Ангелы постапокалипсиса: Чума

Глава 1

Севастополь занимал крупный выступ на юго-западе Крыма. Весь выступ. Куда ни кинь взгляд: дома, заводы, склады, да хотя бы бараки — но что-то обязательно было построено. С двух сторон город омывало море, а на севере в полуостров глубоко врезалась широкая бухта. По суше зайти в город можно было лишь с востока, где от края бухты и до южного берега протянулась мощная линия укреплений.

Причем линия там в длину всего верст двадцать, а отступать в случае чего горожанам было некуда, так уж они расстарались. Я крепости видел попроще этой линии. Никаких вам окопов, земляных валов и прочей полевой фортификации. Добрых пять километров сплошь камень, сталь и бетон, да в несколько ярусов, над которыми еще возвышались башни и красные храмы боевых братьев. По их стенам змеились черные разводы, которые обычно оставались от демонических молний. Судя по количеству разводов, иногда здесь бывало очень жарко.

Впрочем, насколько я мог видеть, следы боев нигде не доходили до последней линии укреплений.

Аэропорт располагался практически сразу за линией обороны. Взлетное поле с двумя полосами для самолетов и дюжиной причальных вышек было с трех сторон огорожено кирпичными пакгаузами, служившими одновременно и складами, и защитой. С четвертой стороны тянулся хиленький на вид заборчик, вдоль которого, впрочем, прохаживались часовые с винтовками.

"Посейдон" причалил к крайней вышке, и мне опять выпало тащить тяжелый саквояж профессора. К счастью, у этой вышки был собственный лифт, а внизу нас уже встречали. Встречавшим оказался смуглый магометанин в потертом инквизиторском плаще с полумесяцами на лацканах и с белой чалмой на голове. Его лицо было скрыто серым платком, который он, впрочем, сразу опустил, чтобы мы могли видеть с кем имеем дело.

С началом конца света все конфликты между конфессиями отошли на второй план. Слишком уж многое перешло из категории веры в категорию неоспоримых фактов. Ад, демоны, прочая нечисть, розы-ангелы… Оставалось поспорить разве что о том, как выглядел бы Господь, если бы он не был слишком занят и явился-таки на Армагеддон, однако это был не настолько принципиальный вопрос, чтобы собачиться по нему на глазах у общего врага.

Мысль же о том, будто бы Господа и вовсе не существовало, была не просто еретической, но и банально слишком ужасной, чтобы даже гипотетически допустить такую возможность. Да и не будь его, откуда бы у нас взялись ангелы?

— Меня зовут Измаил, — сообщил магометанин. — Рад вас видеть, братья.

Это он обращался сразу ко всем троим. У инквизиции все свои — братья и сестры, а не со своими разговор короткий. Кстати, мог бы по-братски и помочь с саквояжем, однако Измаил лишь тепло улыбнулся и сообщил, что ему поручено встретить нас. Факел поблагодарил его и как бы между делом заметил, что обычно у нас инквизиция гостей не встречала.

— У нас тоже, — спокойно ответил Измаил. — Но без меня вы пол дня будете пропуска получать.

Профессор, конечно, был не согласен потерять половину дня на бюрократические формальности, и помощь Измаила была немедленно принята. Первым делом магометанин вручил нам такие же серые платки, как у него. Как я успел заметить, тут такие носили многие.

— Это поможет вам защититься от болезни, — сказал Измаил.

Мы с Факелом оглянулись на профессора. Всё-таки он был нашим специалистом по этой части.

— Это, конечно, не панацея, господа, — сказал профессор. — Но лучше, чем ничего. Для серьезных случаев лучше использовать медицинские маски. У меня есть небольшой запас с собой.

— Здесь серьезный случай может подкрасться неожиданно, — ответил Измаил. — А постоянно носить маску неудобно.

— Это дело привычки, — возразил профессор, однако платок всё же взял.

Правда, сунул его в карман. Мы с Факелом, глядя на него, тоже отказываться не стали. Факел намотал платок на шею, словно шарф. Я с помощью Измаила закрутил его по всем правилам вокруг головы и стал похож на одноглазого бедуина. Эдакий пират пустыни! Мне не хватало только верблюда.

Затем мы покинули взлетное поле через боковой проход, где охрана проверила у нас документы, и зашли в здание пакгауза, где не только еще раз проверили документы, но и долго искали нас в списках. Если бы не Измаил, точно проваландались бы до вечера.

Инквизиторские плащи на здешних бюрократов не производили особого впечатления, однако у нашего нового друга оказалась копия нужного списка со всеми печатями. Сопроводив ее угрозой подать жалобу за необоснованную проволочку — жалобу на отдельной бумаге он, кстати, заготовил заранее — Измаил добился, чтобы служащие начали-таки заниматься делом. Нас сфотографировали — можно и в платке, но с открытым лицом — и, наконец, выдали пропуска с алой полосой с правого края.

Такой пропуск давал нам возможность перемещаться практически по всему Севастополю. На время эпидемии город был разбит на сектора и праздное шатание между ними категорически не приветствовалось. Настолько категорически, что, случалось, особенно подозрительных гуляк патрули расстреливали на месте. Также нас внесли в еще какие-то списки, но, по словам Измаила, они часто путались или терялись, поэтому люди путешествовали по городу исключительно по пропускам.

Наконец, с формальностями было покончено. Факел с Измаилом тотчас умчались в здешний арсенал за горючкой, а мы с профессором взяли экипаж и без приключений, но с двумя проверками пропусков, лихо домчали до Военного госпиталя. Тот располагался почти в самом центре города, отгородившись от него узорной оградой. Многочисленные деревья и кустарники создавали впечатление большого и немного запущенного сада, но на самом деле за оградой прятался целый комплекс невысоких серых зданий.

Профессору, как особо важной персоне, выделили для проживания целый флигель, примыкавший к главному корпусу, а сопровождающих лиц попытались было определить в дальний корпус, служивший казармой для обслуживающего персонала. Мол, такой тут порядок. Не удивительно, что с такими порядками двух предыдущих специалистов не уберегли. Но я тоже был не лыком шит!

— Препятствуем, значит, работе инквизиции, — задумчиво промолвил я, и смерил дородную тетку-администратора строгим взором.

Так строго, как у Факела, у меня не получилось, но в сочетании с красным иквизиторским плащом всё же сработало. Тетка стушевалась, и поспешила заверить меня, что нисколько она не препятствует, а где-то даже наоборот. Даже распорядилась перенести из казармы во флигель пару кроватей со всеми положенными постельными принадлежностями. Да, есть всё-таки в бытности инквизитором свои неоспоримые плюсы.

В итоге мы с Факелом обосновались в том же флигеле, в сенях. На мой вкус, там было немного тесновато, зато постоянно на посту. Наш подопечный — буквально за стенкой. По крайней мере, когда он был на месте. Так-то он первым делом вызвал к себе пару врачей и обошел с ними весь госпиталь. Я сопровождал его. На всякий случай.

Пациенты лежали и в палатах, и в коридорах, да так плотно, что меж ними надо было протискиваться. Профессор осматривал больных и комментировал увиденное всем сопровождающим, нередко, видимо, забывшись, обращаясь и ко мне. При этом он щедро перемежал русский язык латинскими терминами, отчего подчас казалось, будто он пытался вызвать на помощь какого древнего бога-эскулапа. Я согласно кивал профессору, ободряюще — пациентам, мол, держитесь, братцы, ваша судьба теперь в надежных руках; и к концу обхода чувствовал себя китайским болванчиком. Сильно уставшим китайским болванчиком. Даже шея слегка побаливала.

Однако отдыхать было некогда. Еще пока мы скучали в бюро пропусков Измаил поведал, что главными разносчиками болезней были не праздношатающиеся граждане, а агенты врага — зараженные мутанты и живые мертвецы, которые проникали в город и сеяли вокруг заразу, пока их не отлавливали патрули.

— А одержимые среди них были? — сразу спросил тогда Факел.

Измаил в ответ лишь пожал плечами. Сам он с таким не сталкивался, но охота на заразителей уже давно стала рутиной и патрули не докладывали о каждом уничтоженном агенте. Примерно то же самое нам поведали и врачи в госпитале, пока профессор осматривал тех, кто столкнулся с заразителями лично.

Я, едва глянув на этих бедолаг, сразу взял себе на заметку не доводить дело до ближнего боя. Собственно, мутантов вообще лучше отстреливать издалека, а вот мертвецы всегда считались никудышными бойцами. Однако, как оказалось, им достаточно разок плюнуть тебе в физиономию или забрызгать собственной кровью, и вот ты уже в госпитале, весь в соплях и струпьях по всему телу. Даже если врачи потом вылечат — что у них получалось, увы, далеко не всегда — то всё равно останешься с отметинами и барышни уж точно не полюбят рыцаря столь печального образа.

Профессору от таких рассказов незамедлительно захотелось заполучить свежий образец заразителя. Он, как водится у высокого начальства, попросту затребовал доставить себе одного-другого, однако не тут-то было! В черте города действовал закон, требовавший немедленного уничтожения любого заразителя.

О какой бы то ни было перевозке его по городу не могло быть и речи, да и главный врач, едва заслышав, что профессор хочет притащить в госпиталь такую тварь, отказал сразу и наотрез. Хотя у них тут и карантинное отделение есть, и лаборатория, оснащенная, к слову сказать, по самым современным стандартам. Это мне профессор рассказал, сам-то я в медицине не слишком разбираюсь. Но вот "нет!", и всё!

Профессор под моей охраной дошел аж до губернатора, благо его дворец был буквально в двух шагах — по местным меркам в одной проверке пропусков — от госпиталя. Губернатор тоже был в военных чинах, причем в генеральских. Два превосходительства долго спорили, но вся суть разговора свелась буквально к паре фраз:

— Сделайте исключение, — требовал профессор. — Я должен лечить больных!

— Должны — так лечите! — ответствовал на это губернатор. — За тем вы сюда и присланы. А закон у нас один для всех!

Остальные реплики были вольными переложениями этих двух. Вначале более мягкими и обходительными, в конце — более резкими и прямолинейными. Когда варианты иссякли, беседа закончилась.

— Ну и где мне взять этого заразителя? — недовольно проворчал профессор, пока мы спускались по мраморной лестнице.

Спасибо, спускались сами. К финалу беседа двух превосходительств достигала такого накала, что я всерьез опасался, что нас с нее спустят!

— Придется нам его самим добывать, господин профессор, — ответил я.

Привык уже в инквизиции к простым решениям. В армии, скорее всего, промолчал бы. Там ведь как: проявишь инициативу, тебя и назначат ответственным за результат. Здесь, впрочем, получилось так же. Профессор просиял, и, едва стемнело, мы все втроем отправились "на охоту".

По словам горожан, идеальными охотничьими угодьями для нас была бы Севастопольская бухта. Именно через нее в город просачивалась основная масса заразителей и именно на ее берегах патрули отстреливали большую их часть.

Бухта широкой полосой протянулась с запада на восток, вплоть до самой линии укреплений — или, правильнее сказать, это линия укреплений начиналась от края бухты — и вдобавок от нее в город выдавались извилистые рукава. Сам Севастополь располагался к югу от бухты. Северный берег тоже считался нашим, по нему протянулась своя линия укреплений, но та линия была, скажем так, пунктирная.

Нечисть пробила в ней солидные бреши, доходящие до самой воды. Через эти бреши заразители и проникали в бухту, а оттуда и на нашу сторону. Вообще, надо сказать, что водоплавающая нечисть — это большая редкость, даже у инквизиторов записей о ней — раз, два и обчелся; однако мутанты неплохо плавали, а нежить так и вовсе топала по дну. Мертвецам воздух не нужен.

— И где устроим засаду? — спросил профессор, когда мы прибыли на место.

Факел сразу оглянулся на меня. Мол, вот наш специалист по данному вопросу. Я быстро осмотрелся. Вдоль бухты выстроился десяток военных кораблей. В море им сейчас особо делать нечего. В этой войне флот либо поддерживал огнем наземные операции, либо охотился за кораблями, которые захватили одержимые. Ни того, ни другого сейчас в окрестностях Севастополя не просматривалось.

Позади кораблей, ближе к нам, протянулись две линии белых поплавков. Они обозначали, где под водой растянуты сети. По поверхности воды скользили лучи прожекторов, а набережную с нашей стороны освещали электрические фонари. Дома вдоль набережной стояли с закрытыми ставнями, а проулки были перекрыты заборами или баррикадами. По самой набережной туда-сюда прохаживались армейские патрули. В каждом было по два стрелка с винтовками и боец с огнеметом. Все они были в платках, закрывающих лица так, что оставались одни глаза.

— Да вот сейчас и узнаем, — ответил я.

К нам уже направлялся патруль. Старший со всем уважением — всё ж таки мы с Факелом были в инквизиторских плащах, а профессор при полковничьих погонах! — но твердо попросил предъявить пропуска. Мы предъявили, и я вкратце обрисовал солдатам задачу:

— Братцы, нам позарез нужен свежий труп заразителя. Где бы нам подстрелить такую тварь?

— Да по всему берегу, — отозвался старший, взмахом руки очертив большую часть бухты. — Сейчас стемнеет, и полезут. Как услышите выстрелы, там, значит, труп и будет. Только вы тогда поспешайте, нам приказано их сразу сжигать.

Я пообещал, что за нами не заржавеет, и патруль двинулся дальше, внимательно поглядывая в сторону водной глади.

— Я так понимаю, мы просто ждем? — спросил профессор.

— Выглядит так, — согласился Факел, после чего добавил: — И сами не зеваем.

Хотя как раз ему-то с огнеметом можно было бы и расслабиться. После него будет не образец, а шашлык. Это мне надо смотреть в оба. То есть, конечно, теперь в один, но за двоих. На всякий случай я даже снял шнуровку на чехле с винтовкой, чтобы выхватить ее в один момент, когда настанет время.

Время не наставало долго. Солнце закатилось окончательно, но сильно темнее не стало. Весь берег заливал свет фонарей, да время от времени окатывали лучи прожекторов. Их яркий свет ослеплял. Я закрывал глаз ладонью, но свет пробивался даже через нее. Очень хотелось обматерить прожекториста, но до него ж, паршивца, отсюда и не докричишься. А в воду лезть — увольте! Там под волнами черт знает что бродило. Да и по волнам плавало.

На корабле напротив нас замолотил пулемет. Я тотчас вскинул винтовку к плечу, вглядываясь в оптический прицел. По волнам бодро греб мутант. Прямо перед его мордой вздымались фонтанчики от пуль. Затем одна угодила прямиком в морду. Мутант клюнул носом в волну, да так в нее и ушел. Пулемет замолчал. Я еще какое-то время шарил прицелом по волнам, но больше ничего не заметил. Стало быть, мутант пошел на дно. Не видать нам этого образца.

Следующий кандидат в образцы выбрался из воды километрах в двух от нас. Самого его мы не увидели, а лишь услышали винтовочные выстрелы.

— Поспешим! — воскликнул профессор.

— Не успеем, господин профессор, — отозвался я. — Пока добежим — сожгут.

Словно бы подтверждая мои слова, в том же направлении ярко полыхнула струя огня.

— Но нам нужен образец!

Я бросил быстрый взгляд на часы и ответил:

— Прошел всего час, господин профессор, а уже двоих завалили. Думаю, и мы своего дождемся.

Профессор оглянулся на Факела. Тот спокойно подтвердил, что я свое дело знаю и лучше нам подождать прямо здесь. Профессор вздохнул, и согласился еще подождать. Ждать пришлось еще примерно час. Профессор то и дело демонстративно поглядывал на часы. Вдали время от времени раздавались пулеметные очереди, но это с кораблей. Затем прямо перед нами задергался поплавок ближней сети.

— Похоже, клюет, — прошептал я.

Это не охота, это рыбалка какая-то! Профессор сразу нацепил на лицо медицинскую маску. Я поправил платок, и посоветовал Факелу сделать то же самое. Если он свалится с какой-нибудь инфекцией, я его со всей амуницией не дотащу. Факел вздохнул и нехотя прикрыл лицо.

Проходивший мимо патруль тоже заметил поклевку и замер, поглядывая на нас.

— Как думаете, заразитель? — негромко спросил я у них.

Один стрелок молча кивнул. Другой добавил, что сеть его надолго не задержит. Мол, там уже давно не сети, а сплошное решето. Да и заразитель, как оказалось, хорошо подготовился.

Вскоре из воды показался живой мертвец с такими когтями на руках, что и одержимому не стыдно было бы обзавестись подобными. Я тотчас взял его на прицел. Стрелки из патруля сделали то же самое. Огнеметчик запалил горелку и отступил на шаг. Его время придет позже.

Мертвец равнодушно топал прямо на нас.

— Нам нужен его мозг, господин профессор? — шепотом спросил я.

— Нет, — нетерпеливо бросил профессор. — Только образцы крови и тканей. Не упустите.

— Не упустим, — спокойно произнес Факел, тоже приготавливая огнемет к бою.

Мертвец вышел на берег. За исключением когтей, это был обычный покойник. Ну, с поправкой на то, что обычные всё-таки не ходят. Хотя по нынешним временам еще бабушка надвое сказала, какие теперь более обычные — ходячие или лежачие?

Жаль было переводить на мертвеца германский патрон, и я негромко сказал:

— Валите его, братцы. Только не в клочья.

Два выстрела прозвучали как один. Оба угодили в голову и образцы мозга улетели в бухту. Мертвец рухнул как подкошенный. Один стрелок приблизился к телу, потыкал в него стволом винтовки и уверенно заявил:

— Готов!

— Отлично, — отозвался профессор. — Приступим, пока он свежий.

Вообще, судя по долетавшему даже сквозь платок запаху, наш парень был далеко не свеж. Небось, уже с месяц шатался по нашему миру вместо загробного.

Профессор раскрыл свой саквояж. Внутри у него оказалась целая походная лаборатория. Пробирки, мензурки и прочая атрибутика в многочисленных кармашках. Поставив саквояж на мостовую рядом с трупом, профессор надел фартук, натянул на руки резиновые перчатки, и, экипировавшись таким образом, начал потрошить добычу. Причем работал он не охотничьим ножом, а крошечным скальпелем.

Вначале профессор набрал крови в пару пробирок, затем начал вырезать из мертвеца кусочки плоти и прятать каждый в отдельную жестяную коробочку. Бог ты мой, да он провозился дольше чем этот бродяга сюда топал! Я уж думал, что профессор его целиком в свой саквояж упакует. А мне потом этот груз переть на себе до госпиталя.

Причем по настроению профессора именно так бы оно и было, да только в саквояж наш покойничек не влез бы даже по частям. Патрульные неуверенно переминались с ноги на ногу, и нервно поглядывали по сторонам, причем, подозреваю, высматривали они не столько нечисть, сколько разгневанное проволочкой начальство.

Наконец, профессор вздохнул, выпрямился и сказал, что здесь он закончил. Факел поднял огнемет. Профессор снял заляпанные кровью фартук с перчатками и бросил их поверх распотрошенного трупа. Полыхнуло пламя. Оно в один миг превратило тело в кучку угольков. Правда, мерзко вонять труп так и не перестал. Хотя, наверное, это уже носилось в воздухе. Патрульные аккуратно собрали обугленные ошметки на совок и сбросили в море. Волны унесли их подальше от берега.

— Еще одним меньше, — сказал стрелок.

Я поблагодарил их за содействие инквизиции, и мы двинулись в обратный путь. Ночью патрули встречались куда чаще, чем днем. Я уже сбился со счета, сколько раз у нас проверяли пропуска. Последний раз — непосредственно перед госпиталем.

Факелу это, видать, надоело еще больше чем мне и он строго поинтересовался у патрульных, есть ли у них самих должные пропуска. Те тотчас предъявили их. У них они, кстати, были в брезентовых конвертиках с прорезанным окошком. Я сразу подумал, что надо бы и нам такими обзавестись, а то ведь с такой частотой проверок бумага истреплется за неделю.

— Нас тоже проверяют, господин инквизитор, — спокойно сказал старший. — Забудешь пропуск, неделю отсидишь на гауптвахте. Кстати, не рекомендую.

Факел коротко поблагодарил за совет. Мой взгляд тем временем зацепился за типа в черном костюме. Он вышел из-за угла и неспешно побрел в нашу сторону. Обычно так механически переставлял ноги смертельно уставший человек. Или уже умерший. В свете уличного фонаря я разглядел, что левый рукав его пиджака был оторван и свободно болтался. Поначалу-то показалось, будто это у него тряпка какая-то на плече висела.

— Сдается мне, вон тому бродяге пропуск уже не поможет, — негромко сказал я, кивком указав на типа в черном.

Патрульные оглянулись, и все разом, как по команде, вскинули оружие наизготовку.

— Эй ты! — крикнул старший, обращаясь к типу в черном. — Немедленно остановись и предъяви пропуск.

Тот и ухом не повел.

— Мертвяк, — уверенно заявил старший. — Егоров, стреляй.

Боец справа от меня быстро прицелился. Грохнул выстрел. Должен признать, и я бы лучше не справился. Пуля вошла бродяге аккурат между глаз и застряла где-то в черепе. Он неуклюже опрокинулся на спину. Мы подбежали к телу. Ну да, судя по запаху — точно мертвец. Да и рожа заметно подгнила, хотя издалека и в ночи это можно было на болезнь списать. Видел я похожую физиономию в госпитале при обходе. Вряд ли эту самую, но примерно так же беднягу изуродовало.

Не успел огнемётчик окатить мертвеца струей пламени, как полковник быстро сказал:

— Подождите! Я возьму у него образец.

Патрулю это не слишком-то понравилось, но профессор хоть и медицинской службы, а всё ж полковник. Не больно-то и поспоришь.

— Как же он прошмыгнул-то? — удивленно произнес я, оглядываясь по сторонам. — На берегу такая охрана…

Там, на мой взгляд, и мышь бы не проскочила, не говоря уж о мертвеце, тем более что они-то никогда особым умом не отличались. Тот, кого звали Егоровым, пожал плечами и проворчал:

— Просочился как-то гадёныш.

— Может, они в обход бухты идут? — предположил Факел.

— Да у нас по всему берегу патрули, — ответил старший. — И всё равно каждую неделю вот такого вылавливаем.

Он недовольно указал на мертвеца. Профессор присел рядом и аккуратно сцедил с мертвеца пару пробирок крови. Надеюсь, он у нас не вампир. Если что, это была шутка. Всякие там кровососы вроде графа Дракулы встречались исключительно в книжках. Надеюсь, демоны их не читали. С них ведь станется такую тварь создать и на нас натравить.

— В народе поговаривают, будто бы есть ход подземный с северного берега, — тихо сказал второй патрульный, совсем еще молодой парнишка, хотя форма его выглядела уже основательно заношенной.

Впрочем, традиция, по которой новобранец всегда поначалу получал комплект новой формы, уже канула в лету. Я ее еще застал, но уже буквально на излете, а ведь Петроград — это столица. Здесь на форму одежды "что завалялось на складе, то и носим" наверняка перешли гораздо раньше.

— Был бы ход, давно бы нашли, — одернул его старший. — А ты не знаешь точно, так и не болтай.

— Виноват! — отозвался парнишка, и послушно заткнулся.

Егоров, глядя на него, тоже не спешил делиться своим мнением. Впрочем, старший всё же поведал, что идея с тоннелем приходила в голову чинам повыше его подчиненного, и все подвалы в городе давным-давно прошерстили сверху донизу. Ничего не нашли.

— Я здесь закончил, — объявил профессор и отступил назад.

Две струи пламени превратили мертвое тело в кучку дымящихся головешек. Егоров аккуратно, ни разу не коснувшись их руками, собрал все ошметки в брезентовый мешок. Патруль сдавал эти мешки в крепость под роспись, затем их вывозили в море и топили на большой глубине. Раньше сожженные тела закапывали за пределами города в могильниках, но нечисть повадилась их раскапывать и закидывать останки на наши укрепления.

— Значит, есть статистика по заразителям на улицам? — спросил профессор.

Егоров озадаченно оглянулся на старшего, потом почему-то на меня. Наверное, я из всей нашей компании выглядел самым умным. После профессора, естественно.

— В смысле, известно, сколько сжигают заразителей? — сказал я более простыми словами.

Егоров пожал плечами. Старший патруля добавил к этому:

— Считают мешки, а сколько в них трупаков и кем они были — это, ваше высокоблагородие, никому не интересно.

Профессор раздраженно проворчал, что ему очень даже интересно и пообещал поднять этот вопрос на самом верху. Проще говоря, патрульным прибавится работы. Это они поняли и ожидаемо не обрадовались. На том мы и расстались. Они двинулись дальше по улице, а мы вернулись в госпиталь, где профессор тотчас обосновался с добытыми образцами в лаборатории.

Мы с Факелом по очереди дежурили в небольшом предбанничке, который отделял лабораторию от коридора. Не знаю, как у медиков правильно называлось это помещение. Может и никак. В шкафу хранились ведра и тряпки, а единственная скамья оказалась на редкость жесткой.

Ближе к рассвету здешний лаборант — вот ведь подлиза! — принес профессору целый чайный сервиз на широком подносе. Небольшой медный самовар, фарфоровая кружка на блюдечке с ложечкой, аккуратно завернутой в салфетку, стеклянная сахарница и даже пара долек лимона в отдельной миниатюрной плошке. Вся посуда была украшена гербом Таврической губернии. На самоваре он был отчеканен, на сахарнице — отлит, причем стекло там было с синевой, чтобы лучше видно было, а на кружке с блюдцем — нарисован в красках. Судя по разливавшемуся в воздухе аромату, чай был самый настоящий.

А нам лаборант даже не кивнул, хотя я вообще-то любезно придержал для него входную дверь. Та так и норовила закрыться.

Профессор лишь небрежно махнул рукой в сторону углового стола, коротко бросив:

— Поставьте там.

Лаборант пристроил сервиз на стол и, не удостоенный даже взгляда, удалился, обиженно поджав губы. Профессор, впрочем, почаёвничал, но лишь когда закончил работу и чай совсем остыл, а сам профессор к тому времени уже так клевал носом, что всё равно вряд ли смог бы насладиться им в полной мере. Он, небось, там бы и заснул, но лаборатория для этого была абсолютно не приспособлена, так что пришлось ему плестись обратно во флигель.

Последнее, и правильно. Мы хоть и недолго, а всё-таки нормально поспали, да и завтрак нам принесли опять же во флигель. Могли бы потом и до лаборатории дойти — у них тут с этим строго: положено выдать завтрак на троих, значит, изволь — но ведь остыло бы, а лично я просто ненавижу холодную манную кашу.

— Прикроешь тут? — негромко спросил я Факела после завтрака.

— Не вопрос, — отозвался он. — А ты куда?

— Видел у патрульных брезентовые конвертики для пропусков?

Факел кивнул.

— Хочу прикупить нам такие же, — сказал я. — Поспрашивал у местных, говорят, их можно найти в лавке у бюро пропусков.

— Добро, — произнес Факел.

И я оправился в путь.

Днём народу на улицах было немногим больше, чем ночью, а патрулей — примерно столько же. Правда, днём они уже не так цеплялись к каждому встречному. Лично у меня спрашивали пропуск лишь на переходах между секторами, да и то с вежливым:

— Извините, служба.

На одном из переходов собралась небольшая очередь. Я как приличный человек встал в хвост, но меня тотчас пропустили в начало. То ли горожане уважали инквизицию, то ли боялись стоять рядом с красным плащом. Очередь-то двигалась неспешно. Народ беседовал о насущном. Мало ли что не так сболтнешь, а тут — инквизитор!

В общем, добрался я быстро, да и лавку нашел сразу же. Это оказалась крохотная дощатая избушка без передней стены, роль которой исполнял широкий прилавок, заваленный всякой всячиной. За прилавком сидела пухленькая старушка в сером шерстяном платье и уже привычном мне платке, закрывавшем всё лицо.

— Чего желаете? — радушно проскрипела она. — У меня тут всякие мелочи на каждый день!

У нее слово "каждый" прозвучало как "кажный". Обычно я такое у деревенских слышал.

Хотя теперь-то в Севастополе собрался народ со всей Таврической губернии. Кто уцелел, конечно. Да и те, кто нет, как оказалось, тоже норовили пролезть в него. Когда началось вторжение нечисти, южные губернии Российской империи пали довольно быстро. С демонами тогда еще толком бороться не умели, а те рвались к Екатеринославу будто им там медом намазано. Взяв город, они отгрохали в нём огромное гнездо. Наши его регулярно бомбили, но воз, как говорится, и ныне там.

Ну и пока демоны рвались к Екатеринославу, они Таврию-то и отрезали от остальной империи. Со всем ее народонаселением. А уж когда одержимые взяли Новороссийск, людям и вовсе деваться стало некуда. В Турции да на Кавказе тоже нечисть вовсю хозяйничала. Трапезунд, правда, до сих пор держался, но там сидели в точно такой же осаде, как и наши в Севастополе.

Я спросил у старушки конверты для пропусков и та вывалила их на прилавок целую груду, всяких фасонов и даже расцветок. Мол, выбирай. Я даже несколько растерялся. Старушка, впрочем, меня не торопила. Других покупателей не было, и она неспешно жаловалась на своё житьё-бытьё.

Погоды нынче стояли так себе, по вечерам у нее поясницу ломит. Сына с месяц как забрали в солдаты. Как новобранец он стоял в третьей линии, а всё одно тревожно. А в целом жизнь идёт. Вон дирижабли в город зачастили, стало быть, припасов больше станет.

Я оглянулся в сторону аэропорта. Наш караван уже убыл. Теперь над взлетным полем нависал настоящий левиафан. Я таких здоровых дирижаблей и не видел раньше. Он не швартовался, как все прочие — небось налетит ветер покрепче, так он такую дуру вместе с мачтой унесет! — а завис на месте, тихо шурша винтами, и опускал груз на канатах. Те так и ходили вверх-вниз. Из ворот порта тянулась целая вереница доверху груженых подвод. Лошадки — по две на каждую! — их еле тащили, и ведь это были не какие-то доходяги, а мощные тяжеловозы.

За левиафаном я не сразу приметил второй дирижабль, а поглядеть на него стоило. Небольшой, чуть поменьше нашего "Посейдона", зато с парой широких крыльев и турбинами под ними. Эдакий гибрид самолета и дирижабля. Он назывался "Гордость империи", о чем с гордостью было начертано золотыми буквами на его иссиня-черном борту.

Между прочим, совершенно новая модель. Еще в бытность нашу в Петрограде я не так давно по случаю попал на первый старт дирижабля той же серии. В Воздухоплавательном парке было дело. Собирали-то их на Кировском заводе, а вот первая модель серии по традиции поднималась в небо в парке, с духовым оркестром и прочими торжествами. Всего, насколько я знаю, выпустили четыре штуки, и "Гордость империи" была среди них не первой. То есть, получается, она бороздила небеса всего недели три, никак не больше. И вот же куда успела забраться.

Вернувшись взглядом к конвертам, я выбрал три самых плотных. Все — нейтрального серого цвета. Старушка бессовестно слупила с меня гривенник. На мой взгляд им была красная цена — пятак, ну да Бог с ней! Бабке тоже надо на что-то жить. Солдатское довольствие у нас так себе, особенно если ты не на передовой, где идет щедрая надбавка за каждую полную неделю, так что сын ей теперь не помощник, а тут хоть какой-то прибыток.

К тому же старушка помогла мне правильно вставить пропуск в конверт и по ходу дела надавала кучу бесплатных советов, как правильно хранить документы. Впрочем, большую их часть я и так знал, и слушал больше из вежливости.

— О, черные пожаловали, — между делом заметила старушка. — Видать, стряслось чего!

Под черными она, как оказалось, подразумевала штурмовиков. У тех флотская черная форма, но свои знаки различия. Должно быть, прибыли на "Гордости империи". Левиафан для них слишком тихоходен. Навскидку их было около роты. Обычное дело. Это армия оперировала полками и дивизиями, в крайнем случае — батальонами, а у штурмовиков в ходу роты и даже полуроты. Целый штурмовой батальон задействовали разве что при захвате особенно крупных гнезд, а чтобы полк — такого я и вовсе не слышал.

Хотя, наверное, это и к лучшему. Старушка-то права. Если где-то появились штурмовики, жди жаркого боя. И тут я едва сдержался, чтобы не помянуть нечистого.

Во главе отряда шагала моя давняя знакомая Алексеева. Та самая, из Нарвы! За полгода она успела вырасти с лейтенанта аж до капитана, а вот внешне совершенно не изменилась. И всё то же упрямое выражение на лице: "я спасу этот мир, хочет он того или нет!"

Ёшкин же кот! Да, скоро тут будет жарко.