Лика
Шок… Наверное, это самое правильное описание моего состояния, когда я почувствовала, что в доме началось задымление и увидела, как горит лоза вьюнка, которая оплетала балкон.
Переговорив с вдовствующей герцогиней-матерью, выплеснув на неё все, что копилось в душе, я поднялась к моей малышке, которую покормила и легла с ней на своей кровати, прижимая её к себе…
Иногда я так и засыпала, хотя люлька Машеньки стояла около моей кровати, и она и так всегда была со мной рядом.
Но, иногда хотелось заснуть, обняв её… Это давало мне ощущение, что я не одна, что мне есть, ради кого строить новую жизнь и зарабатывать деньги… Хотя, сейчас я их только тратила…
А после разговора с герцогиней мне вновь захотелось почувствовать тепло моей малышки рядом… Так мы и уснули, но сон был недолог. Среди ночи я проснулась от запаха дыма и от того, что Машенька под моей рукой недовольно ворочается.
Ванная комната в этом доме была одна на весь второй этаж и дверь в неё располагалась в коридоре. Вскочив и схватив мою малышку, я кинулась к двери, но не смогла её открыть, как не пыталась.
Создавалось ощущение, что её закрыли чем-то снаружи. Стала молотить по двери, но это ни к чему не привело.
Благо в моей комнате всегда стоял полный графин с водой, что позволило мне намочить одежду Маши и платок, который я приложила к её мордашке, чтобы она не надышалась гарью.
Упала на пол и стала соображать, что я могу сделать. Но подходящих мыслей не было и только я стала паниковать, как услышала грохот в коридоре, потом чей-то грозный окрик, а затем дверь моей спальни выбили.
Не понимая, кто это: друг или враг, я интуитивно отползла в сторону и тут поняла, что в мою спальню ворвался Кайден Орлеанский.
В его глазах, когда он кинулся к нам и стал помогать мне подняться, я увидела все: начиная от страха за нас, облегчение, радость, что мы не пострадали…
Ну а я, … я была безумно рада его видеть в тот момент…
И у меня даже не закралась мысль спросить, что он тут делает и как узнал о случившимся. Я просто устала быть сильной и доверилась человеку, который хотел, а, главное, мог, нам с Машей, помочь.
Безропотно дала замотать нас в его мокрую рубашку, безропотно побежала за ним следом, а потом покорно молчала, когда он подхватил нас на руки и побежал по лестнице, успокаивая и даже, если я не ошибаюсь, то и поцеловав меня в макушку…
Все эти условности и правила этикета не имели на тот момент никакого значения. Важным было только одно — выбраться из горящего дома…
И он нас вынес… меня и мою крошку…
Человек, которого я избегала и которого ни один раз выгоняла из своего дома… Но именно он оказался рядом в этот момент и помог нам…
Нет, это не говорило о том, что я тут же воспылала к нему любовью и с радостью отвечу на его чувства, которые он сегодня доказал своими действиями… Но благодарность к нему распирала меня изнутри и вылилась в то, что я шагнула и обняла его, тихо проговорив «Спасибо!».
И я даже не подумала в тот момент о том, что мы не одни, что рядом стоит герцогиня-мать, которая выхватила у меня из рук Машу и причитала над ней, успокаивая…
Я просто этим жестом выражала свою благодарность этому мужчине, который ради нас рисковал собой.
А когда он осторожно и несмело обнял меня в ответ, я тут же вспомнила ситуацию с Миком, который опешил от моего подобного жеста.
И тут накатил стыд… Только я хотела отстраниться и объяснить ему свой импульсивный поступок, как Кайден Орлеанский усилил хватку и резко развернул меня, после чего его тело вздрогнуло, выгнулось и стало оседать в моих руках.
Тут же раздался испуганный крик Эванжелины Савойской, которая кричала «стрела, его убили…»
Началась паника, Арон кинулся закрывать герцогиню с Машей, какие-то два незнакомых мужчины, которые были с моими слугами, сразу же кинулись в ту сторону, откуда прилетела стрела, а я подхватила падающего графа и упала на колени, придерживая и положив его голову себе на колени.
Слезы текли из моих глаз, я звала Хель, лекарей, да хоть кого-то, кто мог бы помочь, а граф лежал и просто смотрел на меня своими серыми глазами, в которых отражался отблеск огня от пожарища.
Мне было его искренне жаль… Да, я не медик, но и моих скудных познаний хватило на то, чтобы понять, что рана серьезная и что трогать стрелу нельзя ни в коем случае.
Орлеанский поднял руку, коснулся моей щеки, стирая слезы и стал говорить, с трудом выговаривая слова.
И то, что я услышала, ввергло меня второй раз за эту ночь в шок…
Оказывается, он ненавидел Даниэля и участвовал в интригах «зефирки»… Благодаря их манипуляциям разрушилась наша с мужем жизнь… Он не увидел рождения своей дочки, не подержал её на руках…
Все эти месяца, … все эти долбанные месяца я успокаивала себя мыслью, что я делаю все правильно, что измен я не потерплю и что лучше быть одной, чем жить с человеком, который от тебя гуляет… Взращивала в себе ненависть к мужу…
И все это вместо того, чтобы купаться в любви и наслаждаться счастливой жизнью с человеком, которого полюбила и который полюбил меня…
Договорив, граф обмяк в моих руках и стало понятно, что жизнь покинула его…
Вышедшая из воронки Хель была этому подтверждением. Она коснулась тела Орлеанского своей косой и рядом с ней возник его призрачный силуэт, который тут же растаял, а Хель, бросив взгляд по сторонам, кашлянула и выдала:
— Ты это… нас наверх вызывали, головомойку устраивали, не могла раньше прийти… Но я смотрю, ты тут и без нас справилась… Вернее, этот… сделал напоследок что-то хорошее…
Подняла на неё взгляд и спросила:
— Что с ним теперь будет?
— Ну, … жестил он по жизни, хотя напоследок и сделал доброе дело… Может и отправим куда на перерождение, но это не мне решать… Все ваши деяния имеют вес и что перевесит на весах… — она помолчала в задумчивости, а потом добавила, — Ладно, бывай, я как увидела твое имя на планшете, так сорвалась в самый разгар головомойки, а тут вы и без меня справились. Надо возвращаться, а то там Никодимус один отдувается…
С этими словами Хель махнула мне рукой и растворилась в своей воронке.
А я, аккуратно убрав со своих колен безжизненное тело, поднялась на ноги и осмотрелась по сторонам.
Вокруг суетились слуги, пытающиеся потушить пожар и таская воду из колодца, мужчины, которые побежали искать стрелка, вернулись ни с чем и с растерянностью смотрели на тело Орлеанского.
Вдовствующая герцогиня-мать замерла рядом со мной, одной рукой прижимая к себе внучку, а другой закрыв рот. Она с ужасом смотрела вниз на безжизненное тело, а когда подняла на меня глаза, проговорила:
— Девочка моя, … значит все подстроено? ... Вы столько времени потеряли из-за козней… Тебе столько пришлось пережить…
Она подошла ближе и обняла меня, а потом расплакалась в голос, не заботясь о том, что это видят посторонние люди…
А я стояла в оцепенении и думала, что теперь делать со своей разрушенной жизнью…
Из этого амебного состояния меня вывел голос одного из мужчин, который указал рукой на тело графа и спросил, можно ли его забрать, чтобы отвезти в родовое поместье.
Я только согласно кивнула головой и отошла на несколько шагов, чтобы не мешать мужчинам.
Они подняли тело графа, отнесли его в сторону, потом стали переговариваться и один из них, вскочив на коня, куда-то уехал, а второй подошел ко мне:
— Госпожа Лика, я это… предупредить Вас хочу… Напавших было пятеро, плюс еще один из Ваших… Мы ликвидировали только четверых, но двое ушли. Не оставались бы Вы одна… Я сказал Альту, чтобы он градоначальника с постели поднял и все ему рассказал, да чтобы к Вам стражу прислали…
Поблагодарила мужчину и прошла во флигель, куда меня потащила Дуся, причитая, что она поищет в своих вещах, что может подойти мне, пока она не сбегает в город и не купит новых вещей.
Там она развила бурную деятельность и с её подачи мы с герцогиней обзавелись скромными платьями, а из простыни сделали пеленку для Маши.
В это время пришел Арон и отчитался, что все наши вещи, скорее всего сгорели и что в дом, хоть они и сбили основное пламя, заходить опасно, чтобы проверить, уцелело ли что.
Я приказала оставить все как есть и не рисковать ради тряпок да подготовить экипаж герцогини, сказала, что мы все отправляемся чуть позже в Энск, в гостиницу к Кларе.
И тут же все засуетились.
Вскоре из города приехали стражники, во главе с градоначальником, который охал и ахал, рассматривая, во что превратился домик на холме, обещал мне, что его люди найдут тех, кто это сделал…
Вернувшийся Альт приехал с экипажем, куда погрузили тело Орлеанского, и они повезли его отцу…
Может и стоило поехать с ними и отдать долг тому, кто пожертвовал своей жизнью ради меня, но… я этого не сделала…
И что сыграло свою роль: страх встретиться лицом к лицу с убитым горем отцом, потерявшим своего единственного сына или то, какую роль Орлеанский сыграл в моей судьбе… я не могла объяснить сама себе.
Может быть потом я и решусь на встречу с ним, но не сейчас.
Я вообще в то время действовала как робот, на автомате. Стражники сопроводили нас в гостиницу, когда открылись торговые лавки, Дуся сбегала, купила нам с герцогиней и Машей вещей.
Попав в гостиницу, я подхватила Машу на руки и закрылась в выделенной нам комнате.
Герцогиня-мать не спорила и не лезла ко мне с разговорами, молча соглашаясь с моими действиями. Золотая женщина, блин!
Но к обеду я вышла собранная и без единой слезинки.
Герцогиня-мать сидела за столом и обедала, рядом, за соседними столиками расположились наши домочадцы.
Посторонних в гостиницы не было и увидев, что все смотрят на меня, я проговорила:
— Арон, подготовь экипаж, мы отправляемся в столицу…
За своим столиком облегченно вздохнула герцогиня-мать, но я никак не стала комментировать свое решение и вернулась в комнату, куда вскоре Дуся принесла мне поесть и доложила, что экипаж готов и градоначальник распорядился выделить для нас сопровождение… И что Клара собрала для нас провиант в дорогу и герцогиня-мать уже спустилась к экипажу.
Услышав это, я согласно кивнула, подхватила на руки мою малышку, которая спокойно спала, плотно покушав и спустилась вниз…
Я не знала, что принесет мне эта поездка в столицу…
Захочет ли Даниэль выслушать меня после того, как мы расстались в последний раз, но … я должна была переговорить с ним.
Во-первых, чтобы облегчить душу, а во-вторых, чтобы рассказать все о его бывшей любовнице…
И в данном случае речь уже шла даже не о моей жизни… Эта с**ка, как сказал Орлеанский, не успокоится, а, значит, моя малышка, без которой я уже не представляю жизни, будет постоянно в опасности… А вот этого я уже допустить никак не могла…