Бал цветов

Глава 24 Влюблённые во дворце

И Любовь не замедлила явить свои права. Каждый вдруг вспомнил о том, кто ему был дорог. Все забыли себя и стали думать о других! И, естественно, сразу же почувствовали беспокойство. Ведь не всегда тот, кого любишь, оказывается под рукой в самый нужный момент.

Виола сбилась с ног, разыскивая Гиацинта. Но ни графа, ни его верного "оруженосца" (который по совместительству ещё и служил поверенным в сердечных делах принцессы Бьянки) нигде не было видно. Увидав, что уже час обеда, Виола заглянула в столовую залу дворца. Друзей там не было.

Виола забеспокоилась не на шутку. Ладно, Гиацинт мог себе позволить такую роскошь как пропустить обед, но Розанчик… Это было непостижимо.

В коридоре она столкнулась с Джордано.

— О, мадемуазель, я давно ищу вас, — обрадовался он. — Граф велел вам передать…

— Где он?

— Ну… Они с Розанчиком поехали доставать яд, — невинно пояснил Джордано.

— О, Боже! Я так и думала, что‑то произошло, — вздохнула она.

— Вы не волнуйтесь, Гиацинт сказал, чтобы вы не беспокоились. Они скоро вернутся.

— "Скоро вернутся" — означает "к обеду не жди", — грустно улыбнулась Виола. — Расскажите, что вы узнали?

Джордано поведал ей о встрече с Сирингой Китайской и о том, что рассказала во сне Лютеция. Виола была довольна результатами расследования, хотя, конечно, её возмутил замысел Чёрного Тюльпана (не вызывало сомнений, что инициатором был Неро.)

— А где сейчас Ветреница?

— В комнате Мак‑Анатоля. Он и тётя Сирень охраняют её сон, — хихикнул Джордано.

Виола относительно успокоилась.

— Что ж, раз встреча назначена на три, то около четырёх или раньше они вернутся. Спасибо, Джордано, вы меня просто спасли своим сообщением. Я ведь не знала, что и думать.

И Виола пошла дальше, даже забыв спросить (на счастье Джордано), как же друзья собираются заполучить яд в свои руки.

— Виолетта, ты ничего вокруг не видишь! Мы еще даже не поговорили с тобой, — окликнул её женский голос.

Фрейлина оглянулась:

— Ой, Фиалочка, извини! Мы действительно не успели пообщаться со времени твоего приезда.

Виола подошла к сестре.

— Ты так поспешно убежала тогда. Сказала скоро вернёшься, и я уже час ищу тебя по всему дворцу, — Фиалка была удивлена, ведь они обожали поболтать, и Виола обычно не оставляла её в покое, пока не расскажет все новости.

Сестра Триколор, старшая сестра Виолы, была монахиней ордена мадемуазель Пассифлоры. Это была весёлая двадцатилетняя девица, нежно любившая свою сестричку и взиравшая на жизнь с высоты монашеского обета. А это что-нибудь да значит, в двадцать лет!

Виола знала, с кем она может посоветоваться по всем своим вопросам и кто никогда не обманет её. И, глядя на круглое лицо сестры, обрамлённое монашеским покрывалом, она чувствовала себя увереннее.

Фиалка была одета в бледно‑фиолетовое облачение с широкими белыми отворотами на рукавах и на покрывале. От воротника на платье расходились две светло‑жёлтые закруглённые внизу вставки, тянувшиеся почти до края подола. Эта трёхцветная форма была традиционной одеждой в ордене Пассифлоры. Надо сказать, выглядели монахини довольно изящно.

Фиалка сама заговорила о том, что интересовало Виолу.

— Где твой граф?

Сестра пожала плечами.

— Носится где-то. У него же вечно полно дел. А зачем он тебе вдруг понадобился? — полюбопытствовала она.

Фиалка загадочно повела глазами.

— Я не успела тебе сказать, ты так быстро исчезла… Гиацинту надо быть осторожным сегодня.

— Господи, что случилось? И не смотри так, или я подумаю самое худшее!

Фиалка выдерживала паузу. Виола широко раскрыла глаза:

— Не может этого быть! Не тяни, скажи, что это неправда!

— Правда. Она здесь. Мама приехала сегодня, вместе с нами.

Виола ахнула:

— Но как же это получилось?

— Я и сама не знаю. Мы ехали от Испанской границы, через Орлеан. И там, на постоялом дворе, встретили её. У мамы сломалась карета, и Пассифлора предложила ей ехать с нами.

— Ой, только не говори, что она могла появиться здесь еще вчера, — ужаснулась любящая дочь.

— Могла, — кивнула сестра. — Вам просто повезло, что она опоздала.

Виола схватилась за голову:

— Боже, я должна найти Гиацинта, пока они не столкнулись. Иначе я или стану вдовой до свадьбы, или останусь сиротой!

— Да не волнуйся ты так. Мама жутко устала и обещала до вечера пробыть в своей комнате.

— Слава Богу! Я зайду к ней… Попозже. — Виола горестно вздохнула: — Фиалочка, почему они не выносят друг друга? Что он ей сделал?

— Они слишком похожи. Если бы мама и твой друг хоть минуту поговорили спокойно, они бы это поняли. Мама просто боится потерять тебя, — рассудительно пояснила Фиалка.

Виола покачала головой:

— Я этого никогда не пойму. Я их обоих очень люблю и не собираюсь бросать её.

Фиалка засмеялась.

— Она уже рассталась с одной дочкой и боится, что ты тоже сбежишь.

— Куда?

— Куда-нибудь. Путешествовать. Мама прекрасно понимает, какие гены передала нам. Ведь ей тоже никогда не сиделось на месте. Чем было плохо в Неаполе? Нет, она уехала оттуда, путешествовала по Франции, вышла замуж за папу, путешествовала вместе с королевским двором… И мы обе — её копии. Нам не сидеть на месте, так суждено и так будет.

— Ну, так чем ей не нравится Гиацинт?

— Он "перекати‑поле", хоть и граф. С ним ты точно почувствуешь вкус дороги, и она не сможет вас остановить. Вот и боится.

Сёстры уселись рядом на бархатную скамейку.

— "Перекати‑поле"… Мама права. Я и сама не знаю, что чувствую, и тоже боюсь, — прошептала Виола.

— Ты его любишь?

— Люблю. Но смогу ли я его удержать?

— Не пойму, о чём ты? Ведь Гиацинт влюблён в тебя как мальчишка! — пожала плечами Фиалка.

— Он и есть мальчишка.

— Не совсем. Ты забываешь, как быстро взрослеют при дворе, в водовороте жизни. Здесь слишком много событий и быстро приобретается опыт.

— В том-то и дело! — вздохнула Виола. — Он твой ровесник, а уже давно — взрослый мужчина и чуть ли не с самого детства рискует жизнью. В шестнадцать лет уже иметь славу первого дуэлянта Парижа! Каково? У Гиацинта есть знакомые во всех парижских трущобах, во дворцах и во всех кругах богемы. Когда он всё это успел?! Я вижу, что ему тесно при дворе, может, и я ему скоро надоем…

Виола растерянно взглянула на сестру. Фиалка мудро, снисходительно улыбнулась.

— Скажи, ты его любишь?

— Да, — уронила Виола. — Мне всегда было мало света, не хватало простора, когда я общалась с другими. Ведь были же у меня увлечения до него. Всё было не так. Они говорили о себе, какие они хорошие, взять хотя бы нашего соседа в поместье. Сына композитора, помнишь?

— Кампанеллы?

— Да, Колокольчика. Хвастун и эгоист! Я раньше считала, все мужчины такие. Я люблю широкий горизонт, а они все смотрели в землю и не могли достать для меня ни одной звезды… — она вздохнула.

— А теперь?

— Теперь… — Виола развела руками. — Есть Гиацинт, и мне больше ничего не надо. Он может всё, даже намного больше. Я нашла в нём то, что искала. Но… Разве я — та, кто ему нужен?

Влюблённая Виола снова тяжело вздохнула. Потом вдруг засмеялась:

— Ты помнишь, как мы познакомились?

— Отлично помню!

— Я его даже не видела, но была заранее жутко предубеждена против графа. Как я злилась, что нас поставили первой парой на танец. Мы открывали вместе все придворные балы, и… пришлось познакомиться с этим "чудовищем".

— И это была любовь с первого взгляда! — насмешливо подытожила Фиалка.

— Ничего подобного! А впрочем, возможно, ведь я долгое время даже не смотрела на него.

— Еще бы!

— При дворе о нём ходили всевозможные слухи, и я, только приехав, точно знала, кого мне следует опасаться. Ну как же: дуэлянт, насмешник, игрок, дамский любимец. Самый незаменимый человек в любой сложнейшей интриге. Я точно знала, что не стану очередной жертвой этого повесы! — Виола изобразила оскорблённую добродетель. Фиалка от души смеялась.

— И вот что из этого вышло!

— Да… Как только я наконец осмелилась заговорить с ним, заглянула в его синие глаза, я поняла — всё, это навсегда.

— Так в чём же дело? Тебя терзают сомнения?

— А вдруг слухи были небезосновательны?

— Еще бы, в них каждое слово — правда. Каждое слово, но не суть.

— Я ничего не понимаю, перед моими глазами всё переворачивается!

— Чего ты боишься? — удивилась Фиалка. — Вооружённой толпы его бывших любовниц?

— Скорее, его подруг. Я не знаю ни одной его официальной любовницы. Зато он связан дружбой со множеством женщин, и все они обожают его! По правде говоря, я знаю только двух женщин, которые терпеть не могут Гиацинта.

— Ну, это наша мама и…?

— Лютеция.

— А, подружка Чёрного Тюльпана. Да, пожалуй, только эти две дамы нашли повод его невзлюбить. Одна — потому, что он отказал в деловом союзе ей и её принцу, другая — потому, что она ему отказала в женитьбе на своей дочери, — философски рассудила Фиалка.

Виола серьёзно сказала:

— С ними ясно. А все остальные? Ты знаешь историю про принцессу Астру?

Сестра Триколор весело засмеялась, её забавляла растерянность младшей сестрички.

— Конечно, я слышала. У нас до сих пор поэтому такие хорошие отношения со Швецией!

— Возможно… Но подумай сама: он впервые тогда приехал в Париж учиться в Оранжерее. Ему было тогда девять лет, а шведской принцессе — восемь! Нет, она всё-таки влюбилась в него и не хотела уезжать без "своего Гиацинта"! Как это понять?!

Виола была в крайнем возмущении. Сестра хохотала до упаду.

— Вот видишь, — печально вздохнула Виола.

— Вижу! Половина его любовных приключений еще невиннее. Я уверена.

— А я нет! Есть же вторая половина. Люди говорят о Гиацинте как о легкомысленном юнце, способном абсолютно на всё, а я… знаю его как самого нежного и преданного друга. Если бы я знала, каким он был раньше, пока мы не встретились. Мне было бы легче что‑либо понять о нём.

— Он всегда был неукротимым искателем приключений, и ты должна быть готова к тому, что он не пожелает менять ни одной своей привычки. Таким же мальчишкой и останется. Все гасконцы — бешеные. Мы с тобой — яркое доказательство тому. Ведь если смешать неаполитанскую кровь с гасконской, представь, что получится? Мы с тобой!

— Но ведь Гиацинт из Прованса, — заметила Виола.

Фиалка беззаботно тряхнула чёлкой:

— Не будь мелочной, сестричка. Южный Прованс, Бордо, Гасконь… Всё это Аквитания, всё это — наш Юг. Предки твоего дорогого графа не всегда пропадали в крестовых походах и бродили по всей Малой Азии. В те времена у нас в Альби шли Цветочные Игры — фестивали "Золотой фиалки", где трубадуры прославляли прекрасных дам.

Альбигойи нет больше, но "Золотая фиалка" жива. Спроси у Гиацинта, он знает, что это у нас всех в крови, у южан. Да и герцоги Провансальские (тогда был другой титул, помнишь? — Графы Прованские и Марсельские виконты) вернувшись наконец с Востока, всегда считали за честь участвовать в поединке трубадуров. Жаль, мы не росли в детстве в Альби, а то бы вы с Гиацинтом раньше познакомились.

Виола подозрительно взглянула на сестру:

— А ты всё это откуда знаешь?

— Не забывай, у кого я служу! Где родился твой красавец?

— В Марселе. Ну рядом… А что?

Фиалка иронически улыбалась:

— А теперь соображай, сестричка, какой город у нас самый цветочный в Мире, после Флоренции. И самый христианский тоже?

— Ну, Тулуза, — не понимала Виола.

— А кто у нас наследник графов Тулузских? Западнее Марселя… Возле наших родовых земель… В Лангедоке, герцогство…

— Страстоцвет!! Дом Пассифлоры! Так значит, они были знакомы?

Фиалка хмыкнула:

— Знакомы? Они соседи. Наша дорогая госпожа часто ездила в Прованс на каникулы, она твоего ангелочка знает с детства. Все, действительно, настолько привыкли, что Пассифлора — личность с мировым именем в Христианстве Цветочного мира, и очень немногие помнят, что у неё, как у всех нас, есть родовые земли, национальность, родители… Думают, она появилась из облака света, как видение.

Сестра запрыгала от нетерпения:

— И что она тебе говорила? Расскажи скорей. — И огорченно добавила: — Здесь все знают о нём больше меня. Почему так?

— Потому что абсолютно невозможно и невероятно, чтобы Гиацинт сам рассказал о своей жизни. О других — пожалуйста.

— Действительно, — вынуждена была согласиться Виола. — Но всё-таки, что ты знаешь?

— Я знаю, что его папе крупно повезло, что он имеет два судна в марсельской "Пальмовой Ветви", это торговая морская компания по закупке пряностей в Ост- и Вест‑Индии.

— Я знаю. А почему герцогу повезло?

— Потому что иначе юный наследник нанялся бы юнгой на первый же корабль, бросивший якорь в марсельском порту. А так, можно было предоставить ему корабли отца. Ещё я знаю, что он вечно пропадал вместе со странствующими артистами и даже работал несколько сезонов театрах и в цирке, вместо летних каникул, если не уходил в море.

Виола изумлённо нахмурилась:

— Это сколько же ему было?

— Лет с пяти‑семи, а потом — четырнадцать, пятнадцать — в старших классах Оранжереи.

— Мамочки! Я ещё из дому не выезжала ни разу в таком возрасте.

— Он всегда дружил с людьми старше себя и как-то умудрялся быть со всеми на равных.

Виола утвердительно кивнула.

— Он и сейчас такой. Одинаково свободно разговаривает и с принцами, и со слугами, и с самыми надутыми, важными и спесивыми вельможами. Как он со всеми находит общий язык? — Она задумалась и размышляла вслух: — Конечно, у него много врагов, но друзей, наверное, больше… Уж не меньше, так точно. И каждый знает тот кусочек жизни Гиацинта, когда они были вместе. Жаль, что я его встретила так поздно, мы могли ведь жить рядом и расти вместе. Как он вообще оказался в Париже?

— Он наотрез отказался от военной карьеры, и отец отправил его в Париж. Учиться во Дворцовой Оранжерее.

— Ему бы в Академию Изящных Искусств, а не в Оранжерею, — вздохнула Виола. — Рассказывай дальше.

— В Париж юный граф отправился с удовольствием и неохотно одновременно, — продолжала Фиалка. — С радостью потому, что всё это большая сцена, здесь не соскучишься; а неохотно потому, что здесь нет моря.

— Это я знаю. Он очень любит море. Мне самой его здесь не хватает, — кивнула Виола.

Сестра сочувственно улыбнулась и продолжала рассказ:

— К тому же, при дворе в Париже служили их давние знакомые — семья Роз.

— Правда! Розанчик должен хорошо знать этот период жизни Гиацинта, — оживилась Виола.

— Розанчик знает ещё меньше, чем ты! На уроках наш дорогой граф появлялся крайне редко. Он носился по всему Парижу в поисках приключений. И обычно находил их, в виде шпаги какого-нибудь наглеца. Так и сложилась его слава лучшего дуэлянта в шестнадцать лет. Точнее, даже раньше!! В шестнадцать он закончил образование, и несчастные педагоги не знали, как вернее оценить его способности.

— Очень хорошо понимаю их затруднение, — покачала головой Виола.

— Я тоже. Но это всё — лишь малая часть того, что было в его жизни.

"Да уж!" — подумала Виола, вспомнив, чем сейчас занят Гиацинт.

— Тем не менее, я думаю, вы будете счастливой парой. Его не удавалось укротить никому, а ты добилась этого совсем просто, позволив ему только поцеловать край твоего платья, кончики пальцев…

— Если бы так и было, как ты говоришь! А вдруг он уйдёт? — сомневалась фрейлина.

Фиалка обняла сестру за плечи:

— Он тебя Любит, в этом всё дело. Ты не старалась удержать его, потому что поняла — это глупо: он никуда не уйдёт от тебя.

Виола невольно засмеялась:

— Ой, сестра, какая ты монахиня?

— Самая обыкновенная, — убеждённо отвечала Фиалка. — Я вас вижу со стороны, мне виднее. Ты и он — просто пара, соединённая на небесах.

Виола улыбнулась с лёгкой печалью:

— Если бы ты ещё могла доказать это нашей мамочке…

В этот самый момент, когда происходил разговор двух сестёр, достойный лорд Гладиолус бродил в раздумьях по пустой приёмной, где он недавно встретил призрак своей первой Любви. Внезапно он почувствовал за спиной чей‑то пристальный взгляд. Лорд оглянулся. На лестнице, спускавшейся сверху, стояла она.

— Глэд!

— Рута? — он не поверил своим глазам.

Фрау Рододендрон спустилась и подошла к нему.

— Рута!

Лорд взял её руки в свои. Сорок лет прошло или не сорок, а для него она навеки останется прежней. Альпийской Розой.

Они, как в те далёкие времена в Швейцарии, ходили, взявшись за руки, по пустынному залу. И говорили… Им много чего надо было рассказать друг другу.

— Рута, почему ты фрау Рододендрон, а не баронесса Шток‑Роза? — несмело спросил лорд.

— Глэд, я тебе отвечу! Мой дарагой муженёк приказал долго жить через два года после свадьбы. Я имела больших неприятностей с его наследством, и теперь германское поместье полностью разорилось. Я решила плюнуть на всё и сказала себе: "Рута, девочка, если ты не хочешь иметь головную боль от етого наследства, то вернись в Швейцарию и живи как жила".

Я и вернулась. Правда, потом ещё два раза была замужем, но лучше, чем в первый раз, не получилось: они оба живы. Правда, мы развелись, и я снова свободна. — Она вдруг опустила глаза. — У тебя, конечно, всё не так, Глэд. Она — настоящая леди, у вас куча детей…

Лорд почувствовал, что она будет рада, если узнает правду.

— Да, дорогая, она была леди, но детей у нас нет и не будет. Я уже десять лет — вдовец.

— Да Боже ж мой! — непосредственно воскликнула фрау. — Так ты, значит, тоже свободен! Тогда почему не делаешь мене предложение?

Лорд не выдержал и засмеялся. Это было, конечно, против английских законов приличия, но он снова чувствовал себя как в молодости. И он забыл, что он лорд, и стал просто человек: Глэд Гладиолус.

— Понимаешь, разве можно так сразу? — притворно ужаснулся он, пряча улыбку.

— Как я могу любить такое чудовище!? Сорок лет ему мало для того чтоб узнать человека и сказать: "Рута, девочка, я имею тебе сказать пару слов. Мы не бог весть как молоды, но возьми меня себе в мужья, и я тебе скажу спасибо".

Гладиолус покачал головой.

— Рута, я тебя обожаю. Англичанки ничего не смыслят в таких делах, как "сказать пару слов".

Она смутилась.

— Прости, Глэд.

Ему было забавно слушать, как она понижает голос, когда говорит серьёзно и пытается выглядеть "леди", и как сбивается на свой особенный акцент, когда сердится. Боже! Потерять сорок лет — это преступление.

"По совести, надо бы заточить меня в Лондонский Тауэр", — подумал лорд. А вслух сказал:

— Ничего, у нас ещё всё впереди, дорогая…

Шиповничек в тот момент тоже шла по коридору, но в сторону противоположную той, куда убежала Виола. Естественно, она думала о Любви и о Пассифлоре.

Юная мадемуазель ушла с обеда и решила немного прогуляться. Вот в таких решениях и узнаёшь потом руку судьбы! Но пока…

Шиповничек просто шла и размышляла:

— Если бы я была так прекрасна как она, я бы тоже стала монахиней. Что ж удивительного, она просто ангел небесный, где же найти ей подходящего земного кавалера? Она достойна только Бога. Я, по сравнению с ней, просто сорная трава!

— И вовсе нет, мадемуазель, — услышала Шиповничек незнакомый приятный голос. — Вы очаровательны, мадемуазель, поверьте поэту!

Шиповничек подняла глаза. В своём самобичевании она и не заметила, как зашла на дальнюю половину дворца, в музыкальный зал рядом с библиотекой. Более того, она не заметила, что говорит вслух то, о чём думает.

Перед ней сидел молодой человек в ярко-жёлтом атласном костюме и в алом плаще. В руках он держал лютню.

— Кто вы? — удивилась Шиповничек.

— Я — Адонис Вернали, придворный музыкант.

— А что вы здесь делаете один?

— Сочиняю поэму в честь мадемуазель Пассифлоры — Королевы Бала.

— Ну вот, и здесь она! Я уверена, что поэма будет прекрасной, как и сама мадемуазель.

— Я постараюсь. А как ваше имя?

— Шиповничек.

— Прелестно! Я про вас тоже потом сочиню песню или стих, — заверил молодой поэт.

— Я польщена, — поклонилась Шиповничек.

"А он довольно мил", — подумала она.

Действительно: удлинённое лицо молодого человека, ласковые голубые глаза, светло-каштановые довольно длинные волосы… Высокий, стройный. Да ещё эта лютня в руке, как у древнего менестреля…

Он также внимательно разглядывал Шиповничек.

— Где‑то, мне кажется, я уже видел вас, мадемуазель. Возможно, во сне? — мягко спросил он.

Шиповничек чуть было не закричала: "Нет, это я тебя видела в своём сне, сегодня перед обедом!" Но она этого не сказала, а лишь смущённо улыбнулась:

— Месье, у меня точно такое же чувство: я вас тоже, кажется, видела.

— Ах, ну да, вспомнил! — воскликнул Адонис. — Я вас видел на утреннем приёме, вы были представлены принцессам.

Она скромно кивнула. И вежливо спросила:

— Возможно, я отвлекаю вас от вашей работы? Вы же сочиняли поэму…

— Нет-нет, ну что вы! Вы можете лишь усилить вдохновение, а никак не развеять его. Я желал бы ещё побеседовать с вами, — с жаром заверил её Адонис.

— Тогда пойдёмте, погуляем в саду, — предложила Шиповничек. И любезно приняла руку, предложенную ей месье Вернали.

Они вышли в сад.

— Вы давно живёте во дворце? — спросила Шиповничек своего нового знакомого.

— О, много лет. Почти всю жизнь. Я был маленьким, когда меня взяли сюда. Король пожелал, чтобы я учился музыке вместе с его дочерьми и стал их музыкантом и поэтом. Всем, что у меня есть, я обязан доброте его величества и участию покойной королевы Фоэтины.

— Вы сирота?

— Я не знаю своих родителей.

— А сколько вам лет? — Любопытство Шиповничек просто не знало границ.

— М‑м… почти двадцать. Летом исполнится.

— А, как Гиацинту, — сравнила юная мадемуазель.

Глаза Адониса загорелись:

— Вы знаете графа?

— Он лучший друг моего кузена Розанчика, — с достоинством отвечала Шиповничек.

— Так вы — племянница мадам Розали, нашей первой фрейлины! Теперь я понял, почему она представляла вас принцессам. Вы приехали на бал со своими родителями?

Шиповничек вздохнула:

— Я сирота.

— Как это печально, — сочувственно отозвался месье Вернали.

— Я приехала сюда с дядюшкой генералом. У нас небольшое поместье возле…

Шиповничек внезапно дёрнула своего спутника за рукав, и они поспешно юркнули за шарообразно подстриженный зелёный лавровый куст.

Из‑за поворота аллеи появились мило беседующие генерал Троян и Ортанс. Легки на помине.

Баронесса оставила свою чопорность и с живостью расспрашивала генерала о жизни в Крыму, о военной службе и делах в его поместье. Троян степенно отвечал. Они чинно прошествовали мимо притаившейся за кустом пары.

— В чём дело? — удивился Адонис. — Эти люди тебя напугали? Ой, простите! Вас огорчило их присутствие? — он смутился оттого, что невольно сказал Шиповничек "ты", как близкой знакомой.

Но она не рассердилась.

— Ничего страшного, давай на "ты", если не возражаешь.

— Конечно, нет, — ответил Адонис и, глядя вслед удаляющейся паре, повторил: — Так почему мы от них прятались?

Шиповничек покраснела.

— Это мой дядя — генерал Троян. Я вас познакомлю попозже. Просто… я не хотела ему мешать, он ведь с дамой.

А про себя подумала: "Иногда, в неподходящие моменты, вокруг появляется столько родственников, что никак не чувствуешь себя сиротой".

И, выйдя из укрытия, Адонис и Шиповничек снова отправились гулять по саду.

Беседа была крайне приятна им обоим, и юная мадемуазель и думать забыла, что на свете ещё существуют какие-то принцы…