Ангелы постапокалипсиса: Чума

Глава 7

Внутреннее устройство инквизиции было чем-то вроде творческой компиляции средневекового рыцарского Ордена и Корпуса жандармов. От рыцарей им достались организация и принципы братства. Причем инквизиторы, как минимум формально, распространяли их на всех людей, не обратившихся к адским силам. У них все братья и сестры, за исключением тех, кого надо бы сжечь к чертям собачьим. Не уверен, что мечтатели прошлого именно так представляли себе построение общества всеобщего братства, но они не сталкивались с нечистью.

От жандармерии инквизиторы переняли многие методы и приемы работы. Собственно, в прифронтовых районах инквизиция иногда с успехом заменяла жандармов, хотя в целом ее борьба была всё же прежде всего нацелена на нечисть. Дезертиры, мятежники и прочие смутьяны интересовали ее лишь постольку, поскольку те своей деятельностью отвлекали общество от борьбы с вторжением адских сил и тем самым опосредованно содействовали врагу. Другими словами, всем этим бузотерам лучше было бы попадать в руки жандармерии. Тоже не сахар, но всё не костер.

Что любопытно, в самой инквизиции братьями именовали только представителей среднего эшелона — это боевые братья вроде моего друга Факела; ученая братия, куда входили не только подлинно ученые умы, но и следователи вроде нашего местного знакомого Измаила; и силы специальных операций. Последние, впрочем, отличались от боевых братьев лишь кругом задач — им доставались самые паршивые. Я-то думал, будто они для нас с Факелом зарезервированы, но, говорят, бывало еще хуже.

Кроме того в инквизиции были младшие братья — дознаватели, архивариусы и прочие "тыловые" службы; и патриархи — это, наоборот, руководство. Тыловые тут в кавычках, потому что, как в рыцарском ордене, при нужде в бой шли все, а нужда возникала сплошь и рядом. Слишком многих еще надо было убить для построения подлинно братского общества на старушке Земле.

Следующие три дня выдались относительно спокойными. В смысле, спокойными у нас с Факелом. По персоналу-то еще раз прошлась инквизиция. Врагов не выявила, но нервы всем потрепала знатно. Заодно выяснили, как шаман незаметно покидал морг. Было там в помещении с гробом окошко для выдачи "груза", которое, вопреки инструкции, не запиралось на замок. Мол, да кто этих жмуриков упрёт? И это во времена, когда каждый жмурик — потенциальный рекрут вражеской армии!

Впрочем, на этот раз работники морга отделались строгим выговором. По настоящему строгим. Говорят, от рёва начальства, взбешенного втыком от инквизиции, в кабинете дрожали не только стекла, но и стены. В общем, как говорят в армии — устроили им полный разнос.

— Одной проблемой меньше, — сказал я за ужином во флигеле.

— Я бы не был в этом так уверен, — спокойно ответствовал Факел.

— Я имел в виду, что уничтожен внутренний враг, — пояснил я свою мысль. — Заводик-то их, понятное дело, всё еще коптит небо.

— И я о том же, — сказал Факел.

Инквизитор есть инквизитор. Он подозревал всех и вся. Наверное, даже кошку подозревал. Та, убедившись, что самое спокойное место в госпитале — наш флигель, переехала с котятами к нам под крыльцо. Между прочим, подкармливал ее Факел. Мы с профессором тоже что-то подкидывали, но главным кормильцем пушистого семейства стал именно наш инквизитор.

Профессор же с нашей подачи теперь вообще с работы не вылезал. Мы даже обедали в лаборатории, и только к ужину возвращались во флигель, да и там профессор до глубокой ночи сидел над книгами да бумагами, что-то записывая и вычисляя. Впрочем, он не жаловался. Напротив, профессор с увлечением обсуждал за ужином результаты своих изысканий, благо я хоть что-то понимал в его высоконаучной тарабарщине.

Про задумку с вампирами он поначалу заявил, что, мол, туфта это всё. Вот прямо так и сказал, когда прочитал мой рапорт:

— Туфта это всё, Глаз. Как есть туфта. Невозможно. Потому что бессмысленно.

Я сделал три копии рапорта — еще одна ушла инквизиции и одну запросили из штаба армии — и, сдается мне, он был единственным, кто прочел текст внимательно. Инквизиторам было достаточно того, что враг пытался нас обмануть, но не преуспел и был сожжен, как их уставом и предписано. В штабе рапорты унтеров и вовсе никогда не читали, я поначалу даже удивился, что он им вообще понадобился. Хотя пока "экспедиция" профессора считалась незавершенной, она у них тоже проходила по планированию, так что отчетность должна быть.

Однако к ужину профессор уже начал задумываться, и задавать мне всякие наводящие вопросы. У меня и на треть из них ответа не было, но профессору, казалось, достаточно было высказать вопрос. Дальше его ученый мозг и сам додумывал, что тут к чему.

Свою первоначальную оценку моего рапорта профессор не изменил. То, что мертвецы в бою кусались и даже норовили сожрать противника — это, мол, не считается. Инстинкты, оставшиеся от старой жизни. Однако же у мертвых не работали внутренние органы. Стало быть, они не могли переваривать пищу или, возвращаясь к нашему случаю, кровь. Вот так и получалось у него, что идея с мертвыми вампирами — это бред. И, кстати, шаман должен был это понимать. Как выразился профессор, ученый такого уровня просто не мог просмотреть столь очевидный момент. Для Факела этого было достаточно, чтобы считать шамана простым лжецом. Для профессора, как оказалось, нет.

Люди-то пьющие кровь у нас были. Нет, не вампиры. Обычные бедняки с бледной немочью. Церковь, понятное дело, питье крови не одобряла, однако, по словам профессора, тот же швейцарский гематоген изготавливался из бычьей крови и считался вполне полезным и богоугодным. Стоил, правда, дороговато, потому тех, кто побирался у ближайшей бойни и пил кровь стаканами, конечно, порицали, но не осуждали.

— А наша фармакология еще с довоенных времен в догоняющих, — проворчал профессор.

— Но ведь догоняет? — спросил Факел.

— Пытается, — обтекаемо ответил профессор.

Вот вам и причина, почему для своих экспериментов шаманы выбрали именно российский анклав.

— То есть, им нужны немощные люди? — уточнил я.

— Получается так, — ответил профессор. — Но их же болезнь сводит в могилу первыми. Нет, думаю — это тоже тупиковый путь.

На какое-то время он глубоко задумался. Макароны остыть успели, пока думал, а я уже до чаю добрался, когда профессор вынырнул из своих размышлений и сказал, что вообще-то может сработать. Если, мол, с помощью заразы убить не весь организм, а только мозг, да сделать такого человека одержимым, то нерабочий мозг не позволит новоприбывшему нормально управлять телом, но одержимость удержит тело от смерти. Эти твари не были бессмертными, но живучесть у них — дай Бог каждому. Каждому на нашей стороне, разумеется.

— Фактически, получится нечто вроде мутанта-идиота, — подытожил профессор.

— Они и сейчас не слишком умные, — проворчал я.

— А еще они — каннибалы, — развил свою мысль профессор. — При этом шаманы как-то управляют мертвецами со сгнившими мозгами, из чего следует, что им разрушенный мозг подчиненного — не помеха. Вампиры — не вампиры, но вурдалаки у них могли бы получиться. Хотя диета нечисти — это уже вне моей компетенции. Возможно, они смогут обходиться одной кровью. Но тогда непонятно, почему столько смертей? Они всё еще отрабатывают методику?

— Смерть пугает, — медленно произнес Факел. — А страх открывает дорогу одержимости.

— Если вы правы, то вполне возможно, что мы на пороге финальной стадии их опыта, — спокойно сказал профессор. — Эпидемия расползается, несмотря на все усилия, и скоро у нас просто не останется незараженных хотя бы в легкой форме.

— И сколько у нас времени? — спросил я.

Профессор что-то прикинул в уме, и сказал, что, наверное, в лучшем случае месяцев пять-шесть у нас еще есть. В городе действовал умеренный карантин, но ослабевшие больные нуждались в уходе, а ухаживающие за ними волей-неволей контактировали с другими людьми. В общем, если не бросить всех этих бедняг на волю Господа, то легкая форма заразы продолжит распространяться по городу и через месяц-два у нас накопится критическая масса зараженных.

— Что это значит? — сразу спросил Факел.

— Это значит, что если они все разом заразят всех окружающих, то у нас будет целый город зараженных, — ответил профессор. — И если в тот момент возбудитель инфекции изменится в худшую сторону — ситуация заметно осложнится. Будь это обычный вирус, я бы прогнозировал оптимистичный сценарий, но здесь мы имеем дело с рукотворным.

Стало быть, нас ждал пессимистичный сценарий. Проще говоря, скоро всё станет очень и очень плохо. И скоро — это, как оказалось, по настоящему скоро. Я даже чай допить не успел.

За окнами бабахнул выстрел. Следом — второй. Выскочив из-за стола, я метнулся к окнам. У нас их тут два, и я постарался оказаться за простенком между ними. Наблюдать за происходящим снаружи безопаснее всего было оттуда. За окнами зеленели кусты с редким намеком на пожелтение, и всё выглядело по обычному безмятежно. Затем в отдалении, пожалуй даже за оградой госпиталя, вверх взвился и опал вниз фонтан пламени. Кто-то завопил. Стало быть, накрыло.

— Факел, к бою! — крикнул я.

— Уже, — донеслось из сеней.

— Тревога, господа, — одновременно с ним громко крикнул часовой на крыльце.

— Опять покушение? — проворчал профессор.

Он так и сидел за столом. Благо мы с Факелом сразу подумали о безопасности и место профессора было не просто во главе стола, но строго напротив простенка, чтобы в случае обстрела он оказался прикрыт им.

— Да как бы не бунт, — отозвался я, пытаясь хоть что-то разглядеть через кустарник.

За оградой госпиталя, звонко цокая по мостовой, промчалась упряжка. То ли с нее, то ли по ней стреляли. Я по звуку распознал револьверы и винтовки. Слава Богу, ничего тяжелого, вроде пулеметов, пока в дело не пошло. Хотя та вспышка, что я видел — это точно был выстрел из огнемета. То есть, всё серьезно.

— Бунт — это плохо, — сказал профессор.

После чего снова уткнулся носом в свои бумаги. Мол, его это не касается. Разбирайтесь сами.

— Оставайтесь здесь, пожалуйста, — попросил я.

Профессор, не отрываясь от бумаг, кивнул. Я выскочил в сени. Факел уже навьючил на себя сбрую с огнеметом. Я подхватил винтовку, и мы поспешили на улицу. Солдат на крыльце обосновался за перилами, как за укрытием — прямо скажем, прикрытие только от взглядов, да и это так себе — и всматривался в сторону ворот. Там стреляли и кричали, но от нас ворота скрывали заросли. Их специально так насадили, чтобы простой народец, шастая туда-сюда, не беспокоил обитавшего во флигеле важного чина, но кустарник, зараза такая, постоянно играет за обе стороны. Ты в нём укрываешься, но и сам за ним толком не видишь ничего.

А впереди было жарко. Треск винтовочных выстрелов сливался в нестройные залпы.

— Похоже, нашим не помешает помощь, — сказал Факел. — Идём.

У поворота нам навстречу попался солдат. Он пятился, безостановочно стреляя, но патроны быстро кончились. В винтовке Мосина их всего пять, это вам не пулемет с лентой. И тогда на солдата прыгнул одержимый.

Сомневаться не приходилось. Такой урод мог быть только одержимым. Длинные руки с когтями длиной с хороший кинжал, звериная морда, причем всё еще человеческая, но так перекошенная злобой, что человеческого там, казалось, вообще ничего не осталось, и ломанные стремительные движения. Как есть одержимый, и дай Бог, если простым бесом.

Взмахом одной лапы — назвать это рукой язык не поворачивается — одержимый отбил мосинку в сторону, и стремительным выпадом второй пробил грудь солдата всеми пятью когтями. Я выстрелил. Одержимый тотчас отдернулся назад, но пуля была быстрее. Я-то сразу шел с винтовкой наизготовку, оставалось только поймать вражью морду в прицел и нажать на спусковой крючок. У меня это тоже дело недолгое.

Одержимый всё же успел немного отпрянуть, и пуля вместо того, чтобы продырявить ему башку лишь пропахала борозду поперек морды. Я услышал короткий взрык, полный злобы. Следующие две пули я отправил в корпус, рассчитывая хоть как-то зацепить тварь. Одержимый, видать, среагировал на звуки выстрелов и дернулся в сторону. Как раз туда, куда я и ожидал, так что первая пуля ушла "в молоко", но зато вторая врезала ему в бок. Одержимый рухнул на дорожку, где его, словно одеяло, накрыла широкая струя пламени из огнемета Факела.

Одной мерзостью в этом мире стало меньше.

— Ты как? — спросил я, склоняясь над солдатом.

Тот честно прохрипел, что паршиво. Я махнул рукой часовому. Тот тотчас прибежал, умудряясь на каждом шаге глянуть по сторонам. Как только голова не отвалилась?

— Помоги ему, — сказал я.

— У меня пост, господин инквизитор, — отозвался часовой.

По уставу он не имел права оставить пост ни под каким видом.

— Вот на посту и помогай, — сказал я.

Мой напарник уже умчался к воротам. Там по прежнему стреляли. Сами ворота были открыты и в них стояла телега, груженая бревнами. Лошадок, увы, завалили, перекрыв проход, но и не давая его закрыть. С той стороны лезли гражданские с оружием. Многие с огнестрельным. Эти стреляли на ходу, хотя больше куда Бог пошлет, а он своих защитников берёг. Наши солдаты, заняв позицию перед воротами, палили по врагу. Трупы падали, увы, с обеих сторон, но нападавшие теряли заметно больше.

Одержимых я среди них не разглядел. Да и тот, которого мы с Факелом завалили, скорее всего, через забор перемахнул. У таких тварей это запросто, да и под пули они особо не лезли. Шустрость — шустростью, а когда в твою сторону садят залпами, зацепить даже случайно могло запросто.

— Я прикрою, — пообещал я.

С моей прелестью лезть в гущу событий было вовсе не обязательно. Прицел Цейса — это, доложу я вам, просто шедевр в своей области. Пятикратное увеличение, чистейшая оптика. Да я через него цвет глаз нападающих мог разглядеть, если бы мне это потребовалось. Для охоты на человека такое качество было, пожалуй, даже чуть избыточным, а уж этих я и с обычным прицелом расстреливал бы как в тире. Нападающие пёрли напролом. Прямо как живые мертвецы. То ли рассчитывали на численное преимущество, то ли получили хорошего пинка от кого-то, кто их пугал куда больше чем шеренга солдат с винтовками. С преимуществом у них, кстати, было всё в порядке.

Часовой тем временем перевязывал раненого товарища, разрезая на бинты его собственную форменную рубашку. Но тоже не зевал, и ушлого врага заметил первым, тотчас указав на него рукой.

— Смотрите, — крикнул он.

Через забор перелезал человек. На одержимого не похож, слишком уж неуклюжий. Скорее всего — обычный служащий, но на плече у него висела винтовка и оттуда он мог выйти во фланг нашей позиции. И ведь никаких опознавательных знаков на нем — ни знаков культа, ни повязки ополченца. Ну и как с ним быть?

Поколебавшись секунду, я всё же прострелил ему ногу. Человек с коротким вскриком упал по ту сторону забора. Ему ответил полный боли вой у ворот. Факел добрался со своим огнеметом, и устроил там коллективное аутодафе. Тех, кто успел проскочить на нашу сторону, перестреляли солдаты. Оставшиеся по ту сторону палили наугад через костер. Солдаты спокойно перезарядили оружие, а как пламя угасло — прогорало оно быстро — пошли в атаку, стреляя на ходу. Уцелевшие нападавшие разбежались. В последних рядах героев обычно немного.

Нашими трофеями стали две пролётки, нагруженные взрывчаткой. Должно быть, нападавшие собирались взорвать госпиталь. Подстреленного мной служащего взяли в плен. Поначалу солдаты его чуть на штыки не подняли, но мне удалось убедить их, что живой он будет полезнее. Увы, про планы врага он толком ничего не знал.

Кого мог, тех всех сдал, но те и сами уже себя проявили. Мелкие нападения начались сразу по всему городу. Впрочем, большими успехами никто похвастаться не смог. Напуганный мятежом генерал-губернатор вызвал войска, да и инквизиция поднялась по тревоге, и они совместными усилиями даже не подавили, а попросту раздавили бунт. Севастополь потом всю ночь лихорадило перестрелками, но это уже была охота. Культисты и примкнувшие к ним мятежники дрались до последнего, прекрасно понимая, что инквизиторы с них живых спустят шкуру. Мой-то служащий, небось, не раз мою доброту проклял в их застенках. Ну да сам виноват.

Демона в городе, слава Богу, не оказалось, но вот одержимых завалили шестерых. Причем пять из них, по словам инквизиторов, были совсем свежими. Старичком оказался всего один — тот, которого приговорили мы с Факелом. Сами же инквизиторы потеряли за ночь с дюжину братьев и раза в три больше агентов рангом поменьше, поэтому поутру они, понятное дело, зверствовали. В смысле, больше чем обычно.

— Как можно что-то расследовать, если перебить всех подозреваемых? — проворчал я, просматривая сводный рапорт по ночному побоищу.

Копию прислали на имя профессора как главе экспедиции по борьбе с заражением, но он не глядя отдал ее нам. Для него там не было ничего интересного.

— Если перебить всех, то и расследовать ничего не придется, — спокойно ответил Факел.

Он, сидя у окна, чистил свой огнемет. Этой ночью аппарату пришлось изрядно поработать. Мы от госпиталя не отходили, у нас в приоритете защита профессора, но культисты не раз сами заскакивали к нам на огонёк. На огонёк — в буквальном смысле. Утром горелые останки сгребали лопатами.

— Измаил погиб, — вслух прочитал я.

Как выяснилось, это он первым поднял тревогу. Разумеется, в инквизиторском стиле, там не один Факел такой неистовый. Измаил с парой дознавателей попросту атаковали отряд в добрую сотню мятежников. Первый же выстрел из огнемета скосил десяток врагов, да еще дознаватели добавили из револьверов. Затем, конечно, мятежники опомнились и начали отстреливаться, уложив в итоге всех троих. Эту-то пальбу мы и услышали.

Собственно, как я понимаю, на это и был расчет Измаила. Ну, если там вообще был какой-то расчет. Инквизитор же. Хорошо хоть Факел ко мне время от времени прислушивался. Он верил, будто бы у меня особая чуйка на демонов, которая на круг позволит убить еще больше врагов, и это в целом верно — чем дольше проживешь, тем больше врагов убьешь; но в целом они все одного поля ягоды. Враг Господа для них — как красная тряпка для быка, а безопасность в списке приоритетов и вовсе отсутствует. Но я склонен верить, что расчет у Измаила был. Это придавало его гибели смысл.

— Мир праху, — только и сказал Факел.

Всё лучше, чем "совершенно секретно". Впрочем, потом Факел выяснил, как звали обоих дознавателей и занес всех троих в свой поминальный список. И неважно, что Измаил был магометанином. Бог-то един, это сейчас даже китайцы с их запутанными верованиями признавали. Конфессии — да, разные, но сейчас это неважно ни у нас внизу, ни на Небесах наверху. По крайней мере, так теперь учили богословы.

— И всё-таки ерунда какая-то получается, — сказал я, дочитав рапорт до конца.

— В смысле? — переспросил Факел.

Враз насторожился. Небось думал, я сейчас ему главного врага подам на блюдечке. А по моим прикидкам вышло ровно наоборот.

— В смысле, безнадежная затея была с самого начала, — сказал я. — Ну что это за восстание? Ни тебе поддержки извне, ни тебе захвата ключевых объектов. Да у них, собственно, и сил-то на это не было. Разве что с налетом на госпиталь могло выгореть, если бы Измаил их вовремя не заметил.

— Значит, он и был их целью, — ответил Факел.

— Тогда скажи мне, почему добрая половина… — я еще раз пробежался глазами по рапорту и поправился. — Даже, пожалуй, две трети в налете не участвовала. И всего один одержимый. Остальные вообще по домам сидели.

— Новообращенные не всегда активны, — пояснил Факел, прилаживая на место раструб. — Просто те, кто быстро обращается и сразу в бой — более заметен. А некоторые порой не один день сидят сиднем. Осваиваются. В Прибалтике, помню, случай был, еще до нашей с тобой встречи, так там одержимый две недели приходил в себя. В смысле, в свое новое тело. Родственники вначале думали, что он в кому впал, потом — что умер, а как священника позвали, так тот и прорезался. Мы его потом еще две недели по болотам ловили.

Две недели, это, конечно, срок. Но эти-то, в рапорте упомянутые, все до единого дали бой инквизиторам и дрались как бешеные. Стало быть, и обратились, и дошли до кондиции. Может быть, и не до полной кондиции, но достаточно близко.

— Так и куда спешили-то тогда? — спросил я.

Факел подумал, пожал плечами и с интересом посмотрел на меня. Я тоже еще подумал, хотя последний час я только и делал, что думал, и сказал, что никакого смысла в этом мятеже я не вижу, как ни поверни. Даже на жест отчаяния не тянет. В таком случае идут, как говорится, в последний и решительный бой, пытаясь забрать с собой побольше врагов. Тут же многие отстреливались на дому, вначале проявив себя, а потом держались до последнего, как будто надеялись на подход подкреплений.

— Знаешь, — сказал я. — Я такое только на фронте видел, когда демон гнал нечисть в атаку. Они же не все гении тактики. Некоторые воюют по принципу, там враг, туда и наступайте. Бывало, так целые отряды об нашу оборону убивались.

— Получается, демон их в атаку и поднял, — констатировал Факел.

— Они же вроде как хотели восстать против демонов, — напомнил я. — Помнишь, что шаман говорил?

— Болтать — не мешки ворочать, — отозвался Факел. — Хотеть-то они, может, хотели, да только к хотению еще полагаются деяния. А то, видите ли, у них как кот из дома, так мышки в пляс, а как хозяин вернулся да кнутом щелкнул, так сразу всё бунтарство как рукой сняло.

— И тот шаман еще набивался во властелины человечества…

Факел только усмехнулся в ответ. Мол, да, вот такой вот кандидат в правители всея Земли. В дверь постучали.

— Господа инквизиторы, курьер пришел, — донеслось из-за нее.

— Пропусти! — крикнул Факел.

Эта оказалась всё та же миловидная барышня в армейской униформе. На этот раз она доставила пакет на мое имя, но опять же немедля вихрем умчалась прочь. И я опять не успел спросить, как ее зовут.

— Тебе уже из штаба пишут? — с улыбкой осведомился Факел.

— Так я же координатор, — отозвался я, вскрывая конверт. — А миссия у них на контроле. Ну да, так и есть…

— И что там?

В конверте оказалось стандартное уведомление. Это порождение военной бюрократии извещало координатора миссии, что подшефные ему штурмовики в рамках всё той же миссии планируют штурм объекта.

— Вообще-то, могли бы и предупредить, что гнездо найдено, — проворчал я.

— Насколько я помню, Алексеева не слишком тебя жалует, — отозвался Факел.

— Да я имел в виду разведчиков! Или Алексеева сама нашла?

Факел нахмурился, потом сказал, что это нетрудно проверить. Достаточно переговорить с разведчиками.

— Хорошо, — сказал я. — Сейчас они в разведке, проверяют еще один объект, но в бюро должны знать, как с ними оперативно связаться, если срочно надо. Пойду-ка прогуляюсь.

— Я, пожалуй, пойду с тобой, — сразу отозвался Факел.

— А профессора на кого оставим?

— У нас же теперь военная охрана. Да и не думаю, что ему теперь кто-то угрожает. Все, кто мог, уже или убиты, или в инквизиции.

Что, впрочем, одно и то же. Ни разу не слышал, чтобы от них кто-то вышел с подтвержденной ересью. Инквизиция — это всегда крайности. Или полное оправдание, или покарать по всей строгости Апокалипсиса! Ученые умы, правда, говорят, что за столько лет он уже заработал приставку "пост-", но застенки инквизиции — это последнее место, где я бы рекомендовал излишне умничать.

Предупредив профессора, что уходим — тот лишь махнул рукой и я даже не уверен, что он нас услышал — мы с Факелом отправились в бюро. Там нас встретила всё та же строгая секретарша. Несмотря на то, что она уже знала меня в лицо, секретарша еще раз проверила мои документы, затем столь же строго изучила документы моего напарника и только после этого согласилась нас выслушать. Мои разведчики действительно были "в полях", однако с ними можно было связаться.

— Следуйте за мной, господа, — сказала секретарша.

На этот раз она привела нас в небольшую вытянутую комнату, похожую на пенал-переросток. В дальнем конце была бронированная дверь с узким зарешеченным окошком. Прямо как в тюрьме. Сам я не сидел, но по долгу службы, как говорится, бывал в подвалах инквизиции. Там особо опасные пленники, которых еще не пустили в расход, примерно за такими же дверями сидели. Здесь за ней располагалась комната связи, но нас туда, понятное дело, не пропустили. Собственно, туда и прохода не было.

Проход полностью перегораживала металлическая решетка и стоящий за ней стол. За столом сидел клерк. По виду, бывший разведчик, и я бы не поставил свою прелесть на то, что он растерял все свои навыки. И револьвер, лежащий на краю стола, наверняка был заряжен. Да уж, если бы враг попытался пробиться внутрь, радист успел бы не только съесть все книги с шифрами и кодами, но и закусить всем оборудованием.

— Господин координатор должен переговорить с командой Хоря, — сказала секретарша, на слове "координатор" указав на меня.

Факела она не представила. Клерк внимательно глянул на меня, бросил взгляд на моего напарника и пообещал оную связь обеспечить. Выглядело это так. Я писал на бланке текст сообщения — на нашей стороне стояла конторка с письменным прибором, кстати, весьма приличным на вид — вкладывал бланк в плотный картонный конверт, на котором было написано: "позывной Хорь" и передавал его через решетку клерку. Тот подходил к двери и стучал по ней. Открывалось окошко. Клерк подавал конверт туда. Окошко закрывалось, и клерк невозмутимо ждал под дверью. Затем окошко вновь открывалось — в первый раз, к слову сказать, ему пришлось прождать не меньше четверти часа — клерк получал конверт и через решетку вручал его мне. Я доставал бумагу и мы с Факелом читали ответ.

Моим первым сообщением было: "подтвердите нахождение гнезда демонов". В ответ пришло: "44". Я удивленно приподнял бровь и показал ответ клерку. Тот спокойно пояснил, что этот код означает уверенный отрицательный ответ. Я отписал, что штурмовики уже готовятся к штурму. На этот раз в ответ пришло "42", что означало — "про это слышал, но точно ничего не знаю".

Не успели мы с Факелом составить следующее послание, как окошко в двери снова приоткрылось, брякнув о металлическую обивку. Клерк сходил к нему, и вернулся с посланием: "сообщите координаты объекта". Координаты у меня были в извещении, и я аккуратно переписал их в бланк, стараясь, чтобы все цифры читались отчетливо. На этот раз ответа пришлось подождать минут десять. Когда же он пришел, то гласил: "заброшенный стеклодувный завод. Оборудование вывезли в начале войны. Проверим. 51". Код 51 означал — "до связи", что в свою очередь значило, будто бы разговор окончен и в самое ближайшее время пообщаться с разведчиками не получится.

— Да чтоб вас, — проворчал я.

— Надо выяснить, куда вывезли оборудование, — спокойно сказал Факел.

— В Бахчисарай, — произнес клерк; разбирая коды, он был в курсе нашей переписки. — В начале вторжения всё с округи свозилось только туда. Там был главный перевалочный пункт. Оттуда уже распределяли по новым точкам. Что успели. Быстро тогда всё обрушилось.

Последняя фраза сопровождалась тяжелым вздохом.

— То есть, не исключен вариант, что как вывезли, так и обратно завезли, — констатировал Факел.

На это клерк лишь развел руками. Мол, чего не ведаю — того не ведаю. На том мы и откланялись. Секретарша проводила нас до дверей, и вернулась на свой пост, а мы с Факелом зашагали прочь по набережной.

— Ну и где теперь искать это оборудование? — спросил я, больше размышляя вслух, чем надеясь на ответ.

— Проще всего, на том заводе, — ответил Факел.

— Только не говори, что предлагаешь мне в одиночку вломится в гнездо демонов, — проворчал я.

— Разумеется, нет, — тотчас ответил Факел. — Я буду с тобой. Это ведь наша с тобой миссия — покончить с источником заразы. У нас будет шанс ее исполнить.

Так рисковать ради всего лишь шанса — в этом весь Факел!

— К тому же, там собираются все твои подопечные, — напомнил мой напарник. — И ты, как координатор, просто обязан быть с ними в этом бою.

Да, это он, зараза, нашел неоспоримый аргумент. Не по закону, но по армейским традициям мы своих в бою не оставляем. И если я не хочу заиметь такую же репутацию, как у Алексеевой, а слухами, как говорил Травник, земля еще как полнится, то придется как-то спасать моих балбесов. Не хочу! Ни того, ни другого, если честно. Но я всё еще координатор, и формально и разведчики Хоря, и штурмовики Алексеевой, будь она трижды неладна, мне свои. Вообще-то, могли бы по-свойски и не втягивать своего координатора в эту безумную авантюру. А то все побежали, и что мне прикажете делать?! Я от души плюнул.

— Ну да, — согласился Факел. — Бардак, и своевольничают без меры. Но ведь не со зла, а ради нашей общей победы.

— Надеюсь, что так, — проворчал я в ответ, но затем мои мысли потекли в более оптимистичном ключе. — Хотя всё это, наверное, уже пустое. Штурмовики уже вылетели, разведчики тоже уже почти на месте. Мы в лучшем случае к шапочному разбору поспеем. А скорее всего, и не успеем вовсе.

— Если есть достойная цель, то Господь предоставит и средство, — ответствовал Факел.

На мой взгляд, цель была абсолютно недостойная Его внимания, но, как я уже не раз отмечал, у Факела, похоже, прямая связь с небесной канцелярией. Средство, конечно же, нашлось.

Специально ради подобных случаев у здешней инквизиции был собственный авиаотряд. На деле отряд оказался звеном трехместных "летающих этажерок". Это были старые, еще довоенные бипланы, выкрашенные в алый цвет с православными крестами на крыльях. Выглядели они даже с крестами откровенно хиловатенькими, зато, по словам инквизиторов, могли сесть и снова взлететь практически с любой относительно ровной полоски земли. А ежели таковой землицы не находилось, пассажиры бесстрашно выпрыгивали с парашютом.

От парашютов я отказался сразу и наотрез. Достаточно того, что я полечу на этой скамейке с крыльями. Впрочем, пилот, наложив наши координаты на свою карту, заверил меня, что знает там неподалеку вполне приличную площадку. Оттуда, мол, до нашей точки "рукой подать".

Кроме того, инквизиторы пообещали при необходимости выслать тем же маршрутом нам в помощь отряд боевых братьев. Это было бы очень кстати, но вначале следовало удостовериться, что по заявленным координатам действительно располагалась столь серьезная цель, а не просто Алексеева опять чудила. Факел был полон уверенности, но на то он и инквизитор, чтобы во всем видеть худшее.

— Как долго нам лететь? — спросил я у пилота.

— Не больше часа, — оптимистично отозвался тот. — У меня птичка резвая.

Он и сам был похож на птичку. Невысокий и с широким меховым воротником на форменном плаще. Был среди куликов такой же модник, турухтан назывался, вот у него по весне распускался такой же здоровенный воротник. Если его скрестить со снегирем и хорошенько откормить, как раз наш пилот и получился бы.

— Тогда так, — сказал я ему. — Долетим до места, осмотримся с воздуха и уже тогда садимся на площадке.

— Как скажете, — отозвался пилот и, махнув рукой в сторону своей этажерки, добавил: — Прошу занимать места согласно купленным билетам.

Мы заняли. Факел посередине, я с винтовкой наготове — на заднем сидении. Они тут все в отдельном гнезде, причем таком тесном, что Факел со своим огнеметом еле влез. С парашютом, пожалуй, и не поместился бы. Этажерка зафырчала, пробежала по взлетному полю и взмыла в небо. Действительно резво.

Внизу земля не проплывала, как при полете на дирижабле, а промелькивала. Я едва успевал подмечать какие-то детали: руины домов, дороги, основы сгоревших боевых машин. В начале войны против демонов пытались выставлять танки, причем размером побольше, с несколькими башнями. Настоящие ползучие крепости получались. Ничего толкового из этого не вышло, демоны почти всегда побеждали, но ветераны рассказывали, что баталии были знатные.

Прошло, наверное, чуть больше получаса, когда пилот вдруг вскинул вверх руку и изобразил пальцами какой-то знак. Факел как смог повернул голову ко мне и прокричал, что скоро будем на месте. За тарахтением мотора я его едва расслышал. А затем вдруг из зарослей на земле ударила черная молния.

Оторванный кусок обшивки просвистел у меня над головой. Наш самолетик завалился на крыло и быстро ушел в сторону, одновременно теряя высоту. Разглядеть что-либо мешал черный дым, поваливший из мотора. Впрочем, и так было понятно, что мы падаем.

Хорошо хоть летели не высоко. Я даже не успел решить, выругаться мне от души или помолиться, как самолетик плюхнулся брюхом о землю, подпрыгнул, снова плюхнулся и проехался по ней. Хвост занесло, так что мы почти развернулись, и на этом наша этажерка, наконец, остановилась. Финальным аккордом отвалилось слева верхнее крыло.