— Мой генерал, мы уже почти приехали! — крикнул молодой кучер, обернувшись к пассажирам коляски: толстому пожилому месье в военной форме, который храпел, шевеля роскошными усами в такт стуку колёс, и юной взволнованной мадемуазель.
Нежный голос мадемуазель немедленно присоединился к щебетанию птиц, скрипу экипажа и свисту кнута кучера. Она настойчиво дёргала своего спутника за рукав мундира и, слегка подпрыгивая от волнения, беспрерывно повторяла:
— Дядюшка, вставайте! Мы почти приехали! Мы уже подъезжаем! Дядюшка, я вижу впереди башни дворца! Ну, проснитесь же наконец, мы приехали!
Старания мадемуазель были тщетны. Генерал давно проснулся, но ни на грамм не разделял бурного восторга своей племянницы по поводу приезда. Ему нравилось дремать под стук колёс; видеть, открывая то один, то другой глаз, дорожку, которая, извиваясь, бежала между низкими кустами вереска и цветущего шиповника; слушать пение птиц этим тёплым майским утром, ещё довольно ранним. Да, он видит впереди белые башенки с ярко-оранжевой черепичной крышей. Две башенки очень мило утопают в зелени деревьев, но это совсем не повод кричать ему на ухо: «Скорей, дядюшка, проснитесь, дворец уже близко!» Он и сам это прекрасно знает. А вот выехали они сегодня до рассвета, в три часа утра, и он имеет достаточно веские основания отдохнуть, ведь ехать ещё добрых полчаса!
Так рассуждал генерал Троян[1], стараясь отвлечься от настойчивых воплей племянницы. Но это было не так-то просто.
— Дядюшка, проснитесь же!
— О, Боже! Шиповничек, успокойтесь, дитя моё. Я прекрасно слышу тебя, и, хотя до дворца ещё довольно далеко, тебя могут услышать и там, что тогда о нас подумают? — слегка раздражённым басом прогудел генерал, вздохнул и открыл глаза.
«Она всё-таки окончательно разбудила меня, — подумал он. — Конечно, для Шиповничек сегодня первый бал, она, естественно, волнуется, но это ещё не повод мешать сну ближнего своего. Теперь я понимаю, почему моя бедная сестра столь поспешно оставила нас и отошла в лучший мир вскоре после рождения этой малютки: когда дети не дают вам спать — это тяжкое испытание!»
Вздохнув ещё раз, подтверждая тем самым философское содержание своей мысли, достойный генерал обратил свой взор за окно экипажа.
Юнная Шиповничек тем временем нервно поправляла свои светлые завитые локоны, глядя в небольшое круглое зеркальце в серебряной оправе. Покончив с причёской и спрятав зеркальце в карман, она, подпрыгивая на сидении, старалась рассмотреть дорогу, которую спина кучера закрывала от её широко раскрытых восторженных глаз.
Она ждала чудес. Шутка ли, бал по случаю Дня Рождения принцесс. Такое не каждый день бывает! К тому же, бал устроен в честь юбилея, ведь принцессам сегодня исполняется по двадцать лет.
«Да, это должен быть необычный бал, с фейерверком, с танцами. Будет море знатных особ, я обязательно кому-нибудь понравлюсь, меня представят принцессам, и я стану фрейлиной одной из них и…»
Воображение Шиповничек зашло в тупик, ибо ничего более великолепного она уже не в состоянии была себе представить. А ведь бал должен быть не обычным, а сверхвеликолепным. Но малышка не была ещё ни на одном балу при дворе, только на приёмах в соседних поместьях у знакомых генерала, где всё, конечно, проходило гораздо скромнее, чем при дворе.
Королевский двор! Это предел желаний каждой провинциалки — лотерея, где можно выиграть свою судьбу.
Вдруг Шиповничек почувствовала, что боится (ведь это так ответственно) — предстать перед взорами знатных дам и кавалеров. Как её примут там, никому не известную провинциалку? Она совсем не знает их мира. Двор казался ей чужой страной, в которой свои законы, свои правила игры, и, кто знает, не таится ли в этой игре опасность для маленькой наивной мадемуазель?
Но голос честолюбия быстро нашёл, чем успокоить будущую светскую даму. Он шепнул её кружащимся в вихре смятения мыслям: «Чепуха! Не стоит бояться, ведь там будет Розанчик…»