Бабье царство.

Глава 8 Возвращение с проверки филиалов

Появление поздно вечером на опушке леса возле западных ворот небольшого обоза, всего лишь из четырёх небольших, но тяжелогружёных подвод, влекомых лишь по паре изнурённых, едва переставляющих ноги лошадушек, сразу не привлекло ничьего внимания.

Воротная стража за последние месяцы настолько привыкла к тому, что с той стороны, с юга, по дороге, идущей со стороны перевала на Камень, последнее время появляются лишь огромные, многочисленные караваны, что на это показавшееся на кромке леса убожество, поначалу внимания не обратила.

Лишь когда небольшой обоз подобрался поближе, главным воротным, дежурившим в вечернюю смену Сысоем Мшастым, на первой подводе был признан знакомый силуэт. И то, лишь когда первая подвода практически уже вкатилась под своды надвратной башни.

— Степан? Степан Берлога? Ты что ль? — чуть прищурясь, словно борясь с обуревавшими его сомнениями, старший воротный твёрдой рукой завернул первую телегу в смотровой закуток сразу за первыми въездными вратами, где обычно проходил досмотр въезжавших в город чужих обозов. Мощная деревянная решётка за его спиной наглухо перекрывала вторые, внутренние врата.

— Что-то, Сысой, ты старых знакомцев не признаёшь, — без тени ухмылки, хмуро бросил сидящий на первой телеге мужик. — Или что, у нас в городе порядки поменялись, что ты меня на досмотровую площадку сразу загоняешь.

— Порядки у нас старые, да вот ты какой-то не такой, новый, — недовольно буркнул Сысой.

Упоминание о новых порядках сразу расстроило воротного. Последнее время в старых порядках стало слишком много нового. И…, долг службы обязывал его досмотреть всех въезжающий поздно вечером в город. Всех, не смотря на знакомство. Тем более что и солнце уже скрылось за верхушками деревьев. Так что, если он не хотел иметь неприятностей с Городским Советом, досмотреть новоприбывших он был обязан, нравится это кому-либо или нет. В противном случае время его работы на этой сытной, спокойной должности исчислялось бы даже не днями, а минутами.

После мятежа никто больше по поводу охраны ворот не шутил. У всех ещё свежи были в памяти последние страшные события.

— Что везём? — хмуро поинтересовался он.

Чувствуя себя немного виноватым, что приходится досматривать своих, Сысой себя чувствовал неловко. И ладно бы просто своих, а то ведь хороших знакомцев, с которыми и росли то на одной улице.

Однако, сразу после мятежа пленных амазонок, порядки для въезжающих в город построжали, и делать исключения, даже для друга своего детства, он не мог.

— Четыре трупа и несколько пудов бумаги, — хмуро бросил Степан. — Трупы тоже будешь проверять? — угрюмо поинтересовался он. — Могу рогожку откинуть.

Подошедшие воротные стражники сразу насторожились.

— Откидывай. Будем проверять не везёшь ли заразу какую, — хмуро бросил Сысой. Настроение его ещё больше испортилось.

Может это у тебя что, шутка такая, — глухо проворчал Сысой. — Ты вообще то говори, да не заговаривайся. У нас последние дни не до таких шуток. У нас и самих трупов полно давеча было.

— Какие уж шутки, — тихо отозвался Степан. — Демьян Краснов, Игнат Дерюжный, Сила Трубный и Опанас Мотня. Все там, на последней телеге льдом засыпанные лежат. С самого перевала везём, чтоб дома похоронить.

— Где это вас? — насторожился воротный.

— Перед перевалом, — казалось хмурый Степан, ещё больше стал мрачным. — Рядом с таможней на засаду нарвались.

Все западные баронства прошли нормально и нигде ничего. А тут перед самым домом и такое. Как ждали! — нервный тик исказил суровое, хмурое лицо возчика. — Как рыцари из охраны перевала не искали кто на нас напал — никого. Словно под землю провалились.

— Да, — непонятно как-то посмотрел на него воротный. — Не везёт что-то вашему банку.

— Что?

— Ничего.

Подойдя к последней телеге, он приподнял край большой, неряшливой овчины, прикрывающей какую-то кучу под ней.

— Да, — мрачно проворчал воротный. — Не везёт вам что-то.

А в остальных, говоришь, бумаги?

Воротный сделал попытку заглянуть под канаты, стягивающие брезентовый верх другой телеги.

— Не балуй! — грубо осадил его Степан. В руке его внезапно появился взведённый арбалет, двойными, короткими дугами смотрящий прямо в брюхо воротного.

Сказано, не балуй, — тихо, сквозь зубы процедил он.

— Да-а? — настороженно прищурился воротный. Взведённого арбалета он словно не видел. — А что будет? Арбалетом грозишь? Другу детства?

— Друг, не друг, а сказано — не балуй! — негромко, едва разжимая губы проговорил Степан. — Мне сейчас не до друзей и не до досмотров. Так что подымай вторую решётку и пропускай нас.

Оглянувшись, воротный заметил, что находится под прицелом ещё минимум трёх сдвоенных арбалетов. Ещё трое других арбалетчиков настороженно целили на выглядывающих из прорезей бойниц оставшихся на стрельбище стражников. По тому, как те распределились по смотровой площадке, было видно, что охранники знают, что делают и даже если дойдёт до стычки, то… Под ложечной у воротного вдруг что-то нехорошо ёкнуло. Лица у всех возчиков были какие-то мёртвые, без улыбки.

— Бешеные вы все, — тихо проговорил старший воротный. — Что Машка ваша, банкирша бешеная, что охранников себе в банк набрала, таких же. Как есть, все вы бешеные.

Ты свои коромысла то убери, а то мы тоже достать можем, — недовольно проворчал воротный. — Тут у нас за время вашего отсутствия тоже много всякого произошло, так, что особо-то на свои стрелялки не надейтесь.

— Мы не надеемся, — нейтральным, безразличным тоном проговорил Степан. — Мы просто предупреждаем, что никто, никогда, ни при каких условиях под этот брезент, не заглянет.

— А если я о-очень попрошу, — подпустив угрозы в голос, попробовал надавить на него Сысой.

— Тогда твоя жена Марфа станет твоей вдовой Марфой, — тихо проговорил Степан, глядя ему прямо в глаза. — И многие семьи сегодня осиротеют. А мы всё равно проедем.

Взгляд воротного остановился на стеклянной броне, едва заметно выглядывающей из-под какой-то хламиды, во что были одеты возчики. В голове стражника что-то явственно щёлкнуло и пронеслось понимание, что стоимость такой брони намного больше того, что он может заработать на этих воротах за всё время своей службы. И если такая дорогая бронь прикрыта таким грязным, рваным тряпьём, то это не просто так.

— "Это жу-жу, неспроста", — вспомнилась ему слышанная как-то от землян непонятная фраза. Похоже, она была, как раз для такого случая.

Бешеные. Все вы бешеные, — с сожалением констатировал воротный страж, сдавая назад и раздвигая губы в демонстративно вежливой улыбке. Глаза его заледенели. — И как Машка только таких находит? Откуда? — с сожалением покачал он головой.

Ладно, — воротный постарался, не делая резких движений, вальяжно махнуть рукой, разрешая проезд. Получалось плохо. Нацеленные в живот арбалеты не способствовали свободной координации движений. — Ладно, — неохотно повторил он. — Чай свои, пропущу без досмотра.

Но в Совет донос напишу, — погрозил он в след, медленно тронувшейся с места подводы. Глядя на медленно проходящий мимо обоз, презрительно проворчал:

— И где только таких кляч набрали, — всё же не удержался он от шпильки, пропуская мимо себя последнюю телегу. — Сидор ваш мог бы вам и получше лошадушек выделить, а то и купили бы, чай не бедные. Не то, что мы, сирые.

— Побили на перевале, — донёсся до него голос возчика с последней подводы. — А этих рыцари дали, в счёт возмещения убытков и за недогляд на их территории.

— Во как, — уже много тише проговорил Сысой, провожая настороженным взглядом последнюю телегу, свернувшую на улочку, ведущую в южную часть города.

Колька! — негромко крикнул он в тёмный проём калитки воротной башни. — Колька! — повысил он голос.

— Здесь я, — донёсся голос из-за спины.

— Руки в ноги и бегом до Головы, — не поворачиваясь, негромко проговорил воротный. — Скажешь, что пришёл банковский обоз с перевала. Вернулись те, кого Машка-банкирша отправляла ещё по весне на лодьях куда-то в Западные баронства на какую-то там ревизию. Скажешь, что вернулось хорошо, если треть от прежнего числа. Привезли четыре трупа и какие-то бумаги. Среди мёртвых на последней телеге лежал Опанас Мотня, того что Машка отправила тогда за главного.

Ну, — задумался он на миг, — этого пока хватит. Остальное я сам, при встрече доскажу.

Никогда Маша не думала что придётся срываться ночью из дома и нестись в город сломя голову, по ночной дороге, не жалея ни лошадей, ни своей шеи. Но вести, принесённые дежурным егерем от Изабеллы, вырвали их с Корнеем из Берлога и погнали не дожидаясь рассвета в город.

Бела писала, что вечером прибыл обоз с банковскими бумагами из западных филиалов банка и её незамедлительное присутствие на месте обязательно.

Ничего больше в письме от неё не было, но сам тон письма недвусмысленно извещал ее, что там что-то произошло, что-то такое, ради чего надо срываться и нестись посреди ночи в город.

Запах! Запах смерти шибанул ей в нос, как только они внеслись на лошадях во двор сидоровой землянки. Запах смерти и беды. И больше уже этой ночью её не отпускал.

И запах грязных, давно не мытых тел, мокрых, кислых кож и протухших сапог, густым, удушающим слоем висящий в гостиной, куда они ворвались туда вместе с Корнеем.

— Семь? — это было первое, что она заметила. Семеро сидящих за столом в гостиной угрюмых, мрачных мужиков. Семь человек и запах беды.

— Да, — скрипучий, хриплый голос Степана, зама Опанаса в этом походе, раздался от пылающего во всё зево камина. — Осталось нас семь. Ещё четверо во дворе, во льду на последней телеге. А остальные по погостам баронств разных разбросаны. Тех нам уже не привезти было, — тихо проговорил он. — Далеко, да и льда столько не хватило бы. А порой и не до того было. Порой так быстро бежали, что лошади подковы на ходу теряли.

— Рассказывай, — тяжело опускаясь на свободное, стоящее у стены кресло, тихо и обречённо проговорила Маша.

Подошедшая незаметно Изабелла подала ей высокий, гранёный стакан с каким-то кислым напитком. Глядя ей в глаза, Маша в этот миг поняла, что разговор сейчас будет долгий, трудный и очень тяжёлый.

— Первым делом мы остановились в баронстве Гарс, — начал рассказ Семён. — Там как раз начинались то ли перевыборы какого-то герцога, то ли ещё что, так что мы успели как раз на начало праздника.

— Это было единственное место, где всё было хорошо. Мы так тогда радостно и подумали: "Как хорошо всё начинается". Больше подобного не было.

Рассказ, дополняемый короткими, деловыми вставками всех вернувшихся егерей был детален, подробен, точен и… страшен. Страшен своей безысходностью и полной, жестокой определённостью.

Никаких богатых филиалов у банка "Жемчужный" в западных баронствах и княжествах больше не было. Всё было разграблено, продано, разворовано, а деньги, находившиеся раньше там на счетах, пропали безследно, буквально растворившись в воздухе.

И везде, на всех бумагах, подо всеми финансовыми обязательствами, везде стояли подписи Марьи Ивановны Корнеевой, заместителя управляющего банка "Жемчужный" господина Кидалова. Везде, на самой малой бумажке стояли её подписи.

И нигде на счетах не было денег. Как не было ни самих счетов, ни персонала, ни помещений, ни зданий, стоимость которых по самым скромным подсчётам шла на миллионы. Ничего не было.

А потом, под утро, пришли вдовы. Пришли молодые вдовы парней, погибших в походе егерей. И это было самое страшное. И рассказ повторился по новой.

С рассветом пришли уже отцы и братья погибших, а потом целый день кто-нибудь да приходил, из всё новых, новых и новых. И так эта тягомотина тянулась весь день.

Потом этот длинный, тяжёлый день кончился. Тела погибших забрали родственники и в их домах приступили к подготовке похорон и тризны. А на следующее утро город взорвался. Весь город, все вкладчики, все, у кого были хоть какие-т вложения в банке "Жемчужный" потянулись в кассу, забирать свои деньги. И казавшееся ещё вчера могучее древо, казалось бы, ещё недавно непотопляемого банка с неисчислимыми капиталами и богатым имуществом в даьних баронствах затрещало и наклонилось.

Банк не рухнул чудом, и под своими обломками никого не похоронил. Но лишь потому, что Маша с профессором распродали все, что только было можно из имущества компании, вложили эти деньги в банк и расплатились абсолютно со всеми. А сами остались нищие, словно церковные крысы.

А потом неожиданно оказалось, что всем всё банк "Жемчужный" выплатил полностью и платить больше просто некому. И все распродажи имущества мгновенно прекратились.

У компании землян, ранее бывшей чуть ли не в списках самых богатых людей города, на руках осталась сущая безделица от былого.

Один спиртоводочный заводик из множества бывших и строившихся. Который не купили просто по тому что никому из желающих не нужны были обгорелые брёвна ограды и корпусов завода на Рожайке.

Как амазонки его при набеге сожгли, так и восстановить до сих пор не успели.

Рыборазводный пруд с многопильной лесопилкой на Быстринке остался, из-за которого у Сидора в своё время вышел грандиозный скандал с Советом, с так до конца и не достроенной плотиной. И которая теперь. при номинальной принадлежности к Компании, исправно работала на других.

Земельные участки остались, с висящими на них огромными долгами перед городом; с которыми никто и не подумал связываться, беря себе на шею такой хомут.

Куча каких-то никому не нужных лесных участков, с какими-то непонятными насаждениями. Ещё что-то такое же, по мелочи, что сразу и не упомнишь.

Ни свою собственность в горах, ни стекольный, ни железодельный завод не тронули, хоть желающие купить были.

Остались у них на руках и куча всяких, ни на что толком не годных бумаг, которые никто не знал куда теперь и деть.

Много чего осталось, разного. Не было только денег. Таких маленьких, круглых монеток, жёлтого и серебристого цветов. Впрочем, в своём нынешним положении они бы согласились и на медные кругляши. Но не было и меди.

И ещё у них на шее осталась большая, огромная проблема, собственно из-за наличия которой они так и не смогли пойти на ликвидацию банка и объявления его банкротом.

На руках у них остались в хранилищах банка проклятые поморские изумруды, и свои, и людей Бугуруслана, оповещать о наличии которых у банка им всё же хватило ума. Пусть они и лишились очень многого из уже нажитого за эти годы, но приносить в город весть о появлении пропавших много лет назад поморских изумрудах, приносить в город войну, никто из них не захотел.

Не было ни одного дня за это прошедшее время, когда бы профессор не помянул недобрым словом и Сидора, и Димона, и этого их хитроумного компаньона Бугуруслана, навязавших им на шею такой неподъёмный долг.

Теперь он узнал истинную причину, по которой Маша так упорно не желала ликвидировать прогоревший банк, и каждый раз при встрече, он снова и снова извинялся за собственную глупость.

Сама Маша, истинная виновница полученных проблем, благоразумно помалкивала, кляня, что есть сил собственную глупость и головотяпство.

Что-что, а самообманом она никогда не занималась и перед собой своей вины не отрицала. А в том, что во многом случившемся виновата именно она со своими непомерно и непонятно на чём выросшими дутыми амбициями, она понимала.

Теперь она с ужасом вспоминала сколько денег ещё вчера было у неё в руках, и что она могла бы с ними сделать. И как тупо и бездарно ими распорядилась. И во что вылилось её, лично её управление казавшийся таким престижным ещё вчера в её глазах местом. Теперь она готова была разорвать любого, кто бы ей сказал, какая она оказалась хорошая управляющая.

Она была ДУРА! Конкретная такая ДУРА! И теперь это Маша прекрасно понимала. Жаль, что поздно.