Ангелы молчат

ПЕРРИ

— Перри, мне нужно кое-что тебе сказать, — произнес вдруг Лассе.

На мгновение я даже испугался. Это после всего-то!

— Иди в машину, — сказал я Кире. Она посмотрела на меня… на Лассе… будто решала, можно ли меня оставлять. Потом все-таки решила, что можно.

— Я тебя… вас подожду.

Когда она вышла, Лассе сел на диван рядом со мной.

— Я думал, вы — миф, — сказал я.

— Мы и есть миф. Вернее, если так пойдет, скоро будем…

— Вы… вроде что-то другое, да? Другие вампиры, элита? Поэтому Зак так пресмыкался?

— Он не пресмыкался, ты не понимаешь. Просто он такой. Уважает силу. Задирается со всеми, и со мной в том числе… но он же не знал, что я аристократ. И только сейчас понял, что в любой момент мог погибнуть. Вроде как играешь со змеей, а потом оказывается, что она ядовитая.

— Надо думать, теперь он прикусит язык?

— Ой, не уверен… Некоторых и могиле не исправить.

Лассе смотрел на меня, не отводя глаз, и я понимал — не для того, чтобы просто болтать, мы здесь сидим.

— Я не знаю… как благодарить тебя.

— Вот это лишнее. Это было мое личное дело. То, что нас вместе затянуло под колеса, чистая случайность, как и то, что я по пути решил и вашу проблему. Ведь прежде всего я решал свою, и оптом дороже не вышло.

— Хочешь сказать, ты бы нам не помог?

Его глаза стали слегка круглыми.

— Бог с тобой, Перри. Притом, что мне никогда с тобой не расплатиться?

— Со мной? За что?

Я сразу даже не понял. Лассе осторожно взял мою изуродованную руку, раскрыл ладонь, медленно провел по ней пальцами. Его рука была вдвое тоньше моей, но не короче за счет пальцев. Удивительно, как этими руками можно ломать наручники на кусочки, будто игрушечные.

— Ты был с ним, — сказал он шепотом. — До конца. Держал его. Я бы многое отдал, чтобы там быть.

Я подумал, что он бы попросту сгорел за компанию, но вслух не сказал. Он ответил бы, что это малая цена.

Он гладил пальцами шрамы, рубцы, стягивающие кожу, выступившие жилки. Потом прикоснулся губами к ладони. Мне вдруг стало больно, очень глубоко внутри, но не так, как от вмешательства Без Имени. Это была боль, которую я запомнил не телом, а сознанием, пораженным тогда. Боль Эли. Плоть восстановилась, но раны на тонкой материи заживают куда медленнее… А в сознании часто остаются навсегда.

Наконец я собрался с духом, чтобы сказать то, что давно надо было… но это оказалось гораздо сложнее воплотить, чем даже к этому подготовиться.

— Лассе… я хотел, чтобы ты знал… что мы с ним…

Его рука приостановилась, слегка сжала ладонь.

— Уймись, ради всех святых. Я знаю моего Эли… и знаю, как он привык снимать стресс. Потому и благодарю тебя… Немногие способны на такое, Перри. Он был тебе никто, даже не человек.

— У нас, докторов, оригинальный способ мышления. Не стоит меня за это канонизировать.

— Мысль неплохая, но для этого мне пришлось бы тебя убить.

Я улыбнулся — как-то напряженно, наверное, потому что вызвал у Лассе смешок.

— А как у вас, докторов, с чувством юмора?

— Да в последнее время небольшие системные сбои.

Он все не выпускал мою руку. Боль ушла и, надеюсь, уже не вернется. Тогда я достал из кармана кольцо — наконец-то.

Некоторое время Лассе смотрел на него, как на призрак. Или на призрак призрака. Его пальцы были такими же тонкими, как у Эли, и он надел кольцо сверху своего.

— Я нашел его, когда уже готов был поверить, что нас не осталось… Тебе ведь известно, как размножаются аристократы?

Я покачал головой.

— До сегодняшнего дня я в вас и не верил.

— Никак. Мы бесплодны. Но иногда, очень редко, а сейчас все реже, наши дети рождаются у людей. Тебе, наверное, было бы интересно проследить за таким феноменом — у обычных смертных рождается необыкновенно красивый ребенок с набором генов, полностью отличающимся от родительских. Абсолютно. И его сущность не проснется, пока он не попробует крови — может много лет пройти, вплоть до самой старости… Но если это все же происходит, буквально за считанные часы бывший человеческий детеныш становится полноценным аристократом…

— То есть — вам важно их вовремя находить?

Лассе кивнул, не поднимая головы.

— С Эли было иначе — его сущность уже проснулась, когда я его нашел. Ему было лет шесть, его родители состояли в какой-то христианской секте и держали Эли в темном подвале, среди сырости и крыс. Кажется, они считали его чем-то вроде Антихриста, только декоративный вариант. Для них это было чертовски соблазнительно — иметь у себя личное домашнее порождение сатаны и периодически по большим праздникам устраивать ему мини-пытки. Когда я обнаружил Эли, он был сам похож на крысу — злобный и бросающийся на все, что шевелилось. Невозможно было даже различить цвет волос. У меня чуть разрыв сердца не случился, когда я его увидел.

На мою ладонь вдруг упало что-то холодное. Слезинка была выпуклой и лишь слегка розоватой — он явно был голоден. Потом еще одна, и я едва сглотнул ком в горле.

— И… ты его забрал? Как в «Отверженных».

— Да, забрал, в ту же ночь. Но перед этим я перебил этих тварей и впервые по-настоящему накормил Эли… Перри, меня учили быть снисходительным к людям, но я буквально растерзал их в клочья. Вразрез с романом. В «Отверженных» Вальжан, перед тем как унести Козетту, не выпускает кишки семейству Тенардье… хотя и следовало бы. Интересно, что ты вспомнил «Отверженных» — столько общего.

— А кукла была?

— Я как раз об этом, — Лассе поднял на меня чуть покрасневшие глаза. — Была. Эли потерял ее, когда ему исполнилось четырнадцать. Тогда началась первая мировая, всеобщая паника, и нам пришлось уехать из Вены в Рим, потом в Атланту… Он еще долго о ней вспоминал.

Наконец он отпустил меня и поднялся на ноги. В своем дорогом костюме, даже вымазанном кровью, он был похож на мираж, что-то эфемерное, в любой момент способное растаять, как туман. На самом деле я знал, что туман рассеется и откроет каменную стену. А может, бетонную. Или стальную. Не знаю, из чего должна быть сделана стена, чтобы выдержать такой удар. Случись что с Кирой — моя стена прорвалась бы, как папиросная бумага…

— Ты будешь искать? — спросил я.

— Да, но…

Никто не заменит Эли. Я понимал.

— У меня есть связи со всеми клиниками страны. Если появится кто-то… такой как вы, ты узнаешь об этом.

— Это возможно?

— Вполне. И еще… тебе о чем-нибудь говорит имя Маркус Прашенски?

Он посмотрел на меня с плохо скрываемым удивлением.

— Праченски. А что?

— Мне в наследство досталась картина. Но эти Праченски-Кондински не в моем вкусе.

— Любишь, чтобы картины были похожи на то, что на них нарисовано?

— Да вообще-то. А тебе, думаю, понравится.

— И с чего ты взял?

— Ну она… похожа на то, что ты купил тогда в галерее. Все красное.

— А. Это здорово. Я ее куплю.

— Я ее лучше выброшу.

— Перри, черт возьми, я говорю, что должен тебе по гроб жизни, а ты заваливаешь меня подарками.

Я смотрел на него, с трудом веря, что он не понимает.

— Должен? Если бы я был один против Без Имени, если бы она угрожала только мне и рядом не было Киры и Джоша, возможно, все смотрелось бы иначе. Но я не мог защитить ее… никого из них. Самое большее, что я мог — умереть вместе с ними. Поэтому по гроб жизни тебе обязан я.

— Тогда будем считать, что мы квиты. Хотя знаешь что? Я блефовал. Если бы они с Рэйни оба на меня навалились, еще не факт, что все бы обошлось.

— Может, это просто удача.

— Твоя Ки — удача. Ее и благодари.

Мы вышли на улицу. Темноту резала на дрожащие ломти пара зажженных фар — машина Киры. Лассе, кажется, спокойно обходился и без них.

— Откуда ты столько знаешь про Без Имени? — спросил я напоследок. Он пожал плечами — в последнее время я привык к этому жесту, будто к своему.

— Не они одни в свое время работали на правительство. Так что мой праведный гнев насчет продажности Ордена можешь считать лицемерием чистой воды.

Я открыл дверцу машины и увидел, что Кира спит. Просто сел рядом, стараясь не шуметь, и смотрел, как уезжает Лассе. Страх мой истаял, камень свалился, боль ушла и освободила место. Много места.

— Моя удача, — произнес я тихо и осторожно погладил Киру по растрепанным волосам.

Она пошевелилась во сне, и ее голова соскользнула на мое плечо. Я поцеловал ее в волосы, умирая от их нежного ощущения на губах. Что-то произошло там, в подвале, что-то, что стерло краску с ее губ и выпило жизнь из глаз. Но это ведь не навсегда, я знал это, как знал, что этот момент мне запомнится. Ясно, что будут другие моменты, может быть, лучше, ярче, насыщеннее, но им никогда не сравниться с ощущением полной уединенности от внешнего мира, когда война закончилась, а смерть так далека, что похожа просто на старую злую сказку.