24 апреля 1973 года
Даша подошла к ней, и они молча наблюдали за тем, как машина поднимается в воздух. Сначала медленно и как-то нерешительно, а потом одним рывком она подскочила выше облаков. Даша рядом с ней пробормотала:
— Торопится Серёга. Сразу километра на три в высоту прыгнул.
— Азартный он парень, — кивнула Антоша, наблюдая за тем, как машина набирает скорость и поднимается ещё выше.
— Угу, мне тоже так показалось. Как тебе его подруга?
— По-моему, жутко ревнива. Мне кажется, из-за этого Сергей старался даже не смотреть в мою сторону.
Даша тихонько рассмеялась.
— Тебе не показалось. Она и в самом деле жуть как ревнива. Ты чай заварила?
— Да, должен был уже завариться. Пить хочешь?
— Да, пошли, попьём. Заодно поболтаем. Саша просил с тобой поговорить.
— О чём? — А у самой сердечко тревожно сжалось.
Даша, наверно, почувствовала эту её тревогу. Улыбнулась, подхватила её под руку и сказала, разворачивая её к дому:
— Не переживай, ничего особенного. Он просил рассказать тебе, чем я весь последний год занималась. Просто для того, чтобы ты была в курсе. Ну и кроме того, может быть, тебя этот род деятельности тоже заинтересует, и тогда мы с тобой могли бы заниматься этим делом вместе. Вдвоём веселее, да и вероятность совершить ошибку должна быть меньше.
— А чем ты занимаешься?..
Они взяли с собой кружки с чаем и сначала вышли на крыльцо, посидели на ступеньках, но недолго. Захотелось ближе к морю. Поднялись и ушли к полосе прибоя, а там устроились на том брёвнышке, на котором до этого Сергей с Юлей сидели.
Сложным делом Даша занимается. Сложным и кропотливым. Говорит, Марина Михайловна поставила ей задачу подобрать среди умерших в течение последних пятидесяти лет по паре десятков врачей, учителей и мастеров некоторых технических специальностей. Причём, её интересовали не все подряд инженеры и техники, а лишь строители, стеклодувы, мостостроители и железнодорожники.
Кроме того, врачей и учителей Даша должна искать исключительно среди женщин, потому что в том мире, для которого будут воскрешаться эти люди, мужчины учителя серьёзно восприниматься в народе не будут, а к врачам мужчинам не будут обращаться потенциальные пациентки женского пола. Будут страдать, мучиться, но к врачу не пойдут. Такой уж это мир. Мужчины и женщины там не равны и равными станут ещё очень нескоро.
Немножко рассказала Даша и о том мире. Антоша уже слышала о нём от Саши, но побывать там ей ещё не довелось. Но Даша не особо знала, о чём там рассказывать, хотя Антонину этот вопрос очень интересовал. А потом Даше надоело просто пожимать плечами, и она сказала, что ей тот мир не очень нравится. Говорит, попасть туда современному человеку, это всё равно что городскому жителю приехать на лето в деревню. Причём деревню даже не наших дней, а лет двести — триста тому назад. С её точки зрения, там царит дикость и средневековье.
Люди в деревнях даже часами не пользуются. Они им просто не нужны. Во времени ориентируются по старинке — петух прокукарекал, значит пора вставать и кормить скотину. Солнце в зените — значит полдень и пора кормить семью. Солнце село — значит пришла пора укладываться спать. И так изо дня в день. Спроси любого из них, сколько сейчас время, так он, наверно, твой вопрос и не поймёт. Он для него не имеет смысла.
Даша ещё сказала, что не очень-то верит в успешность затеи королевы с формированием в стране системы обязательного начального образования. Говорит, разговаривала она там с одной учительницей, и та подробно описала ей, что там на самом деле происходит. Говорят, ты на уроках рассказываешь ребёнку о строении мира, о том, что Земля круглая и обращается вокруг Солнца, о том, что в сутках двадцать четыре часа, а потом он возвращается домой, и мир для него снова становится плоским, Солнце снова начинает ходить вокруг Земли, а время теряет смысл. И сколько там часов в сутках никого не интересует. Хоть семь, хоть двадцать семь.
И здесь трудно что-нибудь изменить. Особенно ребёнку, который пришёл из школы с новыми знаниями. Мир взрослых гораздо больше мира детей, гораздо сильнее его и, к сожалению, полон ложных знаний, суеверий и просто заблуждений. Ребёнку спорить со взрослыми трудно, а порой и опасно. Могут побить. В том мире дети обязаны уважать и слушаться взрослых. Иначе последует наказание, причём обязательное. И здесь никакая королевская власть ничего изменить не в состоянии. Власть королевы она остаётся там, за забором, а здесь твой дом и твои родители.
Как найти правильные слова, если назавтра этот ребёнок снова придёт в школу и скажет тебе, что ты ничего не понимаешь, а вот его батюшка точно знает, что Солнце ходит вокруг Земли, а не наоборот, как вы тут всем рассказываете! Да это любому дураку известно! Достаточно внимательно понаблюдать, как Солнце восходит вон там, за выгоном, как оно ползёт по небу, а вечером садится за лесом. Какие аргументы найти, чтобы убедить ребёнка, что глаза его обманывают? Особенно если батюшка и матушка считают так же, как и он?
Авторитет родителей нельзя задевать, даже если они своему ребёнку рассказывают откровенно безграмотную чушь. Родители тоже люди, и характеры далеко не у всех мягкие и покладистые. Иной разозлится и может прийти ночью и твою школу поджечь. А другой запретит своему ребёнку ходить на занятия, и что ты на это можешь возразить? Будешь вести себя без понимания всего этого, через месяц тебе некого будет учить. Разбегутся ребятишки.
Они ведь дома тоже не бездельничают. Их с малолетства к делу приспосабливают. Одного гусей пасти, другого за козой присматривать, третьего пастуху помогать. В деревне работы много и некоторые её виды традиционно считаются детскими. Забирая ребёнка к себе в школу, ты отнимаешь у домашнего хозяйства пару рабочих рук. А выгода от обучения в школе — она для большинства крестьян иллюзорна. Будет она — эта выгода — или нет, это ещё бабушка надвое сказала. На дальнюю перспективу, лет на десять — на двадцать, конечно, будет, но об этом знаем только мы — люди образованные. Крестьяне так далеко в будущее не заглядывают. Они живут одним днём. Их планы не распространяются дальше посевной или уборочной.
Посмеялись, когда Антоша сравнила Дашу с начальником отдела кадров какого-нибудь крупного предприятия. Поговорили и об этом. Потом Антоша спросила её об инженерах. Зачем они в том мире, если там настолько необразованное население. Если нет грамотных техников и рабочих, без которых труд инженеров теряет смысл? Инженер ведь сам кирпичи не кладёт. Он нарисует чертёж дома, а строить его будут рабочие, которые это умеют.
Даша с ней согласилась, сказав, что их появление в том мире и в самом деле кажется ей преждевременным. Если, конечно, королева не планирует использовать их в качестве преподавателей ремесленных училищ. Она, кстати, к этой части задания королевы ещё не приступала. Сейчас занимается исключительно учителями и медиками. Всё остальное придёт позже.
Потом Даша оживилась и сказала, что если бы удалось запустить производство листового стекла, бумаги и построить достаточное количество типографий, то затея с народным образованием и в самом деле могла бы сыграть. Тогда по крайней мере в каждом доме появятся книги. Для начала хотя бы учебники или книги-раскраски для детей. И родители из тех, кто поумнее, увидят хоть какой-то смысл в обучении своих детей. Это может открыть для них перспективы устроиться работать в городе и получить чистую и хорошо оплачиваемую профессию.
По поводу стекла Антоша не поняла, и Даше пришлось объяснять. Сказала, что в том мире нет промышленного производства листового стекла. Его нужно создавать с нуля. Окна в домах или и вовсе круглый год остаются открытыми или, в лучшем случае, закрыты большими кусками слюды. Некоторые используют вместо слюды промасленную бумагу, через которую ничего не видно. Благо, климат там такой, что по-настоящему холодно никогда не бывает.
А зеркал там нет даже в городах. И это тоже потому, что нет производства листового стекла. Маленькие зеркала ремесленники научились отливать и полировать, но это тяжёлая ручная работа, а поэтому зеркала получаются чрезвычайно дорогими. Далеко не каждый горожанин может позволить себе купить для жены и дочерей такое зеркальце. Короче, здесь у них проблема и довольно серьёзная. Люди могут видеть своё отражение только в воде.
Немного рассказала и о железной дороге. Оказывается, её в том королевстве и вовсе пока что не существует. Ведутся только первые изыскания по уже проложенному маршруту. Королева считает, что проходящая через всю страну железная дорога может подстегнуть торговую активность и меновую торговлю между отдельными областями.
Самое интересное в этом проекте то, что впервые в истории сделана попытка привлечь к финансированию проекта частных собственников — в основном богатых купцов и церкви. Покупка акций открытой концессии пока что идёт не очень активно — богатые люди не очень понимают её смысл, — но всё же идёт. Когда дорога заработает и владельцы акций получат первые дивиденды, то даже самым тупым станет понятно, что держать деньги в железном ящике дома просто глупо. Они поймут главную мысль капитализма — деньги не должны лежать мёртвым грузом, а должны работать и приносить новые деньги.
***
Потом разговор как-то незаметно перешёл на саму Антошу. Даша выслушала её рассказ о дне венчания, дёрнула плечиком, состроила гримаску и сказала:
— Да брось ты! Ты всё неправильно поняла! Ничего особенного это не означает. Мне самой десятки раз приходилось произносить эту формулу: «Первой жизнью ты обязан своим родителям, а новой жизнью Господу!» Обычная формальность. Констатация факта. Что здесь такого? Это вовсе не запрещают тебе и дальше любить своих родителей и прислушиваться к их советам. Или к словам других людей, которым ты доверяешь. И не обязывают тебя любить его. Сашке от твоей любви или нелюбви не холодно и не жарко. Любишь — хорошо, не любишь — ну и ладно. Ты пойми: ты была и остаёшься свободным человеком. Так что рассматривай эти слова просто как точку, заканчивающую одно предложение и открывающую другое. Как камень на развилке дорог, обозначающий конец одного отрезка пути и начало другого. Не более того.
— Маме показалось, что он вкладывал в эти слова другой смысл, — возразила Антоша.
— Мало ли что твоей маме показалось. Мамы тоже могут ошибаться. Как и папы. Они же его совсем не знают. А если ты не знаешь человека, то его поступки зачастую кажутся тебе совсем не тем, чем они являются на самом деле.
— А ты его знаешь?
Даша кивнула.
— Мне кажется да. — Она усмехнулась. — Интересный паренёк. И хобби у него довольно оригинальное.
— Хобби? Что ты имеешь в виду?
— Коллекционер красоты. Кто-то коллекционирует марки, кто-то древние монеты, а он коллекционирует красоту. Во всех её проявлениях. То есть не только внешнюю красоту, но и красивые мысли, красивые картины и скульптуры, красоты природы — да вообще всё, чем обычно восторгаются люди.
— Коллекционирует? Что ты имеешь в виду?
— Нет, он не собирает где-нибудь в подвале скульптуры и картины, чтобы любоваться ими в одиночестве. Вся его коллекция хранится у него в голове. Просто увидел где-то красивую скульптуру или картину и отметил у себя в памяти. А если разговор о ней зайдёт, он тут же воссоздаст её, чтобы его собеседник тоже мог на неё полюбоваться. Но это касается только материальных предметов. С красивыми людьми он ведёт себя иначе. Некоторым из них он может даже предложить присоединиться к нему. Ты, например, именно такой случай. Пару лет назад таким же экспонатом, который ему захотелось сохранить у себя, оказалась я. А потом мы с ним привыкли друг к другу и остались просто хорошими друзьями. И знаешь, мне от этого даже легче стало.
— Ты думаешь, я нужна ему вроде картинки на стене?
Даша пожала плечами.
— Не знаю я, Тонечка. Картинка? Нет, вряд ли. Он же дал тебе место рядом с собой, а это очень много значит. На красивых людей он обращает внимание, но далеко не к каждому он подойдёт, чтобы с ним заговорить. Знаешь, в большинстве случаев он этих людей как бы фотографирует для себя. Точно так же, как в случае с картинами или скульптурами. Сохраняет в памяти для какого-то применения в будущем. На всякий случай, так сказать. Но с тобой дело явно обстоит по-другому. Ты ему чем-то интересна. Это чувствуется. И не только своей внешностью. Наверняка он видит в тебе не только красивую девушку, но и что-то другое. Что? — мне не видно. Его логика мне не всегда понятна, хотя мы с ним уже довольно давно дружим. Мне кажется, полностью его понимает только Марина Михайловна.
— Она тоже его друг?
— Э, нет... — Даша зачем-то оглянулась на домик, — Марина Михайловна это случай особый. Совершенно особый. Я думаю, второй такой пары на Земле не было и никогда больше не будет.
— Они пара? — удивилась Антоша.
— Нет, я неправильно выразилась. Они гораздо больше, чем просто пара. Они единое целое. Он мне как-то говорил, что считает её частью самого себя, а она считает его такой же частью себя. Они даже когда сердятся друг на друга — со стороны это выглядит как досада на самого себя. Например, она ему что-то запрещает, а он при этом будет досадовать не на неё, а на себя, что заранее не сообразил, что этот запрет обязательно последует, и плохо обдумал свою просьбу. И она досадует на себя, что ещё вчера не догадалась, что сегодня ему этого захочется и ещё вчера не объяснила ему, почему так поступать нельзя или нежелательно.
Она рассеянно смотрела на бегающую в паре метрах от них у самого уреза воды крупную чайку, которая вылавливала что-то между камушками, когда волна прибоя отступала, и резво отбегала назад, когда приближалась очередная волна. Потом Даша отвлеклась от неё и вздохнула.
— Она в их тандеме — это Разум и Воля, а он Сила и Милосердие. Со стороны посмотреть — вроде ничего особенного. Такое распределение в семьях часто встречается. Кроме милосердия, разумеется.
— А на самом деле?
— А как на самом деле, я тебе уже сказала. Чтобы проще было понять, представь себе, что ты с кем-то обменялась сердцами. Пока бьётся твоё сердце, тот другой будет жить. И наоборот, пока бьётся его сердце, живёшь и дышишь ты. И вы оба представляете во внешний мир Разум, Волю, Силу и Милосердие. Понимаешь теперь?
Она искоса взглянула в лицо Антонины. Та пожала плечами.
— А зачем им тогда мы? Ты, я, другие люди?
— Трудно сказать… Потребность в любви, наверно. Или потребность в переменах. Или потребность в самовыражении. Ты берёшь лист бумаги, достаёшь из ящика краски и начинаешь рисовать. Твой рисунок отражает состояние твоей души. Примерно так же и с людьми. Ты заговариваешь с человеком, и он служит для тебя своего рода зеркалом, в котором ты видишь своё отражение. Оно может быть не похожим на то, каким ты видишь себя своим внутренним зрением, но оно тебе необходимо. Хотя бы для того, чтобы понимать, как тебя видят посторонние люди. От этого становится понятнее, кем ты являешься для этого мира. Что-то вроде этого, понимаешь? А им двоим между собой даже это не нужно. Зачем внутренняя любовь единому организму? Или самовыражение друг через друга?
— Не знаю… Зеркалом, говоришь?
Даша кивнула.
— Зеркало — это метафора, но довольно точно отражающая суть дела.
— Мне кажется, ты ошибаешься.
— В чём?
— Ты можешь завести разговор об одном и том же с сотней людей, и вряд ли все они будут едины в мнении. И их мнение о тебе тоже не будет едино. А это непременно прорвётся в разговоре. Если разговор пойдёт о вещах сложных, то сколько людей, столько будет и мнений. Слышала о таком?
— Конечно. Только ты меня не совсем правильно поняла. Речь не о темах отвлечённых и сложных, где мнения людей, действительно, будут сильно отличаться друг от друга. Люди любят поболтать о вещах им непонятных. Например, какая-нибудь женщина, которая всю жизнь работает на бетонно-растворном узле, может в поезде встрять в разговор между симпатичным ей попутчиком и другим пассажиром. Видела я как-то раз такое. Эти двое мужчин говорили в тот раз о государственном устройстве страны. Имеет ли вес мнение той женщины? Отражает ли оно хоть в малейшей степени сложность проблемы? Нет и нет. Её участие в разговоре не стоит ничего. Разговор для разговора. Просто, чтобы привлечь внимание симпатичного паренька. Вдруг заинтересуется? Нет, Тонечка, я говорю о вещах душевных. О любви, о дружбе, о семье. Это всё вещи вечные, в которых каждый человек считает себя специалистом. И знаешь, каждый в этом прав. Для того, чтобы разговаривать на такие темы, особого образования не нужно. Любить умеют даже неграмотные дикари из тропических лесов Амазонки. Да что там дикари! Любить умеют даже собаки и кошки.
— Люди не очень любят слушать, Даш. Мне кажется, они больше любят поговорить о себе и о своих проблемах. Редко встретишь такого, как Саша, которому ты сама интересна. Мне, например, только четверо таких встретилось и трое из них мои родители и сестра.
— А четвёртый Саша?
— Угу, он.
— Ну да, Сашка слушать умеет.
— А про потребность к любви ты не пошутила?
— Нисколько. Не скажу про Марину Михайловну, не знаю, а вот Сашка по-моему очень влюбчив. Правда и остывает он довольно быстро. Я на себе почувствовала в первые пару лет нашего знакомства. Первый год мне казалось, что он меня любит. Потом его что-то отвлекло, и мы с ним пару месяцев не виделись, а когда снова встретились, от той любви уже почти ничего не осталось. Остались просто тёплые и дружеские отношения. Между нами девочками, я даже какое-то облегчение почувствовала. Нет, немного жалко, конечно, первое время было, но зато тут же исчезло ощущение, что ты идёшь по натянутому над пропастью канату. Марина Михайловна смотрела на наши тогдашние отношения сквозь пальцы, но мне почему-то казалось, что лучше слишком уж далеко не заходить. Можешь ненароком чего-нибудь нужного лишиться. Вроде головы, например.
Посмеялись немножко, а потом Даша говорит:
— Ты не грусти, Тоня. Смотри на всё это, как на великую удачу. Оказаться с ними двоими рядом, да ещё быть им нужной — такой удачей могут похвастаться немногие земляне. На пальцах одной руки можно сосчитать. А это значит, что жизнь твоя будет очень долгой и очень интересной. Вечная молодость, новые места, новые люди, новые обстоятельства, которые требуют от тебя изворотливости ума. Ты и сама не заметишь, как изменишься внутренне. В течение пары лет станешь совершенно иным человеком. Кроме того, не забывай, что посторонние на тебя будут смотреть как на посланника Господа, а это серьёзный статус. Если решишься помогать мне, то получишь право судить людей. Казнить не придётся, но вот миловать — этого у нас с тобой будет в избытке. Узнаешь, что такое настоящее милосердие и что такое высшая справедливость. Ты вообще, очень много нового узнаешь из того, что недоступно простым смертным.
Антонина выслушала эту горячую тираду и улыбнулась:
— Как ты не устаёшь, Даш? Ещё и о муже приходится заботиться.
— Почему не устаю? Устаю. Но тут уж я сама себе хозяйка. Захочу — в любой момент возьму отпуск и забуду обо всех проблемах. И если муж надоел, а такое в семейной жизни случается, или просто отдохнуть от всех хочется — делаю себе двойника, беру денег побольше и из Владивостока исчезаю. Выбираю какое-нибудь спокойное местечко и живу там, пока не надоест или не почувствую, что хочется вернуться.
— А деньги у тебя откуда?
— Сашка даёт. Что-то вроде зарплаты, хотя он их зарплатой не называет. Завёл для меня сберкнижку во Владике и пару счетов в различных зарубежных банках, и сам следит за тем, чтобы там всегда что-то было. Мне его даже просить ни о чём не нужно. А может, и не он сам за этим следит, а какой-нибудь специального человека для этого наняли. Не знаю. Не интересовалась.
— Ты и за рубежом бывала?
— Да сто раз! Если хочешь, можем с тобой прямо сегодня вечером куда-нибудь слетать. В Японию, например. До неё недалеко. Ты какие языки знаешь?
— Издеваешься?
— А, ещё пока никакие? Ну это ничего. Попроси Сашку, он тебя мигом парой иностранных языков снабдит. Например, японским и английским. Пошатаемся по магазинам, в баре посидим, с мальчиками местными пообщаемся. Они там все жутко падки на европейских девушек. У своих-то девчонок там глаза совсем узенькие. Просто щёлочки какие-то. У них там в последнее время мода пошла — девушки идут к хирургу и просят им разрез глаз изменить. Сделать глаза побольше. Жутко дорого, но некоторые девушки идут на это. Очень уж им хочется на нас походить.
Антонина улыбнулась.
— Если Саша отпустит, то давай. На машине на этой полетим?
— Можно и на ней. Там у них на севере в горах на острове Хоккайдо полно безлюдных мест, где её посадить можно. А оттуда остаток пути до города прямо по воздуху преодолеем. Сядем на крыше какого-нибудь небоскрёба, а оттуда на лифте вниз. Ты ведь наверняка ещё небоскрёбов не видела.
— Нет, конечно. Я же нигде кроме Вологды, Сочи и Москвы не бывала, а там небоскрёбов нет. Ну разве что Московский университет.
— В центре Токио здания гораздо выше, чем МГУ. А у Саши отпрашиваться не нужно. Зачем? И что значит отпрашиваться? Ты свободный человек, вот и веди себя соответственно. Просто предупреди его, что хочешь со мной по Токио погулять и попроси научить тебя японскому языку. Ну и английскому заодно, чтобы два раза не обращаться. Это не долго. Максимум минут десять займёт.
Она присмотрелась вдаль и показала рукой на появившуюся в голубом небе бледную звёздочку.
— Кажется, наши возвращаются…
***
— А ты палочками уже научилась есть? — саркастически усмехнулся Саша, когда Даша безапелляционно заявила, что забирает Антошу, и они с ней отправляются погулять по Токио.
Он только что отправил домой Серёжу и Юлю, потому что в Москве заканчивалась ночь, и Юлины родители должны скоро проснутся. Была опасность, что мама Юли может заглянуть к ней в спальню и обнаружить, что дочь ночевала где-то в другом месте, поэтому следовало поторопиться. Даже парой слов с новыми пилотами не удалось перекинуться. Прямо рядом с неподвижно стоящим на гальке пляжа летательным аппаратом Саша открыл два перехода — один в московскую спальню Серёжи, а другой в спальню Юли. Ребята коротко оглянулись на остающихся, Серёжа улыбнулся им и поднял руку в общем приветствии, после чего ребята быстро перешли каждый в свою квартиру. Пространственные переходы после этого закрылись, и кроме них троих на пустынном берегу Охотского моря не осталось никого.
Сейчас они шагали к избушке, потому что Саше захотелось чаю и немного передохнуть. Сказав про палочки, Саша не остановился. Прошли ещё пару метров, он бросил через плечо взгляд на Дашу и добавил:
— Не будет, как в прошлый раз, когда ты завопила: «Забери меня отсюда! Я палочками не могу! Быстрее, я умираю от голода!», — помнишь?
Даша расхохоталась, в два прыжка догнала Сашу, обхватила его руками, навалилась ему на спину и от избытка чувств укусила его за ухо.
— Ай! — вскрикнул Сашка, вырываясь из её рук.
Он отскочил от неё, развернулся, закрыл укушенное место рукой и, пятясь задом, обиженно завопил:
— Ты мне ухо прокусила! Террористка!
— Не ври! Я осторожно кусала! — Она подскочила к нему, крепко обняла, тоненько зарычала и затеяла с ним что-то вроде шуточной борьбы. Потом изловчилась, поставила ему подножку, и они оба повалились на камушки. На этом борьба не закончилась, хотя видно было, что Саша почти не сопротивляется и только имитирует борьбу. Даша резво запрыгнула на него сверху, поймала его руки и прижала их к земле у него за головой. Чистая победа! — так, кажется, это называется.
Антонина подошла к ним и опустилась на колени у Сашиной головы, а потом и села на пятки. Она улыбалась, так ей нравилось то, что происходило. Эти двое и в самом деле большие друзья. Вот бы и ей стать таким же другом для них.
— Это ещё что! — продолжил Саша уже для неё. — У неё в тот раз день вообще получился излишне насыщенным приключениями. Она там одного пятидесятилетнего дядьку чуть до инфаркта не довела. Причем ей самой казалось, что она делала всё правильно.
Даша снова рассмеялась и отпустила Сашины руки, но с него не слезла, а уселась поудобнее. Так и сидела на нём верхом во всё время его рассказа.
— Япония консервативная страна, — говорил Саша. — Там очень сильны традиции, некоторые из которых зародились ещё пару тысяч лет назад. Взять например поклоны. Это же целая наука! Кто перед кем должен кланяться и на какой угол наклонять при этом корпус. Как кланяться при приветствии, как при прощании, какие поклоны допустимы и уместны при поздравлении человека, как кланяться при извинениях и так далее и тому подобное. Как называется эта наука, Даш?
— Одзиги, по-моему.
— Да, правильно, одзиги. Там даже курсы существуют, — причём не только для детей, — на которых преподают эту сложную науку. И одним из ключевых её элементов является понятие о ранге. Например, старший по возрасту, по статусу или по должности имеет более высокий ранг. Ты обязательно должен это учитывать, когда кланяешься. Иначе можешь обидеть или даже оскорбить человека. А высший ранг имеет гость в доме и клиент в магазине. Дашка этого не знала. Я ей пытался рассказать, но она как обычно отмахнулась и пропустила мимо ушей. Мол, и так сойдет. Зашла она в лавку традиционной японской одежды. Захотелось ей настоящее шёлковое кимоно приобрести, на мужа своего чересчур молодого впечатление произвести.
Смех Даши усилился, а Саша даже не улыбнулся. Так, с серьёзной физиономией, и продолжал свой рассказ.
— Зашла она, значит, в лавку, а навстречу ей хозяин из подсобки выходит в полном облачении самурая. В парадное зимнее кимоно одет, на голове рогатый шлем — мечей самурайских только не хватает. Дашка ему поклонилась. Хозяин поклонился ещё глубже и тут заметил, что Дашка держит руки по-мужски, а не по-женски. Женщины при поклоне должны держать руки сцепленными перед бёдрами, а мужчины по швам. В этом главная разница между «мужскими» и «женскими» поклонами. Наш хозяин подумал, что глаза его обманывают и перед ним стоит юноша. В Японии юноши и девушки из современных одеваются похоже — джинсы, кроссовки и свитера, если прохладно. Она в тот день именно так была одета. А то, что волосы у Дашки длинные и в хвост прихвачены, роли большой не играло. Длинноволосых мальчиков в японских городах тоже хватает. Тем более, что пшеничный цвет волос, как у Дашки, в Японии уже давно стал модным. И юноши, и девушки охотно перекрашивают свои чёрные волосы в такой цвет. Тут нашему хозяину показалось, что клиент поклонился ему более глубоким поклоном, чем он сам. Ему стало стыдно, и он наклоняется ещё ниже. Дашка замечает это и тоже наклоняется ещё глубже. Она просто забыла, кто кому должен кланяться глубже. Хозяин на это пугается и вообще падает на колени. Даш, как называется этот поклон?
Даша залилась смехом.
— Сайкэйрэй, кажется! Это когда на коленях и лбом почти пола коснуться. Ну в итоге мы же с ним как-то договорились?
— Согласен, договорились. Но хозяин крепко разозлился. Ты, можно сказать, ему в самый центр его самурайской души плюнула. Я вот не проверял, но не очень удивился бы, если бы узнал, что тем вечером он себе харакири сделал. Слезай с меня, террористка!
Потом Саша стоял лицом к ней. Даша сзади отряхивала его курточку и брюки от пыли, а он говорил им:
— Зачем вам Япония? Летите в Европу. Во Францию, в Италию, в Испанию. Да хоть в Германию или в Голландию. Там скоро все магазины и кафе откроются. В них вам хоть вилки и ножи предложат. Всё же привычнее, чем палочками. К палочкам привычка нужна. Денег я вам дам. Развлекайтесь себе на здоровье. А потом, когда домой захотите, вызовите меня, и я вас на место верну.