25 апреля 1973 г.
— Абсолют? — удивился Саша.
Дед только что закончил свои рассуждения по поводу скуки. Он считал, что человек, для которого нет в мире никаких препятствий, должен очень быстро соскучится. По его словам только препятствия и их преодоление делает жизнь любого живого существа осмысленной и интересной. Поэтому, мол, абсолютная власть, как и абсолютные знания, непременно приведут имеющего всё это человека к смертельной скуке.
Дед здорово переменился, когда Саша рассказал ему о своём «обобщённом законе сохранения энергии» и тем самым разрешил тот мучивший его парадокс с появлением из прошлого загорских колоколов. Он как-то приободрился и даже повеселел. Пошутил даже, сказав, что теперь он вновь может вернуться к атеизму.
Саша усмехнулся на это и сначала заявил, что он и сам является атеистом, а когда брови деда и бабули полезли на лоб, пояснил:
— С одним маленьким исключением.
На немой вопрос деда Саша фыркнул себе под нос и схватился за свою кружку. Он заказал себе пива.
— Исключение простое. Мир, во всех его проявлениях, включая разумную жизнь на нашей планете, и в самом деле возник в ходе естественных природных процессов, но вот создание самой Вселенной, в которой протекают все эти процессы, было запущено существом, которого верующие называют Создателем. Именно он инициировал тот самый первый процесс, который учёные называют Большим Взрывом. Создал предварительно среду, которую те же учёные обозначают как пространственно-временной континуум, собрал в одной её точке побольше энергии и разом освободил её. А дальше начался чистый атеизм. — Он рассмеялся. — Так что по всей логике выходит, что и атеизм был создан им же.
Дед усмехнулся на это, подумал маленько и спросил:
— Ты это точно знаешь или всего лишь предполагаешь?
— Точно знаю. И с Создателем я знаком. Точнее, я знаю о его существовании, а он о моём.
Дед на это только задумчиво покивал. Похоже, его не очень-то удивили последние слова Саши. И бабуля промолчала. Вот после этого и зашёл разговор об абсолютной власти над вещами и предметами и об опасности возникновения скуки. Деда интересовало, что Саша будет делать, когда настанет такой момент.
— А разве абсолют достижим? — сказал Саша. — Абсолют это ведь нечто стабильное, неизменное, внутренне непротиворечивое, не требующее улучшений. В неживой природе абсолют, может быть, и достижим, но в обществе… Очень сомневаюсь, что он когда-нибудь будет достигнут.
— Ты имеешь в виду идеальную социальную формацию? — спросил дед.
Саша пожал плечами.
— И её тоже. Как можно построить что-то стабильное и устраивающее абсолютно всех? На Земле проживают шесть с половиной миллиардов человек. И у каждого свои желания — зачастую противоречащие желаниям других членов его общины. Я это довольно давно понял. Я в тот год много размышлял над возможностью существования абсолютного добра и абсолютного зла. Мне наставник говорил, что ни того, ни другого не бывает, но я ему не очень верил. А потом на практике убедился, что он прав. И до сих пор всё время нахожу подтверждения его правоте.
— Расскажешь?
— Можно… — Он замолчал на пару секунд, а потом, видимо вспомнил. — Вот вам хороший пример. Это случилось осенью шестьдесят восьмого. Где-то в сентябре. Я как раз пошёл в шестой класс. Однажды после уроков находит меня одна знакомая девочка, про которую я уже почти забыл. Поймала меня в школьном дворе и говорит — так, мол, и так, Сашка, у меня папа умирает. У него сильные боли. Мол, помоги ему, пожалуйста. Я ей самой немного помог, когда она лежала в больнице. Точнее, я до сих пор не знаю, я ли ей помог или антибиотики, которые ей в ту пору кололи, но она была убеждена, что я. Ну ладно. Пожалел я её — очень уж горько она плакала, когда об отце рассказывала, — и пошёл к ним домой. Отец её и в самом деле умирал. Рак печени в финальной стадии. К тому дню он уже дней десять держался на одном морфии. Два раза в день к ним приходила медсестра и ставила ему уколы.
Ладно, думаю, попробую что-нибудь сделать. А у меня к тому времени небольшой опыт в таких делах уже имелся. Я одному дядьке однорукому вернул его руку и знал, что нужно делать. Подменил я тело отца этой девочки его же собственным Големом — только совершенно здоровым, без тех опухолей, которые у него уже по многим внутренним органам разбежались — и перенёс в Голем его душу из умирающего тела. Я к тому времени это уже умел.
Ушёл я от них, а сам горжусь собой, чуть не лопаюсь от той гордости. Вот, мол, как я ловко всё это провернул. Пришёл на другой день к наставнику и похвастался. Говорю, что вот вы, мол, мне не верили, а чистое и беспримесное добро всё же существует! Мать и дочь счастливы, дядька этот тоже. Он-то точно знал, что с ним происходит, и что ему жить совсем немного осталось, а тут вдруг такое чудо расчудесное! Ясное дело, он тоже был безмерно счастлив и мне благодарен.
Но тут наставник на меня ведро холодной водички опрокинул. Рано, мол, радуешься, Саша. Как ни жаль, но чистого добра всё же не бывает. Добро оно всегда под ручку со злом ходит. Ты просто не научился их различать. Присмотрись к этому человеку внимательнее. Где-то рядом с ним непременно зло притаилось. Если не в нём самом и не в его семье, то среди близкого окружения. Поищи и не ленись. Это непременно нужно сделать. Это тебе в будущем очень пригодится. Если не получится, приходи ко мне. Мы тогда вместе поищем.
— Нашёл? — усмехнулся дед.
Саша вздохнул и кивнул.
— Нашёл. Не сразу, но нашёл. Дядька это занимал заметную должность в одном госучреждении. Все его сослуживцы знали, чем он болеет. Вроде и сочувствовали ему и его семье, но его смерть должна была вызвать серьёзные подвижки в структуре этого учреждения. И многие из них ждали его смерти и надеялись на новые должности и на новые зарплаты. Планы какие-то на будущее строили, а тут такая неприятная неожиданность! Он вдруг снова появляется на службе и выглядит не только не больным, но ещё и помолодевшим. И всем планам у надеявшихся на перемены внезапно пришёл конец. Как такое переварить? Ясное дело, делали вид, что рады за него, но на самом деле тихо ненавидели. Причём даже те стали его ненавидеть, которые до болезни относились к нему нейтрально или хорошо. Вот вам и зло в чистом виде.
Дед кивнул.
— Да, прав твой наставник. Добра без зла не бывает. Как и наоборот. Следуя твоему примеру, и смерть несёт в себе добро. То есть не является злом в чистом виде. Для того, кто умер, и для его родственников она является злом, но для других она была бы добром. Открытие окна возможностей.
— Да, вы верно поняли мою мысль. Смерть тоже несёт в себе добро. За одним исключением…
Он замолчал, но тут заговорила бабуля. До этого она молча слушала, не вмешиваясь в их разговор.
— Дети?
Саша кивнул.
— Да, дети. Смерть ребёнка, возможно, тоже несёт в себе маленькое добро. Совсем маленькое, даже микроскопическое. Ну, например, место в детском садике освободится, ребятишек в классе станет на одного меньше, а это какое-то облегчение для учителей. Но горе, которое несёт с собой смерть ребёнка, для всех окружающих, в том числе и для учителей и воспитателей в детском саду, не сравнимо с этим крохотным добром. Я думаю, роль этого добра настолько незначительна, что окружающие его просто не видят. Никому и в голову не приходит рассматривать смерть ребёнка под таким углом. Мне, кстати, тоже. Я привёл этот пример лишь для полноты картины. Так что говорить об абсолюте в отношении меня ещё очень рано. Я многого не знаю. Мне предстоит ещё очень долго учиться. Возможно, даже бесконечно долго. Законы природы — это ладно. Этим я овладею достаточно быстро. Я и сейчас уже знаю много такого, что станет известно науке очень нескоро. Но вот человек, как явление. Один единственный человек сложнее всей Вселенной со всеми её законами. Я вам приведу один пример.
Дед улыбнулся.
— Какой?
— Вот мы много и охотно говорим о прогрессе. О том, как человек изменился за последние десятилетия. Пишем, обсуждаем на научных конгрессах, дискутируем. А я пару лет назад провёл небольшой эксперимент и выяснил, что суть человека за прошедшие тысячелетия мало изменилась.
В глазах у Саши мелькнули чёртики, поэтому, наверно, дед тоже улыбнулся.
— Расскажи?
— Попался мне как-то в руки роман Бокаччо «Декамерон», — он заметил, как бабуля поджала губы, и смешливо фыркнул. — Знаю, что книга не очень приличная, но я не собираюсь говорить о её содержании. Речь пойдёт о другом. Помню, как сам смеялся над некоторыми пассажами оттуда, когда впервые читал её. Помню, как сопереживал её героям, когда речь шла о трагичном. А потом как-то раз у нас с наставником зашла речь о литературе, и я упомянул этот роман. Наставник рассмеялся и рассказал о том, как реагировали гостившие у него в замке дамы и кавалеры, когда заезжие артисты разыграли перед ними некоторые сценки оттуда. Сколько смеха и веселья вызвала эта книга! А дело, чтобы вы понимали, происходило в четырнадцатом веке. Вскоре после того, как этот роман был написан и в списках разошёлся среди тогдашней аристократии.
— В каком веке? — удивился дед. Он, наверно, подумал, что ослышался.
— В конце четырнадцатого. Наставник у меня долгожитель. Он в то время уже жил. Он жил уже в те времена, когда Иисуса Христа ещё в проекте не было. Впрочем неважно! Сейчас о другом. Так вот, вернулся я домой и почему-то задумался над его словами. Что-то меня беспокоило. Вот именно тогда мне и пришла мысль провести небольшой эксперимент. У нас в стране после революции «Декамерон» не переиздавали, но в одной из частных библиотек я нашёл экземпляр, изданный в России в семидесятых годах прошлого столетия. Нашёл и сделал с этой книги две копии. Одну из них я подбросил в умывальник общежития при МГУ, а другой тоже в общежитие, но при Ленинградском университете. Книги пошли по рукам. Понятно, такая редкость! А студенты народ любознательный. Интересно же почитать то, что невозможно найти даже в самых полных публичных библиотеках. Я узнавал: в Ленинской библиотеке в Москве «Декамерон» имелся, и даже несколько различных изданий, но на руки он выдавался только по специальному разрешению. Например, аспирантам, темы диссертаций которых были как-то связаны со средневековьем. На полках его найти было невозможно. Только в архиве.
Саша остановился, чтобы отхлебнуть уже остывшего чая из своей чашки. Дед и бабуля терпеливо ожидали продолжения рассказа. Видно было, что тема их заинтересовала. Нужно будет потом попросить Сашу. Юле тоже захотелось прочитать эту книгу. Она о ней, конечно, слышала, но видеть её и подержать её в руках ей пока что не довелось.
— Так вот, подбросил я их, а через месяц примерно, проследил за тем, как эти парни и девушки на неё реагировали. И я понял… Они смеялись над тем же, над чем смеялись те дамы и кавалеры в четырнадцатом веке. Девушки плакали над тем же, над чем плакали женщины в то время. Встаёт законный вопрос: а так ли сильно изменился человек за прошедшие между этими двумя событиями шесть веков?
Дед покивал.
— Да, Саша, суть человеческая меняется чрезвычайно медленно. Может быть, даже и вовсе не меняется. Очень интересный эксперимент. И очень поучительный. Ты молодец. Хоть и молод, но голова у тебя работает как надо.
А бабуля спросила:
— Твой наставник жил ещё в дохристианские времена?
— Да, это так. И именно его учителю пришла в голову мысль, что многобожие отжило своё и его должно сменить что-то другое, что-то более прогрессивное.
— И в чём же состояла эта мысль?
— К тому времени в обществе вызрело множество противоречий различного рода, Мария Петровна. И в политической сфере, и моральные, и даже экономические. Все они подталкивали общество к переменам. Этот переход был своего рода революцией, для которой должны были созреть условия. К тому времени все условия для такого переворота созрели. Но главной мыслью того человека было стремление объединить человечество под крылом единой веры и дать им единые нравственные ориентиры. Он рассчитывал таким вот непростым способом сделать человека менее агрессивным.
— Получилось?
— С агрессией нет, не получилось. Он некоторое время наблюдал со стороны, как последователи Христа в Европе азартно резали друг другу глотки в надежде доказать противной стороне, что они и только они правильно понимают его учение, а потом – это случилось после первого крестового похода – понял, что природу человека изменить невозможно. Вскоре после этого он охладел к людям, удалился от дел, а потом и вовсе решил прекратить свою жизнь.
Помолчали. Потом дед спросил Сашу:
— А имя было у этого человека?
— Было. Только я его не назову.
— Почему?
— Оно слишком хорошо известно...
Дед задумался, и тут Саша почему-то напрягся. Говорит деду:
— Не нужно произносить его имя вслух, Михаил Александрович! Даже если вам покажется, что вы его угадали.
Дед посмотрел на него, а потом выбрался из своего кресла, встал из-за стола, обогнул кресло бабули, которая сидела между ним и Сашей, подошёл к Саше, наклонился к самому его уху и что-то ему шепнул. Саша с небольшой задержкой кивнул:
— Да, это он... Вы были знакомы с Михаилом Афанасьевичем Булгаковым?
Дед вернулся к своему креслу и, устраиваясь за столом, ответил:
— Я знал его, но наше знакомство было шапочным. В лицо мы друг друга знали, раскланивались при встречах, но и только. Серьёзно поговорить нам с ним ни разу не довелось. Хотя он меня очень интересовал.
Саша на это кивнул.
— Так вот, в своём романе «Мастер и Маргарита» он довольно близко подобрался к личности этого человека, но сделать последний шаг не сумел. Или не захотел. Или побоялся. Так что и вы не разговаривайте, пожалуйста, о нём с посторонними. С женой можно, но больше ни с кем. Вы лицо в мире литературы очень авторитетное и влиятельное. Вас слышат даже за рубежом. Плохо будет, если разговоры пойдут. Это ведь может перевернуть представление людей обо многом, случившемся две тысячи лет назад. А это, в свою очередь, может пошатнуть основы веры. Вряд ли вы или кто-либо ещё в состоянии просчитать все возможные последствия.
Дед на это кивнул, но видно было, что он чем-то очень доволен. Юле казалось, что он готов рассмеяться. Нужно будет потом спросить его, что его так рассмешило.