Бабье царство.

Глава 9 Лунный пейзаж поля битвы

Расположенное в самом центре города большое красивое здание банка "Жемчужный" казалось умерло. Ничто больше не напоминало о тех славных временах когда на его новеньком, ещё пахнущим морилкой и свежим деревом новенькой террасе производились колоссальные денежные выплаты к вящей радости причастных. Ничего не напоминало о тех теперь казалось таких давних времена.

На широкой, мощной входной двери банка висел большой накладной замок, а окна здания вот уже две недели после того как утихли последние скандалы связанные с разоением банка, так и ни разу и не загорелись. Казалось, всё вокруг и внутри его вымерло и никогда уже больше не возродится.

Две недлели прошло как рассчитались с послденим клиентом, а хозяев банка и ставшей скандально известной последнее время банкирши Марьи Ивановны Коревой так с тех пор никто и не видел.

Слухи доходили что слегла банкирша. Не выдержала нервного стресса и слегка с нервным расстройством. И будет ли когда она теперь заниматься своим любимым делом — никто этого не знал. Окна здания вот уже которую неделю стояли тёмные, а что происходит в разорившейся компании землян не знал никто.

Поэтому, когда ранним утром одного зимнего дня загремев дужками замка Дарья, известная в городе как неизменная секретарша банкирши Корнеевой открыла дверь и скрылась внутри, все в городе поняли что мёртвый период ожидания, что же дальше придпримет банк — кончились.

А когда следом за ней к крыльцу подъехала коляска с управляющей банка Марьей Корнеевой и она скрылась за дверями внутри, оставив на улице одиноко стоять охранника, все в городе поняли что ожидания кончились. Теперь что-то будет.

По крайней мере мёртвый сезон ничего неделания прошёл.

Отпустив коляску и отдав необходимые распоряжения охраннику, единственному кто в банке ещё остался на работе, Маша неторопливой, расслабленной походкой прошла в свой кабинет. Спешить было некуда и незачем. Третий день она уже с самого утра, регулярно приезжала с утра в банк, а никого, никаких клиентов не было.

Никто её здесь, в пустынным помещениях не ждал и она сама никого не ждала. Маша не питала иллюзий. За последние две недели, пока она болела, по словам Дашки, её секретарши, никто в городе даже не поинтересовался как в банке идут дела. Никто в банк не приходил и в закрытые двери не ломился, требуя управляющего или хотя бы кого.

Настроение с самого утра было скверное.

Результат её, лично её деятельности маячил у неё перед глазами пустыми, гулкими залами безлюдных отныне помещений просторного здания бывшего банка "Жемчужный". Единственное здание — всё, что у неё ещё осталось от былого богатства.

Всё сегодняшнее утро она одна сидела в своём кабинете управляющего безлюдного банка, и раз за разом вчитывалась в расплывающиеся перед глазами строчки двух толстых, исписанных мелким, убористым текстом тетрадок. Отчёт погибшего на Басанрогском перевале старшего ревизионной комиссии Опанаса Мотни о проведённой в западных филиалах банка "Жемчужный" ревизии. И полевой дневник его путешествия, начатый в первый же день, как только лодья с двумя десятками егерей под его началом, весной прошлого года покинула город.

До её потрясённого сознания с трудом доходило то, во что она пыталась раз за разом вчитаться. Она не могла поверить в то, что видели её глаза. Она не могла поверить, что возможна такая подлость.

Конечно, она не была дурой, она не была наивной мечтательницей, верящей, что все люди братья. Но ведь этому человеку верила не только она. Ему верили все, кого она знала и кому она тоже верила. Ему верили теже Голова со Старостой, хитрые, матёрые зубры, знающие в этом городе казалось всех и каждого, вдоль и поперёк.

Но из лежащего перед ней отчёта и сухих, скупых слов полевого дневника со всей определённостью вылезало другое. Вылезало мурло Поликарпа Евграфовича Кидалова — хитрого, прожженного дельца, для достижением своих целей не останавливающегося ни перед какой подлостью.

Их всех обманули. Их всех обманул один человек, человек которому они все верили. Их обманул Кидалов Поликарп Евграфыч — бывший управляющий.

"А она то дура думала что он сберегает достояние своей семьи, — с горечью думала Маша. — Даже в какой-то момент порадовалась за такую семью, позавидовала что есть ещё семьи в которых есть такие пекущиеся об общем достоянии члены".

Фальшивые подписи от её имени под всеми документами, и главное даты, все даты исключительно после её назначения — быстро избавили её от остатков иллюзий. Кроме как Кидалов, такого сделать никто просто не мог.

— "Но я же не дура, — с горечью думала она. — Я же прекрасно помню что ничего подобного не подписывала".

А потом, когда Городская Старшина, неизвестно каким образом узнала истинное положение дел в западных филлиалах, теперь уже Городская Старшина обманули её. Обманули, потребовав под совершенно надуманным, фальшивым предлогом свою часть уставного капитала банка, а потом ещё и вклады, уже зная, что самого банка, как такового фактически не существует.

— "Воистину, информация правит миром. Точнее доступ к информации", — горько подумала Маша.

— Даша! — крикнула она в закрытую дверь.

Мгновенно привычно нарисовавшаяся в дверном проёме фигура её подруги хоть немного успокоила расстроенные нервы. Хоть что-то в этом мире было привычное и неизменное. И Дашка была одной из таких констант.

Она была единственной, кто остался из старого персонала. Даже практически всю охрану пришлось уволить, поскольку не было денег на их содержание. Остался только Серёга Мытник, молодой парень согласившийся работать за половинную зарплату. Правда, только до весны, да ещё из-за того, что у него жена была на сносях и он не мог её бросить одну, подавшись со всеми в горы и в Приморье на заработки.

Дашка же работала за так. Ей на зарплату денег уже не было. Она работала "За Прынцип", за простой такой принцип не покидать своих друзей в беде. И за это Машка была ей искренне благодарна.

Все же остальные, включая и вернувшуюся семёрку финансовых ревизоров, как их теперь все в городе постоянно с подковыркой называли, во главе со Степаном Берлога подались в предгорья и дальше. Там, в крепости Тупик они намеревались частью остаться пастухами на горных пастбищах, частью податься к Сидору в караван.

Было в этом Приморье что-то странное, что как магнитом тянуло туда молодых парней. Что это такое, Маша не знала, да и не хотела знать. Ей хватало и своих проблем. Поэтому забивать голову всякой мужской ерундой она не желала, отпустив ребят на вольный найм.

— Никого не было?

Виновато разведённые в стороны руки её вечной секретарши неизменно в очередной раз подтвердили, что банк мёртв. Он как предприятие умер.

— Хорошо, — незаметно качнула она головой, отпуская. — Придёт Белла, проводи сразу.

Вчера они с Беллой вечером договорились встретиться в банке и обсудить как дальше быть. Надо было что-то делать, а что — было непонятно.

Профессор снова, с маниакальным упорством заперся в своей лаборатории, творя свой очередной какой-то рецепт чуда, а Корней, плюнув на стоящие пустыми корпуса казарм своей школы, подался в горы. Хотел посмотреть что там у Сидора с Димоном происходит и не найдётся ли и ему там место.

Всё его не оставляла мечта заняться выращиванием породистых лошадей на предгорных травянистых террасах, да судя по его настрою, это была пустая отмазка. Он сильно переживал недавнюю "нервную" болезнь Маши и ему надо было побыть одному, прийти в себя и хоть немного успокоиться. Как и Маша он тяжело переживал разгром их банка и компании, и ему тоже надо было время, чтоб немного оправиться.

Всем очень тяжело досталось прошедшее и всем следовало немного отдохнуть друг от друга.

Маша поймала себя на мысли что опять отвлеклась.

До прихода Беллы оставалось ещё немного время, и Маша снова вернулась к дневникам. Там оставалось ещё много такого, что следовало тщательно осмыслить и детально обсудить с баронессой. До скорого возвращения Корнея с предгорных пастбищ ещё времени было. Хоть он и говорил что уехал на месяц, но хорошо зная своего мужа, Маша не сомневалась что тот совсем скоро будет обратно. Не усидит он в той глуши. И она собиралась за этот короткий срок детально разобраться, как и почему они оказались в такой глубокой ж…, ситуации.

Даже в мыслях сил ругаться не было.

И уже, исходя из этого, она и собиралась поступать. Больше наступать на олни и теже грабли и делать такие дорогие, страшные ошибки она была не намерена.

В душе её поселилась холодная, бешеная ярость. Виновные в их разорении должны были заплатить за то что они сделали. И у Маши, в прошлой своей жизни старавшейся без нужды не обидеть и мухи, появилась Цель.

Месть! Те кто это сделал, должны были ей заплатить. За всё!

И они заплатят! Уж Маша постарается им в этом помочь.

Но для начала надо было определиться с тем что у них ещё осталось из имущества. В лихорадке банковского кризиса точно разобраться с этим было трудно, зато теперь никто её ни по времени, ни по чему либо ещё не ограничивал.

Время было и было желание.

Маша медленным, плавным движением руки, отложила дневник Мотни в сторону. Ещё будет время перечитать. Теперь следовало думать.

"Что ж тебе раньше не думалось то", — зло осеклась она.

— Маш! — удивлённый голос со стороны двери сбил Машу с сердитых мыслей.

Там к тебе этот…, - фигурка застывшей в дверях секретарши с совершенно растерянным, удивлённым лицом выражала полную растерянность. — Этот, как его, Могутный. Ванька который.

Дю-жий, — по слогам проговорила Маша, с тяжёлым, обречённым вздохом посмотрев на Дашку.

Ну не любила Дашка этого мужика, что уж тут сделаешь. Считала что это он своей несчастливой харизмой навлёк на банк такие беды. Бред полный. Но с чего хорошей, верной подруге, но глупой бабе в голову втемяшилась такая откровенная ересь, Маша не знала. Только вот разубедить Дашку что та ошибается — было выше её сил. Та искренне ненавидела Ивана Дюжего, считая что тот виновен во всех их проблемах. И в обратном её было не убедить.

— Зови, — ещё раз тяжело вздохнула Маша.

Вот сейчас ей только Ивана Дюжего для полноты счастья не хатало. И чего мужика принесло, спрашивается. Чего ему дома не сиделось.

— Входи Иван, — крикнула она в открытую дверь. — Входи не стесняйся, не стой на пороге.

В тоске и тревоге, не стой на пороге.

И не жди…, вам здесь не подают…, - негромко промурлыкала она сильно изменённую версию старой казачьей песни.

Одержим победу, тебе я зае-эду, — сжала она пальцы в кулачок.

Заходи, заходи, — махнула она рукой застывшему на пороге раннему посетителю.

Ну, Дюжтий, что надо? — равнодушно поинтересовалась она у севшего в гостевое кресло раннего посетителя. — Вроде с тобой полностью рассчитались? Или нет? — с сомнением посмотрела она на него.

— Полностью-полностью, — поспешил успокоить её мужик. — Я собственно потому и пришёл.

— О? — удивилась Маша. — Что-то новое.

Первый клиент и такой…, - откровенно равнодушно посмотрела она на мужика. Оскорблять его не хотелось, как не хотелось и говорить с ним о чём либо. Но…, узнать чего его сюда принесло, всё же следовало.

— Вот что, Маш, — немного помявшись, начал Дюжий. — Тут ко мне ребята подвалили, из тех, из ваших контриков, и попросили поговорить с тобой.

Сами они опасаются с тобой говорить. Ну, — замялся он. — Сама понимаешь. Последние дни перед мятежом и потом перед кризисом у вас с ними были совсем непростые отношения. Поэтому ни меня и выбрали, так сказать, делегатом.

— Ну говори что надо, делегат, — одними губами улыбнулась Маша.

Глаза её при этом остались совершенно холодные, и Иван, заметив это, внутренне содрогнулся. Те, кто говорил что Машка после своей нервной болезни сильно изменилась, похоже были правы. Раньше такого стылого, холодного льда в её глазах он не замечал никогда.

— Ребята подумали и решили положить в ваш банк свои деньги, — решительно начал он. — Глаза глазами, а дело делом. Тянуть не стоило.

— Контрики? — удивлённо подняла брови Маша. — С чего бы это?

— Понимаешь, — замялся Дюжий. — Весна скоро. А с приходом весны могут и амазонки опять в наших краях появиться. Деньги то мы с вас свои получили, а вот что делать дальше с ними не знаем.

И слишком многие в городе знают что у нас дома есть крупные суммы денег, — глухо проговорил он. — Ребята боятся как бы такие слухи не докатились до амазонок.

Докатятся — беды не оберёшься, — медленно покачал он головой.

— Мы больше не принимаем деньги у населения, — равнодушно бросила Маша. — За это надо платить проценты, а денег у нас нет. Через месяц вы придёте сымать проценты, а платить нам нечем.

Нет, — мотнула она головой. — Обратитесь в другой банк. Или в любую клановую расчётную кассу. Там вас с радостью примут, и будь уверен, ваши проценты выплатят без звука.

Это всё? — равнодушно поинтересовалась она. Встав с кресла она протянула руку для прощания. — Если всё, то извини Иван, я занята. Всего хорошего.

— Стоп-стоп-стоп, — даже не шелохнулся Дюжий. — Не так быстро.

— Что ещё? — с тяжёлым вздохом опустилась обратно Маша. — Говори быстрей, а то скоро Белла придёт а я ещё к встрече с ней не подготовилась.

Ты меня задерживаешь Иван, — с лёгким раздражением в голосе поторопила она его.

— Мы тут с ребятами подумали и готовы предложить тебе интересную схему, — сразу же начал Дюжий, словно только и ждал этого приглашения.

Мы делаем в ваш банк целевой вклад в десять тысяч, золотом разумеется, а вы на эти деньги нанимаете нас же на выполнение всего комплекса работ по восстановлению вашего винного заводика на Рожайке. Мы там были, смотрели. С людьми поговорили и знаем, что практически всё оборудование завода цело и готово хоть завтра к установке. А стены восстановить — раз плюнуть. С деревом мы все хорошо знакомы, так что к весне завод будет стоять как новый.

Вот ребята и хотели бы чтоб ты на их деньги наняла бы их на работы по заводу. Такой своего рода денежный целевой кредит.

Если ты согласна, то мы завтра же передаём тебе оговоренную сумму и приступаем к работам. Дело нам там знакомое. Так что проблем в этом мы не видим.

Со старым управляющим завода мы тоже уже переговорили. Он тоже не против и готов подключиться. Дело только за вами.

— Нет, — холодный равнодушный голос Маши мигом стёр появившуюся было на губах Ивана улыбку.

Нет, не потому, что мы не хотим именно с вами работать или нам не нужны ваши деньги, это не так. Деньги нам нужны, а со своими хотеньями мы как-нибудь бы разобрались. А потому что у нас на тот завод совсем другие планы. И ваше предложение совсем туда не вписыватся.

Да и что это за бред. Дать нам деньги чтобы мы же потом вам же их и заплатили, но уже в виде зарплаты.

Хотя, — задумалась она. — Почему бы и нет. Задумка неплохая. Чтобы сберечь деньги от амазонок, идея не такая уж и плохая. Жаль только что нам не подходит.

— Ну почему же, — раздался от двери знакомый голос.

— Добрый день господин Дюжий.

Поздоровавшись, в комнату стремительным шагом вошла баронесса Изабелла де Вехтор.

Извинившись что не присутствовала при разговоре с самого начала, она с удобством устроилась за столиком в гостевом кресле, в углу комнаты. Больше никаких других мест где можно было присесть здесь не было, так что с удобством откинувшись на мягкую бархатную спинку гостевого кресла, она не глядя на настороженно повернувшегося в его сторону гостя, продолжила:

— Десять тысяч чтобы поднять спирто-водоный завод на Рожайке не хватит. Надо больше, много больше. По той простой причине, что мы больше не будем строить деревянных стен. Крепостные стены будут восстанавливаться в камне, как и все заводские корпуса. А для этого потребутся не только камень, но и кирпичь.

А это значит, что там рядом, на месте, будет дополнительно построен ещё и кирпичный завод. Глина хорошая там есть, её уже нашли.

Плюс к этому ещё до окончания основного строительства будут введены в строй очистные системы, чтобы сразу же, с первого дня у завода не было проблем с мохнатыми экологами. Нам не нужны проблемы с медведями.

Ну и плюс сюда, будет изменено место расположения заводского поселка. Он будет на новом месте ниже по течению. Это тоже требует больших подготовительных работ по расчитске нового места. И соответственно дополнительных затрат.

Как видите, концепция строительства и развития. завода сильно поменялась. На всё это требуются деньги. Много денег.

И мы бы с удовольствием взяли ваши, если бы вы рассмотрели два наших предложения.

Первое. Сумма взноса значительно увеличивается. Минимум в пять раз. Желательно больше.

И второе. Денег за вашу работу мы вам не платим. Все полученные от вас средства пущены будут на закупку и доставку дополнительного необходимого оборудования, а с вами мы рассчитаемся по окончанию строительства продукцией этого завода.

Желаете спиртом — значит спиртом. Пожелаете водкой, любых сортов — значит водкой.

Рассчитываться будем исходя из себестоимости продукции.

Надеюсь, господин Дюжий, вам не надо объяснять что такое стоимость, а что такое себестоимость. Тем не менее, — осеклась она. — Всё-таки немного уточню.

Стоимость это то, что я хочу с вас получить, продавая вам свою продукцию. А себестоимость — это то, во что она реально обходится. Это, так сказать в общих чертах и вкратце.

В чём может быть ваша выгода?

Бутылка нашей водки, объёмом в один литр в Приморье стоит один золотой.

Повторяю, господин Дюжий, слушайте внимательно. Одна литровая бутылка — один золотой. Здесь же, с завода, она вам будет отпускаться по серебрушке — то, во что она реально обходится.

Думаю, нетрудно подсчитать будущую выгоду от Нашего предложения, — чётко голосом выделила она обращение.

А доставка? — пронзительно глянул на неё Дюжий. — Что если рыцари на перевале не откроют к тому времени проход? Что тогда?

Первая партия продукции будет не раньше следующеей осени, — недоумевающе подняла брови Белла. — Чтоб за такой срок ничего не изменилось?

Тем не менее, — холодно уточнила она. — Если произойдёт нечто подобное, мы выплатим вам всю вашу сумму в течении двух, трёх месяцев после окончания работ и сли вы так потребуете. Всё, как это обычно и делается. Плюс процент по вкладу. Два процента годовых, — холодным жёстким голосом отсекла она радость, вспыхнвшую было в глазах мужика.

Промышленные деньги давайте отсекать от торговых кредитов. Тут совсем другие условия.

Согласны — будем дальше работать. Нет — будем считать что мы с вами сегодня не встречались. Дело есть дело и мы прекрасно вас поймём если вы откажитесь. Без обид.

— Надо подумать, — хрипло проговорил Дюжий, внимательно глядя на Беллу. — Я так понимаю что это предложение вашей компании, а не ваше лично, госпожа баронесса?

Переглянувшись с Машей, Белла утвердительно кивнула головой.

— Это предложение нашей компании. Как вы понимаете, во время отсутствия на месте моего мужа, я за него. Надеюсь с этим ясно и вопросов в дальнейшем не возникнет.

Если всё ясно, — сказала она поднимаясь из своего кресла. — Ждём вашего решения. Но не затягивайте. Обстоятельства меняются каждый день и возможно весьма скоро вы такого предложения от нас больше не получите. Думайте быстрей. У вас есть три дня. После чего будем считать что данное предложение снято.

До свидания господин Дюжий, — пожала она ему руку на прощанье. — Ждём вашего решения.

Дождавшись, когда за посетителем закрылась дверь, Белла повернулась к Маше. Уверенная улыбка деловой, занятой женщины медленно сползла с её лица.

— Ну ты как тут? Как себя чувствуешь?

— Не видишь, — слабо улыбнулась Маша. — Развлекаюсь, глядя на твоё представление.

— Ну и что это было? — улыбнулась она одними губами. — Ты соображаешь что ты им только что предложила? Денежный кредит под последующее товарное обеспечение. А если у нас ничего не получится? Если медведи, как ты и говорила, предъявят нам претензии по прошлой деятельности и прикроют завод?

Я вот тут подумала над твоими словами по поводу очистных и ужаснулсь. И скажу тебе, дорогая, что церемониться они с нами не будут. Это точно. Я тут послушала разговоры, крутящиеся вокруг проблем Головы с его доменными печами и отвалами шлаков, и как-то мне сразу поплохело. Как бы они нам не зарубили стройку ещё до начала работ. Какая уж тут осень, как бы нам совсем не пришлось с тем заводом сворачиваться.

— Сделаем очистные, как я говорила — проблем не будет, — холодно отрезала Изабелла. — Оставим, как у тебя было — завод медведи остановят и у нас будут с ними серьёзные проблемы.

Но по любому нам нужны деньги. И чем раньше, тем лучше. Раньше начнём — быстрее рассчитаемся. И как можно больше, — тихо добавила она.

Хотя, — криво улыбнулась она. — Я бы и от десятки не отказалась. Честно говоря, нам бы и её за глаза на всё хватило. Тем более — учитывая их дармовой труд.

— А чего ж ты тогда так его шуганула? — неподдельно удивилась Маша.

— Никогда не соглашайся на первое предложение, — улыбнулась Белла. — Да и честно говоря, хотелось бы знать, на какую сумму мы на самом дел можем рассчитывать. Сколько они наскребут, эти самые ваши контрабандисты?

— Профессор, вам никогда не говорили, что так поступать не стоит?

Обернувшись на едва слышный шорох за своей спиной, Корней сердито смотрел на якобы незаметно подошедшего со спины своего старого друга.

— Так можно и на серьёзные неприятности нарваться, — недовольно буркнул он, отворачиваясь. — И что самое печальное, не только на грубость. Отвечай, старый дурак, какими судьбами, тебя чёрт сюда занёс?

— Эк вы, батенька, не ласковы.

Профессор, демонстративно старчески покряхтев, устроился с ним рядышком на большом, до половины стёсанном бревне, согнав пригревшуюся на солнцепёке кошку.

— Что б вы знали, батенька, то вашими судьбами, вашими.

— Вот решил заехать, узнать, как ты дружище пребываешь, в сей сирой юдоли печали. Или, — с усмешкой нахмурил он брови, — в юдоли сирой печали. Не помню, — грустно вздохнул он. — Старость. Многое забываться стало.

Он повертелся на месте, поудобнее устраиваясь на жёстком и совсем для того не предназначенном бревне, и с задумчивым видом посмотрел в ту же сторону, что и Корней.

— И что видно? — с искренним любопытством поинтересовался он у него спустя несколько минут безсмысленного созерцания пустого речного залива и пустынного луга за ним.

— Долго ты ещё намерен сидеть здесь в одиночестве и рассматривать сей унылый пейзаж? Народ беспокоится, что с тобой происходит.

— Народ это ты? — усмехнулся Корней, не оборачиваясь.

— Ты уже второй день как вернулся с гор и ходишь словно в воду опущенный. Сидишь здесь целыми днями, ничего не делая. Так нельзя. Ну нет для тебя там места, нечего тебе там делать, ну и что. Каждому своё.

Вот и сегодня опять чуть ли не пол дня тут сидишь, в пустоту пялишься. Надо что-то делать, а ты одним своим видом подтверждаешь уверенность городской Старшины, что они всё сделали правильно.

— Что тут делать? Пусто! Инструктора твои и те все разбежались. Клановщики тройным окладом переманили. Выучил, что называется на свою голову.

— Тройной оклад, дело серьёзное…., - тихо, едва слышно откликнулся Корней, криво улыбнувшись. — И значит, я их действительно чему-то выучил, раз их бросились сразу переманивать. У нас же, сам знаешь как с деньгами.

— Хотя…, честно скажу, не ожидал я, что они вот так. Поголовно все бросят нас из-за денег. Всех сманили.

— Перед таким искушением трудно устоять, — тихо проговорил профессор. — Тем более если ты на старом месте не видишь перспективы.

А что тройной оклад, так это же не им в карман. Это в клановую кассу, чтоб отпустили человека, хотя бы на время.

Переход человека из клана в клан стоит денег, — Профессор, задумчиво пальцем почесал свой нос. — Надо клану платить отступного. Много. Большие деньги, да и зачем. Никому такое нахрен не надо. Ни тем, ни тем.

Людям? Лишаться поддержки клана? Дурных нет.

Другим кланам, сманивающим работников? Ещё больше выкинуть денег чтоб компенсировать клану затраты на выращивание специалиста — дурных тоже нет. Зачем усиливать конкурентов своими деньгами, ослабляя себя. А так, — профессор пожал плечами. — Поработает человек немного, обучит чужих всяким премудростям, за что, кстати заплачено — можно и расстаться.

Окинув полигон немного рассеянным взглядом, профессор вдруг с неожиданно прорезавшимся любопытством поинтересовался.

— А кто это у тебя там бегает? — отвлёкшись от Корнея, профессор присмотрелся к редкой цепочке каких-то людей в грязно-зелёной камуфляжной форме, выбежавших их леса и принявшихся выполнять гимнастические упражнения на дальнем краю речного залива. — Вроде, у тебя здесь быть никого не должно? Или решил, кого из своих поднатаскать?

— Да…, - едва заметно смутившись, как будто его, в чём уличили, Корней отвёл глаза в сторону. — Вот, отобрал группу перспективных ребят из лесных хуторян, решил поднатаскать немного. Сорок человек — всё что осталось от моих бывших курсантов из последнего набора. От всех полутора тысяч, что остались после мятежа амазонок.

Кстати, в подтверждение того что ты и сказал — из самых бедных семей. Семьям этих ничего платить не надо. Им платить за науку нечем, вот их семьи и не прочь чтобы парни потом у нас на работе остались. Так сказать в отработку.

Ты знаешь, после того, как мне Голова в лоб заявил, что мне моих парней обучать больше нечему, у меня внутри прям что-то оборвалось. Поначалу хотел было в морду ему дать, а потом понял, что на самом деле он прав. Как это не неприятно признаваться, но это правда. Мне их действительно нечему было больше учить.

Профессор, повернувшись обратно к полигону, внимательно присмотрелся к прыгающим там по полю фигуркам и негромко заметил:

— Судя по тому, как они ловко расправились с амазонками, то действительно нечему. А если судить по тому, как с ними самими легко расправлялись Волчьи наёмницы, или, по тому сколько их осталось после стычки с теми же амазонками в Южном заливе, — профессор задумчиво пожевал губу, вспоминая. — То учить их ещё и учить.

Вот только чему ты их будешь учить?

— А вот в этом-то и основная загвоздка, — задумчиво пробормотал Корней.

Я их учил битве строем, в составе подразделения. Учил тому, что сам прекрасно знаю. А теперь думаю, что учить надо было по-другому. Здесь другие задачи, значит, другая программа, — тихо добавил он. — Да и Сидор ещё задачки подкидывает со своим Приморьем. Там совсем другие знания нужны…

Голова пухнет. С непривычки, наверное, — тихо проговорил он. — Знаешь что, — заметил он, молча и внимательно смотрящему на него профессору. — Кто-то из наших, уж не помню кто, был прав, говоря, что надо учить своих, а не чужих. По-моему это была Белла. Вот, гляди, забрали у нас в очередной раз курсантов и что? С чем мы остались? Опять начинай по новой?

Корней, замолчав, долго смотрел на молча глядящего на него профессора и, не дождавшись ответа, продолжил:

— Одним словом, малое количество бойцов мы должны компенсировать высоким уровнем подготовки. Там, где раньше у нас было десять курсантов, теперь будет один егерь. Свой! И я с него семь шкур спущу, но он таким будет. Заодно и школу диверсантов на Ягодном расширим. Перспективное, думаю, дело.

И ещё! — отвернувшись в сторону, он негромко, внешне совсем безразлично поинтересовался:

Профессор, а как там то убоище, что Сидор прислал, поживает? Эта то ли тачанка, то ли броневик? Сделали вы с ним чего-нибудь, что Сидор просил, или оно так и стоит на заднем дворе стекольного завода, догнивая понемногу?

— Стоит, батенька, стоит, — профессор равнодушно покивал головой, и отвернувшись, снова уставился куда-то вдаль.

Чего ему не стоять, родимому. Есть, пить не просит, а что делать с ним, пока непонятно… Трошинские кузнецы пытались что-то сделать, бросили. Говорят металлов необходимых нет. Только окончательно арбалет доломали. Вот теперь сталевары им нужные марки стали и выплавляют. Экспериментируют себе понемногу, да жалуются что не всё выходит. Ругаются между собой порой так, что до драки дело доходит. А тачанка так на месте и стоит.

Гниёт помаленьку, — пожал он плечами.

Плотники сунулись было, да плюнули. Говорят, что если всё сделать что Сидор просил, то это не тачанка будет, а броневик какой-то. И броневик этот с места не сдвинется. Нужен или движок помощнее, или другие материалы на обшивку, или ещё что. А с лошадьми такого монстра с места не сдвинешь. Вот так то.

— А отдайте ка её мне, профессор, — с флегматичным видом попросил Корней. — Я смотрю, вам он совсем ни к чему, а мне, глядишь, и пригодится.

— Зачем же оно вам, батенька, сдалось? — поинтересовался профессор, снова поворачиваясь обратно в его сторону. — Да ещё к тому же, ломаное.

— А вы это почините, — с усмешкой посоветовал Корней. — Ну, право слово, не мне же этим заниматься. Мастерские Трошинские у вас там под боком. А вы этот броневик всё никак не почините. Нехорошо это, профессор. Такое добро пропадает. В конце концов дайте братьям Трошиным пинка под зад, что шевелились, глядишь, дело и пойдёт.

— Ну, — протянул профессор, — раз ты просишь…, а дать пинка хочется…

Профессор, повернувшись в сторону беспокойно глядящего на него Корнея, несколько минут рассматривал его, как какого-то надоеду, а потом, неожиданно душераздирающе зевнув, лениво поинтересовался:

— Никак задумал такой же торговый обоз организовать, по типу как и у Сидора с Димоном в Приморье?

— Торговые обозы, это не по моей части, — с усмешкой возразил Корней. — Этим пусть Машка или Сидор с Димоном занимаются. Это по их части. Тем более что у Машки в последнее время появился дельный советник в лице баронессы.

Вот же въедливая баба, — недовольным тоном проворчал он. — Везде так и лезет, так и лезет. Полгода тихой мышкой сидела в вашей землянке и никуда не совалась, никому не мешала. А тут, как узнала что беременная, словно с цепи сорвалась. Вот что с бабами дитяти делают, — усмехнулся Корней.

Она ещё к вам в лабораторию не заявилась командовать? Никаких вам новых идей не советовала? Колбы на столе ещё не переставляла?

Странно? — насмешливо недоумённо качнул он головой, бросив косой взгляд на безмятежного профессора. — А мне казалось, что она у вас из лаборатории не вылазит. Буквально днюет и ночует там.

— Мне повезло, — скупо улыбнулся профессор. — Она нашла у меня кучу интересных для неё книжек и теперь сидит их перечитывает, чуть ли не по два раза каждую. А что непонятно, у меня спрашивает.

— Что же есть такого у вас для неё интересного? Какие-нибудь любовные рыцарские романы?

Корней, словно очнувшись, недоумённо глядел на профессора, широко раскрыв глаза.

— Вы, батенька, не поверите, — широко улыбнулся тот, насмешливо глядя на него. — Она справочники по химии перечитывает. Те самые, что мы у Подгорного князя из его библиотеки украли. А потом копается в моих записях и сопоставляет одно с другим. Хочет свод новый сделать по химии.

— Что она хочет сделать? Свод по химии?

Корней, потрясённый до глубины души, смотрел на профессора, словно на какое-то чудо. Чудо на его потрясённый взгляд никак внешне не реагировало, само с усмешкой глядя на него.

— Вы, профессор, часом не бредите? — на всякий случай переспросил Корней.

Или она чего, больная? У неё же дитё скоро будет. Какая химия в её положении?

— Представьте себе, да! — профессор с не менее удивлённым видом смотрел на Корнея. — И надо сказать, что у неё это отменно выходит. Тот, кто её раньше химии учил, надо сказать, что дело своё знал неплохо.

Более того. Она сама уже ведёт чуть ли не половину исследований у меня. И должен вам сказать, что дело своё она поставила на достойном уровне. Сформировала свою группу, и сейчас как раз девочки у неё заканчивают разработку процесса производства пивного солода. Чтобы был постоянно высокого качества. Так что, думаю рынок пивного солода в городе, мы скоро перехватим полностью. Тихой сапой, так сказать.

Весьма энергичная особа, — с невольно прозвучавшими в голосе одобрительными нотками сказал он.

— Одна? Девочки? — недоумённо поднял брови Корней.

— Она амазонок Димкиных припахала, — с заговорщицким видом наклонился к нему профессор. — Чем-то их так заинтересовала, что они теперь днюют и ночуют в моей лаборатории. Заказали в Трошинских мастерских и у Марка кучу оборудования и собираются ещё одну лабораторию организовывать, теперь уже у Димона в Долине. Чтобы так сказать работать не выходя из дому, — ухмыльнулся он.

— Они что, тоже разбираются в химии?

Корней, расширенными от ужаса глазами глядел на профессора с видом окончательно съехавшего с ума человека.

— Не волнуйся, — усмехнулся профессор. — Они нет. Их просто Изабелла по мелочам натаскивает. Ну, они у неё что-то типа лаборантов. А параллельно, конечно обучает понемногу, и грамоте, и прочему. Говорит, что неучи ей не нужны. Ну, те и стараются. Пашут, как звери, прям из шкуры выворачиваются.

Я сам диву даюсь, — покрутил он с немного растерянным видом головой. — Слушают её, разве что только в рот не смотрят.

Вот и меня припахала, неугомонная. Говорит, что надо учебник для начального уровня составить, а то, мол, девочкам трудно разбираться в мудрёных книжках и многое непонятно. Вот я и сижу каждый вечер, как привязанный, пишу для неё учебник по начальной химии.

Профессор растерянно развёл широко руками и с чуть виноватым видом посмотрел на уже откровенно смеющегося Корнея.

— Значит, она и тебя, старый, построила, — уже чуть ли не давясь хохотом, едва выдавил он из себя. — Ну, баба. Ну, ураган. Бедный Сидор. Он ещё не знает, с кем связался. Наплачется он с ней. А может, ему такая и нужна? — вопросительно посмотрел он на профессора.

— Посмотрим, — криво усмехнулся тот. — Но пока что нам приходится принимать на себя удар этой стихии.

— Но мы что-то отвлеклись, — всё ещё морщась, посмотрел он на развеселившегося Корнея.

Так что ты там хотел сделать с этим броневиком или с тачанкой? Зачем это убоище тебе вдруг понадобилось?

— Не поверишь профессор, но я с ним поработать хочу. Пока только здесь, на полигоне. Хочу проверить одну идею.

Идея, в общем-то, простая. И вкратце её можно сформулировать так.

А как у нас могло бы получиться, если бы мы действительно организовали такой обоз здесь у нас, на Левобережье?

— Ага, — удовлетворённо констатировал профессор. — Значит, я всё-таки был прав.

— Речной торговли сейчас практически никакой нет, — хмыкнул покосившись на него Корней. — А будет у нас такой, как у Сидора обоз, глядишь, мы здесь и денег заработаем. А то Маша меня постоянно шпыняет, что я только транжирить деньги могу, а зарабатывать ничего не зарабатываю. Даже с этим нашим училищем, мол, ничего толкового не вышло. Мол, всё, что заработали, в землю и закопали. В крепость эту, — кивнул он себе за спину. — А прибыли мол, никакой.

— Да, — с сожалением протянул профессор. — Не успело оно окупиться, не успело.

Но насчёт перевозок по суше ты, по-моему, немного погорячился. На приморской равнине, там где Сидор с Димоном бабки рубят, обозы выгодны тем, что там нет больших рек, и как следствие не развита речная торговля. Всё держится на телегах и караванах.

А тут рек полно. И торговать выгоднее по рекам. Дорог нормальных нет — топко. Так что проще и дешевле перевозить грузы на речных судах. И больше перевезти можно и дешевле. Да и основные центры торговли расположены практически все в устье Лонгары или на впадающих в неё реках.

Да и расстояния, — с равнодушно недоумённым видом профессор развёл руками, окидывая взором прилегающие окрестности. — Одни мы тут, на тысячи вёрст вокруг. С кем торговать то?

Не получилось с учебным центром, так думаешь, получится с торговлей?

— А почему нет?

Корней замолчал, глядя на удивлённо разглядывающего его профессора и слегка улыбнувшись, заметил:

— Да вы профессор не беспокойтесь. Всё это дело далёкого будущего. Так сказать — перспктива. А пока я решил проверить, как себя поведёт этот броневик на наших дорогах. На сырых лугах, болотинах, да и вообще.

Говорите монстр, — хмыкнул он. — Ну что ж, посмотрим на монстра.

— Где ты тут дороги видел? — насмешливо фыркнул профессор. — Здесь тебе не Приморье. Это там у Сидора земля, как камень, слона выдержит. Куда не едь, везде дорога. А тут, если ты ещё не забыл, пока довезли этот броневик с перевала до начала нормальной дороги, которую сами же и построили, раз пять намертво застревали. Думали, что придётся вообще бросить.

— Так не бросили же, — усмехнулся Корней, насмешливо посмотрев на него.

— Не бросили, — улыбнулся профессор.

— А вот по поводу того, что броневик тот в любой промоине застревает, у меня есть свои соображения, — заметил Корней.

Чтобы эта таратайка в каждой луже не застревала, обод у колеса надо сделать гораздо уже, чем нынешний. С узким ободом у неё проходимость больше будет.

Ещё эту таратайку надо уменьшить чуть ли не вдвое, — добавил Корней. — Не расширить, как Сидор просил, а уменьшить. Такой боезапас, как у них там, в Приморье, нам ни к чему, да и под склад всякой мелочи, пусть даже и сундуков с золотом, её нечего приспосабливать. У нас на всём Левобережье столько бандитов нет, сколько у ребят там, в Приморье под одним кустом сидит. Да и ящеры у нас не такие злые.

Тут и десятка снаряжённых магазинов на весь день хватит.

И два человека всего на управление, не более, — повернулся он к профессору. — Стрелок и кучер.

Ещё можно количество пар колёс увеличить, хотя бы до трёх. Тогда, в случае если одну пару разобьют, две другие вынесут.

Профессор немного помолчал и, бросив на пустынный полигон ещё раз задумчивый взгляд, заметил:

— Сидор просил подумать, что с этой таратайкой сделать можно. Вот ты и разбирайся, раз уж взялся, а я завтра же её к тебе пригоню. И…

— Слушай! — внезапно звонко хлопнул его по плечу Корней

Он с отчётливо видимой смешинкой в глазах ехидно смотрел на сидящего рядом с ним профессора, ухмыляясь каким-то своим мыслям.

— А чего ты, в самом деле, не сделаешь этот ваш порох, о котором все из ваших, из землян, только и говорят? Ведь ты же химик, господин профессор, и неплохой химик, насколько я знаю. В чём проблема то?

Неужели это такая большая трудность? Даже я, совсем в этом деле несведущий человек, знаю, что там надо просто смешать в равных пропорциях серу, селитру и древесный уголь. Вот тебе и порох.

— Проблема в самом порохе, — поморщился профессор. — Проблема в том, что у нас здесь нет никаких составных частей для него. Ну где вы, батенька, видели в нашем городе эту вашу серу? А селитру? Я что, по-вашему, должен очистить все городские сортиры, чтобы набрать себе килограмм селитры на опыты? Да меня народ местный просто засмеёт. Да я и сам не буду в дерьме возиться. Нет уж, обойдётесь без пороха.

Посмеявшись, они снова замолчали, меланхолично созерцая пустынный пейзаж перед ними.

— "Ну да, — хмурился профессор, отворачивая глаза от Корнея. — Так я тебе всё и сказал. Порох тебе подавай. Зачем? Чтоб потом на меня насели городские власти требуя передать им технологии изготовления порохов? Дымный, бездымный, белый, жёлтый и прочие, прочие, прочие? Чаз-з-з! взять возьмут, а заплатить забудут. Скажут на благо отечества, то есть в их личный карман. А ты опять лапу соси и выклянчивай у них гроши на свои исследования. Не уж. Не можешь сам производить конечный продукт и сам же его продавать — нечего и рыпаться.

Хватит и того что с газами засветились. Ну, тут уж вынуждено. Но и то городские власти вмиг оборзели. Требуют передать из формулу и всю технологию производства. А заодно и боевые газы хотят заполучить. За компанию, так сказать. Зорин с заманом покоя не дают идиотам. И тоже всё даром".

Корей был слишком прям, чтоб с ним обсуждать такие тонкие вещи. Он что думал, то и говорил. И если ему сейчас скаать что с изготовлением любых порохов нет проблем, с него станется побежать к властям и потребвать с них чего-либо взамен. Тех же новых курсантов, как это пару раз уже и было.

— "Хватит, — чуть не ляпнул вслух профессор. — Хватит наступать на одни и теже грабли".

— Хотя, конечно жаль, — Корней снова нарушил установившееся молчание. — Жаль, что невозможно сделать порох, — посмотрел он на профессора.

Профессор, даже подскочив от возмущения на своём месте, раздражённо оглянулся на Корнея.

— Да можно его сделать, можно! Никаких на самом деле сложностей в этом нет. Только толку то с того? Я же вам, батенька, не оружейник. Тут же хороший порох нужен, а не абы какой. А это деньги, деньги, деньги на опыты. А их нет. Денег нет!

И ещё не забывай что кто платит за исследования — того и продукт. Тебе это надо?

— Да хоть какой сделай, — перебил его Корней. — Хоть плохонький. Что ты всё вертишь вокруг да около!

— Эх, батенька, — с сожалением покачал головой профессор. — Помимо пороха ещё ведь и винтовку надо, какую-никакую. Не изобретать же заново фузею или аркебузу какую-нибудь.

— Зачем? — удивлённо уставился на него Корней. — Давно бы сказал, так я бы тебе сотню винтовок притащил, самых разных. Потолще, потоньше, подлиньше, покороче — на выбор.

У нас в городском Арсенале взял бы, — пояснил Корней на растерянно недоумённый взгляд профессора. — Там этого добра, вся оружейная башня забита. Все подвалы под ней ящиками с барахлом этим уставлены. Валяются без дела, ржавеют помаленьку.

— "Дубина генеральская, — рассерженно думал про себя профессор. — Сколько раз было сказано. Не понимаешь — не лезь! Как ты меня достал".

Э-э-э, профессор, — неожиданно протянул Корней, присмотревшись к растерянному профессору. — Да вы никак не знаете, что у нас везде этого добра полно. Да не может этого быть, — неверяще посмотрел он на него.

Да ты же сам, старый, когда занимался стеклобронёй, испытывал её на прочность при помощи винтовки. Ты же сам!

— Да не я её испытывал, а Васятка, — растеряно проговорил расстроенный окончательно профессор. — А я и близко не подходил. Дело своё сделал, а что потом было, я и не смотрел толком. Не интересно было.

— Ну ты старый даёшь! — восхищённо покрутил головой Корней. — У тебя под самым носом творятся такие дела, а ты ни сном и не духом. Какой же ты после этого начальник контрразведки?

— Мне ещё и винтовками заниматься! Разорваться, что ли? — мгновенно раздражаясь, возмутился профессор, отчётливо понимая, что Корней прав, и он тут прошляпил. Отмазка выходила какая-то неубедительная.

— Не надо, — успокаивающе поднял руки Корней. — Не надо, — по слогам повторил он. — Винтовками, я сам займусь. Выкачу пару бочонков нашего лучшего когнака ребятам из Арсенала, они мне не только винтовки, они мне и пулемёт притащат. А хочешь, ещё и парочку орудий из своего арсенала отдадут. С новенькими стволами, не то что наши.

Вот только что мы с ними потом делать будем? Снарядов то нет.

— Да-а, — задумчиво протянул профессор, наконец то придя в себя от недоумения, — заменить арбалет на пулемёт было бы неплохо. Он бы явно там не помешал.

— Ну, так в чём же дело, — раздражённо чуть ли не выругался Корней. — Сколько можно тебе говорить — сделай порох. Аж голова от этих пустых разговоров уже пухнет.

Ведь вся проблема только в том, что пулемёты есть, винтовки есть. а патронов к ним нет.

— А заказать их у наших оружейников? — осторожно посмотрев на него, поинтересовался профессор. — Раз уж ты так хорошо осведомлён о порохе, то и оружейники наверняка о том же знают.

— Если их заказывать у наших оружейников, то никакого золота не хватит. Ручная работа, — тяжело вздохнув, пояснил Корней. — У них каждый патрон выходит, чуть ли не на вес золота.

— Ну, — хмыкнул профессор. — Ничего удивительного, зная их безумные расценки и огромное количество ручного труда. Столько им платить, сколько они хотят, нафиг надо.

— Тут ещё и другая проблема, — вздохнул Корней. — Если родным патроном из винтовки я могу и на версту стрельнуть, то теми, что они делают, метров на двести, триста. Вот и считайте, профессор. Арбалетный болт из ящерова арбалета, или пулька Марка, летят на те же самые триста метров, ну, может чуть меньше. А стоят они не в пример дешевле — медяшка за пучок. А в пучке том может быть и один, и два, а, если не придираться к качеству, то и три десятка арбалетных болтов.

Про пульки я вообще молчу — практически ничего не стоят.

А патрон один на целый золотой потянет. Вот тебе и вся экономика. Стрелять из винтовки, а особенно из пулемёта, это всё равно, что чистым золотом разбрасываться.

Поэтому все, кому надо заказывают у наших оружейников гильзы а не патроны. Потому и стоят они такие безумные деньги.

Если вы и это не знаете, так вот запомните. Здесь, в нашем городе торгуют гильзами, а не патронами. Патроны дороги и далеко не стреляют, а зачастую и вообще не стреляют. Порохов нормальных нет. Потому патроны тут и не делают. Дешевле арбалетами обойтись или ещё проще — луками.

А вот в Приморье, или в дальних баронствах ситуация видать иная. Вот они здесь гильзы у наших оружейников и заказывают. И не удивительно, что это единственная статья торговли, которая не облагается диким налогом после того, как в горах перекрыли перевал. Видать, очень они нужны пиратам и баронам и в Приморье, и на Западе.

— Первый раз слышу что-то подобное, — Профессор, задумчиво посмотрев на него, хмыкнул. С сожалением покачав головой, нехотя заметил:

Ты, Корней, не понимаешь. Патрон — это высокотехнологичное изделие. Там, помимо самого пороха, очень большое значение имеет гильза, не говоря уж про капсюль и пульку. А в гильзе, помимо жёстко выдержанной геометрии, ещё очень важен сплав, из которого она сделана. Поэтому то, что у нас в городе делают гильзы под патрон меня, к твоему сведению не удивляет. Это очень точно попадает в уровень технологического развития местного производства. Дерьмовое производство делает дерьмовые дорогие гильзы.

Медь, латунь, доложу вам, батенька, это не самый лучший материал для гильзы. Это, в первую очередь дорого, а, во-вторых, плохо для самого стрелка. Медь очень мягкий металл, поэтому случаи застревания гильзы в стволе после каждого второго выстрела, явление отнюдь не редкое для подобного уровня развития оружейного производства.

Надо, батенька, подбирать сплав. Лучше всего стальной. А для этого надо особое производство налаживать. Лаки особые, защитные. И для таких исследований нужна уже не моя маленькая, можно сказать, домашняя лаборатория. Это должен быть большой, оснащённый всяческим оборудованием цех, вплоть до нескольких сталеплавильных печей. Завод нужен, настоящий патронный завод, если уж не лукавить перед самим собой.

Надоело. Одно тянет за собой другое. Другое — третье. Третье — четвёртое. И так до бесконечности. И на всё нужны деньги, деньги, деньги.

Нужен серьёзный завод, Корней. А такого завода то у нас до сих пор как такового и нет, Так, — профессор с задумчивым видом покрутил пальцами у виска. — Что-то есть у сталеваров. Что-то у братьев Трошиных. Что-то у Марка. Стоит там-сям пара, тройка амбаров за низкой оградой, где десяток, другой умельцев ради собственного интереса делают что пожелают.

За наш счёт, между прочим, — сердито проворчал профессор. — Лампу бензиновую — обязательно высокохудожественное произведение искусства. Биноклю, с мутным стеклом, но отделанную так, что хоть завтра на художественную выставку посылай.

Желают наши мастера только собственными руками творить. И это у них великолепно получается. Возьми те же бинокли, что они делают. Произведение искусства, не меньше. А оптические прицелы для арбалетов — игрушка. Залюбуешься. Только вот не видно в них ни хрена, — тут же сердито проворчал он. — Но это уже не они. Это уже как бы Марка проблема.

У нас же никто так до сих и не озаботился, чтобы сделать им цех нормальный. Чтоб собрать всех в одном месте. Чтоб действительно, какой-нибудь инструментальный заводик построить. Как привыкли, так и работают, как бы каждый в своей кузне.

— Вечер уже.

— Что?

Профессор, вздрогнув от неожиданности, даже привстал со своего места, недоумённо оглядываясь вокруг, с растерянным видом ища то, о чём только что, говорил Корней.

— Тьфу ты, — тихо рассмеялся он, поняв, что плохо расслышал. — А я то думал, что ты мне что-то показать хочешь.

— Вечер, профессор.

Корней, откинувшись на лежащую сзади плаху, используемую всеми как спинка для бревна, на котором они сидели, с мечтательно задумчивым взглядом смотрел на закат и, по всей видимости, давно уже не обращал внимания на то, о чём ему твердил профессор.

— Пока мы тут с тобой сидели, трепались, вечер уже наступил, — тихо пояснил он, не поворачивая головы к профессору.

Закинув руки за голову и сцепив их замком на затылке, он с всё тем же мечтательно задумчивым выражением на лице молча смотрел на закат.

— А если их со сталеварами свести? — не поворачиваясь к нему, неожиданно поинтересовался он.

— Не поедут, — обречённо отмахнулся от него профессор. — У них с теми ребятами какие-то свои нелады. Не поделили что-то, вот теперь и дуются друг на друга.

— Как же они работают?

— Так и работают. Заняли два сарая на складах, что возле твоей крепости, там, где мы ещё с зимы понастроили амбары под всяческие хранилища. Так там и кукуют. Им хорошо, рядом с городом, да и нам спокойнее, всё же крепость рядом.

Господи! — с тоской протянул профессор, глядя на заходящее солнце и появившиеся на поле косые тени. — Ну что за скотина этот Сидор. Чего он там застрял в этом Приморье, когда он здесь, кровь из носу, нужен.

— По-моему, мы оба знаем причину. Как ты догадываешься, причина этому, проживает сейчас в его землянке, у тебя под боком.

— Не любишь ты её, — тяжело вздохнув, повернулся к нему профессор.

— Любишь, не любишь, какое моё дело.

— Маня то зачем её в наши дела втягивает?

Профессор, вопросительно подняв бровь, вопросительно посмотрел на Корнея.

— Нравится она ей чем-то, — с оттенком лёгкого недоумения на лице, пожал плечами Корней. — Говорит, девка хорошая. Вот и тянет её в наши дела. Зря!

Хотя, жаль, конечно, что у них с Сидором ничего не получилось.

— Нравится, не нравится, а Сидора возвращать надо. А то он в этом своём Приморье окончательно застрянет. А! — профессор обречённо махнул рукой. — Вечер уже. Поехали домой! А то Маня, наверное, заждалась совсем. Забыл сказать, но это она меня собственно сюда к тебе и послала, чтобы посмотрел что с тобой не так.

Поднявшись с бревна, профессор с удовольствием потянулся, с хрустом разминая затёкшую спину, отряхнул брюки от налипшей на них несуществующей пыли и грустно добавил.

— Что-то меня последнее время в город не тянет, не охота даже домой возвращаться. Как ни уговариваю себя, а видеть лишний раз видеть эту девицу не хочется.

Пройдя мимо пустынных стен, где пара одиноких часовых лишь подчёркивала установившуюся здесь тишину, они свернули к конюшне и, забрав оттуда своих лошадей, теперь медленно ехали обратно в город, покачиваясь в сёдлах.

— Так всё никак к лошадям и не привыкну, — машинально пожаловался профессор, задумчиво глядя на виднеющиеся вдали стены города. — Мне бы машину, вездеходик какой-никакой. Или на худой конец мотоцикл. А то на старость лет привыкать к лошадям, это тяжело.

— Взял бы Сидоров цундап, или Димона? — удивлённо посмотрел на него Корней.

— Дороги хреновые, — тяжело вздохнул профессор. — Не по моим старческим силам.

— Так завёл бы коляску себе, как у Мани, — усмехнулся Корней, глянув на неуклюжую, скособоченную посадку профессора в седле, — и катался бы, горя не зная. Или вообще, завёл бы самоходную паровую повозку, если лошади не нравятся. Маня, как-то говорила о подобном. Кажется, паровоз, что ли, назывался?

Неожиданно кобыла, на которой ехал профессор, задрала хвост, и разразилась серией громких и отвратительно вонючих звуков.

Профессор, вздрогнув от неожиданности, растерянно посмотрел на Корнея, и виновато передёрнув плечами, открыл рот, собираясь что-то сказать. Но его сразу же перебил Корней.

— Во-во, — нахально ухмыляясь, весело оскалился он на совершенно смутившегося профессора. — Не можешь, старый, сделать порох, так вот этим пердячим паром ты из своего пулемёта и стрелять будешь.

Профессор, совершенно растерявшись, недоумённо посмотрел на него, оглянулся назад, растерянно глядя на задранный хвост кобылы и вываливающиеся на дорогу конские каштаны. Неожиданно звонко, от всей души он хлопнул себя по лбу.

— Ну, конечно! Как же я про это забыл! Что вы все упёрлись в этот порох! Есть ж пневматика!

— Правда, я в этом деле не большой дока, но если подумать, то ничего сложного в ней нет. Больше давление, дальше полёт пули, всего делов то, — весело протянул он, глядя на Корнея сумасшедшими от счастья глазами. — И ни одна зараза нам тут конкурентом не будет. Потому что дорого. Дороже чем порох.

— Во-во, — насмешливо перебил его Корней. — Будет у вас, профессор, не пулемёт, а взбзднолёт. Или коротко — взбздышек.

— Ладно, наплюй, — весело расхохотался он, махнув рукой на чего-то задумавшегося вдруг профессора. — Что-то мы с тобой отвлеклись не по делу. Ты мне лучше вот что скажи. Откуда у вас такая нелюбовь к баронессе? По-моему, она неплохо себя показала во время мятежа. Да и сейчас без дела не сидит, Маше серьёзно помогает. И если бы не она, ещё неизвестно куда бы дело повернулось с этим мятежом. Фактически именно ей мы обязаны разгромом набега.

— Так то оно так, — буркнул профессор. Корней своей трескотнёй сбивал его с какой-то упорно вертящейся в голове важной мысли, и он сердито посмотрел на него. — Только, если ты ещё не заметил, сам факт её присутствия в городе привёл к фактическому развалу всего того, что мы добились за последний год. Потрясающе, словно фурия, прям какая-то.

Сидор уехал, Димон уехал. До их отъезда всё прямо кипело, а как их не стало, так всё замерло и стало разваливаться. Какая-то пустота образовалась и неопределённость. Главное, появилась неопределённость. Деньги все мы просрали. Что делать дальше, чем заниматься — непонятно.

Перед отъездом Сидор говорил что-то о фарфоре, о лабораторной посуде для моей лаборатории, о её расширении. Говорил что-то о том, что надо ещё несколько цехов открыть на заводах. О найме ещё рабочих, об их обучении. А с его отъездом всё как-то сразу заглохло.

Немного помолчав, профессор повернулся к Корнею и вопросительно посмотрел на него.

— Когда Сидор ещё обратно будет? А я что, так и буду непонятно чего-то ждать? Как будто у меня есть время. Я уже старый, — криво улыбнувшись, тихо заметил он. — И если ты скажешь, что во всём этом не замешана баронесса, то, извини, но я тебе не поверю.

Из-за одной сопливой девчонки может развалиться так прекрасно начавшееся дело, — тяжело и обречённо вздохнул он. — Вот же свалилась на нашу голову, несчастье такое.

Утро в Речной Пристани у местных обитателей не задалось, если так можно выразиться, с самого утра. Ещё с самого рассвета, с первыми лучами солнца в крепость заявилась мрачная, угрюмая Марья Корнеева Корнеева, проверить чем это тут каждый день с самого утра занимается её муженёк.

Посланный недавно сюда для проверки профессор, так со дня их последней встречи и не появился в Берлоге, занятый какими-то своими сверх важными, безусловно срочными проблемами. И гнетущее чувство тоски и безысходности, не знание чем бы заняться и за что схватиться, погнало этим утром ещё до рассвета Машу сюда, в недостроенную крепость Речная Пристань.

И теперь она одиноко слонялась между недостроенных оборонительных стен крепости, немым укором его жизнерадостным обитателям. Корней же оказался занят какими-то своими военными игрушками и своего времени ей уделить не мог.

Всё утро, пробродив неприкаянно по практически безлюдной крепости, Маша, не выдержав окружающей её пустоты, и улыбающихся, радостных лиц её немногочисленных обитателей, усталой, вялой походкой вышла за ворота.

Неяркое зимнее солнце скупо освещало пустынные, безлюдные берега, ещё недавно кипящего активной, бурной жизнью удивительно теперь просторного речного залива речки Каменки, примыкающего своим одним краем к недостроенной крепости. Повсюду, на всём протяжении его низких, заболоченных берегов виднелись едва проглядывающие из-под недавно выпавшего кипельно белого снега следы прошлой бурной деятельности, теперь казалось позабытые и никому не нужные.

Единственно, чуть в стороне, в длинной и широкой искусственной губе залива, прорытой ящерами для строительства своей персональной лодьи, желтела одиноким остовом недостроенного каркаса их будущая, пока не состоявшаяся гордость, заложенная ящерами этой весной большая речная лодья, первая из судов их будущего торгового флота. Лишь она сейчас высилась одиноко над белым, нетронутым снегом заболоченной низины торчащими высоко в небо мощными деревянными шпангоутами. Словно обглоданные рёбра какого-то мёртвого, гигантского животного недвусмысленно напоминая о бренности бытия.

Только возле неё ещё наблюдалось какое-то шевеление снующих вокруг немногочисленных ящеровых мастеровых.

На всём остальном берегу просторного речного залива сверкал девственной белизной чистейший пушистый снег, без единого следа какого-либо хозяйственной деятельности. И повсюду, куда бы ни обращался её взгляд, везде он натыкался на чёрные пятна полуобгоревших и сверкающих свежей древесиной остовов таких же недостроенных лодий, рядом со сгоревшими во время набега амазонок штабелями заготовленных здесь досок и дерева.

Маша, раздражённая ясно ощущаемой ею волной тоски, которую она, одним только своим видом нагоняла на местных обитателей, решила пройтись по пустынному речному берегу.

Глядя на её решимость, Корней бросил дела и поспешил присоединиться к ней. Сопровождаемая своим мужем, вызвавшимся скрасить её одиночество, Маша стремилась развеять глухую тоску, грызущую её последнее время.

— Да-а…, - равнодушно глядя на окружающее их безлюдье, печально заметила она. — Смотришь на весь этот разгром, и хочется удавиться. Кажется, что оно так никогда и не кончится.

— Сперва одно, потом второе, потом третье…

Корней, молча, стоял рядом и с мрачным видом угрюмо рассматривал царящее вокруг белое безмолвие.

— Так везде?

Зябко уткнувшись мёрзнущим на лёгком утреннем морозце носом в роскошный козий пуховой платок, накинутый поверх её любимой простенькой шубки с широким лисьим воротником, она какими-то резкими, рваными движениями плотнее обхватила себя руками.

Тихий, какой-то шелестящий голос Маши, и сам по себе негромкий, но даже на фоне царящего вокруг белого безмолвия был едва слышен.

— Здесь хуже всего, — негромко проговорил Корней.

Повернувшись к ней всем корпусом, он взял её под руку, помогая перешагнуть через наваленные поперёк дороги брёвна, загораживающие проход на узкие деревянные мостки. Небрежно брошенные через какую-то осушительную канаву, они, по-видимому, когда-то изображали из себя пешеходный мостик. Сейчас же переправиться по нему можно было лишь очень и очень аккуратно. Подёрнувший их сверху тоненький ледок представлял на самом деле нешуточную опасность. Можно было с него с звиздануться. А то и сломать ещё чего-либо.

— Непонятно почему, но тут была самая большая паника, — пояснил он. — Как только на верфях стало известно о претензиях городских властей к твоему банку, так здешние мастеровые, буквально, как по команде, прямо с цепи сорвались. Тут же побросали работу и потребовали немедленного расчёта.

— Ну, потребовали и потребовали, — равнодушным голосом устало пожала плечами Маша. — А чего за собой не убрали? — осторожно перешагивая через очередной валяющийся поперёк пешеходных мостков брус, она аккуратно перебралась на другую сторону промоины.

— Видела бы ты их лица в тот момент, не спрашивала бы, — угрюмо буркнул Корней. — Казалось, что большего врага, чем мы, у них нет. А я так вообще — полное чудовище. Прямо массовое помешательство какое-то. Чего я тут тогда не наслушался. И обманщик, и скотина, и босяк, и…, - запнулся он. — Это наиболее вежливое обращение тогда ко мне, было, — мрачно хмыкнул он.

— Странно, как я их тогда всех не поубивал, — с задумчиво недоумённым видом Корней равнодушно пожал плечами. — Что мне тогда тут наговорили, — покачал он головой. — И за меньшее убивают. Впрочем, ты и сама можешь догадаться. Самой из того же огорода с лихвой досталось.

— Убрать бы надо.

Маша с совершенно равнодушным лицом и потухшими, какими-то неживыми, тусклыми глазами, совершенно не похожая на себя прежнюю, бездумно глядела прямо перед собой. Со стороны казалось, что она даже не замечает царящего вокруг хаоса.

— Кто будет этим заниматься? — равнодушно, всё так же на одной ноте тихо, монотонно проговорила она.

Едва услышав подобный вопрос, Корней почувствовал, как у него перехватило спазмом горло.

— "Слава Богу!" — промелькнула в голове радостная мысль. — "Раз спрашивает, кто это будет убирать, то не всё ещё потеряно — "Жить будет"!

— О-о-о! — боясь спугнуть повернувшуюся лицом к нему удачу, осторожно протянул Корней. — Вы, матушка, никак делами заинтересовались? Никак снова интерес к жизни появился?

Появится тут, — с едва слышными в голосе сварливыми нотками, слабо улыбнулась Маша. — Сколько труда вложено, сколько денег вбухано, страшно даже подумать. И что? На радость врагам всё на ветер пустим? Не дам!

— Сколько денег на одно только осушения этого болота ушло. Сколько труда вложено. И в эти чёртовы канавы, на которые ты чуть ли не палками гонял своих вечно ворчавших недовольных курсантов. А сколько мы потом объяснялись с их кураторами из кланов? Пришлось даже деньги некоторым возвращать, — слабая, едва заметная улыбка тронула на миг её губы.

— А какие тут были заросли ивняка с клещами? Жуть просто!

— Да-а! — Корней с кривой улыбкой медленно покачал головой. — Одних только клещей собирали вечерами, чуть ли не по ведру с каждого. А гнус, змеи, комары? Чего тут только не было. И так, почитай что всё лето. До сих пор страшно вспомнить.

— И это всё бросить? — задумчиво промолвила Маша, обводя захламлённый брошенным стройматериалом берег усталым, снова ставшим безразличным ко всему взглядом.

А это та самая башня?

— Она самая, — хмыкнул Корней. Приложив ладно козырьком ко лбу, он посмотрел в дальний конец залива. — Сторожевая. Тот самый бывший острожек, что чуть было не сгорел во время последнего набега амазонок.

Почти добрались, — остановился он, следом за Маней.

Идти дальше не было желания. И так забрались уже далеко, и на башню, едва виднеющуюся вдалеке, он давно уже насмотрелся.

Высокая, достигающая высоты более шести метров, сложенная из могучих, даже на один только вид неподъёмных дубовых брёвен, она уже издали производила впечатление чего-то могучего и монументального. Вблизи же, стоя возле её подножья, у любого создавалось впечатление чего-то колоссального и одновременно жутко приземистого и какого-то…. Основательного, что ли?

Возле подножья приткнулись остовы двух вытащенных последними на берег трофейных лодий амазонок. Частично обгоревшие и так не очищенные от болотной грязи, только вычищенные изнутри от трупов погибших, они производили неприятное, неряшливое впечатление, портя весь радостный зимний пейзаж.

— Так, значит, и не начали? — грустно заметила Маша, кивнув на высящиеся у подножия башни горы сваленного кое-как булыжника.

Глядя на разбросанные вокруг кучи песка, Маша устало присела на комель одного из неаккуратно торчащих из небрежно сложенного неподалёку высокого штабеля больших, длинных, полуобгорелых брёвен, видать оставшихся ещё со времён мятежа от сгоревшего тогда Нижнего склада.

— Так и не начали, — сразу ещё больше помрачнев, как будто было куда, Корней с сожалением качнул головой. — Пока договаривались, пока мастера к нам сюда добирались, пока макет крепостицы для того угла залива соорудили, пока покрутили его со всех сторон, и так и этак, пока утвердили… А тут и эта эпопея с банком завертелась.

Одним словом, как пришли мастера, так и ушли. Ещё и неустойкухотели с меня слупить, якобы за напрасный вызов. Скоты! Еле отбился.

— Кто же это у тебя там хозяйничает? — перебила его Маша, слегка оживившись и с чуть заметным интересом разглядывая единственный на всём этом берегу аккуратно сложенный и прикрытый навесом штабель досок у подножия башни.

— Жильцы это, — слегка улыбнувшийся Корней, с заметно оживившимся и повеселевшим лицом с довольным видом из-под козырька руки посмотрел на аккуратно сложенные доски у подножия башни. — Из тех сорока, что у нас остались из последнего уурсанткого призыва.

Не все с гнильцой оказались. А там в башне сейчас трое молодых ребят из охотников-хуторян с семьями живут. Вот, порядок вокруг понемногу и наводят. За башней ухаживают. Печку внутри из булыжника выложили, подтапливают понемногу, чтобы зимой не вымерзла и дух жилой оставался. Простенькую конечно, печурку, но раньше и того не было.

За крепостью нашей егерям помогают присматривать. Ну, и вообще…, - Корней ненадолго замолчал. — Помогают, одним словом.

— Чем платить думаешь?

Это был самый болезненный для Маши последнее время вопрос, и первый, что теперь сразу приходил ей в голову.

— Жильём на зиму и кормёжкой. Уж чего-чего, а жратвы у нас тут навалом. Заготовили, — невесело хмыкнул он, — на три тысячи человек и чуть ли не на пару лет сытой жизни.

А им много и не надо. Они и на это согласны. Лишь бы жильё было, да с жёнами где голову склонить. Вот я им хоромы, что для мастеров муроделов приготовили, и отдал. Пусть живут. Глядишь, к весне и пополнение своим семьям получат, — Корней, с прищурившимся, весёлым взглядом лукаво посмотрел на Машу. — А детишки появятся, так они отсюда вообще никуда не денутся. Ну, куда им с грудными детьми то. А там и у нас дела, глядишь, наладятся, снова лодьи строить начнём.

Ну что, Маш, двинулись обратно? Вроде как здесь всё посмотрела?

Не отвечая, Маша, молча, задумчиво смотрела на виднеющуюся невдалеке высокую сторожевую башню "Острожек", возле которой, прямо на берегу залива курился дымком небольшой, дымный костерок, возле которого сейчас никого не было.

Судя по долетавшим до них запахам от висящего над костром котелка, там сейчас как раз доходила до кондиции рыбья уха, которая даже сюда, за десятки метров от костра, доносила тонкий аромат каких-то незнакомых специй и трав.

— Пожалуй, дальше не пойдём, — остановил её Корней, как только она попыталась что-то сказать, кивнув в ту сторону.

А то ребята ещё на уху позовут, неудобно будет отказываться. А у нас ещё дел полно, — с сожалением посмотрел он вслед за её взглядом.

— Да! — устало откликнулась Маша, медленно подымаясь с комля, и опять зябко кутаясь в свою шубейку. — Пойдём, здесь делать больше нечего.

В лучшем случае, лишь весной сможем сюда вернуться, а пока придётся тебе всё тут законсервировать, чтобы не пропало.

— Да, — с непонятным выражением лица медленно протянул Корней. — Видел бы это Пашка, поубивал бы гадов.

— Вот и хорошо, что его нет, и что он этого безобразия не видит, — Маша с безнадёжным, обречённым видом обвела пустынный берег мрачным, тоскливым взглядом. — Это же была его мечта. Он ради этого даже свою шахту с серебром нам отдал, чтобы только помогли ему эту флотилию поднять. Целых двенадцать лодий! И каких! Больших, речных! Не менее двенадцати тыщ пудов водоизмещением каждая! Это же настоящий речной флот был бы.

Уцелел в набеге, а тут такой разгром! Такой разгром, — медленно и тихо повторила она.

Они мне за это заплатят! — едва слышно, со скрытой угрозой в голосе, тихо выговорила она. — За всё заплатят.

— Профессор говорил, что ты просила его навести какие-то справки? — снова повернулся к ней Корней. — У тебя что, появились какие-то подозрения?

— А тебе что, дорогой муженёк, глаза застило?

С отчётливо выступившими желваками на скулах Маша медленно, всем телом повернулась в его сторону, глядя ему прямо в глаза.

— Ты что, не видишь, что это всё не просто так? Что это всё подстроено!

— Ну, — задумчиво протянул Корней, отводя глаза. — Они конечно козлы, но чтобы обвинять наши городские власти, в чём либо, одних только твоих подозрений маловато будет.

— Корней, Корней, Корнеюшка…, - с усталой, снисходительной улыбкой, полной глубокого сожаления, Маша тихо покачала головой. — Да причём тут Голова со своим дураком подпевалой Старостой. Их ушки из всего произошедшего, конечно, торчат. Буквально отовсюду торчат. Хапнули они тогда здорово, чуть по миру нас не пустили. Но именно хапнули, воспользовавшись удобно сложившейся конъюнктурой и удачным моментом, а не организовали разгром и грабёж всего имущества бывшего банка.

Поверь мне… — Маша ненадолго замолчала, о чём-то глубоко задумавшись. — Это не их работа. У них бы мозгов на такую комбинацию не хватило, — тихо проговорила она. — Так лихо всё организовать. Так провернуть, так вовремя, и так чисто смыться?

— Тот же Кидалов. Думаешь, он просто так? Якобы просто вытащил капиталы своей семьи из банка и всё? Как я раньше думала. Нет, Корнеюшка, это была многоходовая операция именно по нашему разорению. Это был удар именно по нам. И, может даже по городу. И это наверняка была лишь часть какого-то общего плана, — тихо добавила она. — Всё это жу-жу неспроста.

Даром что ли он позакрывал свои отделения и пропал из города в тот же день, когда произошло нападение на обоз возле перевала. Сразу после того как ему могло стать известно, что нападение не удалось и бумаги ревизионной комиссии целы.

Мы с профессором недавно буквально по минутам сравнили время нападения на обоз и время, когда последний раз Кидалова видели в городе. И сани с его семьёй амазонки без всякого досмотра в устье Каменки пропустили, дальше на реку и в низовья. Что тоже кое о чём говорит. Кому блокада, а кому и нет.

А голубиную почту, мой дорогой, если ты всё ещё сомневаешься, — усмехнулась она краешком губ, — в этом мире весьма активно используют. К твоему сведению.

Думай обо мне что хочешь, — неожиданно жёстко проговорила она. — Но Кидалова надо убрать. Про первого не говорю — Бог с ним, он нам особых беспокойств не доставил. Но, второго… Суку! Тварь! — жёстко, совершенно безцветным голосом проговорила она.

По коже Корнея прокатился невольный холодок. Такую Машу он до сих пор ещё не видел. Такой, свою жену он не видел никогда. Сильно она изменилась после болезни. Очень сильно.

Немного помолчав, Маша снова продолжила говорить своим, ставшим в последние дни тихим, шелестящим голосом.

— Но Кидалов пешка.

Тебе, дорогой муженёк, ни разу не приходило в голову, что всеми своими проблемами последнего времени мы обязаны исключительно нашей незабвенной подруге из Подгорного княжества? А то и ещё кое-кому, кто невидимо маячит за её спиной. К примеру Императнице Сухайе? А может и дядьке её родному, князю Подгорному. Может ещё кому?

Да, да, — вяло покивала она головой, с лёгкой усмешкой на губах глядя на сразу насторожившегося Корнея. — Ты не ошибся. Той самой! Той самой наследной княжне правящего дома Подгорных князей. Ея высочеству злобной нимфоманке Лидки Подгорной. Мать, мать, мать, шлюху эту по отчеству.

Той самой шлюхе, стерве, проститутке, которую за последний год несколько раз демонстративно совал мордой в грязь наш незабвенный Сидорушко.

Совал, а надо было убить, — тихо проговорила Маша. — Такая тварь и так зажилась на этом свете.

Вот она и отыгрывается, сучка. Точнее, отыгралась, — грустно усмехнулась Маша.

А профессор то, шельма, — невесело усмехнулась она. — Похоже, так тебе ничего и не рассказал.

Заметив его полный сомнения, неуверенный взгляд, которым он мимолётно наградил свою жену, она со вздохом пояснила.

— Ну, так, значит, первым из моих уст узнаешь, что это она. Точно! Не сомневайся! Ребята из ящеровых кланов расстарались, вызнали. Кое-что…, - тихо добавила она, осторожно перешагивая через какую-то доску, валяющуюся под ногами.

— Вот как?

Мгновенно сбросив с себя сонную, утреннюю дурь, Корней настороженно повернулся, внимательно присматриваясь к своей жене, неожиданно открывшей ему какие-то неизвестные ранее таланты и стороны своего характера.

— Ящеры же раньше демонстративно не лезли, ни в какие местные дела? Тем более в наши? Ведь был же между нами уговор не совать свой нос, куда не надо. По крайней мере, пока не попросят. Что это их подвигло?

— Интриги их молодой Императрицы, — криво усмехнулась Маша. — Вдруг неожиданно выяснившаяся во всём нашем деле роль молодой Императрицы, недовольной их поведением. Но это уж выяснилось потом. А поначалу…, - со сразу ставшим злым, некрасивым лицом Маша замолчала.

Белла! — тихо прошелестела она. — Белла пошла и жёстко поездила им по ушам. Не знаю уж, чего она им там такого наговорила, но после её визита они и заносились по всему городу как наскипидаренные. Вот тогда-то ушки нашей княжны и высунулись. А потом и дальше подарки пошли, уже из Империи.

Стоило только хорошенько кое-кого потрясти, парочке болтунов языки поприжать, правда-матушка то и полезла, — грустно усмехнулась она.

Даже городские власти теперь прикусили язык, — невесело улыбнулась она. — Поначалу попытались было возбухнуть, а тут им профессор под нос результаты своих с ящерами исследований и сунул. Те и припухли. Теперь сидят и не вякают. Понимают что прокололись, вот и молчат в тряпочку.

Но даже такие спецы ничего бы толком не вызнали, если бы один дурак не прокололся. Ты же помнишь, — слегка повернула она голову в сторону Корнея. — Белла ещё в самом начале этой грязной возни вокруг нас, когда весь город вдруг ломанулся в банк забирать свои денежки, она всех в городе предупредила. Демонстративно так, во всеуслышание, чтобы потом не говорили, что не слышали.

Это когда она в самом дорогом кабаке города, в "Золотом Глухаре", вышла на середину танцевальной залы и во всеуслышание заявила, что зарубит каждого, кто будет распускать порочащие её слухи и позорить дворянскую честь и достоинство рода баронов де Вехтор и их друзей. Не зависимо ни от пола, ни от возраста, ни от социального статуса.

После того любые разговоры как ножом отрезало. Наши-то кумушки, как оказалось весьма падкие на всякие сплетни, сразу язычки то свои прикусили. Знают, шалавы, чем это может для них кончиться. А этот дурак оказался, видимо, из пришлых. Говорят, какой-то охотник был с верховий Каменки, чуть ли не с самого перевала. Или вообще откуда-то ещё дальше, с юга, — безразлично передёрнула она плечиком.

Скорее всего, не поверил, или посчитал себя круче всех.

Чуть ли не в глаза ей начал рассказывать какую-то очередную про неё гадость. Так она ему, для начала, уши обрубила. Сказала, что раз уж не слушает, что люди добрые говорят, то они теперь ему без надобности. Ну а дальше ящерам отдала.

— Вот так просто? — с лёгким недоумением на лице поднял левую бровь Корней. — Взяла и обрубила? И никто ничего ей не сделал? Ничего не сказал? Городские власти не вмешались? Боровец, поборник справедливости и известный законник, ничего ей не сделал и не сказал? — буквально ошарашенный, Корней удивлённо вытаращился на неё.

Когда же это было?

— Когда я болела, а ты за каким-то чёртом попёрся к Сидору в горы, — сухо отрезала Маша. — На лошадей своих пялиться вместо того чтобы следить что о нас здесь говорят.

А Боровец ничего не сделал, не так просто, а по древнему шляхетскому праву, которое даже здесь никто не отменял. За оскорбление — смерть!

Маша, с тяжёлым, обречённым вздохом, как будто общаясь с тяжелобольным, уныло посмотрела ему прямо в глаза.

— Никто и не пикнул, — с тусклой улыбкой на губах заметила она. — Тем более, что оказалось и некому.

Это, кстати, к вопросу о судьбе одиночек, — мрачно констатировала она. — Если ты один, то любая банда из тебя фарш сделает, а никто и не вступится.

Ну а как ящеры умеют пытать, не тебе рассказывать.

В общем, уже через пару часов он пел соловьём, торопясь рассказать всё, лишь бы она только не нахмурилась.

Тут-то всё и вылезло, — снова тяжело вздохнула Маша. — Тут-то и оказалось, что все наши проблемы последнего времени не сами по себе на пустом месте возникли, а плод тяжёлого неустанного труда нашей незабвенной подруги-нимфоманки. А Голова со Старостой, даже тот же Кидалов — это так, — небрежно махнула она рукой, — мелкие сошки, марионетки, не понимающие, что их в тёмную использовали.

— Насколько я успел узнать Голову с его приятелем, — задумчиво продолжил за неё Корней. — Если это так, как ты говоришь, и если они оба об этом узнают… То им это о-очень не понравится.

— Утрутся, — небрежно, с лёгким оттенком презрения отмахнулась Маша. — И не от такого раньше утирались, утрутся и сейчас. Побесятся, конечно, особенно первое время, а потом постараются забыть. Скажут, что есть дела поважнее, чем месть за какое-то там оскорбление.

А вот ни я, ни Белла, так это дело не оставим, — Маша мстительно прищурила глаза, глядя куда-то вдаль, на серые холодные валы снега замёрзшего, заснеженного залива.

— И всё же я бы им рассказал, — Корней осторожно посмотрел на свою жену. — Такими союзниками грех пренебрегать.

Но, надо так понимать, что об этом никто из них пока ничего не знает? — бросил он на неё вопросительный взгляд.

— Откуда? — хмыкнула Маша. — Все думают, что Белла срубила башку тому болтуну, вот слухи и прекратились. Всё, мол, в прошлом.

— А на самом деле? — всё более настораживаясь, тихо поинтересовался Корней.

— А на самом деле даже я не сразу узнала о результатах интимного разговора её и ящеров с тем дураком, — так же тихо откликнулась Маша.

Вот когда я ей остро позавидовала, — грустно заметила она. — Хотя, чего завидовать то. Я бы точно так не смогла. Для такого хладнокровия и жёсткости надо иметь настоящее дворянское воспитание, а не эти либеральные бредни о ценности человеческой жизни, всосанные в нашу плоть и кровь.

— Такое всасывают с детства, — задумавшись, рассеянно откликнулся Корней.

Ну! — обрывая сам себя, неожиданно отбросил он философский тон, мгновенно переходя на деловой. — Что ещё вызнали? Чем порадуешь?

— Увы!

Маша с искренним сожалением развела руками в стороны.

— Оказалось, он был мелкой пешкой. Простым "шептуном", как у вас здесь про таких говорят. А рыбу покрупнее, как волной смыло. Сразу же после того, как Белла схватила этого болтуна. Весь город Белла вместе с ящерами буквально перевернула, и ни следа! За пару часов, как в воздухе растворились. Никого!

Вот тогда то и пошли на спад всякие разговоры, и обо мне в том числе. А потом и вообще прекратились. Видать, золотой источник иссяк, — с кривой улыбкой Маша задумчиво уставилась на залив.

Кстати, тот же Голова самолично ручку свою приложил, чтобы прекратить все разговоры и пресечь болтовню. Но всё равно я ему, гаду не прощу. Ничего не прощу, пусть он потом и опомнился.

— Ну что ж, — Корней, став рядом, приобнял свою жену за плечи. — Возвращамся к нашим баранам. Я так понимаю, что касса в банке окончательно пуста?

— Ты не ошибаешься, — грустно улыбнулась Маша, невесело глядя на него.

Потрясающе, — покачала она головой. — Как быстро, буквально, как мышиный бздох, может раствориться в воздухе несколько большущих сундуков с серебром и золотом. Как неизвестно куда, словно в прорву исчезают наши огромные рюкзаки с дорогущим жемчугом. Как, словно в кислоте растворяются тяжеленные слитки Пашиного серебра…

Остановившись вдруг прямо посреди разбросанных вокруг куч новеньких, не успевших ещё посереть досок, она грустно посмотрела на своего мужа:

— Ну что ж, начнём, как высказался намедни профессор, по новой, с чистого листа.

Если бы. Если бы мы только так могли, — тихо прошептала она. — С чистого…

Разом как-то выговорившись, они оба внезапно замолчали и оставшийся до крепости путь шли молча, не разговаривая.

Погрузившись в свои мысли, Маша никак не реагировала на красоты зимней природы, рассеянно не отвечая на редкие вопросы, которыми Корней временами пытался её расшевелить.

— Все-таки, — снова, тихим голосом, нарушила она молчание. — Какие у тебя соображения на сей счёт, — кивнула она на рёбра шпангоута, торчащие из остова высящегося рядом с ними корабля, мимо которого они как раз проходили.

Двенадцать больших речных лодий, — грустно констатировала она. — Пять обгоревших трофейных, которые тоже наверняка можно восстановить. Сколько денег, — медленно, тяжело покачала она головой, — сколько денег выброшено на ветер. Нет, Пашка, как появится, нас точно убьёт, — грустно повторила она снова.

Весной в половодье не смоет?

— Смоет, если борта доской хотя бы до половины не зашьём, не поставим на якорь и не вывезем оставшийся материал куда-нибудь на высокий, сухой берег, — мрачно проворчал Корней. — Вот тогда действительно, с таким как здесь половодьем, точно смоет. Ну а пока этого не произошло, я уже тут договорился с кое-какими ребятами, что живут здесь в окрестностях. Они нам и с консервацией помогут и материал нужный подвезут. В долг, пока деньги не появятся.

Ну а потом, когда мы всё это достроим, мы возьмём их с товаром в первый же караван, что пойдёт вниз по реке. Так что, всё по-честному, баш на баш.

Ну вот, — расстроено добавил он, из-под козырька руки рассматривая что-то в воротах речной крепости, привлекшее его внимание. — Я был прав. Профессор с Изабеллой нас уже ждут, а нам ещё топать и топать.

Несмотря на безпокойство Маши, ни Белла, ни профессор, ни словом не упрекнули обоих за то, что им пришлось долго ждать на холодном зимнем ветру, дожидаясь пока они неспешной походкой добирались к ним чуть ли с другого конца залива.

Изабелла только вздохнула, когда увидела чуть порозовевшее и разрумянившееся после прогулки лицо своей подруги и её повеселевшие немного грустные глаза.

Ни слова не говоря, они все вместе вернулись обратно в хорошо протопленную жилую комнату крепостного арсенала, где обитал последнее время Корней, утрясая вопросы, свалившиеся на него с ликвидацией учебного центра.

Там, возле большой, занимающей чуть ли не весь угол, круглой, крашеной белой извёстью печи, можно было отогреться после долгой, морозной прогулки и поговорить.