберегало их детей. Мужчина вроде него, имеющий пятерых детей, — да он станет там важным человеком! Возможно, самым важным на Земле! На него будут работать роботы, и еды хватит на всех.

Он даже может стать ученым — все там ученые, разве не так? — и получит в свое распоряжение большую лабораторию. И хотя в этом другом мире существуют свои проблемы, все равно там несравненно лучше, чем в том, откуда он прибыл. Нет, он не станет возвращаться. Он доведет начатое до конца.

Страх покинул его, и впервые за всю его жизнь Макса Альбена охватило ощущение собственного могущества.

Машина времени материализовалась рядом с зеленым диспетчерским щитом, и Альбен мгновенно покрылся испариной при виде всех этих военных вокруг, хотя ученые уверяли его, что все произойдет так быстро, что никто ничего не успеет заметить. Он увидел на диспетчерском щите единственный красный рычажок. Рычажок, который регулировал курс ракеты. Пора! Всего один шаг, и он окажется в очень приличном мире!

Макс Альбен потянул маленький красный рычажок на себя.

Щелк!

Когда вокруг начали проступать контуры пункта дистанционного управления, на Мака Альбина нахлынуло чувство стыда. Он обещал Бобу и Хьюго немедленно прервать эксперимент на любой стадии, если появится какой-то неожиданный фактор. Он понимал, что должен вернуться с новой информацией, чтобы они смогли втроем проанализировать ее.

Но что они могут сказать ему — они, так счастливо устроившиеся в своей заранее распланированной жизни? Им, по крайней мере, выделили жен, с которыми можно жить; ему же досталась такая, с которой у них была полная несовместимость во всем, кроме генетики. Генетика! Он устал от генетики, от бесконечных разговоров о святости человеческой жизни; устал до кончиков изнеженных пальцев, устал до каждой клеточки не привыкших к нагрузке мышц. Чтобы пережить простое приключение, он вынужден был действовать, словно вор в ночи.

Но в том другом мире, в том другом 2089-м, человек вроде него может стать владыкой черного рынка, властелином хаоса. Он получит возможность устанавливать собственные правила и выбирать тех женщин, которых пожелает. Что ж, теперь, раз эти слабаки уперлись в стену, оказавшись не в состоянии продолжить род человеческий, все кончено? Нет, он из другого теста.

Мак понял, кто на самом деле правит этим другим миром, прочтя документ, запечатанный в металлическом цилиндре. Наверняка заправилы черного рынка даже не читали его. По всей видимости, добиваясь разрешения на проведение эксперимента, ученые попросту одурачили их; до этих глупцов даже не дошло, что изменение течения времени перечеркнет само их существование.

В этом другом мире существуют свои проблемы, но, конечно, жизнь там бьет ключом по сравнению с тем, откуда он прибыл. Да, именно так: его мир вяло умирает; альтернативный мир голодает, но упорно борется с судьбой. Он заслуживает того, чтобы получить свой шанс.

Придя к выводу, что он способен на поступок, Альбин почувствовал гордость.

Машина времени материализовалась рядом с зеленым пультом. Альбина не волновало присутствие всех этих военных вокруг, поскольку он знал, что они не успеют заметить его. Он увидел на пульте единственный красный рычажок. Рычажок, который регулировал курс ракеты. Пора! Всего один шаг, и он окажется в чрезвычайно интересном мире!

Мак Альбин отвел маленький красный рычажок от себя.

Щелк!

Пора! Всего один шаг, и он окажется в очень приличном мире!

Макс Альбен потянул маленький красный рычажок на себя.

Щелк!

Пора! Всего один шаг, и он окажется в чрезвычайно интересном мире!

Мак Альбин отвел маленький красный рычажок от себя.

Щелк!

…потянул маленький красный рычажок на себя.

Щелк!

…отвел маленький красный рычажок от себя.

Щелк!

…на себя.

Щелк!

…от себя.

Щелк!