Мама и Джекс остаются со мной до приезда скорой. И хотя я сознаю, что они дотрагиваются до меня, умоляют держаться, мой разум находится не здесь.
Он где-то далеко.
В прошлом.
***
Я быстро и решительно иду по проходу между двумя рядами кабинок в административном здании, словно мне здесь самое место и я точно знаю, куда направляюсь. На мне синие туфли на каблуках, зауженные джинсы и темная спортивная куртка. На лацкане болтается гостевой пропуск, на плечо накинут рюкзак. Вокруг трезвонят телефоны, а люди в гарнитурах, откинувшись на спинки стульев, отвечают на звонки. Видимо, я в секторе продаж.
Подхожу к двери кабинета с медной табличкой «Джекс Монтгомери». Оглядываюсь и, закусив губу, делаю вид, что стучусь, а потом проскальзываю внутрь. Из окон открывается великолепная панорама Бостона. Быстро задергиваю шторы и, сняв рюкзак, спешу к столу Джекса, заставленному моими и семейными фотографиями. При виде снимков меня охватывает дикий гнев, но я подавляю его и обшариваю ящики.
Я не нахожу того, что ищу, однако мне удается войти в компьютер с паролем Джекса, и там я натыкаюсь на один из нужных мне документов. Пока он распечатывается, бегу к картотечному шкафу и обыскиваю каждый ящик. Не добившись успеха, перехожу к стоящему у стены шкафу побольше, где под стопкой бумаг нахожу бумажную папку.
Приседаю на корточки и, удерживая ее на коленях, бегло просматриваю записи: имена, даты — все, что мне нужно. Также нахожу черно-белые фотографии папы — моего настоящего папы, Джона Крейна, — сделанные длиннофокусным объективом. И снимки со слежки, на которых мама идет на работу в тот день, когда какая-то незнакомка спасла ее, и моя жизнь навсегда переменилась. В тот день, когда я лишилась отца.
Я пойду на все, чтобы его вернуть.
На все.
Я должна попытаться.
Бегу обратно к компьютеру и вставляю флэшку. «Перемотку» нужно остановить. Копирую все файлы, содержащие данные о технологии стирания памяти, которые удается отыскать. Она совсем новая, однако со временем ее усовершенствуют и применят на людях.
Этого нельзя допустить. Джекс, мама, сенатор — я остановлю их всех. То, что начиналось, как поиск информации об отце, теперь превратилось в крестовый поход. И дело не во мне и не в папе. Речь идет о миллионах жизней и о том, что ожидает людей, если сенатор останется у власти.
Однако я связала все события воедино. Сенатор приказала убить мою маму, потому что та хотела уйти из «Перемотки». Когда же попытка провалилась, она подставила моего отца. После этого мама передумала уходить из агентства и глубже погрузилась в исследования, стремясь заглушить боль, причиненную Джоном Крейном. И при всем при этом один из виновников охмурил ее, женился на ней и стал моим отчимом.
Да они все заслуживают того, чтобы сгореть в аду.
Поворачивается дверная ручка, и я вынимаю флэшку. Пока не передам данные Джойс Мейерс, которая сможет их опубликовать, мне будет грозить опасность. Подбежав к принтеру, запихиваю бумаги в рюкзак. Только успеваю застегнуть его и закинуть на плечо, как в кабинет входит Джекс. Выровняв дыхание, откидываю с лица идеально выпрямленные волосы.
— Привет, папочка, — ухмыляясь во весь рот, здороваюсь я.
Джекс улыбается, скрывая удивление, подходит и целует меня в щеку. Изо всех сил стараюсь не поддаться желанию стиснуть зубы или сжать челюсти. Он всегда замечает подобные вещи.
— А я и не знал, что ты сегодня придешь. Мы что, договорились вместе пообедать?
Качаю головой.
— Ничего такого. Я пришла, чтобы подать заявление о прохождении практики в следующем году. — Показываю бэйдж на шее.
Лицо Джекса светится от гордости. Он садится на край стола.
— Почтем за счастье видеть тебя здесь. Ты вся в мать.
Улыбаюсь и киваю. За последние дни я в этом поднаторела.
— А не пообедать ли нам вместе? Теперь нам так редко это удается.
Он сжимает мое плечо. Вспоминаю, что когда-то мне нравились подобные жесты. Вспоминаю, что когда-то любила его, но сейчас я чувствую только, что меня предали. Я попыталась поговорить с мамой, однако она разозлилась на меня, будто я какая-то лгунья и чудачка. А ведь все, чего я хочу — это узнать правду. Мой отец — человек, о котором у меня остались лишь отрывочные воспоминания, — тоже заслуживает ее знать.
— С удовольствием, — отвечаю я, и мы, держась за руки, выходим из кабинета. Краем глаза наблюдаю за Джексом, однако все мои помыслы направлены на достижение цели.
Еще немного — и я приведу мой план в действие.
***
Сознание резко возвращается в мое тело. Лежа с закрытыми глазами, различаю тихое гудение аппаратов, ощущаю присутствие рядом людей. Пытаюсь переварить то, что произошло, что мне известно.
Другая Лара по кусочкам восстановила подробности попытки убийства мамы и обнаружила, что след ведет к отчиму. Все воспоминания о том, как Джекс любил меня, укрывал одеялом, словно ножом полосуют по сердцу.
Но к чему это все?
Зачем он так с нами поступил? Почему женился на женщине, которой желал смерти, а потом столько лет сохранял ей жизнь? Зачем завел с ней детей? Почему был так добр ко мне? Неужели он тоже работал на сенатора Патрисию Джеймс и следил, чтобы мама не своевольничала?
Он вообще когда-нибудь меня любил?
Хотя какая теперь разница. Мой настоящий отец провел последние десять лет в тюрьме, и я должна его оттуда вытащить. Должна закончить то, что начала Лара, даже если это означает разозлить маму, которая, будем откровенны, и без того на меня сердита.
Первым делом необходимо как-то удрать из больницы и добраться до тайника Лары, чтобы воссоздать ее план и выяснить, посвятила ли она кого-нибудь в свою тайну. Донован не раз упоминал о плане, однако я думала, что он имел в виду выпускной бал. Что, если я ошибалась? Что, если я все неправильно поняла?
Пытаюсь разлепить тяжелые, будто придавленные камнями, веки. Поначалу все вокруг выглядит размытым, словно я смотрю сквозь толщу воды. Родители разговаривают между собой у изножья кровати. За окном позади них виднеется, судя по всему, рассветное небо, по которому плывут заревые облака.
Как долго я провалялась без сознания, и насколько моя госпитализация обеспокоила похитителей Молли? Если ее вообще похитили. При сложившихся обстоятельствах у меня нет иного выбора, кроме как заподозрить, что к ее исчезновению причастен Джекс.
Медленно подношу руку к кислородным трубкам в ноздрях. Насколько же мне стало хуже? Как пить дать, я изрядно напугала маму. Надеюсь только, что времени еще достаточно.
— Мама? — в конце концов хриплю я старческим голосом.
Она резко поворачивает голову, стремительно приближается ко мне и садится рядом. В одной руке мама крепко стискивает носовой платок, а другой гладит мои волосы.
— Лара, детка? — Ее трясет от эмоций, поэтому вряд ли она способна еще хоть что-то произнести. Когда она наклоняется, чтобы меня обнять, я ее не отталкиваю.
— Я позову врача, — говорит Джекс и выходит в коридор.
Мама сжимает меня в объятиях, зарывшись лицом в мои волосы, и я цепляюсь за ее плечи. Мы впервые так близки с тех пор, как я изменила прошлое. Одна часть меня радуется, а другая хочет отстраниться, потому что я не знаю, как долго это продлится.
— Я сожалею, — нехотя выдавливаю я. — О Молли. О…
Зажмурившись, мама качает головой.
— Ты не знала. Это не твоя вина. Мне не следовало… Мне не следовало внушать тебе чувство вины. — Ее голос так дрожит от сдерживаемых рыданий, что я едва разбираю слова. — Это меня никогда не бывает рядом. Это я виновата. Я.
— Нет, мама… — Я мотаю головой, желая рассеять все ее заблуждения — рассказать, почему Джекс на ней женился.
— Подумать только, ты приняла все эти таблетки из-за меня, из-за того, как я с тобой обращалась. — Она моргает и горько смеется, давая выход переполняющим ее чувствам. — Ты говорила, что чувствуешь из-за меня, но я никогда не понимала… насколько это серьезно.
— Мама! — Собравшись с силами, произношу я, когда она глубоко вдыхает. — Я не пыталась покончить с собой. Я лишь хотела избавиться от боли. Моя голова…
Мама быстро кивает, словно знает, что я сейчас скажу, однако, судя по морщинам, прорезавшим ее лицо, она мне не верит. Мама правда считает, что я собиралась наложить на себя руки. Прожив со мной столько лет, она совершенно не знает Лару Монтгомери. А вот мой отец, Джон Крейн, знал бы, что я никогда не сдаюсь. Независимо от обстоятельств.
Открывается дверь, и в палату входят врач и Джекс. Мама встает и пожимает доктору руку. В другой руке врач держит рентгеновский снимок. Он улыбается мне. Это одна из тех улыбок, которые надеешься никогда не увидеть. Натянутая, обязательная. Так улыбаются тем, кто болен, а не тем, кто идет на поправку. Но по крайней мере голова больше не раскалывается, а значит, есть надежда, что все это может закончиться. Что в общем-то хорошо, учитывая, что мне надо спасти сестренку, вызволить отца и доказать, что отчим убил мою маму в альтернативной реальности.
Я не прислушиваюсь к разговору. Врач закрепляет мой снимок МРТ на экране с подсветкой, и я наблюдаю, как освещается изображение моего мозга. В палате повисает тишина. И хотя я не представляю, на что такое смотрю, сердце подпрыгивает, мешая сглотнуть. Я едва могу дышать.
У мамы конвульсивно дергаются глаза, рука взлетает ко рту.
— Не может быть, — бормочет она себе под нос.
— Действительно не может. Хотел бы я, чтобы новости были более обнадеживающими. Мне жаль, мисс Монтгомери. — Врач смотрит на меня. Судя по его печальному взгляду, диагноз неутешительный, и мне недолго осталось. Но я ему не верю. Не могу. — У вас сильное кровоизлияние в мозг, и я не уверен, что смогу его остановить. Нейрохирург уже в пути. Он осмотрит вас сразу, как приедет.
Я цепенею. Даже пальцы меня не слушаются. Кивнув, смотрю на убитую горем маму, потом перевожу взгляд на Джекса. Вид у него удрученный, а в глазах стоят слезы. Невольно задумываюсь, почему его так волнует, выживу я или умру. Я ему не родная, к тому же это он всему виной, тогда зачем же так переживать?
— Капельница поможет вам продержаться до приезда специалиста. — Врач замолкает, но никто ничего не говорит. Неужели он ждет благодарности?
Повреждение мозга не должно бы меня удивлять. Я подписалась на него в тот момент, когда скакнула в прошлое. Мне некого винить, кроме самой себя, но все же я злюсь, что не получила сказку, о которой мечтала.
Тишину нарушает стук закрывшейся за врачом двери. Никто не двигается с места и не произносит ни слова. Джекс сжимает мою ногу. Его подбородок дрожит, он напряженно смотрит мне в глаза, стараясь взять себя в руки.
— Я хотела бы побыть с Ларой наедине, — тихо, будто стоя над могилой, говорит мама. Ее лицо превратилось в ледяную маску, на нем почти невозможно что-либо прочитать. — Поезжай домой на случай, если позвонит похититель.
Джекс моргает, изумление озаряет его лицо.
— Я не могу уйти.
Мама теребит уголок моего одеяла. Она слишком низко склонила голову, поэтому я не могу разглядеть выражение ее лица.
— Подумай о Молли. Мы не можем ее бросить. Пожалуйста, Джекс.
Молчание увеличивает пропасть между нами, пока у меня не появляется ощущение, будто я посреди пустыни. Ко мне подходит Джекс. Изо всех сил стараюсь не смотреть на него, но в конце концов поворачиваю голову и позволяю ему сжать мою руку. Меня озадачивает его забота. Джекс отворачивается и, не проронив ни слова, уходит. Так лучше, убеждаю я себя, однако боль не отпускает.
Мама встает, подходит к стене и рассматривает снимок моего мозга. Я затаиваю дыхание, когда она проводит пальцами по бороздкам между моими полушариями, обозначающим небольшие скопления крови.
— Я видела подобное раньше, — едва сдерживая эмоции, замечает она неестественно высоким голосом. — Я видела подобное миллионы раз, поэтому, может, расскажешь, что ты натворила?
Облизывая губы, раздумываю, как себя вести.
— Не понимаю, о чем ты. — Отрицание по-прежнему видится наилучшим вариантом.
Мама поворачивается ко мне. Она выглядит изможденной, словно всю ночь мерила шагами коридор. Вероятно, так и было. В мгновение ока оказавшись у изголовья кровати, мама сжимает простыню, в которую я укутана.
— Путешествия во времени — моя работа, Лара. Я видела данные обследований тех, кто пытался изменить свое прошлое. — Она указывает рукой на стену. — Вот такие. Я наблюдала, как те люди мучились, а затем умирали. Так, может, скажешь… — Ее глаза гневно сверкают, голос скрипит. — Стоило ли это того?
Когда мама садится рядом и хватает меня за плечи, я, опустив взгляд, качаю головой.
— Я не…
— Тебе так ненавистна наша жизнь с Джексом, что ты выдумала эту историю. Считаешь своего отца невинным младенцем. Вот только стоило ли ради этого жертвовать жизнью?
Я храню молчание, и мама встряхивает меня.
— Лара Монтгомери! Отвечай же!
Поднимаю глаза, и в груди так быстро разгорается гнев, что я еле сдерживаюсь, чтобы не поперхнуться. Стиснув зубы, я шепчу:
— Меня зовут Лара Крейн, и я не та, за кого ты меня принимаешь.