Наивные пожелания экскурсии по Лондону или турне по Уэльсу так и остались пожеланиями. Как благонравная пара, они поднялись по лестнице, зашли в квартиру. Чинно сняли верхнюю весеннюю одежду — он плащ, а она нечто похожее на куртку.
Потом она, словно нечаянно, прижалась к нему. А он сразу же обнял ее и начал неистово целовать. Продолжение поцелуям нашлось на диване. Просто удивительно, как молодеют уже не в молодом возрасте люди от любви. Или дурнеют?
Для того чтобы израсходовать пыл любви, им понадобилось почти трое суток. Незаметно календарь перелистнул очередную неделю и шагнул во вторую половину мая.
И только после этого у них появилась возможность здраво рассуждать, а не стискивать друг друга в объятиях при одном взгляде. Маша отправилась на кухню готовить что-то более солидное, чем легкие салаты и вегетарианские бутерброды, которыми они перекусывали, когда совсем доставал голод. А Дмитрий Сергеевич направился в ванну — бриться. По ее настоянию он специально сбрил бороду перед приездом и вот теперь мучился известной мужской проблемой.
Он едва успел намылить одну щеку, как громкий крик Маши из кухни заставил его почти в ничем выскочить из ванной. Что там, Господи?
К счастью, с ней ничего не случилось. Маша, забыв об обеде, смотрела новости Би-Би-Си. И без перевода Дмитрий Сергеевич понял, что за последние трое суток мир, в отличие от них¸ занимался не только любовью.
В коротких дневных новостях, на которые вышла Маша, события прошлых дней не повторяли, а давали краткий анализ текущейобстановки. И для них как гром среди ясного неба были известия о наступлении грузинских войск в Абхазии и Южной Осетии. Но это же война! Неужели Грузии оказалось мало двух российско-грузинских войн? Или, может, они решили продолжить успех второй грузино-российской войны.
Тогда Грузия поначалу добилась успеха. А затем подключилась европейская дипломатия и Россия уступила.
От удивления он забыл, что стоит почти ни в чем, полувыбритый, за сотни километров от Родины.
Новости закончились. Дмитрий Сергеевич спохватился и отправился в ванную, растерянный и ошеломленный. Надо было что-то делать, и для начало следовало добриться.
Выбритый и освежившийся, он вышел из ванны через пять минут с уже готовым планом действий. Кажется, ему предстоит немедленный вылет в Москву. Ларионов обещал не дергать понапрасну, но это как раз тот случай, когда надо забыть о личной жизни. Кстати, что там показывает его фон?
Романов взял в руки фон, недоуменно посмотрел на безжизненный экран, вспомнил, что он предусмотрительно выключил мобильник в начале любовного угара.
Чертыхнулся, немедленно включил его. Фон в награду разразился целой какофонией непринятых вызовов. Здесь были многократные звонки МИД, личного фона Ларионова, многократно его искали и другие лица (непонятно кто) и из России и из (хм!) Англии. Обзвонить?
Романов представил, какую реакцию вызовет его звонок хотя бы в МИД и тем более у Ларионова, и рука сама убрала фон в карман халата. Леший с ними! Если нужен, то позвонят еще раз.
Потом заколебался… Где-то идет война. Он снова взял фон и набрал номер Невоструева. Этот, по крайней мере, не решится на него орать. А если решится, то и он может наорать.
Увы, фон отделывался гудками, упорно не желая соединяться. Тогда он позвонил Ларионову. Аналогично. Он прислушался к гудкам. Тональность другая. Ну да, скорее всего, связь с Россией временно разорвана. Это уже хуже.
Хотелось надеяться, что Англия не объявила войну России. У местных политиков хватит ума влезть в войне по непонятной причине и за непонятными результатами. Кем он тогда будет — военнопленным? Интернированным? Он дипломат, но приехал не официально, поэтому вряд ли удастся убедить хозяев о своем особом положении.
Он позвонил на первый попавшийся английский номер. Запоздало сообразил, что звонит Маше, замер в ожидании разгона. И… не дозвонился. Это было уже совсем пикантно. Позвонил ради спортивного интереса по остальным английским номерам. Конечно же, безрезультатно.
Как интересно.
Дмитрий Сергеевич в раздумье сосредоточено потер гладко выбритый подбородок. Может это технические проблемы, но, скорее всего, его номер просто заблокирован. Лихо. Неужели, в самом деле начинается европейская война, раз к высокопоставленному дипломату применяются такие меры.
Что же будет дальше — третья мировая? Первая ядерная?
От гулко бьющихся в голове мыслей заныло в висках. Он еще мог ориентироваться в региональных конфликтах прошлых веков, закончившихся и с понятными результатами. Но здесь, на грани возможного уничтожения человечества, на миг нерешительно замялся.
А, Бог с ним, что будет, то будет. И направился на манящий запах омлета с беконом (или яичницы с копченым салом, как хотите).
Маша уже накрывала на столе, торопливо расставляя тарелки и стаканы.
— У меня есть нехорошее подозрение, — сказала она. — Почти в центре Лондона находится высокопоставленный дипломат сейчас почти враждебной страны, и ему позволяют свободно передвигаться и сообщать на Вернадского всю информацию.
— Передвигаться не знаю, а звонить нет. Мой фон заблокирован.
Маша вопросительно посмотрела на него и бросилась проверять свой фон. Пока она ходила и звонила, он переложил свою порцию омлета на тарелку и принялся с аппетитом завтракать.
Маша вернулась через несколько минут, растерянная и обозленная.
— Я английская поданная, — заявила она необычайно жестко, — они за это еще поплатятся!
Романов к тому времени уже проглотил омлет и пил кофе. Эскападу своей любовн… м-м-м… дамы сердца он выслушал с интересом. Маша выступала как настоящая представительница западной демократии. Видимо, ее фон тоже блокирован и она обозлена и рассержена.
Теперь следующим шагом должно быть обращение в суд, где всем нарушителям ее прав и свобод дадут по шее. Дадут? Что-то в данном случае у него вызывало сомнение. Любое государство это, прежде всего, орудие подавления. Конечно, позже они в отличие от родной сермяжной и своеобразной, извинятся и компенсируют. Но это будет позже. Как показывает история, правительство и силовики сошлются на военное время и чрезвычайное положение.
— Слушай, — попросил он, — измени еще немного своей новой Родине, поговори со мной.
Я не поданный Ее Величества и на меня гарантии западной демократии не распространяются. Правда, я дипломат, но мало ли что. Посему хочется на всякий случай перестраховаться.
Дмитрий Сергеевич вдруг замолчал, став чрезмерно подозрительным. Интересно, Машу не прослушивают? Силовики, не ее начальник, наверняка знают, кто является ее любовником и нашпиговали квартиру шпионской техникой. Хотя это опять же нарушение прав…
Он вышел в комнату, вырвал листок из кстати лежащего на подоконнике блокнота и стащил лежащий там же карандаш.
Вернулся обратно на кухню. Маша с интересом смотрела на его манипуляции.
«На второй полке твоего книжного шкафа я оставил носитель с материалами моей монографии. Ну ты знаешь, — написал он. — Если что-то случится, используй материалы. И можешь издать под моей фамилией».
— Никаких что!
Маша схватила его высокий фарфоровый стакан с кофе, неосмотрительно поставленный на стол, и от возмущения отпила солидный глоток.
А его возмущение на попрание священных прав частной собственности в виде похищения кофе было прервано звонком в дверь. Они замерли, как маленькие дети.
Кажется, у них гости. КТО?
И почему он в разговоре с Машей никогда не успевает высказаться последним?
Хрестоматийное «Мэй ай камин?», произнесенное Машей спокойным и даже приятным голосом, заставило Романова снова приняться за оставленный ею кофе.
А затем он едва не подавился. Судя по шагам, в квартиру вошло несколько человек. Один из них что-то негромко произнес.
Маша ответила резким высоким голосом нечто непроизносимое при детях. В ответ на Машин сленг (или, проще говоря, матерщинные ругательства) началась возня. По всем признакам, в прихожей разворачивалась драка.
Дмитрий Сергеевич, непонятно зачем схватив чашку с выпитым наполовину кофе, помчался на помощь. Увиденное подтвердило худшие предчувствия. Трое мужчин в одинаковых плащах и шляпах по-хозяйски расположились в прихожей. Двое из них прижали к стене Машу и не давали ей кричать, зажимая рот, а третий примеривался, как ему поаккуратнее и бесшумнее попасть в квартиру и не потревожить его, Романова.
Их можно было бы причислить к бандитам, но некие черты, которые способны выделить все грамотные люди в любом государстве, говорили о принадлежности к английской секретной службе, к какой, Романов с горяча забыл.
Наглое вторжение возмутило Дмитрия Сергеевича до бешенства. Он плеснул в лицо оказавшемуся на его пути третьему горячий кофе.
Третий с воем сложился, схватившись за лицо. Просто удивительно, каким горячим оказался напиток. Дмитрий Сергеевич даже пожалел юношу (тот был явно моложе). А затем его кулак с хрустом вошел в подбородок одному из издевавшихся над Машей. Сволочи, нашли возможность заворачивать руки слабой женщине!
Дмитрий Сергеевич не зря не причислял себя до конца к слабой интеллигенции. Уж его удар точно не был из разряда легких пощечин, раздаваемых хрестоматийными истериками в интеллигентных костюмах. Крепкий удар буквально срубил английского фээсбешника (пусть будет так), второй успел повернуться и даже встать в защитную позу. Это его не спасло. Как говорится, «крепкий мужицкий кулак» пробил его защиту и врезался в лицо. Фээсбешник упал.
Позади послышался шум. Романов плюнул на кулак и стал разворачиваться, чтобы врезать облитому кофе. Победа его опьянила и излишне расслабила. Пока он картинно разворачивался, пришедший после «угощения» кофе фээсбешник коротко ударил в лицо. А когда Романов упал, то наклонился к нему и пшикнул из баллончика. Это был какой-то снотворный газ. Во всяком случае, Романов почувствовал, что теряет сознание и успел только вскрикнуть…
Дмитрий Сергеевич очнулся от того, что кто-то поднес к его носу ватку с нашатырным спиртом. Он задергал головой и открыл глаза. Это была явно не квартира Маши. Увидев, что он очнулся, двое крепышей в белых халатах, к которым меньше всего хотелось привязывать слово медбрат или санитар, не церемонясь с Романовым, подняли его с кушетки и опустили в кресло.
Третий — мужчина примерно возраста Романова, с приличными залысинами, гораздо ниже ростом, удовлетворенно кивнул и коротко отпустил людей в белом.
Потом лысый опустился в кресло напротив, коротко отдернув брюки синего костюма-тройки, и с любопытством посмотрел на Романова.
— Ай-яй-яй, — укоризненно произнес он по-русски практически без акцента, — что же это вы, культурный человек, высокопоставленный чиновник — дипломат, а опустились до нападения на добропорядочных граждан Великобритании. И едва их не забили. Наверняка, еще бы ногами пинали, если бы вас не остановили. Как вы похожи на свою страну — агрессивный без меры и причин, жесткий и наглый.
Он замолчал, ожидая реакции.
— Что же это вы, секретные службы, так одинаково работаете? — устало ответил вопросом на вопрос Дмитрий Сергеевич. — Неспровоцированное насилие, защитная реакция. Придумали бы новое что-нибудь. Вот и у нас ФСБ постоянно указует — в мерах самозащиты, по случаю неспровоцированной агрессии…
— А что, например, вам не понравилось? — заинтересованно спросил лысый английский чекист.
— Дерутся ваши плохо, — буркнул Романов. — Трое против одного, а без спецсредств не справились.
У него опять закружилась голова. Чем же его так подкосили в прихожей Маши? Или, — он осторожно прощупал кровоподтек на лице, — это следствие удара. Сволочь, мог бы и послабее врезать.
— Мы можем наладить с вами сотрудничество, — вкрадчиво сказал лысый, — ведь вы же человек западной ориентации. И распространение благ западной цивилизации должно входить в круг ваших жизненных задач. А на действия группы захвата не обращайте внимания. Мы компенсируем вам ваши издержки. И вашей подруге тоже.
Дмитрий Сергеевич усмехнулся. Нет, человек он, прежде всего, ориентации мужской. И покупать его, как дешевую проститутку, не стоит.
Он подумал и выложил сложнейшее ругательство, в котором соединил предков данного англичанина, нахождение туманного Альбиона, античных и средневековых западных героев и различные мужские и женские гениталии Гомо Сапиенс и других млекопитающих.
Лысый, хорошо знающий русский язык — уж не выходец ли из России — явно обиделся. Он поднялся и буркнув: «Сидите пока», вышел из комнаты.
Может, это было к лучшему. Некоторое время Романов сидел, борясь с тошнотой и сонливостью. Затем, когда ему стало легче, открыл глаза.
Где, кстати, он оказался?
Комната, в которую его внесли, явно была не тюремной камерой. Незарешеченные окна, мебель скорее гостиничного, чем тюремного типа. Но и к обычным жилым помещениям комнату не отнести — слишком маленькие окна и, похоже, металлические двери. В общем, он находится в здании секретной службы, как ее там… Он попытался вспомнить и опять не смог.
Откуда-то из-за дверей послышались шаги несколько человек. Дверь с лязгом открылась — стальная! — вошло двое — прежний лысый и пожилой человек в очках, явно начальник. Впрочем, судя по костюму и по повадкам, не самый высокий, но все-таки…
— Господин Романов, — заговорил он по-английски, — у меня мало времени. Или мы с вами начинаем дружить или мы передаем вас в руки судебных органов за драку с сотрудниками Интеледженс Сервис, находящихся при исполнении служебных обязанностей в условиях почти военного времени. А правосудие у нас весьма суровое. Особенно учитывая, что судить вас будет военный трибунал.
Дмитрий Сергеевич посмотрел на лысого и попросил его:
— Послушайте, вы наверняка все записываете на комп, воспроизведите своему начальнику мое ругательство. Я, думаю, на английском есть аналоги.
Лысый, подавшийся вперед в ожидании капитуляции, поперхнулся и перевел на английский просьбу русского.
Очкастый посуровел, но попытался найти консенсус. То, что он начал говорить, Романов охарактеризовал как идеологическую обработку с элементами подготовки шпика. Когда он ожидал от Стюарта вербовки, он оценивал методику английских спецслужб куда выше.
Плохо же они его ценят. Он закрыл глаза и уже почти не обращал внимания на слова очкастого, которого носило из стороны в сторону. То он льстил, называя его лидером единственно настоящей демократической оппозиции в России, то стращал и пугал. Смешной. Вот в России в ФСБ, те да. Двумя словами так напугают, что дрожь в коленках пару лет отдается.
Через какое-то — какое? — время очкастый вышел. За ним последовал лысый, напоследок бросив на Романова строгий взгляд.
Романов его остановил вопросом на счет туалета. Лысый ткнул в сторону противоположной от окон стены и Дмитрий Сергеевич увидел незаметную дверь. Сходил. За одним попил из крана. Стало легче и проще. Пусть качают, он не жалкий неврастеник, чтобы сломаться из-за таких-то пустяков.
Наступили сумерки. Судя по всему, уже часов восемь — девять, весной темнеет довольно поздно.
Снова открылась дверь, Романов думал увидеть лысого, но вошли двое военных. Один остался у дверей, второй поставил поднос на столике около Романова. Снял салфетку. На подносе оказался ужин. Ни слова не говоря, военные вышли. Хм. Салат, вареный картофель с куском мяса, стакан сока, несколько ломтиков сыра, джем, четыре куска белого хлеба. Жить можно.
Он набросился на обед… скорее ужин и смел все до последней крошки. Вот что значит демократия, — подумал почти с умилением, — в нашем каком-нибудь Трутатайске дали бы тарелку перловой баланды и то бы спасибо говорил.
Военные пришли через минут тридцать, забрали поднос с посудой и опять ни слова не говоря, вышли.
Романов даже заскучал. Хотя бы помучили еще, время бы быстрее потекло.
Зря он так подумал, поскольку через некоторое время в комнату вошло три человека. Один в мантии — явно из судейских, второй оказался переводчиком, а третий, скорее всего, просто был охранником. Мало ли чего можно ожидать от сумасшедших русских.
Судейский потребовал подняться. Что-то вроде «Встать, суд идет». Переводчик так и перевел, хотя и более витиевато и кудряво. Романов лениво помахал им левой рукой. Дескать, и я вас приветствую.
— Вы рискуете быть обвиненным в оскорблении суда, — предупредил переводчик.
Романов подумал, не обругать ли его. Попросил у Господа прощения за эту мысль. Поговорку с волками жить — по-волчьи выть сочинили слабые люди, оправдывающие свое свинячье положение. Поэтому он лишь закрыл глаза и на все чириканье на английском в переводе на русский отвечал презрительным молчанием.