Бал цветов

Глава 20 Допрос Анемоны

И как раз вовремя: Розанчик только успел сбегать в свои апартаменты и принести два бокала, а Джордано наполнил их вином, обнаруженным в комнате у Гиацинта и смешанным с жидкостью из синего флакона гадалки, как издали послышались голоса, и увлечённые светской беседой Мак-Анатоль и Лютеция возникли в конце коридора.

Вся четвёрка, включая тётушку Сирень, вихрем ринулась в одну из боковых ниш, где должна была бы стоять мраморная статуя. К счастью, статую Дафны, превращающейся в лавровый куст, куда‑то убрали, иначе от этого шедевра остались бы одни обломки, так поспешно влетели в нишу четверо наблюдателей.

В мгновение ока пространство возле потайной комнатки было освобождено. И не только Лютеция, но даже Мак-Анатоль ничего не заметил. Впрочем, их слишком занимал разговор…

— Скажите, дорогой Мак, а правда на Востоке всё ещё существуют гаремы, и восточные владыки содержат в своих садах за неприступными стенами множество прекрасных жён? — расспрашивала Лютеция, упиваясь этим экзотическим фактом.

— Да, дорогая ханум, — отвечал юный дипломат. — Там высокие башни, висячие сады… По стенам ходят стражники‑крапивы с острыми копьями, не оставляя свой пост ни днём ни ночью. вам непременно надо побывать там.

— О, я с большим интересом посмотрела бы своими глазами на всю эту восточную роскошь! Там должно быть прекрасно, — восклицала Ветреница с таким жаром, что Розанчик с трудом удержался от смеха, представив Лютецию в гареме какого-нибудь эмира или шаха, окружённом стражей и запертом на двадцать‑тридцать замков для надёжности.

Джордано толкнул его локтем, предупреждая о необходимости хранить молчание.

Мак-Анатоль разделял мысли Розанчика и снисходительно кивал, ведя Лютецию под руку:

— Да, вам бы там понравилось: синее знойное небо, даже днём усеянное полумесяцами на куполах старинных минаретов и стройных башен дворцов. А ночью небо сияет россыпью звёзд, и над уснувшим городом плывет аромат турецкого кофе, пряностей и зелёного чая.

— Бесподобно! Вы так чудесно рассказываете о своей родине, Мак, что я не могу удержаться от зависти: ведь я никогда ничего этого не увижу, — вздыхала Лютеция.

Наконец Мак-Анатоль остановился перед входом в потайную комнатку, вернее, перед пёстрым ковром с вытканными на нём причудливыми арабесками. Мак откинул ковёр в сторону и галантно пригласил Ветреницу войти:

— Прошу вас, прекрасная ханум, представьте, что мы на Востоке, и насладитесь этим чувством.

Лютеция одарила его долгим страстным взглядом и исчезла в нише. Мак оглянулся по сторонам и вслед за ней скользнул в темноту. Четверо "ассистентов Багдадского Вора" из своего укрытия слышали их голоса, приглушённые теперь ковровой завесой. Потом наступила тишина. Портьера качнулась, и Мак-Анатоль выглянув, поманил рукой своих сгоравших от нетерпения друзей. Они подошли и заглянули внутрь.

В маленькой комнатке, где едва помещался квадратный столик на одной ножке, схожий со столами в кафе, горела свеча. По всем трём сторонам каморки вдоль стен размещались скамейки, обтянутые мягкой кожей. В углу, запрокинув голову, сидела бесчувственная женщина.

Картина скорее походила на последствия убийства, чем на очарованный замок в зарослях шиповника, особенно если учесть, что на столе стояли два бокала: один — полный, другой — с остатками питья. Но на невинную Дездемону, впрочем, как и на Спящую Красавицу, Лютеция была решительно не похожа.

Гиацинт без слов пожал руку Мак‑Анатолю и, обернувшись к Сиринге, прошептал:

— Тётя, ваш выход!

Сирень кивнула.

— Сядьте все вон там и не мешайте, — скомандовала она.

Джордано, Розанчик и Мак-Анатоль уселись рядышком на краю скамейки, с опаской поглядывая на спящую Ветреницу. Гиацинт остался стоять, прислонившись к стене рядом с ними.

Сиринга Китайская взяла со стола свечу и, поводя ею перед лицом Лютеции из стороны в сторону, заговорила звучным низким голосом, до краёв заполнившим закрытое пространство комнатки.

— Повелеваю тебе пробудиться от сна и полностью повиноваться мне. И тело твоё, и сознание подвластны мне и послушно исполняют мои приказы. Открой глаза!

Ветреница открыла глаза, но её расширенные зрачки, отражавшие огонёк свечи, не видели пламени. Сиринга сделала какие-то пассы свечой, но Лютеция смотрела в одну точку и даже безотчётно не следила взглядом за рукой волшебницы.

— Отлично! — констатировала тётка. — Как твоё имя? Ты покорна мне и говоришь всю правду без утайки, — приказала она.

— Лютичная Ветреница Лютеция‑Анемона.

Даже во сне Ветреница цепко держалась за присвоенное имя и лишь частично рассталась с ним.

— Анемона? — удивился Розанчик. — Это же…

— Тихо ты! — сжал его руку Джордано.

— Сколько тебе лет? — спросила Сиринга, пристально глядя на Лютецию, словно удав на кролика.

— Двадцать… пять.

— А уверяла, что двадцать два, — прошептал Мак-Анатоль.

Сиринга обернулась к племяннику.

— Она готова. Что спрашивать?

— Спроси, знает ли она мадемуазель Пассифлору, — сказал Гиацинт.

Тётка повторила его вопрос Лютеции. Та кивнула:

— Пассифлора Страстоцвет… Да, я её знаю! Эта мерзавка училась со мной в монастыре десять лет тому назад. — Лицо Ветреницы исказила злоба: — Она всегда была первой во всём, хотя не стремилась к этому. Мне никогда не удавалось угнаться за ней. Я её ненавижу! Но сегодня она королева в последний раз. Пришло моё время!

Лютеция замолчала, уставившись в одну точку.

— Ты собираешься её убить? — задала вопрос прорицательница.

— Конечно, — бесстрастно отвечала Лютеция. — Она должна умереть именно сейчас, на балу, чтобы план Неро достиг успеха.

Мальчишки во все глаза следили за допросом, их поражала холодная уверенность Ветреницы в своей правоте.

— Где ты возьмёшь яд?

— Я заберу его сегодня в три часа. Стучать два раза громко и два — потише. Улица Флеру, 19, — отчеканила Лютеция.

Гиацинт качнулся от стены:

— Я знаю этот адрес. Флеру, 19 — это салон Красавки Белладонны.

Тётка удовлетворённо кивнула:

— Самая знаменитая отравительница Парижа. Удар рассчитан наверняка. — И обратилась к Лютеции: — Ты сама пойдёшь за ним?

— Да. Яд давно заказан, половина денег заплачена вперёд. Белладонна меня знает.

— Жаль, — вздохнул Джордано.

— Где вторая часть платы? — невозмутимо спросила Сиринга.

— При мне, — ответила Лютеция.

Возможно, она уже видела себя уже в салоне отравительницы. Она достала из кармана, скрытого в складках жёлтого платья, чёрный кожаный кошелёк с золотыми.

— Тысяча франков, как договорились.

Сиринга забрала у неё кошелёк.

— Ого! Две тысячи! — прошептал Розанчик.

— Это не так уж много за первосортный яд. Так, дорогая, а теперь расскажи, как ты собираешься подсыпать яд Пассифлоре? — поинтересовалась Сиринга.

— Чаша Королевы Бала достаточно вместительна, — был ответ. — Главное узнать, в чьих руках она будет…

— А у кого бы ты хотела её видеть? — не выдержал Гиацинт, сам прекрасно зная ответ.

Но Лютеция не слышала его. Сиринга Китайская повторила вопрос:

— Кто понесёт чашу Королеве Бала?

По губам Лютеции скользнула змеиная улыбка:

— Мадемуазель Виола вполне достойна этой чести. Неро и Нарцисс будут счастливы, когда она и её возлюбленный будут навеки погребены в тюрьме или казнены за убийство. Должны же принцессы наказать виновных, чтобы не испортить репутацию двора Алой и Белой Розы.

— Должны, — согласился Гиацинт. — Спасибо, тётя, твоя помощь просто бесценна.

— Что ж, дорогой племянник, как ты думаешь поступить с ней?

Гиацинт отделился от стены и засунул руки в карманы — так ему было удобнее размышлять.

— Ну… ты и Мак-Анатоль подождёте нас, не здесь, конечно… Мак, можно спрятать эту красотку у тебя? Ко мне может нагрянуть Виола, а у Розанчика и Джордано — родственники.

— Конечно, о чём речь! — воскликнул юный мусульманин с арабской пылкостью.

— А я тут при чём? — недовольно проворчала Сирень. — Меня ждут клиенты.

— Тётя, ты должна проконтролировать, чтобы она не проснулась, пока мы не добудем яд. А потом ты разбудишь её, и она будет помнить всё так, как ты ей внушишь. Расскажешь Маку про тибетских монахов, про Китай, йогов и про всё что хочешь, он благодарный слушатель, да?

Мак-Анатоль кивнул.

— Как мы собираемся достать яд, ведь эта ведьма, Красавка Белладонна ждёт именно Лютецию? — осведомился Розанчик, когда друзья вышли.

Они разговаривали, идя по коридору, а Мак-Анатоль и Сиринга остались караулить заложницу.

— Проклятье! — резко остановился Гиацинт. — Я собирался попросить Виолу переодеться в жёлтое платье и явиться к Белладонне, но за ней следит Нарцисс, чья сестрица только что поведала нам интереснейшую историю. К тому же, к Виоле приехала её родная сестра, монахиня из ордена Пассифлоры. Пятиминутного разговора с ней достаточно, чтобы Виола была неспособна думать ни о каком заговоре. Этот вариант не годится.

— Шиповничек сейчас не сможет нам помочь, — заметил Розанчик. — Она не умеет притворяться, не знает характера Ветреницы, и Лютеция на добрую голову выше неё. — Паж разочарованно покачал головой.

— Моя сестра Джорджи, конечно, высокая, но она органически не переносит всякие интриги и авантюры. Да и жёлтого платья у неё нет, — добавил Джордано.

— А если бы и было, то смуглянку Джорджи надо, как минимум, месяц держать в подвале, чтобы она побелела и стала отдалённо похожа на Лютецию, а на это у нас нет времени, — подытожил Гиацинт.

— Да, моя сестра для этого не годится, — согласился Джордано.

— Твоя сестра, его сестра, сестра Виолы… У всех есть сёстры, почему я — единственный ребёнок? — беззаботно засмеялся Гиацинт, не переставая размышлять.

— Тебе сестёр всегда заменяли многочисленные поклонницы, — насмешливо сказал Розанчик.

Гиацинт яростно дёрнул себя за ухо. Видимо, этот способ стимуляции мыслей подействовал, и он решительно повернулся к Розанчику:

— На этот раз ты, кажется, прав. Друг, ты гений! — воскликнул он, хлопнув Розанчика по плечу.

— Я всегда прав, — буркнул тот, пряча довольную улыбку. — Но всё-таки, что ты придумал?

У Гиацинта вид был довольно мрачный.

— Я знаю, кто сыграет роль Лютеции так, что родной брат не заметит подмены.

— Кто?

Гиацинт скорчил хитрую гримасу:

— Ты помнишь Амариллис?

При упоминании этого имени, Розанчик покраснел, как пион. Джордано недоумённо переводил взгляд с одного друга на другого.

— Ещё бы, тебе ли её не помнить, — невесело усмехнулся Гиацинт, видя смущение доблестного пажа. — Первая любовь не забывается. — Он обернулся к Джордано: — Амариллис — наша давняя подруга детства. Учились вместе во Дворцовой Оранжерее. Мы с Розанчиком там приобретали изящные манеры, правда, без особого успеха, и учились верховой езде, фехтованию и танцам.

— Ты, правда, урокам верховой езды предпочитал прогулки с подружками на лоне природы, а тонкости фехтования изучал на практике, сражаясь на дуэли со всеми бретёрами Парижа, — едко заметил Розанчик.

— Да, со всеми бретёрами, причём одновременно. Кажется, эти уроки сегодня пригодились? — насмешливо склонил голову набок Гиацинт. — Зато, я не пропускал уроки танцев, — добавил он. — Ты должен быть благодарен Амариллис, ведь именно она научила тебя пристойно двигаться под музыку. Отличная девчонка, Джордано. Поверь мне…

— Слышала бы Виола! Какой мечтательный тон, — ехидничал Розанчик.

По лицу Гиацинта прошла тень. Он отвернулся и смотрел в сторону.

— А что стало с этой мадемуазель? — осмелился спросить Джордано.

— Она не мадемуазель! Эта… — взвился Розанчик, но снова поник под пристальным взглядом Гиацинта. Тот ответил:

— Амариллис не была из придворных дамочек. Едва закончив образование, она ушла на сцену. Сейчас она работает в "Театр Франсе".

— В "Комеди Франсез"? Она актриса? — с любопытством спросил Джордано.

— И, могу сказать, прекрасная актриса, — кивнул Гиацинт.

— Тоже мне! — проворчал Розанчик. — Думаешь, она согласится помочь нам?

— Тебе она ни в чём не сможет отказать, а мне — тем более! — Гиацинт засмеялся, перехватив негодующий взгляд Розанчика. — Джордано, будь другом, скажи Виоле, что мы вряд ли будем на обеде. Сейчас без пяти два, в "Комеди Франсез" мы будем через пять минут, от силы — десять. Пошли седлать коней, нет времени для твоих мрачных раздумий, — легонько толкнул он локтем Розанчика.

И добавил, наклонившись к Джордано:

— Только, не говори Виоле, куда мы едем. Скажи, что достанем яд и вернёмся, пусть не беспокоится.

Джордано понимающе улыбнулся и помахал рукой друзьям:

— Желаю удачи!

Через несколько минут копыта двух лошадей выбивали дробь на мостовой Парижа. Друзья выехали на улицу Риволи и поскакали по направлению к центру города.