Анархия. Начало

Глава 41

Молли

(Девчонка с пушкой)

Я сижу за своим столом, уставившись в компьютер и просматривая всю неприятную работу, связанную с делом «Корпорации Блю». Но ни с чем из этого я согласиться не могу, потому что данная информация по-прежнему не имеет никакого смысла. Учитывая мои познания в том, что Линкольн оказал воздействие на ученых, которые убили себя, используя биотехнологичную абракадабру, которую он придумал в этой своей пещере, то я абсолютно не вижу логики, по которой Аттикус вдруг сошел с ума и попытался застрелить своего отца.

Неужели Линкольн добрался и до него?

Это меня беспокоит. И очень сильно. Линкольн был со мной прошлой ночью, поэтому он не мог ничего сделать с Аттикусом.

Не будь идиоткой, Молли. Если бы мужчина захотел ускользнуть из твоего дома, чтобы убить кого-то, он бы это сделал. Ведь он сделал это после вечеринки в соборе.

Точно. Я снова начинаю беспокоиться.

Также меня беспокоит то, что Аттикуса втянули в это. Он примерно одного возраста с Линкольном и его друзьями, как возможно, чтобы он был связан с теми учеными? Нет, в этом нет никакого смысла. Но он должен быть связан каким-то другим способом. Может быть, он тоже был в школе?

От этой мысли мое сердце начинает сильно биться. Черт, что, если Аттикус узнал меня? Возможно, поэтому он был со мной так мил, когда я приезжала?

Но каким образом в этом замешан старик? Линкольн хочет сказать, что он один из причастных к Школе Одаренных? Ответственный за то, что с нами произошло?

Я вспоминаю свою встречу с Монтгомери старшим и пытаюсь вспомнить что-нибудь знакомое, но ничего такого не приходит на ум. И это логично, так как я не помню ничего о Школе Одаренных, кроме некоторых болезненных мероприятий с Линкольном.

Я сижу и перевариваю это. И, несмотря на то, что прошлой ночью я признала свою любовь к моему давно потерянному Альфе, в свете дня и сидя в полицейском участке в качестве детектива на службе, все выглядит совсем иначе.

Я не готова отказываться от него, или, что еще хуже, сдавать его. Но не хочу, чтобы мне лгали, даже если это ложь путем замалчивания. Я — часть всего этого. Я — часть его прошлого. Я делю с ним боль, предательство и ненависть.

Может быть, не ненависть. Я действительно ненавижу то, что я из этой школы, но теперь я уравновешенный взрослый человек, и все события произошли пятнадцать лет назад. Большинство этих лет были наполнены весельем, любовью и теплыми семейными отношениями.

Я вздыхаю, когда мои мысли возвращаются к маме в психиатрической больнице. Мне все же нужно навестить ее. Что я за дочь? Она приняла меня, когда мне нужна была поддержка, а я отвернулась от нее в тот момент, когда она, вероятно, нуждалась во мне больше всего.

Конечно, она на самом деле сошла с ума. Она действительно сумасшедшая. Но она помогла мне в самые отчаянные моменты. Она приняла ребенка, которого следовало передать в социальную службу.

И все же… я заслуживаю знать правду.

Если поеду навестить ее, тогда смогу попытаться проскользнуть внутрь и встретиться с Аттикусом. Я могу узнать его версию случившегося прошлой ночью. Есть вероятность, что его отец лжет о том, что случилось. И если Линкольн замешан в этом, то я должна об этом знать. Что, если он в опасности? Алистер Монтгомери — человек, которому не стоит переходить дорогу. Он скорее человек, который получает свое, несмотря ни на что.

Что, если Монтгомери старший врет об Аттикусе? Что, если Аттикус раздобыл больше улик? Он скрывал улики от своего отца. Почему?

Господи, я такой бестолковый детектив. Если бы не была так занята вопросом возвращения Линкольна, я бы задала этот вопрос несколько дней тому назад.

Когда поднимаю взгляд на часы, понимаю, что уже полдень. Я просидела здесь в нерешительности несколько часов.

Я собираюсь поговорить с Алистером Монтгомери. Я еще не допросила его, и обвинение шефа действительно взбесило меня.

Я встаю и набрасываю свое пальто, на мгновение бросая взгляд на кабинет шефа. Его жалюзи подняты, и он пялится на меня. Возможно, он вне себя от злости. Я получаю некоторое удовлетворение от этого, ехидно улыбаюсь ему и машу, направляясь к выходу.

Он берет свой телефон и тыкает в экран, а затем прикладывает его к уху и начинает разговаривать.

Его взгляд по-прежнему прикован ко мне.

Я стараюсь избавиться от дрожи, которая пробирает меня насквозь.

Он не может меня запугивать. Я знаю, что он продажный, и он знает, что я это знаю. Поэтому он может идти нахер. Я доберусь до истины, даже если меня после этого уволят.

Моросящий дождь, который начался чуть раньше, прекращается к тому времени, как я добираюсь до «Корпорации Блю», оставляя улицы блестящими и мокрыми. Я притормаживаю у пропускного пункта, но ворота открываются еще до того, как я успеваю подъехать достаточно близко, чтобы разглядеть, кто находится внутри. Хм-м, не уверена, что мне нравится быть настолько узнаваемой.

Когда заезжаю на парковочное место с табличкой, на которой указано мое имя, глубина обвинений шефа доходит до меня по-настоящему. Я действительно работаю на «Корпорацию Блю»? Определенно, это так и выглядит.

Я глушу двигатель и сижу еще некоторое время в машине, пытаясь все сопоставить. Почему «Корпорация Блю» настолько во мне заинтересована? Линкольн считает, что они как-то связаны со Школой Одаренных, но он так и не объяснил мне ничего, кроме информации об ученых, работающих здесь. Возможно, это совпадение? Может быть. А может быть нет.

Я открываю дверь и выхожу, слегка улыбаясь лучам солнца, которые пробиваются сквозь тучи, плотно затянувшие небо. Двери главного входа «Синего Замка» открываются передо мной, и я направляюсь сразу к администратору, чтобы попросить назначить встречу со стариком, когда он сам выходит из лифта. Это сбивает меня с толку, потому что его взгляд, определенно, сосредоточен на мне.

— Мисс Мастерс, — говорит он с устрашающей улыбочкой на лице. — Я предполагал, что вы заедете.

Он протягивает руку, но я просто смотрю на нее несколько секунд. Волна отвращения заполняет меня, и я знаю, что если прикоснусь к этой руке, то меня стошнит.

Какого черта? — произносит внутри меня осторожный голос.

Я прикрываю свое нежелание пожимать ему руку тем, что достаю свой планшет и делаю вид, что не заметила его предложения рукопожатия.

— Почему это? — спрашиваю я, делая вид, что ничего не знаю.

Я уверена, что причина, по которой он меня ждал в том, что именно ему шеф звонил, когда я покидала участок. Что-то здесь не так. У меня такое чувство, что я иду прямиком в ловушку.

— У меня есть несколько вопросов об Аттикусе. — Я провожу пальцами по планшету, стараясь казаться незаинтересованной. Я беру себя в руки, смотрю вверх и встречаюсь с его тяжелым взглядом. — Мне просто любопытно, почему вы не позвонили нам и не заявили об этом преступлении? Почему вы выбрали заточение в психиатрической больнице?

— Детектив, — говорит старик с мерзкой улыбочкой на лице, от которой у меня возникает желание сделать шаг назад, — Аттикус не в себе. Он не в себе еще с тех пор, как впервые попытался покончить с собой, когда был подростком. Я думал, он пошел на поправку, но у него случился рецидив. Его склонность к насилию вернулась, и я принял все меры предосторожности, чтобы оградить общество от его нестабильного состояния. Мне жаль, если вы считаете, что вас отстранили от этого, но судья принял верное решение. Аттикус опасен как для себя, так и для окружающих, и он нуждается в серьезной профессиональной помощи. Теперь он ее получает.

— Что же… — Я прочищаю горло, чтобы выровнять дыхание. — Что же, последний раз, когда я с ним разговаривала, он был в порядке. Это было вечером в пятницу на вечеринке. И наша беседа была обстоятельной.

Старик наклоняет свою голову так, будто я говорю что-то интересное.

— Правда? Могу ли я поинтересоваться, что стало темой вашей беседы?

Черт.

— Мы обсуждали самоубийства. Он был абсолютно в здравом уме и держал все под контролем в тот момент. Так что же произошло за выходные? Откуда такая внезапная вспышка жестокости?

— Почему вы думаете, что это произошло внезапно? Он был жесток всю свою жизнь. А вы не думали, что он был так заинтересован в этих самоубийствах именно потому, что прежде сам пытался покончить с собой?

— Нет, — говорю я, застигнутая врасплох этим заявлением. — Я видела те фотографии в его кабинете. Он не выглядит, как человек, склонный к жестокости. Он занимался туризмом. Покорял гигантские волны, взбирался на горы и бывал в кругосветном путешествии.

— Вы лишь озвучили мою точку зрения. Я изучил огромное количество исследований о том, что экстремалы, рискующие жизнью, как мой сын, часто принимают участие в подобном, чтобы бросить вызов смерти. Это даже можно охарактеризовать, как жажду смерти. Уверен, вам это понятие близко.

Я ошарашена его таким плохо завуалированным упоминанием моей семьи.

— Он выглядел вполне уравновешенным, мистер Монтгомери. Это все, что я хочу сказать. Я просто хочу разобраться с проблемами, связанными с вашими сотрудниками. И я проверила. У Аттикуса нет криминального прошлого. Так что, если он и вел себя подобным образом, значит, вы об этом не сообщали.

— Я знаю, детектив. Я отдаю себе отчет в том, что не помогал ему тем, что скрывал его непредсказуемое и жестокое поведение, но будьте уверены, в этот раз с ним будет проведена надлежащая работа. В Психиатрической больнице Кафедрал Сити с ним работают лучшие психиатры. Он будет получать уход наивысшего уровня до тех пор, пока ему не станет лучше настолько, что он сможет вернуться домой.

Я слегка вздыхаю.

— Я бы хотела встретиться и поговорить с ним.

— Это невозможно. Врачи попросили, чтобы все контакты с внешним миром были ограничены, кроме самых близких родственников. — Монтгомери замолкает на этих словах и смеется, и я снова ощущаю это чувство отвращения.

С меня хватит.

— Спасибо, что уделили мне время, — говорю я, отступая назад.

— Думаете это наследственное? — спрашивает он, когда я уже готова выбежать за дверь.

— Что? — Мое сердце внезапно начинает биться чаще.

— Безумие. Вы думаете, безумие передается по наследству? Думаете, я тоже этим страдаю? Что ему передалось это от меня?

— Эм… — Черт возьми, мне срочно нужно свалить отсюда. Но Монтгомери начинает двигаться в моем направлении, несмотря на то, что я отхожу назад.

— Может, все мои дети этим страдают? — добавляет он. — Возможно, они унаследовали это от меня?

Я все еще медленно двигаюсь назад, когда спотыкаюсь о коврик напротив двери, и он протягивает руку, чтобы поймать меня. Его рука соприкасается с моей. Она холодная, как и он сам, и я отскакиваю так быстро, что снова спотыкаюсь.

— Я напугал тебя, Молли?

— Что? — Я поворачиваюсь в сторону администраторов, но все шесть смотрят на свои столы, а их губы шевелятся, потому что они разговаривают через наушники.

— Говорят, яблоко от яблони недалеко падает. Безумие чаще всего передается по наследству.

Господи, я не виню Аттикуса за попытку убить его. Уровень холодности старого Монтгомери зашкаливает.

— Мне нужно идти, — говорю я, разворачиваясь и прорываясь сквозь входные двери. Солнечный свет, который пробивался сквозь тучи, уже исчез, но когда я сажусь в машину и смотрю на здание, вижу, что он уже поменял свое положение. Он подсвечивает верхушку синего шпиля, как луч прожектора.

Я принимаю это как хорошее знамение, нечто воодушевляющее, затем завожу двигатель и включаю заднюю скорость. Но мой взгляд задерживается на центральном входе «Синего Замка», и я вижу, как старик пялится на меня с обратной стороны пуленепробиваемого стекла.

— Уф-ф-ф. — Меня бросает в дрожь. Этот мужик такой жуткий.

Я отъезжаю, чувствуя себя грязной и думая о том, что лучше бы я не приезжала сюда. Я практически избавляюсь от этого чувства, когда добираюсь до другой части города и наблюдаю за психиатрической больницей на расстоянии. Она выглядит так, будто принадлежит Кафедрал Сити, со своей готической архитектурой и мрачностью, с окрашенными в черный цвет кирпичами. Есть даже арка, через которую нужно проехать, чтобы оказаться на парковке для посетителей, а в тучах нет ни единого просвета, чтобы пропустить хотя бы одинокий солнечный лучик. Это место окутано безнадежным мраком.

Я паркую автомобиль и захожу в здание. Я была здесь однажды несколько лет тому назад, но никогда не проходила дальше вестибюля. У моей мамы был «плохой день», как они сказали, и с ней нельзя было увидеться. Это было за день до того, как я покинула Волчью Долину для начальной подготовки, поэтому у меня так и не появилось новой возможности приехать сюда.

Это, конечно, не оправдание. У меня было много возможностей навестить ее потом, просто я сама решила этого не делать.

— Я могу вам чем-нибудь помочь? — спрашивает администратор за стеклянной перегородкой. Ненавижу, когда люди находятся за стеклянной перегородкой.

— Я здесь, чтобы увидеться с Мартой Мастерс.

— И вы?

— Ее дочь.

— Хм, — произносит женщина, печатая что-то на клавиатуре. — Никогда не знала, что у нее есть дочь. К ней всегда приходит только один посетитель.

— О, — удивленно произношу я. — Кто?

— Мистер Монтгомери.

Я слишком ошеломлена, чтобы что-то сказать. Этот мерзкий старик навещал мою мать?

— Очень жаль, что он и сам теперь здесь.

— Что? — говорю я, осознавая, что она имеет в виду Аттикуса, а не старика. Но она не слышит меня, потому что отходит, чтобы взять бейдж для посетителя. Она распечатывает табличку с моим именем, вставляет ее в прозрачный пластиковый держатель и протягивает его через окошечко в стеклянной перегородке.

— Наденьте это и присядьте. За вами придут, когда она будет готова.

Я беру бейдж и отхожу к литым пластиковым стульям, выставленным в линию напротив телевизора. Я ощущаю себя больше пациентом, нежели посетителем, когда заставляю себя сесть и взглянуть на экран телевизора, по которому идет комедийный сериал.

Рядом всего несколько человек, и никто из них не разговаривает, поэтому я сижу и обдумываю свои вопросы. Зачем Аттикус приходил навещать мою маму? И какое это имеет отношение к тому, что он сам теперь здесь?

Я знаю, что тут есть какая-то связь, но у меня такое чувство, как будто все происходящее в этот день имеет двойное значение. Комментарий шефа о том, что «Корпорация Блю» попросила его нанять меня. Высказывание старика о безумии. Знал ли он, что Аттикус навещал ее? Было ли это замечание о безумии обращено ко мне? Или к Аттикусу?

— Мисс Мастерс? — зовет женщина, стоящая в дверях.

Я встаю и иду в сторону двери.

— Это я.

— Сюда, пожалуйста, — говорит женщина постарше. На ней надета белая униформа медсестры. Очень старомодная, хотя большая часть докторов и медсестер носят современные цветные медицинские костюмы. Это делает атмосферу еще более устрашающей. — Сюда. Она ждет вас в комнате отдыха. Но я должна предупредить вас, мисс Мастерс, в последние годы она не очень общительна. Я не уверена, что вы в курсе, поскольку вы ни разу ее не навещали.

Черт. Это способ надавить на совесть, дамочка. Я не обращаю внимания на ее колкость и просто молча следую за ней через темный коридор, пока мы не оказываемся в большой открытой комнате, наполненной пациентами больницы. Все одеты в халаты и большинство из них сидят в инвалидных креслах перед маленьким телевизором, установленным высоко в углу комнаты. Они выглядят накачанным лекарствами до беспамятства.

— Вот она, — медсестра произносит слова четко, похлопывая мою маму по плечу. — Марта? Твоя дочь пришла навестить тебя. Может, повернешься, чтобы поздороваться?

Моя мама… выглядит неузнаваемо. Ее волосы такие седые, практически белые. Тело такое худое и хрупкое, а халат грязного, будто застиранного голубого цвета.

Я наклоняюсь, чтобы взглянуть ей в лицо.

— Мам?

— Она не разговаривает, мисс Мастерс. К тому же, она вас не узнает. Я не знаю, зачем вы пришли, но уже слишком поздно.

Мое лицо искажается от грусти.

— Спасибо, — выдавливаю я. — Но я бы хотела побыть с ней наедине.

Медсестра задирает свой подбородок и уходит, раздраженная тем, какая я плохая дочь. Я могу понять, почему она так считает, но она понятия не имеет, почему я старалась держаться в стороне.

Я сажусь рядом с мамой и тяжело вздыхаю. Я рада, что она не разговаривает. Потому что будет гораздо легче, если она не будет отвечать.

— Мне жаль, — начинаю я. — Мне, правда, очень жаль, что все так закончилось. Но ты убила моего отца, и я никогда не смогу тебя за это простить. Я никогда не прощу то, что ты сошла с ума и разрушила нашу семью. Уилл занялся гонками, ты знала об этом? Ты вообще знаешь, что он мертв?

Она даже не моргает. Я наклоняюсь, чтобы взглянуть в ее серые глаза, и мне становится интересно, что происходит у нее в голове. Ничего?

— Ты сказала отцу, чтобы он сделал тот трюк. Ты сказала, что нам нужны деньги, чтобы оплатить долг. Ты сказала ему, что он — непобедимый Сумасшедший Билл, который может все. Ты сказала, что он сможет осуществить это, и он поверил тебе. Но ты была неправа.

Смех из шоу по телевизору разлетается по комнате, и я мельком смотрю в сторону телевизора. Все эти годы гнева и печали захлестывают меня.

— Это не ее вина, — произносит голос позади меня.

Я разворачиваюсь и вижу Аттикуса, одетого в такой же светло-голубой халат, однако более чистый.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я. — Зачем ты навещал ее?

— Это была не ее вина, Молли. Мой отец заставил ее. И я навещал ее, потому что она моя мать.

— Мистер Монтгомери? — кричит медсестра из-за стойки. — Мистер Монтгомери! Вам не положено…

— Старик единственный, кто виноват, Молли, — шепчет Аттикус. Его глаза наполнены страхом. — Но я не позволю ему снова до нее добраться. Теперь я здесь, и не позволю ему. Так что иди. Уходи, пока он не добрался и до тебя, иначе ты никогда не сможешь покинуть это место. Я позабочусь обо всем.

— Подожди. Ты хочешь сказать…

— Он и твой отец, Молли.

Здоровый охранник хватает Аттикуса за плечи и разворачивает его.

— А у тебя талант к побегу, дружок, — смеется он. — Впрочем, это не поможет тебе сбежать отсюда, Синий Мальчик. Мы любим, когда наши заключенные следуют правилам.

— Заключенные? — спрашиваю я. — Так вы называете своих пациентов? Я требую, чтобы мою маму освободили немедленно. Я забираю ее домой.

— Боюсь, это невозможно, мисс Мастерс, — говорит медсестра, которая привела меня. — Я только что говорила по телефону с мистером Монтгомери, и он попросил, чтобы вас выпроводили отсюда.

— Мне насрать, что сказал этот псих. Я — ее дочь, и я говорю, что она уходит отсюда со мной.

— Мистер Монтгомери ее муж, мисс Мастерс. Они женаты тридцать один год. Он ее ближайший родственник и законный опекун.

— Тридцать… — но я не договариваю. Какого хрена…

— Уходи отсюда, Молли. Немедленно, — кричит Аттикус, когда его хватает еще один охранник. Они утаскивают его, но он продолжает выкрикивать снова и снова: — Уходи отсюда!