15 минут

Глава 4

Время ужина, и метро забито офисными сотрудниками и подростками, едущими домой. По стенам расклеены рекламные плакаты «Перемотки».

Хотите вновь увидеть рождение сына?

Хотите сохранить воспоминания о своей свадьбе?

Присоединяйтесь к Банку воспоминаний в «Перемотке»!

Банк воспоминаний?

Сгорбившись, сижу в поезде. Остановка — и меня кидает в сторону. Открываются двери, кто-то выходит, кто-то входит. Мне улыбается какая-то пожилая дама.

Пытаюсь ответить тем же, но не могу.

Я думала, что готова. Думала, что справлюсь со всеми последствиями, но это… К такому я не была готова.

Рик пытался предупредить меня. Пытался объяснить.

Вспоминаю тот последний раз, когда мы вместе сидели в его комнате.

***

Покрывало скомкано и усыпано бумагами. Рик, сцепив руки за спиной, ходит из угла в угол. На нем фланелевая рубашка с танцующими языками пламени на плече.

— А если тебя поймают?

— Не поймают. Я знаю, что нужно делать. Маршрут отработан.

— Поэтому ты и начала заниматься бегом? Тренировалась?

Наши глаза встречаются, и я вижу отчаяние в его взгляде.

— Когда человек путешествует во времени, это не он сам, а голограмма. Ты это прекрасно знаешь. Так как же ты сможешь изменить прошлое? — спрашивает Рик.

С трудом сглатываю комок в горле.

— Отправившись на свой день рождения… я прикасалась там к вещам, помогала людям. Я знаю, что смогу. Знаю. — Пожимаю плечами. — Думаю, я особенная.

Рик опускается передо мной на корточки. Мягкие каштановые волосы падают ему на лоб, в изумрудных глазах застыла боль. Он нежно гладит мои руки.

— Ты же понимаешь, что они следят за путешественниками в прошлое. Если зафиксируют какие-нибудь скачки энергии или другие аномалии, сразу же выдернут тебя обратно и арестуют. Ты же в курсе, что взаимодействовать с прошлым запрещено законом.

Это известно всем. В некоторых случаях суд разрешает полиции отправиться в прошлое, чтобы засвидетельствовать преступление. Если так и произойдет — мне конец. Но, к счастью, этот процесс так же увлекателен, как наблюдение за ростом травы.

— Она моя мама. — У меня дрожит голос. Рик касается моей щеки, и я закрываю глаза. — С первого раза, когда я отправилась на свой день рождения, я не могу перестать о ней думать. — Закрываю глаза и делаю глубокий вдох.

Рик нежно трется носом о мою щеку, и меня согревает его теплое дыхание. Я в безопасности, мне хорошо и уютно.

— Я видела, как она вела себя со мной. — Шепчу, так как понимаю, что если начну говорить чуть громче, продолжить просто не смогу. — Я была ребенком, и она так сильно меня любила! Пела мне. И папа… Мы были так счастливы вместе. — Качаю головой. — Вот чего я хочу. Мне это нужно! И ему тоже.

Взгляд Рика смягчается.

— И если у тебя получится, все изменится. Сама знаешь.

— Конечно, знаю. Мама будет со мной!

— Я о другом. — Рик отводит глаза, на лице его застыла боль. — Изменится твоя жизнь. Наша жизнь.

Хмурюсь.

— Что ты пытаешься сказать?

— Что, если мы не встретимся? Потеряем друг друга?

От подобной мысли сердце начинает биться как сумасшедшее.

Откидываю его мягкие волосы со лба.

— Этого не случится. Ничто не изменит моих чувств к тебе.

На лице Рика читается сомнение. Наклоняюсь и легко касаюсь его губ. Он тут же приоткрывает рот, я тоже — и мгновенно вспыхивает желание. Рик забирается на кровать, и я обнимаю его за шею. Поцеловав меня в щеку, он ложится рядом, голова к голове.

— Я не хочу лишиться нашего будущего, Лара. Ты готова рискнуть ради этого всем, что тебе знакомо?

Вместо ответа кладу голову Рику на плечо, и он меня обнимает. В кольце его рук я в безопасности.

И несмотря ни на что, мой ответ — да.

***

Я даже и не помышляла, что подобное изменится.

И это только начало. Я поменяла прошлое и физически не пострадала, но мое сердце платит дорогую цену.

Поезд рывком останавливается. Выхожу и иду к дому Рика. В моей старой жизни в такое время его родители еще на работе. Надеюсь, и в этой жизни тоже.

Район, где живет Рик, был моим домом. На углу Марв бездомный раздает рекламные листовки. Ступени лестниц раскрашены аэрозольными красками. На грязных улицах валяется мусор. Моя новая жизнь кажется фальшивкой, но здесь… Здесь все настоящее. Родное.

На осыпавшихся ступенях сидят дети. Протиснувшись между ними, поднимаюсь на три пролета к квартире 3Б. Звонок сломан, так что просто стучу и жду. Нервно облизываю губы. Внутренности скручивает от волнения.

Рик приоткрывает дверь, но цепочку не снимает. Смотрит с подозрением.

— Да? — В голосе не слышно узнавания.

Сердце разочарованно сжимается. Заставляю себя заговорить:

— Я тут подумала… Можно мне зайти и кое-что с тобой обсудить? Это я, Лара.

— Лара Монтгомери? — Он настороже. Ждет подвоха.

Хочется крикнуть, что это не мое имя, но лишь киваю.

— Ага. У меня… мне нужно с тобой поговорить.

— Хорошо. — В голосе слышится сомнение. Рик закрывает дверь, щелкает замком. — Не понимаю, что тебе может хотеться со мной обсуждать.

Зайдя, замечаю, что на Рике кожаная куртка и джинсы в обтяжку. Волосы, как обычно, падают на лицо, но в его позе и походке вижу любопытство. Рик ведет меня в гостиную — заставленную мебелью, такую знакомую. Словно я снова дома.

Засунув руки в карманы, Рик смотрит на меня пристально и оценивающе. С трудом удерживаюсь, чтобы не броситься к нему в объятия и не начать целовать.

— Понимаю, что это звучит странно, но не мог бы ты рассказать, что тебе обо мне известно?

Рик подозрительно прищуривается.

— Известно о тебе?

— Где мы познакомились. Когда я переехала. Чем занимаюсь в школе. Все, что только придет тебе в голову.

— Для чего? — Рик мрачнеет и хмурится. Не хочет мне подыгрывать.

— У меня кое-какие проблемы. — Решаю быть честной. — И мне нужно, нужно услышать, как кто-то это скажет.

Что-то в моем голосе трогает Рика. Его лицо смягчается, он вынимает руки из карманов.

— Мы познакомились в школе. Точнее, в детском саду. Ты переехала, когда твоя мама снова вышла замуж. Но ты и сама все это отлично знаешь.

— Сколько мне было тогда лет?

С недовольным ворчанием Рик отворачивается.

— Это глупо.

— Сколько? — настаиваю я.

— Семь. Восемь. Мы были детьми.

— И что потом?

— А потом ты пообещала, что мы всегда будем друзьями. Но у тебя появились крутые шмотки, большой дом. Ты теперь в компании богатеньких деток, так что нет, мы не друзья. — С потемневшими от гнева глазами Рик мрачно ухмыляется. — А ведешь ты себя так, будто вообще меня не знаешь.

Закрыв рот рукой, падаю на диван. Наши отношения были бесценны! Как они могли исчезнуть? Вот так, в мгновение ока?

— У тебя что, какой-то нервный срыв?

Качаю головой. Я не могу ему ответить.

Рик садится рядом и внимательно за мной наблюдает.

— Ты знаешь, что случилось с моим настоящим отцом? Джоном Крейном?

— А ты разве нет? — парирует он. — Все знают.

Рик пристально меня изучает. Отвожу глаза, ибо мне нельзя ничего выдать, но тут он касается моего плеча, и я таю. Решение молчать испаряется.

— У меня определенные… сложности. Такое чувство, будто я живу чужой жизнью. Будто это не мои вещи, не мои друзья. Будто я совершила ужасную ошибку. — Закусив губу, отворачиваюсь.

Взгляд падает на кофейный столик, по которому разбросана всякая ерунда. Бумажник. Ремень. Но ни одной нашей общей фотографии, а в той жизни они были! Не вижу наших улыбок, когда мы остановились купить мороженого. Не вижу глупого оранжевого медведя, которого я выиграла для Рика на ярмарке.

— Это не твоя вина. Просто твоя мать снова вышла замуж. Послушай, вообще никто не виноват, что у тебя теперь прекрасная жизнь. Я бы даже сказал, что тебе повезло.

Я вижу горечь в его глазах, и пропасть между нами растет.

— По крайней мере, твои родители не развелись. — Опускаю голову и смотрю на свои идеальные ногти. Ненавижу этот акрил, мечтаю его сорвать.

— Я думал, тебе нравится мистер Монтгомери. Ты всегда называла его папой.

Чувствую, как глаза лезут на лоб, словно у Рика выросло две головы. Меня охватывает паника. Со стоном сжимаю виски. У меня словно мозг кипит. Отвернувшись, я зажмуриваюсь, и перед глазами встают воспоминания. Однако для меня они совершенно новые.

Я в белом платье — еще совсем ребенок — иду по проходу церкви. Волосы подняты наверх и украшены розовой лентой с заколками-цветами. Улыбаясь по-малышачьи, я разбрасываю розовые лепестки из небольшой плетеной корзины. С обеих сторон непрерывные вспышки камер. Смотрю вперед и замечаю Джекса Монтгомери в смокинге. Он стоит у алтаря со сжатыми руками. Джекс мне подмигивает, и я вижу в его глазах обожание. Гордость. Я счастлива. Не могу дождаться, когда мама произнесет клятвы и мы станем семьей.

Картинка тает, словно туман на солнце. Ощущение, будто глаза сейчас взорвутся, и я закрываю их ладонями. Когда боль наконец утихает настолько, что у меня получается открыть глаза, вижу Рика, протягивающего мне стакан воды.

Он выжидающе на меня смотрит. Надо что-то ему сказать. Чтобы потянуть время, медленно пью воду. В голове одна за другой возникают картинки моей измененной жизни, причиняя сильную боль, словно мое тело отвергает их физически.

Мне миллион раз повторяли самое главное правило путешествий во времени.

Нельзя менять прошлое.

Я знала об опасности, но все равно рискнула. Это называется болезнью путешественников во времени. Звучит не очень-то страшно, просто способ напугать, но кажется, я таки откусила больше, чем смогу прожевать.

Рик забирает стакан и видит мои трясущиеся руки.

— А ты не под кайфом? Если да, сейчас же убирайся! — Он мрачнеет, и я понимаю его опасения. Его брата арестовали за торговлю наркотиками в школе, и он до сих пор в тюрьме.

Серьезно смотрю на Рика.

— Нет, клянусь. — Пытаюсь рассмеяться, но смех застревает в горле. — Просто иногда голова болит. Уже прошло.

Рик подозрительно щурится.

— Не обижайся, но с последнего нашего разговора ты сильно изменилась. Сейчас будто другой человек.

Можно ли ему довериться? Я хочу, но с этим Риком мы перестали быть друзьями много лет назад. Не знаю, сохранит ли он мой секрет или выдаст меня. Я могу провести в тюрьме остаток жизни. Или того хуже.

— Ты никогда не задумывался, какой была бы жизнь, если бы я не переехала или не стала бы Монтгомери?

Рик криво улыбается. Уже прогресс.

— Разумеется, задумывался. В детстве. Гадал, когда же ты появишься со своей перчаткой для софтбола, как делала прежде. — Рик трет колено, и на его лице появляется серьезное выражение. Он готовится открыть мне секрет.

В нетерпении облизываю губы. Ужасно хочу к нему прикоснуться, попросить, чтобы он мне доверился, но не могу.

— Я много лет хранил эту глупую штуку в коробке из-под обуви. — Рик прищелкивает языком и краснеет.

Я понимаю, о чем он говорит, так как в прошлом, в котором мы были вместе, эта «глупая штука» стала первым символом нашей любви.

— Но ты переехала, — продолжает Рик. — Я брал его с собой на свадьбу твоей мамы. Носил первый год средней школы на случай, если снова тебя увижу, но все изменилось, и я… так и не набрался храбрости.

— Кольцо с леденцом, — тихо шепчу я и вижу, как его лицо вытягивается, а глаза загораются гневом.

Рик отодвигается, увеличивая между нами расстояние.

— Откуда ты… тебе моя мать рассказала?

— Нет. — Тревога сжимает грудь, и мне ничего не остается, кроме как дать ей волю. — Ты мне его отдал. Когда нам было по девять лет.

Рик непреклонно качает головой.

— Нет, я этого не делал. Откуда ты…

— Делал. В другом прошлом. Том прошлом, которое я помню. А это настоящее — оно неправильное, Рик.

Касаюсь его руки, глажу пальцы, как мы делали в той жизни, но не успеваю и глазом моргнуть, как он оказывается на другой стороне комнаты. Запустив пятерню в волосы, Рик отводит пряди от лица, что для меня красноречивее тысячи слов.

Я его испугала. Нужно все исправить! Встаю, но Рик вскидывает руки, удерживая меня на расстоянии.

— Не знаю, что ты задумала, но с меня хватит. Считаешь, можешь мной играться? — Он прожигает меня свирепым взглядом, и его щеки вспыхивают.

— Рик…

— Уходи. — Он рывком открывает дверь, и фотографии на стене дребезжат.

Поворачиваюсь и смотрю на него, но Рик отказывается встречаться со мной глазами.

— Если ты дашь мне пять минут, я все объясню. Если бы ты только допустил возможность…

— Сейчас же! — Рик упрямо смотрит в стену, стиснув зубы. Ему требуется время, но я отчаянно нуждаюсь в ответах!

Не сводя с него глаз, задом пячусь к выходу. Знаю, что он чувствует мой взгляд. Я все жду хоть какого-то знака, но вижу лишь захлопнутую перед носом входную дверь. Вздыхаю и выхожу на улицу.

Смеркается. Меня встречает холодный ветер, и по спине пробегает дрожь. В животе огромная дыра. Дома придется ответить на массу вопросов, особенно учитывая, что уже так поздно. Но как дом может быть домом без папы? Мне стоит отправиться обратно и начать расхлебывать кашу, которую я заварила, но я пока не готова. Чем дольше я медлю, тем хуже, но сейчас я могу только представлять, как это будет. Поднимаюсь на платформу метро и сажусь в поезд до Масс-авеню, на которой находится городская библиотека.

Тут полно студентов колледжа, так что я в своей толстовке с капюшоном довольно неплохо вписываюсь. На втором этаже между стеллажами с книгами там и сям расставлены компьютерные столы. Сажусь за один из них и вбиваю в поисковую строку папино имя.

Пролистываю результаты, пока мое внимание не привлекают какие-то старые новостные статьи. Дыхание перехватывает, а мозг отказывается работать.

«Осужденному за покушение на убийство Джону Крейну отказали в условно-досрочном освобождении

Десять лет назад Джон Крейн был осужден за найм киллера с целью убийства своей жены Миранды. Во время неудачной попытки был застрелен случайный прохожий, однако тело исчезло до приезда медиков на место преступления.

На протяжении всего судебного разбирательства и тюремного заключения Джон Крейн утверждал, что невиновен. Переписки по электронной почте, отпечатков пальцев, выписок с банковских счетов и аудиозаписей оказалось достаточно, чтобы убедить жюри присяжных в его виновности, хотя полиция так и не задержала киллера.

В связи с отклонением прошения об условно-досрочном освобождении Джон Крейн через своего адвоката обнародовал следующее заявление: «Я разочарован, что мой запрос вновь отклонили, но я не сдамся и продолжу бороться».

Боль распространяется по всему телу, будто кровь, растекаясь по венам и приливая к каждому мускулу и суставу. Вряд ли можно испытывать еще большие страдания. Это моя ошибка. Я за это в ответе. Я во всем виновата. Желудок бунтует, и не успеваю я опомниться, как у меня подкашиваются колени, и глаза застилает белое марево. Мой пульсирующий мозг опять пытается взорвать череп изнутри.

Головная боль предупреждает, что еще немного — и я получу больше информации, чем смогу вынести, и я начинаю сопротивляться, что лишь усиливает мучения. Я не хочу знать, не хочу видеть, но бороться удается совсем недолго.

Такое ощущение, будто мне что-то вложили в мозг, словно знания прямиком загрузили в меня из внешнего источника. Мое тело по-прежнему в библиотеке, но я больше не вижу ни уродливых столов, ни старомодных стеллажей. Вместо всего этого у меня перед глазами всплывает голубая дымка, а когда она бледнеет, я снова в квартире, где жила с родителями, когда была маленькой.

Я цепляюсь за папину ногу. Мама тоже здесь, и она тянет меня за юбку, крича, что нам надо идти. Я испугана и сбита с толку. В квартире полицейские, и они собираются забрать папу, но я не хочу, чтобы он уходил. Мне нужно, чтобы он остался с нами.

Папа молчит. Я крепко держусь за штанину, спрятав лицо у него в коленях. Жадно хватаюсь за его джинсы, отчаянно пытаясь не выпустить ткань. Папа дрожащей рукой треплет меня по голове.

Кто-то подходит сзади, отцепляет мои пальцы и поднимает меня в воздух. Я кричу и извиваюсь, протягивая к папе руки через мужское плечо.

— Папочка, помоги мне! Я не хочу уходить! Папочка!

Смятение в его отчаявшихся глазах пугает меня. Папа ко мне не подходит, он просто не может. Его лицо мокрое от слез. С двух сторон от папы стоят полицейские и придерживают его руками, чтобы он не мог броситься за мной.

Я умоляюще смотрю на отца. Мне просто хочется, чтобы он подошел и сказал, что слухи, которые ходят по школе, — это неправда. Папочки не делают того, о чем шепчутся люди. Он любит маму, и меня тоже.

— Я найду тебя, Лара. Богом клянусь, мы снова будем вместе. Проклятье, Миранда, ты же знаешь, что я этого не делал. Ты знаешь!

Его слова не успокаивают. Полицейский передает меня маме. Я прячу лицо в ее волосах и рыдаю все время, пока мы спускаемся и садимся в машину, готовую умчать нас вдаль. Что, если я больше никогда не увижу дома?

Туман рассеивается, и я снова вижу библиотеку, чувствуя пульсирующую в висках кровь. Вокруг меня столпились люди. Замечаю на полу рассыпавшееся содержимое сумочки и подползаю поближе, чтобы сгрести все обратно. Под столом вибрирует телефон, на экране светится одно слово.

Мама.

Хватаю трубку и понимаю, что мне надо поговорить с ней лично. На плечо опускается чья-то ладонь.

— Мы вызвали скорую, — сообщает пожилой мужчина. У него заботливый взгляд, а на голове старомодная шляпа, как у Индианы Джонса.

— Я в порядке. Просто почти не ела сегодня. — Я встаю, вцепившись в сумочку, но колени дрожат.

— Что-то мне не кажется, что вы в порядке, юная леди.

— Мне надо домой.

Пытаюсь проскочить мимо, но он следует за мной по пятам.

— Пускай вас осмотрит доктор. Что в этом плохого?

Тут особо не поспоришь, так что я остаюсь и жду. Появляются люди в белых футболках с носилками, но я знаю, что фельдшеры ничего не обнаружат. Ничего такого, что могло бы зафиксировать их оборудование.

И все же со мной что-то не так. Меня просят присесть, и я, стиснув ремешок сумочки, повинуюсь. Болезнь путешественников во времени. Объединение новых и старых воспоминаний. Я считала, что смогу ее избежать. Полагала, что со мной этого не случится, но сейчас эта болезнь ударила по мне, и довольно сильно.

Нужно отыскать папу. Надо обелить его имя, прежде чем старые воспоминания о том, как он меня растил и как мы с Риком были вместе, испарятся, уступив место новым. Или, что еще хуже, прежде чем у меня произойдет кровоизлияние в мозг, и я умру.