40к хемо-псов и летописец

Глава 12

Одно нажатие на спусковой крючок отделяло меня от смерти, но когда руки задрожали настолько сильно, что вот-вот и оружие могло из них выпасть, то свет озарил тьму. В полном шоке я просто обессилено выпустил оружие и резко сорвал с лица респиратор, начав хватать воздух ртом, пытаясь надышаться. И каждый вздох был словно первым.

Руки мои покрылись инеем, стены продолжали дрожать и я слышал крики. Одним за другим звучали выстрелы по всему этажу. На землю падали бездыханные тела моих товарищей, которым повезло куда меньше, а за ними погибали и еретики, ведь Архивраг не щадил никого.

Спина моя словно горела, грудь разрывалась и по коже уже текла собственная кровь, хотя ни на броне, ни на одежде под ней не было серьёзных ран. Единственное что я мог сделать – сложить руки в аквилле и закрыть свои глаза, дабы не увидеть чего-то лишнего.

– Император Человечества, всего на свете благого смотритель. Тот, чьё могущество неоспоримо. Молю Тебя, спаси меня и сохрани от рук наших врагов, – зашептал я, чувствуя незримую силу, что была повсюду и которую не мог победить ни один из людей.

В это же время тьма становилась всё менее плотной, а внимание её переключалось на нечто другое. Иней же становился всё плотнее, а температура стремительно падала. Тогда мне казалось, что это молитва подействовала и из-за этого я всё сильнее напрягался, чтобы вспомнить слова литаний, который слышал тысячи раз, но ни разу не удосужился их запомнить.

– Могущественный Император, ниспошли свой чудодейственный свет, и да выведет меня он из тьмы. Дай мне сил исполнить свой долг и истреби тех, кто ищет, как помешать мне, – обрывисто я вырывал строки, что обязан был выучить каждый гвардеец и для чего у него была памятка, которой все обычно подтирались, ведь другой бумаги трудно было найти. – Я – человек, хоть к слабости склонный, но стал гвардейцем. И слабость здесь – смерть, но я сокрушу слабость всей силой своей гордости.

И когда холод стал сильнее страха, я уже был готов сойти с ума, но всё же распахнул глаза и тут же схватил упавший на колени лазкарабин и начал лихорадочно водить его по сторонам. Сердце моё бешено колотилось, казалось вот-вот сквозь потолок или стены хлынет как минимум орда демонов, как максимум сами Тёмные Боги. Но не было ничего и лишь трупы лежали повсюду. Трупы, которые истекали кровью и на холодных телах которых иней уже не разрастался, а начинал таять из-за жара войны.

– Успокойся, – раздался голос.

И тут же я перевёл ствол в сторону звука, а сам из сидячего положения, тут же падением на бок переместился в лежащее положение. Мушку то и дело водило, по лицу тёк пот.

– Всё кончилось, – произнёс Долт Онермак, что с отвращением глядел на жуткие письмена.

– Какого...

Вслед за ним внутрь комнаты уже вошли члены его свиты, вооруженные огнемётами. Без лишних слов они начали сжигать всё, включая тела павших хемо-псов, вместе с их ранцами и всем добром. Сам же Долт прошёл рядом с одним из потока пламени, что выжигал угол, где были подвешены некогда живые пленники. Некоторое время он в упор изучал одно тело, что было абсолютно голым и ещё подрагивало в судорогах.

Достав болт-пистолет он сделал контрольный выстрел прямо в голову, после чего лично махнул рукой и сделал несколько шагов назад. Полюбовавшись тем как огонь сжигает тело и фолиант рядом с ним, он развернулся на каблуках, бросил взгляд на меня, кивнул в сторону двери и быстрым шагом направился прочь. Лишь его мантия скользнула по телам, до которых также скоро доберётся огонь.

Я же быстро вскачил и направился за ним, поняв его знак. Уже на первом этаже я его нагнал. Там же, пройдя через нашу дыру, уже стоял его отряд, который занял позицию. Сам же Долт остановился перед серво-черепом, перед которым он шёпотом кратко зачитывал рапорт.

– На уровне Л-12, жилом квартале номер девятнадцать, столкнулся с несанкционированным псайкером. Предварительная оценка психических сил Зета-Эпсилон. Псайкер был одержим из-за чего впал в безумие. Был замечен в момент боя, когда до него почти добрались гвардейцы. После я вступил в психическую схватку. Псайкер был ликвидирован, взять в плен было невозможно без угрозы для моей жизни или жизни иных ценных кадров. Рядом с ним был проклятый артефакт, что стал причиной безумия. Артефакт уничтожен. Всё осквернённое место очищено огнём, – кратко по пунктам отчитался Долт, после чего серво-череп развернулся и улетел по своим делам, ловя на себе удивлённые взгляды хемо-псов.

Многие из них такого чуда и не видели, ведь серво-черепы на самом деле были довольно редки. Всё из-за того, что черепа буквально принадлежали самым преданным слугам Империума. Да и сама технология гравидвигателей на такая уж и простая. Дороговато они стоили, а когда речь идёт о редких моделях, как Лингва-Вокс или Сенсор-череп, то те вовсе считались крайне редким и сложным оборудованием.

Так что зачастую такие приблуды можно было увидеть лишь рядом с каким-то важными персонами вроде инквизиторов или рядом с представителями экклезиархии. Техножрецы также пользовались этим куда чаще, а где-то на мирах-храмах, где святых было очень много, то серво-черепа могли служить и болеет тривиальным задачам и играть роль парящего подсвечника.

Но чтобы хемо-пёс встретил серво-череп на поле боя или другой гвардеец... должен был вот, инквизитор явиться, либо техножрецы в бой вступить, запустив кучу боевых моделей серво-черепов. А так даже в штабах в случае необходимости что-то записать использовались пиктеры или вообще ручками всё писалось. Так что наличие сервочерепа рядом с кем-то сразу говорило о многом.

Если конечно речь не о палёной техноереси, которую используют всякие наёмники. Правда там в качестве черепа уже идёт не череп святого, а просто череп, возможно даже животного, как и техника встроенная в них оставляет желать лучшего и это реально могут счесть как техноересью, так и просто ересью... но в целом, если речь идёт о канонизированных серво-черепах, то они были чудом для большинства и были сродни ангелам.

Но в любом случае, хоть производство сервочерепов и было довольно обширно, но они всё равно оставались крайне редкими и очень технологичными артефактами, которые даже вон, для летописца Ларнелии были не по карману.

– Удивлён, что вы выжили, – произнёс тем временем Долт, вновь поглядев на меня.

– Вы знали, что тут псайкер-хаосит? – прямо спросил я, только сейчас отойдя от шока.

– Догадывался, но точно сказать не мог и потому наблюдал со стороны.

– Если бы вы предупредили нас...

– То он бы почувствовал ваше изменившееся настроение и возможно дал бы дёру. Это бы всё усложнило. А так... пара дюжин мёртвых хемо-псов стали небольшой ценой за довольно сильно псайкера. Хорошая работа, Коршун.

– Тридцать шесть бойцов, а не пара дюжин.

– Ну, часть из них же погибла просто от пули. Впрочем, пусть даже пол сотни, – отмахнулся Долт и усмехнулся, поправив свою перчатку. – Сущая мелочь. Ах да... в полном письменном рапорте я отражу вашу храбрость и то, что вы оказались содействие инквизиции. Рад, что даже в полку Савлара есть надёжные командиры. Империум вас не забудет.

И одарив меня язвительной улыбкой и надменным взглядом, Долт дал отмашку и его отряд отправился обратно в тыл. Не было в его словах искренности, скорее даже какая-то натуральная издёвка. Всем своим монологом он будто говорил, что хемо-псы это уже даже не расходный материал, каким он считал рядовых гвардейцев, а скорее и вовсе мусор. Пол сотни, сотня – он бы про дал и тысячу, чтобы ликвидировать этого псайкера.

Хотя наверное чего-то личного в этом не было, ведь псайкеры действительно были крайне опасны. А этот одной лишь силой воли смог заставить застрелиться матёрых бойцов, что пробивались по лестнице и брали на грудь выстрелы, жрали осколки гранаты на завтрак, болты на обед и смерть на ужин. Сколько он мог перебить за свою жизнь таких бойцов? Сколько уже перебил? А если бы его безумие стало причиной прорыва сильного демона?

Долт был прав и делал то, что должен. А мне оставалось лишь сесть на ступеньках. Вокс бусину я снял и она повисла на проводе, что вёл к усилителю закреплённому на левой части разгрузки, перед сердцем. Перед глазами всё ещё стояли жуткие образы, как и испытанный страх не удавалось выбросить из головы. Хотелось всё это забыть, но... вместе с ожившим прошлом психическая атака псайкера слишком сильно ударила по мозгам.

Опустив руки, я смотрел в свои ладони, понимая что чуть не застрелился. Лишь один раз в жизни мне было настолько же страшно, как сегодня... ни какие взрывы снарядов, ни танки, что рвали гусеницами тела и даже охваченные огнём товарищи не пугали меня так. Я мог спать под реактивный угол самолётов и взрывы ракет, мог спокойно сидеть в траншее и держать позицию среди трупов товарищей, а тут бац и словно гранитное сердце каким-то образом полоснули до крови тесаком.

***

– А потом я прыгаю с чердака и двух рук пам-пам-пам, всем по головам раздал и взял в плен вражеского командира! – закончил рассказывать Крыс. – Правда на пиктер не успел ничего из этого снять, сама понимаешь, война дело сложное.

– Ага, – без особого интереса ответила Ларнелия.

Летописец сидела в штабе, где изучала пикты, сортируя их по важности и оставляя комментарии. Некоторые она сразу прицепляла уже к написанным главам, а для некоторых писала нечто отдельное, что в будущем пойдёт ни в книгу, а в какой-то научный труд или в особую колонку планетарных газет.

Но в целом материала было довольно много, возможно стоит сделать по ним отдельную летопись, где не будет никакого мнения самого летописца и... будут просто фотки доступных Ларнелии документов. Такой формат не был особо популярен в Империуме, но зато такой сборник заставит думать читателя самим. Вот приказ, пикты с фронта, сводка потерь... правильный ли был приказ? Насколько жесток был враг? Страшно ли было этому гвардейцу и хочет ли он в глубине души вернуться домой, бросив святой долг каждого человека? Пусть сами решают, а не читают уже готовое мнение автора.

– Слушай, Крыс, а ты часом не знаешь, за что конкретно на Савлар попали твои товарищи? – поинтересовалась Ларнелия, перекладывая очередной пиктер в сторону и подключая к своей аугментики следующий. – Просто я всё пытаюсь их как-то разговорить, узнать, а они... они вообще не такие разговорчивые как ты.

– Ну-у-у... Я конечно та ещё крыса, но за спиной лясы точить...

– Если это секрет, то не говори. Просто... мне вот кажется, Медведь ваш точно не плохой человек. Но он всё же убил стольких людей, да ещё и с особой жестокостью, даже детей... Не верю я, что он просто псих поехавший. У этого должна быть какая-то причина, крайне серьёзная. Кто его до этого довёл?

Тут Крыс немного поник, а вся его праздность и хвастовство исчезли. Обычно он своим видом напоминал самую настоящую крысу, горбился, ручки держал плотно прижатыми к телу, странно улыбался, когда командир говорил неудачную шутку, будто бы ждал пока кто-то засмеётся первым, чтобы потом уже начать ржать. Редко в нём можно было увидеть искренность, как приплюснутая вытянутая рожа тоже имела черты крысы, которая ищет свою выгоду в каждому действии.

Но в бою Крыс становился совсем другим. Тихим, сдержанным, лицо превращалось в камень, а в случае чего он мог оставаться неподвижным долгие часы. Он не смеялся, не улыбался, просто растаскивал всё, что не приколочено, ползая то там, то здесь, подавая то гранаты, то энергобатареи, то просто постукивания давая инфу по воксу, лёжа под танком или прикидывая трупом.

И если товарищи видели его таким каждый бой, то Ларнелия впервые видела эту сторону крыса, который полностью закрылся в себе. Интересно, а каким был настоящий Крыс? Ведь всё что он показывал вне боя – явная маска, где не было и капли искренности. В бою тоже показывалась маска, пусть и каменная. Но как же он ведёт себя наедине с тем, кому может доверять? А может ли он вообще доверять кому-то или всю жизнь само по себе?

– Не моего ума делить псов на хороших и плохих, – произнёс Крыс, глядя в пол на свои грязные сапоги. – Но Медведь действительно не психопат и причина у него была серьёзная. Многие хотели бы так поступить на его месте, но не у многих хватило бы на это сил. У него хватило. И... и мне кажется он до сих пор об этом жалеет. Большего не проси, не скажу. Я и знать этого не должен, просто... подслушал как-то раз... спроси у него сама.

– Спрашивала, не отвечает, – вздохнула Ларнелия, отложив своё перо и откинувшись на спинку кресла: спина её болела от сидячего образа жизни, ведь порой приходилось и по шестнадцать часов в сутки сидеть за столом. – Трудно ему об этом говорить, тема явно не простая.

– Да, – согласился Крыс.

– Но порой надо выговориться. Сказать всё как есть, прямо и без прикрас.

– Покаяться?

– Ну-у-у... каются обычно в храмах, но наверное можно и так сказать. Просто вывалить всё, что накопилось. И чтобы кто-то это выслушал и понял. Я конечно не психотерапевт, не психиатр и даже не психолог, но... знаешь, я могу не только выслушать, но и донести до всех опыт, который... который может уберечь их от повторения чужой трагедии? Не знаю важно ли это кому-то из хемо-псов, но... ты это как-то попробуй донести до своих, хорошо?

На мгновение Крыс помрачнел ещё сильнее, нахмурился и словно бы очень серьёзно над чем-то задумался. Это удивило Ларнелию ещё сильнее, как вдруг дверь в её комнату резко отварилась. Из-за этого она слегка подскочила из-за неожиданности, ведь доступ сюда имели лишь высшие чины и никто из них без предупреждения сюда не заходил. Однако как только сквозь дверь пролетел серво-череп со знаком Священной Инквизиции, то сразу же вопросы отпали само собой.

Серво-череп же легко проплыл по комнате и положил перед ней маленький свиток.

– Страх – ничто, – произнёс металлический голос серво-черепа.

– Ибо вера всегда сильней, – ответила Ларнелия на крылатую фразу, после чего череп развернулся и улетел.

Быстро распечатав письмо, она обнаружила внутри указания от Долта. Также на письме присутствовала и печать самого инквизитора, хотя почерк точно принадлежал самому дознавателю. Впрочем, менее легитимным послание не становилось и очень внимательно относясь к каждому слову Ларнелия начала читать указания касательно своей летописи.

Но на удивление цензуры почти не было, вернее... инквизитор не просил переписывать всё с нуля, восхвалять Имперскую Гвардию и создавать очередного героя, чей подвиг будут повторять другие гвардейцы, грудью заслоняя амбразуру. Как и правки касались лишь части снимков, что были засняты лейтенантом Коршуном. До этого пиктер уже изымался инквизицией, некоторые кадры были удалены, но речь буквально о нескольких пиктах. Большую часть оставили после чего стёрли всякого родна опасные символы.

В остальном же оставили комментарии и напоминания, в которых Ларнелия не нуждалась. Потому что одно неправильно слово рядом с фоткой подвешенных на крюках мучеников – и расстрел для тебя и всей семьи обеспечен. Как и каждый такой снимок обязательно надо было снабдить текстом, что это сделали еретики, чья подлость и жестокость безгранична. Впрочем, этот пиктер Ларнелия всё равно собиралась оставить под конец.

Ведь то что заснял Коршун... мельком глянув, Ларнелия сблеванула прямо на пол. Дрожащие в судорогах тела, выпотрошенные беременные женщины, ожерелья из детских черепов, знаки культов выложенные внутренностями и частями тел – там было всё то, что цензура не пропустит никогда и что даже взрослый мужчина со здоровой психикой не факт, что переварит. Что уж говорить про более уязвимые части населения миров Империума.

И всё же кадры были ценные, поэтому Ларнелия должна будет просмотреть всё сама, перекрыть лишнее цензурой и показать всему миру то, ради чего умирают миллиарды Его слуг. Для многих вся эта вечная война только там, с противоположного края от их хаты, некоторые миры даже восстают, чтобы дань не платить ресурсами: природными, человеческими или иными способами. Так что пусть хотя бы частично и с цензурой, но отрезвятся слегка.

– Надо будет амасека достать, чтобы потом нажраться и самой кукухой не двинуться, – пробурчала Ларнелия, пять раз перечитав письмо и аккуратно положив его в подсумок своей разгрузки, которая была набита чем угодно, но не гранатами и не батериями для лазганов. – М, Крыс, ты вроде что-то говорил? Я просто тут... задумалась...

– Знаешь, думаю я могу тебе рассказать одну историю, которая быть может и найдёт своё место в твоей летописи, – всё ещё хмуро и глядя в пол произнёс Крыс, при чём взгляд свой перевёл на пальцы уже левой ноги, дабы его взгляд был ещё дальше от летописца.

– Да? С удовольствием выслушаю. Ещё одна история про коррупцию начальства с твоего мануфактория? – с лёгкой ироний спросила Ларнелия, не сразу распознав перемену настроения Крыса, который был тем ещё выдумщиком и все его рассказы были щедро приправлены богатым воображением, если не наглым враньём.

– Нет, это история о... о двух мышках, что жили себе и пытались сводить концы с концами. Они были не самыми честными, даже... даже скорее уж прямо скажем, бесчестными. Их волновала только их участь и участь друг дружки. У них не было никого кроме них самих. Такими миры Человечества сделали большинство его обитателей, хотя это конечно не оправдание.

– Так-так, записываю... – быстро отложив всё лишнее, ответила Ларнелия, достав чистый пергамент и подключив автоперо, пока сама сделала пикт через свой аугментический глаз и начала добавлять своей рукой свои отдельные правки. – Кем эти мышки приходились друг другу?

– Родственниками. Брат и сестра. Жизнь для них была игрой, а сами они были очень умненькими и смышлёными. Они всё схватывали на лету и может каких-то специализированных знаний им не хватало, но... но коэффициент эмоционального интеллекта у них был куда выше, чем у других. Да и наверное обычный коэффициент интеллекта тоже, особенно учитывая их окружение.

– Эмоционального интеллекта?

– Да, ни разу не слышала?

– Нет, расскажи, пожалуйста, – произнесла Ларнелия, которая конечно же знала что это такое, но дабы диалог шёл проще, давала возможность Крысу проявить себя.

– Это комплекс навыков, который позволяет понимать свои эмоции и контролировать их, а также угадывать эмоции окружающих, – пояснил Крыс, после чего кисло скривился, будто бы почувствовал фальшь в словах Ларнелии, но тем не менее этот жест он кажется оценил. – Окружением нашим были работяги с заводов, кто книг не читает и думать в целом не привык, предпочитая молитвы и невежество. С ними было просто. К ним было легко найти подход. Их было... легко обмануть. Как и манипулировать ими было проще простого.

– И мышки это использовали ради своей выгоды, чтобы кушать побольше других и хоть как-то выжить в мире, в котором помимо мышек есть медведи, шакалы и коршуны?

– Да, но всё закончилось для мышек не так хорошо, как хотелось бы. Мышки думали, что умнее всех и никогда их не поймают, однако... всегда найдётся кто-то сильнее, быстрее, умнее, хитрее... таким оказался арбитр, крайней суровый и невероятно справедливый. Ему нельзя было дать взятку, его сердце было глухо к слёзным мольбам, он был словно... словно сам Император, столь же беспристрастный и суровый, выносящий приговор согласно букве Закона.

– Приговор оказался суров?

– Он оказался справедлив. Как и всегда.

– Что же... мораль поучительная, добавить сюда каких-то деталей и получится хорошая сказка для детей.

– Нет, мораль вовсе не в этом. И суть истории тоже иная.

– Да? И какая же?

– В том, что в тот день одна из мышек очень хотела спасти вторую мышку, ну и себя наверное тоже. Она пошла на всё, полное сотрудничество со следствием. Одним за другим звучали расстрельные приговоры, принудительная сервитизация ждала лидеров, мышка думала, что сможет спастись... что это зачтётся... но... – голос Крыса начал дрожать. – Это сыграло злую шутку с ними.

– Неужели арбитр...

– Нет, арбитр сдержал слово. Вместо расстрела за сделку с хаоситами и продажи им военных станков мышек ждала всего лишь тюрьма с правом на обжалование через первые двадцать лет. Было учтено то, что мышки не знали, что контрабандисты сотрудничают с еретиками. За хорошее поведение может и раньше бы выпустили.

– Но что-то пошло не так?

– Да. Ведь сделав подобное мышка стала крысой, а крыс... крыс не любят нигде. Ни в нормальном законопослушном обществе, ни на Савларе, даже злостные враги Человечества не любят крыс. Никто их не любит. Но когда одна мышка это поняла, то для второй уже ничего не имело значения... – произнёс Крыс, чей взгляд стал стеклянным, а голос начал подрагивать. – Уже на второй день на спутнике-тюрьме, что была внутри нашей системы, их поймали. До сих пор помню как меня уложили мордой в пол, я даже пошевелиться не мог, ноги мне поломали, а она кричала и дёргалась под их телами где-то с час... потом просто перестала шевелиться. Как они узнали, за что нас посадили? Были ли это друзья тех, кого я заложил? Не знаю. Пол месяца я отлёживался, ещё столько же учился заново ходить, чуть ли не ползать. С тех пор и ноги мои кривые, а осанка такая... я сделал с ними всё, что только может представить человек, сделал настолько жестоко, насколько мог, но... никакого смысла в этом уже не было, как и виноват во всём случившимся был только тот, кому наверное следовало просто в стать в линию, рядом с теми, кто также заслужил пулю в затылок.

Крыс не особо в красках рассказывал происходящее, ведь то и дело к его горло накатывал ком. Сколько раз он корил себя за всё случившееся, трижды пытался себя убить, но... он был лишь слабаком, который неглубоко резал руки и которому просто не хватало сил, чтобы выпустить пулю в висок. И хоть он так сильно желал этой смерти, но как же трусливый он был по своей натуре и как сильно её боялся, из-за чего страдания его продолжались уже пятый год, после того как за устроенную бойню в тюрьме его сослали на Савлар.

Даже Савлар не мог его убить, каждый раз он избегал смен, умудрялся присосаться к сильным, даже вот в гвардию загремел, думая что сможет отсюда как-нибудь сбежать. Но свобода давно стала для него недосягаемой роскошью, ведь скован он был не комиссаром и не заградительными отрядами, а своими собственными грехами, которые никогда его не отпустят.

Ведь крыс никто не любит и хоть порой кажется, что их жизнь проста, но...

– Все они полны страданий, их наказывает сама жизнь за каждую подлость. Рано или поздно, однако всё вернётся многократно, когда ты не будешь этого ждать. А ты уже ничего не изменишь и будешь лишь безмолвно выть в осознании того, что уже никогда и ничего не исправишь.