Катастрофа или гибель Атлантиды

Глава 18

Вот оно, опять, — упавшим голосом сказала Касс.

Землетрясение не стихало. Наоборот, устанавливалось, водворялось, словно желая сделаться привычным для атлантов, стать для них одним из обычных условий существования.

— Знаешь… — чтобы услыхать это чуть слышное “знаешь”, Уэшеми пришлось напрячься. “Так шепчут люди, которые боятся нарушить чей-то сон. Или когда покойник рядом,” — подумал поэт.

Касс между тем, уже погромче, продолжала размышлять вслух: — Ведь оно как живое… Оно потрудится, потом отдохнет… Потом начнется опять, уже чуть сильнее… Будто хочет освоиться на новом месте, укрепиться, вступить в права, устроиться попрочнее, постабильнее.

— Оно скоро кончится.

Уэшеми обнял Касс. Она прижалась к нему.

— У тебя сердце бьется в такт с толчками, — тихо заметила она.

— Серьезно? — он улыбнулся ей.

— Немногословен ты сегодня, — отметила Касс. — Будто вчера выговорил все, а сегодня и сказать больше нечего. Будто обязательно только о тайнах творения… Зато я что-то говорю без конца. Удивительно, я же со всеми молчу. Странно, я знаю так постыдно мало по сравнению с тобой, но не стесняюсь бормотать всякую ерунду.

— Ты хочешь сказать, что я сделал из тебя болтушку? Прости уж, я до смерти люблю твой голос. Он у тебя необыкновенный. Я из толпы, не глядя, смог бы узнать тебя даже по одному, даже по очень слабому, короткому вздоху. Ну вот, разговорила-таки ты меня. А в это время нам с тобой хорошо бы именно не болтать, а наоборот, отключиться и работать…

— Прости, не могу. Что-то меня сейчас не очень тянет в транс.

— Как жаль! Я ведь чувствую, мы с тобой — единственные, кто сейчас сопротивляется Кругу.

Во время землетрясения Уэшеми обыкновенно медитировал совместно с Касс. Сначала, по нарастающей, из ладони в ладонь, они передавали друг другу энергию, усиливая ее тем самым до такой степени, то вибрации обоих сливались в единый импульс. Достигнув этого, влюбленные начинали излучать в мир волны своей любви, пытаясь хоть немножко смягчить натиск черного вала, вздымавшегося над Эдемом.

— Но ничего, не можешь, так не можешь… Ты устала. Значит, отдохни на этот раз. Я сам…

Касс посмотрела на любимого, который устраивался, усаживаясь в характерную позу, чтобы один на один выйти на противоборство со всеобщим Злом. Молча, чуть откинув корпус назад, она придвинулась, встала перед Уэшеми на одно колено и приблизила к открытым ладоням друга свои, широко распахнутые ладони.

Удары постепенно замерли. Землетрясение закончилось.

— Ну, на сегодня, пожалуй, конец, — беспечно, словно только что и не работал, сказал Уэшеми.

— Интересно, где сейчас Рамтей, где Горн, где все… — задумчиво прогуливаясь по комнате, протянула Касс.

— Давай попробуем виз, — предложил Уэшеми.

Виз с готовностью осветился, едва только Касс включилась на связь.

— Рамтей, конечно, не ответит.

— Носится вокруг, вероятно. Кого-то откуда-то освобождает, кого-то куда-то перевозит… Короче, спасает, кого может, — отозвался Уэшеми. — Попробуем отца?

Ноэл не отвечал, не отвечали и родители Касс.

— Зато мы точно знаем, где Фест.

— Кузницу набирать? — Касс улыбнулась.

— Если бы ты знала, как хороша твоя улыбка, ты бы улыбалась, не преставая.

— Если бы ты знал, как приятны твои комплименты, ты бы говорил их мне один за другим… И ведь знаю же, он там, что ж не ответить на вызов? — Касс задумалась на минуту и спросила: — Как ты думаешь, что он там без конца кует?

— Человек впервые в жизни почувствовал, что он кому-то нужен…

Касс округлила глаза. Вид у нее сделался, будто девушка уразумела нечто крайне важное, чего раньше долго уяснить себе не могла. — Я знаю! — торжественно объявила она. — Трезвость свою он там кует.

Действительно, с тех самых пор, как сын Зева наловчился работать с кентаврами в кузнице, он был счастлив. Да. Несмотря на окружавший хаос и мучительное ожидание конца, Фест чувствовал себя абсолютно счастливым: он был не просто нужен, он был нарасхват. Без лишних разговоров шел всюду, куда его звали: там помогал соорудить лодку, там плот, в другом месте чинил брошенный во время мятежа и заново кем-то найденный аэробиль. Гордо хромая, Фест вышагивал вокруг, что-то вымерял, что-то проверял, что-то придумывал. Времени даже на сон у него почти не оставалось, не говоря уж о пьянствовании.

— Не отвечают, — сказала Касс… — И никому мы не нужны!

— Почему же не нужны? Просто заняты все очень… — Уэшеми посмотрел в окно. — Вообще-то и нам пора. Если ты отдохнула, давай, полетаем? — предложил он.

— Да, наверно, надо, — согласилась Касс. — Пока Оно спит.

После очередной серии толчков они вдвоем облетали Посейдонис: фотографировали, снимали на виз, заносили в память аэробиля. Наконец, запоминали. Все, что происходило вокруг, в том или ином виде.

Первыми рухнули жилища бедняков и рабов в нижнем городе. Затем дома, разбитые повстанцами.

Парнас пока не пострадал, нижний и средний Олимп — тоже. Верхний же Олимп по-прежнему скрывался под защитным колпаком. Молчал. Прекратились только боевые вылеты.

Центральная площадь города, храмы Посейдона и Клейто, окружные улицы и скверы были по-прежнему невредимы, если не считать многочисленных, но еще не смертельных ран, нанесенных городу повстанцами.

Уэшеми и Касс пролетели над Елисейскими полями.

— Ну, здесь все, как было, — сказала Касс. — Мрачно, торжественно.

— Покой да тишина.

— Как странно.

Сверху, сквозь темно-зеленую листву, невозможно было разглядеть ни строения, ни ограды, ни живой души.

— Мне кажется, вся атмосфера здесь пропитана ужасом, — прошептала Касс. — Впрочем, сейчас это уже не только здесь.

Посейдонис волновался. Везде образовывались, распадались и собирались заново группы людей. Обсуждались последние события, землетрясения, предсказания Ноэла о гибели Атлантиды. Имя Ноэла не сходило с уст. Время от времени то в одной, то в другой группе вспыхивало имя Лона, предсказания которого тоже, непонятным, правда, образом, стали известны. Основной частью разговоров стали слова “защитное поле”, “мятеж”, “чакра”. Вспорхнуло и понеслось от одной группы к другой слово “наказание”.

Дом Рамтея оказался пустым, двери настежь: исчез даже гном с веревкой.

— Неужели улетел совсем? — спросила Касс.

— Между прочим, виз не работает, — сообщил Уэшеми. — Я опять пытаюсь набрать Феста или отца…

— Как, не работает? Ты хочешь сказать, не отвечают?

— Нет, — вздохнув, возразил Уэшеми. — Виз не включается на связь. — Уэшеми помолчал, а когда заговорил вновь, Касс не узнала его голоса.

— Связи нет. Я думаю, осталось еще дня два, максимум три… Не больше.

— Я боюсь, — только и сказала Касс.

Уэшеми пожал плечами и сказал обыденно просто: — Бояться надо неведомого, а тут… Все известно наперед, чего уж тут бояться? Мы же знали, что это произойдет…

— Все равно боюсь.

— Да, — согласился Уэшеми. — Конечно…

— Знаешь, я хочу посмотреть… Интересно, цел ли еще Веселый Грот… — вдруг предложила Касс.

— Странно… — Уэшеми внимательно посмотрел на подругу, пытаясь понять для чего бы ей вдруг понадобилось увеселительное заведение. Подумал. Затем, очевидно, что-то сообразив, кивнул: — Ну что ж, если хочешь…

Касс поставила аэробиль на развороченные плиты площади. Вот и знакомая, наглухо закрытая темно-красная дверь с вычурной позолотой.

Дверь бесшумно поддалась, впуская посетительницу внутрь. Девушка осторожно вошла в зал, из-за пустоты и темени показавшийся ей теперь непривычно мрачным, чужим, торжественным. Никто не ринулся навстречу. Молчала музыка. Исчезли свечи. Неясные очертания столиков отражались в запыленных остатках разбитых зеркал, угрюмые, неузнаваемо неуклюжие, ставшие похожими на гробы.

— Так я и не узнала, где находится камин, — подумала Касс.

Она пошла в ту же сторону, куда вел ее когда-то послушный эльф. Ей показалось, она нашла тот самый столик, где сидела когда-то с Рамтеем.

— О Творцы, другая жизнь, другая эпоха, ведь это было совсем недавно, а кажется, так давно!

К горлу нарастающей тоской тяжело подкатился сухой неподатливый ком. Касс по-детски опустила голову на руки и заплакала, в который раз за последнее время. Она плакала, но на этот раз слезы не облегчали: тяжесть прочно гнездилась на сердце, со слезами не таяла, а только становилась все горше и горше.

Уэшеми подошел к ней неслышно, неслышно опустился рядом с ней на колени. Гладил по голове и по плечам, целовал волосы. Он говорил тихо и вкрадчиво. Речь его сводилась к тому, что, может быть, раз уж ей так жаль прошлого, нужно подумать, может быть теперь, накануне ужасных событий, все-таки стоило бы помириться со старыми друзьями… На всякий случай, просто, чтобы не оставаться в одиночестве…

— Почему одиночество? — прорыдала Касс — А ты? Разве ты не со мной? Разве мы не вместе?

— Нет, я говорю, на всякий случай, — убеждал Уэшеми.

Касс поняла: он лжет. Он хочет остаться. Один в умирающем городе.

— Я не понимаю тебя, — голос ее звучал слабо и поминутно прерывался всхлипывающими вздохами. — Почему тебе обязательно надо умереть вместе с Атлантидой?

— Зачем умирать? — возражал Уэшеми. — Что мне Атлантида! Улетим куда-нибудь вдвоем, хочешь — в Халдею…

— … Ты не хочешь улетать… Тебе зачем-то обязательно умереть здесь… Зачем? Я понимаю, тоннель, Творец, урок и так далее… Но ведь это самоубийство! Ведь это нельзя! Ты сам говорил, что человек должен пройти свой путь до конца.

— Вот я и хочу пройти свой…

— А я? А как же я?

— Прости. Каждый из нас должен сделать свой выбор.

— Это страшная, чудовищная глупость! Если ты, или мы с тобой утонем здесь, кому от этого будет легче? Кому мы этим поможем?

— Нет, ты пойми… Я не намерен умирать специально. Если выйдет, мы улетим, и, если к этому ведет наш выбор, останемся живы… Но если нет — значит, тогда не стоит суетиться: дожить свое, додумать… — Уэшеми как будто что-то знал наперед, что-то, чего не знала она. Он улыбнулся нежно, но твердо: — Долюбить друг друга, сколько хватит сил… И уйти. По возможности достойно…

— Это другое дело… Я думала, ты нарочно меня отталкиваешь… Прогоняешь к ним…

— Что ты… Просто я не хочу навязывать тебе свой опыт… Свое понимание… Не хочу склонять тебя ни в какую сторону. А с ними тебе безопаснее… Тем более, раз уж ты так сильно желаешь жить… Но это совсем не значит, что отталкиваю.

Он взял в обе ладони ее лицо и начал целовать мокрые ресницы и веки.

— Если кто войдет, подумает, что мы сошли с ума, — прошептала Касс.

— Правильно подумает, — подтвердил Уэшеми. Он засмеялся и смех его звучал совершенно счастливо: — Мы на самом деле сошли.

— Я люблю тебя. Я тебе уже говорила? До конца тоннеля.

— До конца тоннеля, — подтвердил он. — Я люблю тебя. Или я тебе тоже уже говорил?

— Иногда, в самые решительные моменты, мне приходят в голову дурацкие мысли. Послушай, а не может это быть кощунством? Сейчас, здесь… Вдруг, действительно, войдет кто-нибудь…

— Не бойся никого. И почему же кощунство? Если мы живем в этом мире, нам полагается любить друг друга по законам этого мира, а там дальше видно будет.

Новое землетрясение отозвалось пронзительным звоном зеркал, но ни Касс, ни Уэшеми не услышали этого звона.

Когда они вышли из Веселого Грота, на площади все было по-старому. Все оставалось тем же, что час назад: развороченные плиты, высохший фонтан… Да и ветер метался с новой, все растущей силой.

Не было на площади лишь одного: их аэробиля.

— Что ж, провидение сделало мой выбор вместо меня. По крайней мере, от необходимости решать я избавлена, — с некоторым, не совсем понятным удовлетворением произнесла Касс. — Кто-то украл наш аэробиль.

— Ну зачем же обязательно украл… — Уэшеми пожал плечами. Очевидно, решили, брошенный…

— Очевидно, очевидно, — с легкостью согласилась Касс.

Касс казалась спокойной. Она не кричала, не заставляла его бежать куда-то в поисках Рамтея или Феста, не убеждала идти в сторону Верхнего Олимпа: а вдруг впустят, вдруг простят и помогут. Она больше ничего не требовала, ни в чем не обвиняла, ни на чем не настаивала. Она приняла случившееся, как должное.

Обнявшись они пешком дошли до ее дома. Лишь у себя во дворе Касс нарушила молчание: — Все-таки это здорово, что с нашим бассейном все в порядке…

Не заходя в дом, она скинула с себя тунику и ласточкой полетела в воду.

Уэшеми все еще прыгал на одной ноге, пытаясь содрать с себя комбинезон, когда Касс услышала бормотание аэробиля.

— Спасены, — подумала она. — Неужели спасены? Нет, этого не может быть. Я запрещаю себе радоваться. Не хочу потом жалеть…

Да, это был аэробиль. Да, он летел прямо к ним. Правда, солнце мешало разглядеть пилота…

— Спасены! — во всю силу своих легких закричала она.

На мгновенье, лишь на одно короткое мгновенье, Касс почувствовала неясное разочарование, но не стала искать в себе его причины. Радость возвращения к жизни снова овладела ею.

— Спасены, спасены, спасены! — восторженно орала Касс и, не в силах сдерживаться, прямо из воды, голая, мокрая понеслась к приземлявшемуся во дворе аэробилю.

Это оказался Лон. Поэт одним прыжком выскочил из машины и немедленно начал громко и возбужденно выговаривать: — Все правильно, знаменитость номер один пусть носится по всей Атлантиде, а Прекрасная Дева Касс принимает хвойные ванны… Прекрасную Деву, как всегда, ничего не касается.

На соперника он упорно старался не смотреть.

— Ну, что стоишь? Одевайся, — приказал Лон. — Поехали.

Касс посмотрела в сторону Уэшеми. Тот уже успел снова натянуть комбинезон и сел на траву, на то же место, где только что стоял. Сидел он, напряженно ссутулившись.

— Выбора общего ждет, — с неожиданной злостью подумала девушка.

На ходу стряхивая с себя капли воды, Касс пошла туда, где трепетала на ветру ее брошенная туника. Присела на корточки, взяла кончик серебристого шелка, потянула на себя. Оделась, не сводя взгляда с напряженной фигуры Уэшеми…

Лон не отставал ни на шаг.

— Готова? — решительно сказал он. — Пойди собери все, что может понадобиться.

— Я вообще-то вдвоем, ты заметил? — Касс почувствовала: голос ее дрогнул.

Лон, конечно, услышал и оценил этот легкий срыв в ее голосе.

— Мы не можем взять третьего, — поспешно ответил он. — Слишком много вещей.

Касс посмотрела в упор на человека, которого совсем недавно считала близким.

— Естественно, у Зева попросим кого-нибудь, кто может… Пусть он, — Лон брезгливо кивнул в сторону Уэшеми: — Пусть подождет здесь, за ним прилетят. У Эриды, кажется, свободное место в аэробиле. Разумеется, его не оставят…

Уэшеми, несомненно, слышал каждое слово. Он не спеша встал и медленно, размеренным шагом подошел поближе.

— Да, безусловно, — вежливо и очень спокойно согласился он. — Я подожду.

Еще чуть-чуть подумав, Уэшеми добавил без тени сарказма: — Благодарю тебя, Лон.

Касс взглянула на молодого халдея. Тот держался, будто речь шла не о жизни и смерти, не о прощании навсегда. Некоторое время Касс глядела на Уэшеми. Затем перевела взгляд на Лона.

Ветер трепал его прекрасные золотые локоны. Поэт, певец и оракул номер один глядел куда-то себе под ноги. Глаза его были прикрыты длинными золотистыми ресницами, в лице не осталось ни кровинки.

Касс сделала шаг в сторону Уэшеми. Прижавшись к нему, она продолжала неотрывно глядеть на Лона.

Уэшеми молча обнял подругу за плечи, подержал так секунду, словно прощаясь, а потом стал легонько подталкивать к Лону.

— Прекрати, — строго сказала Касс. — Ты же прекрасно понимаешь: я без тебя не уйду.

— Я, кажется, ясно объясняю: у меня нет места для двоих, — упрямо глядя то в сторону, то себе под ноги, быстро пробормотал Лон.

— Ты можешь попросить кого-нибудь другого? — спокойно спросила Касс. — Там, у Зева…

— Думаю, ты плохо представляешь, как к тебе там относятся, — возразил Лон. — И речи быть не может о том, чтобы ты там появилась без меня.

— Пожалуй, ты прав, — согласилась Касс и спокойно закончила: — Пожалуй, я остаюсь.

— Ты с ума сошла? — взорвался Лон. — Жить надоело? Этот бессовестный мерзавец свел тебя с ума. Или ты не веришь мне?

Теперь он открыто смотрел прямо ей в лицо.

— Вот, что означает выражение “глаза потемнели от гнева”, - подумала Касс. — Вот, что это такое…

— Говорю, его спасут следом за тобой! — проорал Лон. — Да я сам за ним вернусь, раз уж он тебе так позарез понадобился…

— Либо ты забираешь сейчас нас обоих… — начала Касс.

— Сейчас моя очередь ставить условия! — перебил он, не давая ей договорить: — Либо ты летишь немедленно месте со мной, либо спасайся, как знаешь!

Касс облизнула пересохшие губы и спокойно, словно он приглашал ее на прогулку или прием, ответила: — Ну что ж, благодарю за беспокойство.

Лон повернулся к сопернику.

— Как ты смеешь молчать? — в эти слова он, кажется, вложил всю накопленную за последние недели горечь.

— Говорю тебе, образумь ее. Чему ты ее научил? Смерть ее тебе нужна?

— Каждый из нас делает свой выбор, — Уэшеми виновато улыбнулся. — Не могу я решить за нее.

И тогда произошло нечто невероятное. Лон сделал шаг вперед, правой рукой оторвал девушку от соперника и отшвырнул ее в сторону. Затем левой рукой схватил Уэшеми за край комбинезона, а правой изо всех сил ткнул своим здоровенным кулаком в раскрывшуюся незащищенную грудь.

Уэшеми пошатнулся, но не упал. Он молчал, не делая даже слабых попыток защищаться.

Лон развернулся и еще раз ударил. Презрительно, обидно, не кулаком — развернутой ладонью.

Касс молчала, стоя недвижимо, словно в каком-то столбняке. Только заметив побежавшую по щеке юноши тоненькую струйку крови, девушка закричала.

Лон застыл с занесенной было для нового удара рукой.

— Мне стыдно за тебя, — тихо сказал Уэшеми.

— А мне не стыдно за себя! — заорал Лон. — Я хочу спасти ее, а ты губишь! Что ты ей всякими глупостями голову морочишь? Знаю я о ваших экскурсах на тот свет, понаблюдал немного, любопытства ради. Так вот. Если желаешь подохнуть здесь, твое дело. Но ее за что? Ее-то ты обязан заставить жить!

Лон бушевал. Он размахивался, нанося Уэшеми новые и новые удары. Тот шатался, но молчал.

— Прекрати это позорище, — закричала, наконец, Касс. — Кто тебя сюда звал? Что тебе от меня надо? Что ты ко мне пристал? Разве ты не видишь, я тебя не люблю! Он не виноват, если любят не тебя, а его.

Лон вдруг замер, съежился, виновато посмотрел на избитого в кровь халдея, перевел взгляд на Касс и неожиданно тихо пробормотал: — Хорошо, я же не возражаю… — взгляд его стал затравленным. — Я ничего, я согласен, ладно, потеснимся, влезем как-нибудь все втроем. Он же сам не хочет, я-то знаю.

— Мы остаемся, — устало сказала девушка. — Мне нужно отдохнуть. Я хочу искупаться и отдохнуть.

— Оставь нас, — уже совсем тихо попросила Касс…

— Прошу тебя… Заклинаю тебя всем, что было между нами хорошего. Не делай этого.

Лон умоляющим жестом заломил руки.

Наверное, самым страшным, самым тягостным зрелищем из всего, виденного Касс в последние дни, был этот жест Лона. Жест отчаяния, жест просьбы человека, который, сколько она помнила его, никогда никого ни о чем не просил.

— Прошу тебя, скажи ей… — несколько раз повторил поэт. — Заставь ее.

Что-то сломалось в Лоне. Он был согласен на любое унижение, только бы уговорить ее, спасти от гибели.

— Через два дня здесь не останется камня на камне… — Лон привел аргумент, который считал самым значительным.

— Тогда дай нам прожить спокойно хотя бы эти последние два дня, — твердо сказала Касс.

Двое лежали, тесно прижавшись друг к другу, не обращая внимания на хаос смерти, владевший миром за стенами шатавшегося в последней агонии дома.

Он крепко обнимал ее, она его, а вокруг… Вокруг рушилась эпоха.

И где-то вне времени и пространства начиналась новая.

Неведомая эпоха рождалась в кошмаре гибели отжившей. Что сулила она? Для начала — долгую, тысячелетнюю тьму. Тысячелетия забвения и мрака, тысячелетия отчаянной борьбы за огонь.

Долгий и трудный путь одичавшего, ослабшего человечества к познанию, пониманию, возвращению на уровень цивилизации.

Тысячелетний поиск.

Любовь, разрушения, сладость зачатия, страсть к убийству. Человечность, жестокость, гармония, уродство, память, забвение, бессилье, творчество.

Новая жизнь, новая смерть.

Наконец, сцепившиеся в объятьях вечной борьбы Добро и Зло.

А еще — бесконечные переходы, виражи и отсеки тоннеля. И всякий раз новая необходимость личного выбора.