Апокалипсис завтра

ГЛАВА 5

Париж, Франция.

Чертова сырость, гребаный холод, сраные камни. Сколько он уже находился здесь? Странно, но раньше не особо чувствовалось, насколько мертво его тело. Теперь же Курт постоянно ощущал это — бессильный холод, ледяным ядом растекающийся по венам, затихшее каменное сердце, тянущее куда-то вниз. Вся его сила вдруг ушла, он стал слабее смертного. А еще эти приступы. Те моменты, когда цепкая когтистая лапа Контракта напоминала о долге. Слишком много времени он не платил по счету, и кое-кому на Той стороне это надоело. Но Бейн не желал сдаваться. Не хотел растворяться в вечности, давая кому-то власть. Этернель жил так долго, что полюбил свое тело и жизнь в нем. Чем дольше Курт продолжал находиться в этом мире, тем сильнее не хотелось из него исчезать. Потому он боролся, хватался за любую соломинку, любую возможность исправить содеянное несколько веков назад.

Вампир шумно выдохнул и с яростью откинул от себя шприц. Тот отскочил и растворился во мраке. Демоны, он уже не способен видеть в темноте. Какой позор. Героин еще на прошлой неделе перестал помогать, и Бейн кололся лишь по привычке, всецело убеждая себя, что без «Хмурого» он попросту сдохнет в муках.

Магу пришлось покинуть свой город и клан, оставив все на Чейза. Гребаный нигер свалил с красоткой. Дитя просто кинуло его ради бывшего Сшиллс и его полукровной девчонки.

Курт скрипнул зубами. Теперь ему было настолько хреново, что он бы с радостью открыл Дверь и забрал себе единственную стабильную полукровку. Но, увы, больше он не мог пользоваться проходом в тени. Там его точно сцапают загребущие демонические лапы.

Временами миролюбивого этернеля одолевала дикая злость, поэтому он специально сваливал на незримую связь со своим дитя всю ту боль, которую испытывал.

А после жалел. И в ненависти к самому себе бил каменные стены подземелья, где все и началось. Разбивал руки в кровь, кричал и проклинал каждое свое мгновение жизни.

Тихий спазм хватил старого вампира за сердце, в глазах в который раз за неделю потемнело. Стиснув челюсти, мужчина изо всех сил сдержал рвущийся крик и не дал двинуться боли дальше. Эдду не виноват в том, что происходит. И не должен страдать вместе с родителем. К сожалению, Курт знал, что в какой-то момент новой волны, ему больше не удастся все сдерживать, и Эдду придется ощутить отголоски его страданий.

Бейн грохнулся на пол и сдавленно взвыл. Казалось, будто ему ломают кости, жгущий холод терзал каждую клетку. Голова трещала и не позволяла нормально мыслить. Каждый раз он думал, что умрет именно в эту волну. Слабыми бледными пальцами он схватился за свои грязные потускневшие волосы. И начал рвать их. Беспощадно выдергивать, чтобы хоть как-то унять внутреннюю боль. Дыхание перехватило, и Курт начал бесполезно пытаться вдохнуть. С хрипом, выпученными глазами, отвратительно размазывая горькие слюни по полу.

— Посмотрите, эта женщина прекрасна, словно богиня Олимпа… и столь же ужасны ее поступки, — с легко улыбкой проговорил мужчина, без стука входя в покои близкой подруги Марии-Антуанетты.

Здесь не было того вычурно-яркого амбре, как в других частях огромного замка. И он поистине наслаждался таким знакомым и ставшим, наверное, любимым запахом благовоний вперемежку с ароматом женского тела. Гречанка и не думала вздрагивать, она так же величественно восседала у геометрически правильного, без особых лишних деталей столика с зеркалом. Надо признать, Курт был в какой-то степени удовлетворен, что Франция, наконец, отходит от тошнотворного вихрастого стиля, в котором не ясно, где стена, а где рюшечное платье мадмуазель. И он догадывался с чьей подачи «истинный стиль» стал столь модным. Орифия смотрелась невероятно органично в интерьере, сильно отдающим древней античностью. В отличие от него, любившего больше колониальную Америку.

— Где твой маленький прихвостень? — не оборачиваясь, спросила женщина, поправляя прическу, состоящую из сложных косичек. — Знаю, в той дикой стороне ты создал себе дитя… и кого, — она полуобернулась и, чуть сощурив глаза, пронзительно посмотрела на Курта, — раба. Чернокожего…

— Погодите, мадмуазель, — ухмыльнулся Курт, подходя чуть ближе. Высокие сапоги, которые он считал неудобным убожеством, скрипели при каждом шаге, — лет сто, и рабства не будет. На самом деле, я надеялся на вашу помощь в этом.

Орифия мягко улыбнулась.

— Мсье Бейн, уже хватит и того, что не без моей помощи десятки тысяч французов сражались за независимость тех тринадцати взбунтовавшихся колоний. Но лишь потому, что Сшиллс это было выгодно. О большем можете и не мечтать.

Орифия встала и, каким-то чудом делая легкие шаги в неудобных туфлях, приблизилась к этернелю, остановившись напротив. На ней не было привычной его глазу драпировки-туники с пущенной по ней критской волной. Вместо этого тело Орифии скрывало новомодное домашнее платье на слабой шнуровке, выполненное из переливающейся ткани цвета слоновой кости. Что Курту, как ни странно, понравилось.

— Рифи, — он вдруг серьезно посмотрел на нее, без задора, усмешек и высокомерия, — не знаю за каким демоном тебе ровнять де Лакруа с грязью, но твои действия уже настолько разворошили осиное гнездо, что…

— Да, — перебила его Орифия, положив указательный палец на губы Курта, — еще немного и грянет революция. Всякое влияние этих идиотов уйдет, и мы сможем…

Маг грубо оттолкнул ее руку в сторону.

— Куда вам больше земель, куда больше власти? Вы и так держите всех за яйца. Даже на Собрании имеете большее преимущество. Зачем такая жадность? Рифи, успокойся, пока тебя не сожрали. Сама знаешь, на что способны де Лакруа. Их клан веками стоял на этой земле. Они давно ищут того, кто мутит им воду. Рано или поздно…

Она уверенно шагнула вперед и привстала на цыпочки, обвив шею Курта руками и коснувшись его губ. Леди всегда знала, как можно его в два счета заткнуть. Тогда, когда раздражение и беспокойство в маге затихли, Орифия отодвинулась и облизнулась. На красивом лице появилась хитрая усмешка.

— Ты пришел ко мне под утро лишь потому, что хочешь отговорить от этой войны?

— Не переворачивай все, Рифи, — закатил глаза Курт и с хмурым выражением лица обошел ее, проходя глубже в спальню.

Будуар, который он миновал на одном дыхании, был более торжественен, нежели покои мадмуазель. Здесь все было куда проще. Курт с интересом огляделся и уверенно прошагал к широкой, королевских размеров кровати… нет, ложе — единственной шикарной вещи в комнате.

Курт остановился.

— Сколько? — глухо спросил он, проводя ладонью по шелковой простыне небесного цвета.

Орифия чуть помедлила, но Курт знал, что она поняла, о чем именно он спрашивает. Самое ужасное: Курт начал привыкать к этому, и злоба больше не копилась внутри.

— Нисколько, — таким же тоном отозвалась она за его спиной. — Не здесь. Ломени де Бриен, теперь я с ним… на какое-то время.

Бейн усмехнулся. Стоило догадаться. Теперь ясно, кто подтолкнул его к власти.

— Не завидую я Франции и ее народу, — Курт медленно развернулся и, наконец, присел на постель, будто его нежелание касаться кровати Рифи, было связано лишь с уверенностью, что Сшиллс спала здесь с кем-то. — А как же Людовик? Выгоднее быть его фавориткой.

Орифия усмехнулась. Этернелю показалось, словно за этой улыбкой кроется грусть.

— Людовик — глупец, Курт. Им управляют эмоции и нежелание видеть реальность. Пусть так и остается, — она вздохнула и наклонилась. Домашние туфли были грациозно сняты, и босые ступни Рифи медленно направились на цыпочках к Курту. — Мне неприятно находиться в его компании, — она сморщила нос. — Как бы того не требовало дело, но прелюбодействовать с кем-то, от кого дурно пахнет духами, еле перебивающими вонь тела, я не намерена.

— О, mafée, ты все же брезглива? — хитрый прищур мага Вуду вызвал у Орифии искреннюю улыбку.

— Так зачем ты здесь? — послала она ему не менее хитрый взгляд.

Руки сами потянулись к легкой шнуровке домашнего халата…

Видение растворилось, уходя вместе с болью. Курт перевернулся на спину и судорожно начал вдыхать ртом воздух. Только недавно он научился уходить от боли в свои воспоминания, но чем сильнее и продолжительнее была волна, тем ярче и реальнее становились кадры из памяти. Маг не понимал хорошо это или плохо. Что, если Курт в следующий раз также уйдет в прошлое, а в какой-то момент обнаружит, что его тело уже занято, а сам он навечно заточен в собственной памяти?

Может, такая смерть вовсе не плоха?

Теплые мягкие руки коснулись его лица, и он приоткрыл глаза. Курт с трудом разлепил будто бы припухшие веки и увидел ее. Наваждение, граничащее с потребностью.

— Ma fée? Снова…?

Лицо любимой было необыкновенно живо. Эмоции отражались на нем, словно ясный день в воде кристального озера. Слишком странно и ненормально для Сшиллс. Слишком обычно в последнее время для Орифии. До чего он ее довел?

— Я не сразу поняла, прости, — горячие губы коснулись покрытого холодным потом лба. — Почему ты ничего не сказал?

— Там, где все началось, разве так трудно угадать? Долго, Рифи…

Лицо Орифии исказилось. Она словно сдерживала подступающие слезы, глаза блестели даже в такой темноте. Какой стыд, что более он ничего не видел.

Гостья повернула голову в сторону, туда, где лежало доживающее последние часы тело орлеанского полукровки. Ожидание смерти отчетливо сгущалось в воздухе. Танцующие черные тени мелких духов только и ждали, чтобы пожрать остатки темной души. Курт немало из него выкачал, провел кучу экспериментов, но все тщетно. В какой-то момент главе клана Вуду стало только хуже от всего этого. Бесполезный кусок мяса. Бракованный уродец Йерта оказался ни на что не годен.

— Ты сам виноват, — тихо и грустно произнесла Сшиллс и вздохнула. — Надо было звать меня сразу, а не тянуть до последнего в надежде, что я приду сама. Какой же ты все-таки беспробудный дурак.

— Пришла, Рифи. Ты же пришла. Наверное, уже поздно, — с трудом он заставил себя говорить. От слабости язык совсем перестал слушаться. — Помнишь уговор?

Снова тяжелый вздох, и изящные пальцы сильнее обхватили его голову.

— Ни за что. Я пришла тебя вытащить. И на этот раз я уверена, что все получится. В нем осталось хоть немного крови?

Сознавая, как путаются мысли, Курт кивнул, даже не разбирая смысла слов и продолжая, как идиот, любоваться красивыми горящими в темноте глазами самой прекрасной этернель. Интересно, сколько еще будет развязано за ее улыбку и взгляд войн? Сколько народов исчезнет, прежде чем свет Орифии угаснет?

Курт не соображал, чего добивается глава Сшиллс, наполовину расстегивая молнию непривычной для нее простой серой спортивной кофты.

— Выпей, — ласково прошептала гречанка и сама подтянула его к своей шее. — Кровь этернелей для твоего теперешнего состояния наиболее ценна, не так ли?

Чертовски верно. Все из-за сраного Контракта. Но ее идея глупа до ужаса. Ведь если дать ему любимое лакомство Бича всего мира, это лишь усугубит шаткое положение Курта в этой реальности.

— Нет. Что ты хочешь сделать с эти уродом? — едва пролепетал Курт, вдыхая ее аромат у самой кожи. — Рифи, лучше тебе отойти от меня. Все становится только хуже.

Орифия, поджав губы, аккуратно положила мага обратно и отошла.

— Рискованно, Курт, но, думаю, тебе уже без разницы, да и я больше не вижу выхода. Это не наша магия, она разительно отличается от понимания силы Сшиллс. Но она близка тебе. Твоему клану и вашей крови. Жаль, что вы уничтожили всех Сайго[1] в семидесятых, может, получилось бы выяснить хоть что-то…

— Нет, Рифи, никакой магии зомбоделов. Это выше моих сил, — он сглотнул горькую слюну и поморщился. — Она разъедает и тело, и разум. Слабейшие из Сайго не рисковали изучать даже элементарные заклинания, а ты говоришь…. Их сила не любит чужаков, даже пусть суть у нас и одна. Мне не хватит того, что у меня осталось, ma fée. Скоро тебе придется меня убить. Так что лучше придумай способ сделать это побыстрее, нежели хвататься за то, что может только ускорить мое разрушение.

Кажется, Орифия стояла рядом, ведь этернель так отчетливо услышал, как она раздраженно фыркнула. В следующее мгновение изящная, но невообразимо сильная рука схватила его за шиворот и подняла, прижимая к сырой холодной стене. Неровность каменной кладки тысячелетнего возраста отдалась болью в истязаемом Контрактом теле мага, каждый упирающийся в тело камешек заставлял его желать скорейшего избавления от боли.

— Не смей так говорить, — голос возлюбленной стал низким, глубоким, завораживающим. Орифия явно налегла на свой дар. — Курт Бейн — не тюфяк с размазанными слезками по лицу, а гордый этернель, смеющийся в лицо опасностям и не принимающий поражения. Только поэтому ему удалось задавить клан смертопочитателей Сайго, из-за того его клан до сих пор принимает участие в Собрании, и потому Вуду еще не стерлись из подлунного мира. Так что хватит причитать, и делай все возможное. К тому же, — Орифия помедлила, улыбнувшись, — плохо уходить с вечеринки, не увидев триумфа Сшиллс и не получив поцелуя от королевы бала.

Бейн по-кошачьи прищурился, обнажая клыки. Еле слышный смех давался с трудом, но, казалось, она поняла тот хрип где-то глубоко в его груди.

— Иногда ты сама на себя не похожа. Ты — полная дура, моя греческая богиня. Часто мне сдается, что именно дуру я люблю больше.

Орифия удивленно изогнула одну бровь.

— «Люблю»? Спустя несколько сотен лет ты вновь проговорился первым, — на красивом лице вдруг отразилась решимость. — Выпей моей крови. Сшиллс достаточно качественны для твоего внутреннего демона?

— Я уже говори…

— Замолчи и пей.

— Нет.

— Тебе нужны силы.

— Даже не думай.

— Не хочу, чтобы эта ночь стала нашей последней, Курт. Мы справимся, а для этого тебе нужна моя кровь.

— Рифи…

— Да возьми ты уже меня! — неожиданно громко взорвался ее мелодичный голос, и мужчина на секунду замер. — Хватит. Меня бесит, что ты не желаешь принимать мою помощь, которой я очень редко раскидываюсь. А убийство — это не помощь. Прошу, хоть раз заткнись и сделай, как я говорю!

Лишь жалкое мгновение на осмысление всего, и он больше не мог противостоять бушующему внутри желанию. Глава Сшиллс даже не поняла, как Курт сделал быстрое движение и со всей силой вонзил острые клыки в ее надплечье. Рифи судорожно вздохнула и зажмурилась от боли, а потом схватилась за Курта, впиваясь ногтями в его рубашку, отчаянно пытаясь устоять на ногах.

Пряный.

У Сшиллс пряный привкус крови. Не самый его любимый, но все же лучше, нежели горечь Фиррор или кислота Калифорнийского клана. Маг жадно вцепился всеми зубами в ту, с которой был знаком уже больше полутора тысяч лет. Ту, что не дает ему стать холодным, старым и уставшим от всего этернелем. Его укусы — боль для других. В отличие от остальных, Курт не мог приносить этим удовольствие. Контракт всегда напоминал сородичам, что он уже не принадлежит этому миру. Глава Сшиллс была самой стойкой из всех. Она невероятными усилиями терпела яд почти мертвого этернеля, огненным холодом разливающийся по телу. Бейна затягивало все сильнее и сильнее. Он чувствовал, как размываются установленные в его голове стены и барьеры, как чужая сущность с ликующим криком стремится к нему, как потусторонние пальцы хватают, опутывают сетью и не дают остановиться.

Рифи издала тяжелый стон и в ужасе попыталась отодвинуться, но растормошенный чужой жизненной силой на языке Курт крепко держал ее в своих объятиях.

— Стой, — слово улетело вместе с выдохом и не встретило никакого понимания. — Курт, хватит, — слова завибрировали, наполненные ее силой, надавили на крупицы оставшегося сознания и вытянули на берег.

Маг ослабил хватку и отпустил Орифию, потирая виски. Просто просьба, но с вложенной внутри силой главы Сшиллс, она стала сильным оружием. Курта тут же замутило. Но, определенно, стало лучше. Он мог стоять и не шататься, а это уже что-то. Зрение вернулось. И вновь Курт мог различать во мраке полутона, ужаснувшись в какой помойке жил последние недели.

Орлеанский убийца лежал лицом вверх, почти бескровная кожа на его умиротворенном лице была бела и суха. Он существовал только благодаря своему необычному происхождению. Отголоски крови Йерта не давали измученному долгими экспериментами телу погибнуть. Но то, во что превратил психопата Курт, было куда хуже смерти. Старый этернель безразлично смотрел на свою развеянную надежду и понимал, что его дни давно сочтены. Глава орлеанского клана непозволительно долго живет в кредит.

— Надо же, ты — настоящий зверь, — устало проговорила Орифия, вмиг побледневшая после укуса.

— Прости.

Она помотала головой.

— Не время. Потом вымолишь свои извинения. Пора приступать. Это тебе, — из заднего кармана джинсов Орифия достала какой-то свернутый, давно пожелтевший лист бумаги.

Только сейчас Курт по-настоящему оглядел несвойственную главе Сшиллс одежду. Последние десятилетия он видел лишь платья, туники, полупрозрачные халаты, поэтому простые джинсы, майка и спортивная кофта на молнии резали его взор.

Необычно.

Орифия без всякого сожаления вытерла рукавом кровоподтеки там, где недавно впивались его клыки. Ранки быстро затянулись. Уж в чем она никому не уступала, так это в регенерации. Бейн слегка ухмыльнулся и развернул поданный ему лист.

Там, мелкими аккуратными иероглифами японской хираганы[2], были выведены словарные формы заклинаний, выливающиеся в одну формулу целого обряда. Дураки Сайго даже не думали шифровать свои знания или хотя бы писать все на кандзи[3], где Курт спокойно мог сломать голову.

«Разрыв связывающей нити» — гласили иероглифы наверху страницы.

— Ma fée, — печально выдохнул он, после того как все прочел, — обряд — самоубийство. Это другая магия, и у меня не хватит сил… еще и живой катализатор нужен. Полукровка не сойдет за него. Он почти сдох. Я вижу сотни мелких духов, ожидающих его смерти.

Маг серьезно посмотрел на возлюбленную. Орифия в упор смотрела на Курта, всем своим видом демонстрируя решимость. И до него вдруг дошло, к чему этот проникновенный взгляд.

— Только не говори…

— Воспользуйся мной, — Орифия не просила, не умоляла, а именно приказывала.

«Неужели глава политиканов настолько пропиталась отчаянием? Только из-за меня?» — этернель сжал челюсти и уверенно мотнул головой, отказываясь принимать ее идею.

Рифи может умереть, если он хоть что-то сделает не так. А тогда к чему ему будет нужна жизнь?

Нет, лидер Сшиллс не должна так поступать, это не выгодно и идет вразрез с их понятиями. Он не узнавал свою фею. Видимо, все происходящее отключило в ней здравый смысл. Дура.

— Ты ВОСПОЛЬЗУЕШЬСЯ мной, — снова давящие слова.

Курта бесило это, он ненавидел, когда она делала его послушным. Единственная вампирша, способная подчинять себе других, даже не пробивных на влияние вудистов. Иногда ему начинало казаться, что Орифия по-настоящему способна абсолютно на все, будто именно она создана для того, чтобы править кровными братьями и сестрами. Сила ее ужасающе непостижима.

Однако о своем дитя она так и не знала.

— Да, — губы сами зашевелились, больше неподвластные его воле, — будешь катализатором.

Она умрет. Рифи разъест чужеродная магия.

«Что делать?»

— Начинай, Курт.

— Да. Серебряное лезвие?

Снова она потянулась к карману и достала плоское короткое лезвие, испещренное письменами ушедших Сайго. Демоны, где Рифи его достала? Есть ли то, чего эта женщина может не знать или не найти? Неужели ей все же удалось отыскать старый храм этих зомбоделов?

— В нем мало осталось, — снова, будто сам не свой, произнес мужчина, — тебе придется осушить его до конца.

— Да, знаю. Духи не помешают? — Орифия уверенно прошла к распластанному обнаженному телу юноши-полукровки и немного брезгливо повернула его голову, чтобы было удобнее приложиться к артерии. Убийца издал тихий едва слышный стон. — Ему больно. Но умирать не хочет, — слова этернель были столь будничными, словно она рассказывала о погоде.

Поможет ли «разрыв нити» порвать его связь с Контрактом? На самом деле, Курт очень сильно сомневался, но другого выхода не было. Сам ритуал был рассчитан на расторжение связи с потусторонним миром, откуда Сайго раньше брали демонов и пихали в человеческие тела. Это очень похоже на магию клана Вуду, но у Сайго демоны оставались тупыми прислужниками, без воли и желаний. В разы мощнее духов вроде бывшего КГБшника Эндрю, но способных лишь исполнять приказы, не проявляя воображения и собственной инициативы.

Парень на полу, видимо, предчувствуя новую боль и то, что из него скоро снова потянут кровь, дернул пальцами и едва поморщился, протестующее заскулив. Вырезанные на нем знаки, которые, как раньше думал Курт, помогут с Контрактом, не затягивались. Даже спустя долгие недели. Грубовато, но этот полукровка того заслуживал.

— Предупреждаю, — нахмурился Бейн, не в силах отказать Рифи с ее планом, — у него отвратительный вкус, и он отчасти туманит разум.

Орифия нависла над молодым полукровкой и пристально на него посмотрела. Тот снова заскулил, и из глаз по грязной бледной коже потекли слезы. Этернель в отвращении сморщился. Все смертные горазды считать себя пупом земли, а потом, когда из загоняют в угол, ссутся и плачут. Бедные неразумные дети.

Орифия аккуратно, как и подобает леди, приложилась мягким укусом к шее убийцы, и тот широко открыл глаза, раскрыв рот в безмолвном крике.

«Точно, засранец, это твои последние секунды», — без жалости подумал Курт, готовя лезвие. — «Не может быть все так просто. Бесполезно».

Несколько растянувшихся секунд, и орлеанский психопат-полукровка закатил глаза, став просто мертвым телом. Отработанной массой. Маг не сдержал улыбки, желая тому «ярких» моментов на Том свете. Орифия отстранилась и уронила лицо в ладони, приходя в себя.

— Давай скорее, а то меня мутит.

— Руку, — мужчина подошел к сидящей на полу этернель и требовательно протянул ладонь.

Рифи расстегнула молнию у кофты до конца и сняла ее.

— Прости, мне нужно много, — Бейн крепко ухватился за протянутую руку, сжал ее запястье в ладони и, поджав губы, воткнул старое лезвие Сайго у локтевого сгиба Орифии. Возлюбленная гулко вскрикнула, но даже не думала отступать. Маг с жалостью потянул лезвие в свою сторону, разрывая нежную кожу, выпуская наружу жизненную силу главы Сшиллс. Рифи судорожно хватала ртом воздух, зажмурившись и пытаясь не чувствовать боли.

Еще немного. Серебро нагрелось, письмена на нем словно втягивали в себя кровь вампирши, звеня от наполняющей их силы. Лезвие было довольно, жадно насыщаясь качественной кровью. Темные тягучие струйки не растекались по обыкновению, а тут же втягивались в серебро. Лезвие в пальцах Курта завибрировало, будто говоря, что уже достаточно, и он скорее отнял его от руки Рифи. Она тут же прижала ее к себе и кивнула Курту.

— Все нормально.

— Дальше будет хуже.

— Знаю, — Рифи ободряюще улыбнулась.

Зачем она это делает? Почему подбадривает его, когда ей самой приходится все это переживать?

Дура…

…Удушливая июньская полночь. На площади бушуют смертные в своем новом митинге, разжигая костры революции. Совсем скоро монархии придет конец. Та же сырость щекочет ноздри, те же камни подземелья безучастно смотрят на происходящее в его стенах. Страх и ненависть ощущаются привкусом на языке. Кровь и боль. Цепи и раскаленный металл под кожей. Женщина страдает, а он в безмолвии ничего не может поделать. Отец смотрит на сына и понимает, на что тот способен в этот момент, и в ужасе пытается хотя бы чувствами достучаться до него. Ее боль — его страдания. Он чувствует все на расстоянии так, словно они крепко связаны кровными узами, но ничего… абсолютно ничего не может.

— Стереть рамки, — прошептал Курт, зная, что за собой повлечет его отчаяние.

У него получится. Духи всегда откликались ему с особым энтузиазмом. И Эдду все поймет. Что до его отца… большой грех убить создателя, но Курт готов нести на себе эту ношу. Лишь бы…

— …она спаслась, — сказал Курт с затуманенным взглядом, вернувшим его к тому моменту, когда все началось.

— Курт?

Голову сдавило, черная масса, отравляющая все его сознание врезалась в тело с невероятной силой, выбивая Курта, смывая и давя, словно мелкую букашку. Чужой смех зазвенел в голове, причиняя магу страдания. Бейн держался, отчаянно хватался за себя и эту реальность, но… вдруг он почувствовал легкость. Легкость от того, что его душа разлетается сотнями осколков, уходя от мучений… погибая.

— Нет! — отчаянный женский возглас, наполненный болью и неверием. Это последнее, что он услышал.

«Поздно», — последнее, о чем подумал Курт, растворяясь в небытие и отдавая тело другому.