Анти-Горбачев-6

Глава 12

И снова Сребреница

Гойко стоял в охранении села рядом с Мирославом и решил побеседовать с ним, пока они дожидались приезда комиссии из центра.

— Я даже помню этого Насера Орича, — сказал он,- он тоже в спецслужбе числился, только я в морской, а он в сухопутной, в Риеке у нас казармы рядом были.

— И чего этот Насер? — поинтересовался Мирослав.

— Ну здоровенный такой и накачанный, морда красивая, почти как у этого… у моего тезки из кино… про него говорили, что ходок, постоянно к бабам бегал в самоволку…

— А потом его не видел?

— Нет, потом не видел, читал только, что его в телохранители Милошевича взяли.

— Надо бы разобраться с этим Насером… а что за имя такое дурацкое? В Египте президент был Насер, других Насеров не знаю.

— Наверно мусульманин он, вот и назвали так, — предположил Мирослав, — а разобраться, конечно, надо, только как это сделаешь-то? Он наверняка в Сребренице сидит, и охраны у него не меньше взвода.

— Дааа, проблема, — согласился Гойко, — дай-ка лучше закурить, брат…

И они оба задымили сигаретами местной марки Ядран с табаком Вирджиния-Ориентал… в СССР они, кстати, тоже продавались, не сказать, чтобы массово, но продавались иногда, стоили 60–70 копеек за пачку.

Но курить им пришлось недолго, потому что в лесу заревели моторы и к околице села подкатили три зеленых джипа с кучей народа внутри. Старшим оказался целый генерал по фамилии Младенович, он тут же начал распоряжаться, грозно махая руками. А из последней машины вылез удивительно знакомый нашим двум героям товарищ…

— Это ж Игнат, — удивленно сказал Гойко, — он ко мне в яхт-клуб заезжал.

— И я его знаю, — не меньше удивился Мирослав, — он у меня ночевал позавчера, а потом его военные забрали.

Игнат Дорохов, а это именно он был, тоже увидел знакомые лица и подошел к ним.

— Здраво, приетели, — пожал он им обоим руки, — ево се поново сречемо (вот и свиделись снова).

— Ты как, нашел свою подругу-то? — спросил Гойко.

— Да, все в порядке, нашел и отправил назад в Москву. А у вас тут что? — и он счел нужным пояснить свое появление, — меня зачем-то в чрезвычайную комиссию включили, как иностранного наблюдателя.

— Понятно, — кивнул Мирослав, — а что у нас тут, сам сейчас увидишь — когда зайдешь на площадь…

Игнат быстрым шагом удалился в указанном направлении, а назад вернулся минут через пятнадцать.

— Звери какие-то, — так кратко он выразил свое отношение к произошедшему, — за что их так и кто их так?

— За что, выясняют, вас вот и вызвали по этому поводу, — коротко отвечал Гойко, — а кто, в общих чертах понятно — некий Насер Орич, командир самообороны из Сребреницы.

— Знал я одного Орича, — ответил Дорохов, — в Белграде встречал, он там охранником служил у какого-то босса.

— Да, тот самый и есть.

— Тут неподалеку еще две сербские деревни есть, — продолжил Игнат, — было бы неплохо их под охрану взять, а то мало ли что…

— Это ты своему генералу скажи, — ответил ему Мирослав, — кстати, кто он такой, не расскажешь?

— Какой-то большой чин в Минобороны Белграда… заместитель главного министра по чему-то… по политической части вроде.

Но тут их разговор прервал порученец генерала, он подбежал ко всем троим, даже запыхавшись по дороге, и сказал, что их всех зовет его начальник. Все трое немедленно и подтянулись на место происшествия… не совсем на место, генерал расположился в соседней с площадью хате.

— Значит, ты у нас Гойко Гладич из Петроваца, — ткнул генерал ему в грудь, пока вся троица стояла навытяжку, — а ты Мирослав Перешич из Будвы, верно?

— Так точно, товарищ генерал, — хором грянули оба.

— А ты Игнат Дорохов из советского посольства, — перевел он свой взгляд налево.

— Абсолютно верно, товарищ генерал, — не стал отрицать очевидного тот.

— Для вас троих у меня будет особое задание… — и далее генерал достаточно подробно объяснил суть и детали отдельного задания командования.

Через полчаса все трое уже переоделись в типовые костюмы боснийских крестьян, а именно — штаны типа шаровары синего цвета, рубашка-кошулья с вышивкой на воротнике и на манжетах, куртка-безрукавка под названием елек, темно-серого цвета. На ноги они надели так называемые опанки, кожаные сапоги, предназначенные для скалолазания, а на голову по шайкаче, шапке V-образного типа из бараньей шерсти.

— На ряженых мы стали похожи, — огласил результат рассматривания своего отражения в зеркале Гойко, — у нас в деревнях так только на праздники одеваются.

— Ну будем считать наше задание праздником, — ответил ему Мирослав, а Игнат только и смог сказать, что ему в принципе все нравится, удобная одежда.

И опять Колонный зал

Рекунков внимательно посмотрел на Лебедя и объявил перерыв на час. Народ в зале зашумел и потихоньку начал рассасываться в сторону двух буфетов, они тут были большие и удобные. А прокурор сказал охране, чтобы в его кабинет доставили еще не выступивших Алиева и Локтионова.

— Ну что, коллеги, побеседуем? — он предложил обоим по сигарете, генерал взял, а Гейдар отказался.

— О чем будем беседовать, Александр Михайлович? — вместо этого спросил он.

— О сделке со следствием, — Рекунков тоже закурил, потом продолжил, — что-то мне не нравится, куда выруливает наше мероприятие, поэтому предлагаю вам следующее… после перерыва я допрошу сначала вас, Гейдар Алиевич, потом вас, Александр Дмитриевич. И я хочу, чтобы от вас не исходило никакой идеологии, скажете, что все дело было в деньгах и точка.

— И что мы взамен будем иметь? — спросил Локтионов.

— Пойдете подельниками, как говорят наши следователи из МВД, и получите наказание по низшей планке из всех этих статей… а Кунаев с Лебедем соответственно будут паровозами и получат на всю катушку… да, наказание будет в колонии общего режима, даже не строгого.

— Низшая планка это сколько? — задал деловой вопрос Алиев.

— Два года… предварительное заключение учтется, плюс возможное УДО, так что выйдете на свободу в конце 90-го… как вам такое соглашение?

— А если мы откажемся? — спросил опять же азербайджанский первый секретарь.

— Тогда не обессудьте, — вздохнул Рекунков, туша сигарету в пепельнице, — а ля гер ком а ля гер, как говорил Михаил Боярский в одном фильме — на войне всякое случается… досидите в тюрьме до следующего века, причем в очень стесненных условиях, в Белом Лебеде например… это город Соликамск в Пермской области, если не знаете — там и летом-то прохладно, что уж говорить о зиме.

— Можно нам подумать? — спросил Локтионов.

— Думайте, конечно, кто ж вам запретит, — отвечал прокурор, — но только до окончания перерыва. Если после этого срока ответа не будет, буду считать, что вы отказались…

— Я согласен, — устало махнул рукой Алиев, — даже без обдумываний.

— А я нет, — жестко поставил вопрос ребром генерал, — мне не все равно, что обо мне народ говорить будет.

— Отлично, — сделал хорошую мину Рекунков, — значит, поговорим еще с вашим коллегой, с Босовым. Охрана, — крикнул он в дверь, — увести подсудимых.

А сразу вслед за этим в дверь вошел Генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Романов — запросто и без никакой охраны. Он поздоровался с прокурором и сходу поинтересовался, как идут дела на процессе.

— Алиев согласился на сделку, — сообщил Рекунков, — остальные пока упорствуют…

— А вызовите сюда Щербицкого, — попросил Романов, — давайте побеседуем с ним вместе.

Отказать высокому начальству прокурор никак не мог, поэтому через пять минут бывший первый украинский секретарь сидел на стуле для гостей и размешивал сахар в стакане с чаем.

— Владимир Васильевич, — нарушил, наконец, молчание Романов, — расскажите уже, как вы дошли до такой жизни… чего вам не хватало?

— Вы и сами все знаете, Григорий Васильевич, — мрачно отвечал Щербицкий, отхлебнув горячего чая из стакана, — чего зря воду в ступе толочь.

— Одно дело, что я знаю от посторонних лиц, — с небольшой усмешкой ответил ему генсек, — и совсем другое услышать это из первоисточника, так сказать.

— Ну хорошо, — тяжело вздохнул Щербицкий, отставляя стакан в сторону, — слушайте, если так уж интересно… меня убрали из политической жизни совершенно без оснований, это меня и задело больше всего. А на мое место поставили этого старца Кириленко… у него же деменция, как он может рулить второй по значимости советской республикой, не понимаю.

— Зря вы так, — сокрушенно покачал головой Романов, — Андрей Павлович, конечно, немолод и болезней у него много, однако со своими обязанностями он справляется, я лично проверял… еще что-то скажете или на этом все?

— Нет, не все, — мрачно сказал Щербицкий, — но об этом достаточно подробно уже рассказал Кунаев.

— Ага, вас тоже волнует межнациональная ленинская политика, так? — на всякий случай уточнил генсек.

— Совершенно верно… а если точно, то отступление от ленинских норм этой политики.

— Дорогой Владимир Васильевич, — генсек встал со своего стула и начал прогуливаться вдоль ряда окон справа, — со времен публикации этих ленинских работ, на которые ссылался Кунаев, прошло шестьдесят лет, даже и семьдесят пять, если брать «О национальной гордости великороссов». За это время многое произошло и многое изменилось… и могу вас уверить, что русский народ многократно искупил свою вину перед нацменьшинствами. Нельзя жить исключительно прошлым, верно? Маркс с Энгельсом тоже ведь много чего написали, в том числе и про Россию, помните, надеюсь?

— Россия — тюрьма народов… — ответил Щербицкий.

— Не только, например Маркс говорил и такое «По признанию ее официального историка Карамзина, неизменной остается политика России. Ее методы, ее тактика, ее приемы могут изменяться, но путеводная звезда этой политики — мировое господство, остается неизменной. Только изворотливое правительство, господствующее над массами варваров, может в настоящее время замышлять подобные планы».

Щербицкий откинулся на спинку стула и промолчал, тогда Романов добавил градуса в тему.

— А вот что говорил Энгельс — «Что же касается России, то ее можно упомянуть лишь как владелицу громадного количества украденной собственности, которую ей придется отдать назад в день расплаты». И что, вы вот эти вдоль и поперек русофобские высказывания классиков тоже призовете себе на помощь?