Звездолеты погибшей империи

Глава 9 Черный ферзь

Море Дрейка лежало в трех километрах внизу. Небо было ясное. Берег континента, покрытый сосновым лесом, выглядел пушистым. Конвертоплан шел на одном уровне с маленькими облачками. Даже с этой высоты было видно, как лес прорезают шоссе; а иногда он расступался, и возникали города: Ричмонд, Форт—Бурбон, Нью—Трентон, Лансинг, Китченер…

Темно–зеленый лес над светло–зеленым морем.

Эдмунд Гаррис посмотрел на навигатор и начал постепенно снижать высоту. Он уже два часа летел на восток. Море в этом направлении сужалось; еще чуть–чуть — и противоположный берег тоже станет видно. Самую восточную часть моря Дрейка местные жители называли «горлом» или «Каналом». По какой–то причуде тектоники плит два континента — северная Гурония и южная Элизабет — сблизились там так, что через пролив между ними удалось перекинуть подвесной мост. А по обеим сторонам этого моста вырос город. Наверное, один из самых странных городов в мире…

Лафайет—Сити. Центр планеты Глория и столица всего Северного альянса.

Навигатор пискнул. Эдмунд согласно кивнул и (с удовольствием, надо сказать) передал управление конвертопланом автопилоту. Писк означал, что рация самолета поймала сигнал приводного маяка, установленного на Виктория–хаусе. Самое высокое здание в Лафайет—Сити использовалось, кроме всего прочего, еще и в навигационных целях. Видно его было издалека. Даже если серебряная нитка моста через пролив закрыта облаками, мимо вершины Виктория–хауса не промажешь.

Эдмунд любил чувство пустоты и свободы, всегда сопровождавшее его одиночные полеты. В них хорошо думалось. Благо, такой способ передвижения сейчас правда был удобен. Из «поместья» — так он в шутку называл свой бревенчатый дом в сосновом лесу, на склоне Базальтового хребта — самолетом было выбираться проще всего.

На посадочной площадке Виктория–хауса дул ветер. Эдмунд повернул законцовки крыльев, переводя винты в режим посадки, и с трудом, со второго захода вписал машину в изображенный внизу белый круг.

Разобьюсь когда–нибудь, вскользь подумал он.

Дежуривший на площадке гвардеец небрежно поднял руку к берету.

— Добрый день, господин министр! Вас просят пройти сразу в башню.

Эдмунд захлопнул дверь кабины и кивнул, морщась от налетевшей мороси. В башню — значит на самый верх. В круговую комнату с прозрачными стенами, где президент обычно собирает совещания узким составом. На семи ветрах, так сказать.

Интересно, о чем сейчас пойдет речь? Вызов был срочный — значит, произошло что–то экстраординарное. Катастрофа на спутнике? Или, не дай бог, на каком–нибудь планетном объекте? Да нет, чушь. Будучи министром науки, Эдмунд узнавал такие вещи одним из первых. Иначе и быть не могло.

Ладно. Осталось подняться в лифте — а там нам все скажут.

— Господа, я прошу вас быть очень внимательными, — президент Мятлев не улыбался. — Предмет нашей сегодняшней встречи — события за барьером. За южным барьером. Я знаю, что большинство из вас не имеет к ним отношения, но… Не буду болтать. Простите. Адмирал Бертон, прошу вас.

Командующий космическим флотом Джеймс Бертон замялся. Он занял свой пост недавно, и на таком совещании был первый или второй раз.

— Не вставайте, — помог ему Мятлев. — Здесь церемонии не приняты. Вот и чай сейчас принесут…

Бертон кивнул.

— Господа… — он прочистил горло. — Как вы понимаете, происходящая на юге война между Византией и Гондваной не может нас не интересовать. Хотя, конечно, мы этот интерес никогда не афишировали… Но даже нейтральное государство должно все–таки понимать, что происходит вокруг. Я не открою большой тайны, если скажу, что исследованием этой войны занимается целый отдел штаба нашего космофлота… — Бертон покосился на Мятлева.

— По приказу президента Джеффриса, который я подтвердил, — вот теперь Мятлев наконец улыбнулся. Обаянием его бог не обидел. — Продолжайте, Джеймс, пожалуйста.

— Да… Собственно, в течение нескольких десятков лет состояние войны между ними было устойчивым, и мы имели основания считать, что оно устраивает обе стороны. Для Гондваны это способ сброса излишков… Социальных излишков. Как мы знаем, современное общество Гондваны — предельно закрытое. Перегородки между социальными зонами там непроходимы, как, наверное, в каком–нибудь Древнем Египте. Чудовищное общество, если честно… И стабильность они поддерживают именно войной. Выбрасывая в соответствующую зону и перемалывая в боях тех, кто не годится ни для чего другого. Результаты войны им, таким образом, не очень–то и важны. Характерно, что Гондвана еще ни разу не пыталась атаковать ни одну из центральных византийских планет: только периферия, только колонии… Видимо, им это просто не нужно.

— Пока, — небрежно сказала Патриция Урбанович.

Эдмунд посмотрел на нее.

На Патрицию вообще хотелось смотреть. Сорокалетняя аристократка, на вид куда моложе своего возраста. С прямым носом, с густыми темно–рыжими волосами. Она уже три года занимала пост министра экономики.

— Пока, — согласился Бертон. — Я говорю о фактах. Самое интересное, что отношение к войне со стороны Византии долго было… симметричным. Бесконечные бои за периферию без единой попытки атаковать центральные планеты противника. Похоже, что византийские верхи такая ситуация тоже устраивала.

Он сделал паузу и отпил чая.

— Так вот… Два месяца назад ситуация поменялась. Если коротко… В начале мая византийцы попытались захватить Варуну и были отброшены с потерями. С большими потерями. Попытка захвата третьей по населенности планеты — это серьезный вызов, вы сами понимаете… Потом недели три все было спокойно. А вот двадцать седьмого мая начались события. Византийские флоты одновременно, с разрывом в считанные часы, атаковали две цели: планету Порт—Стентон — это сильная база на западе архипелага Неймана — и планету Укурмия, которая находится в совершенно другом секторе фронта и является в Гондванской империи четвертой по населенности… Причем обе операции прошли успешно. Невероятная победа. Я теперь уверен, что у них есть какой–то стратегический гений. Но самое интересное — и оно же самое непонятное — случилось дальше. Еще через несколько часов византийский флот… еще один византийский флот! я не знаю, откуда он взялся! — появился у Токугавы, у столичной планеты Гондваны, и дал там сражение. После чего началось удивительное. В течение следующих полусуток византийские корабли были отведены и от Укурмии, и от Токугавы. Все до одного. Наступление на Архипелаге при этом продолжалось… оно, собственно, уже закончилось, к сегодняшнему дню Византия контролирует весь Архипелаг. А в остальных секторах периметр проходит так же, как до войны. Такие дела. Что касается объяснений…

— Я прошу прощения, — сказал Мятлев. — Позвольте, я, как дилетант, произнесу то, что успел из ваших данных понять сам. А вы меня поправите. Операции против Укурмии и Токугавы были византийцами прекращены, несмотря на то, что они оказались тактически успешными. Это странно. Гипотез я вижу две. Или эти атаки были с самого начала задуманы как отвлекающие, или закончить их что–то помешало. И вот в момент, когда я об этом размышлял, мне на комм переслали данные из службы внешних исследований… Данные о том, что внутри Византии, на планете Антиохия, идут боевые действия. Наземные.

— Гражданская война? — спросила Патриция.

Мятлев кивнул.

— По–другому это назвать нельзя. Видите ли, господа, в чем дело: мы упускали из виду, что в Византии очень сложная внутриполитическая обстановка. Грубо говоря, там есть две основные силы: Департамент логистики и Бюро социальной информации. Естественно, они борются за власть. Причем Бюро настроено скорее консервативно, а вот Департамент — очень жестко. Это бульдоги под ковром. Вернее, под ковром они были до прошлой недели… А теперь они дерутся открыто. Но — пока не привлекая космический флот. И очень интересно, что будет, когда они его привлекут. Это большая неизвестная величина, как говорил какой–то стратег еще на Земле, — Мятлев усмехнулся и оглядел собравшихся. Все слушали очень внимательно.

— Стоит подумать, — сказал Бертон. — Если они в момент, когда могли выиграть войну, отозвали свой ударный флот для участия в гражданской свалке в метрополии… Извините, господин президент.

— Все правильно, Джеймс, — сказал Мятлев. — И что хуже всего: у нас нет прогноза. Чтобы предсказать, как у них развернутся события, нужен точный и детальный слепок отношений внутри, который нам просто неоткуда взять. Агентурной разведки против Византии мы не ведем: ни опыта такого нет, ни традиций. А начинать сейчас — поздно.

— А группа флотов «Север» адмирала Тарханиата находится между тем прямо у нас под боком, — сказал Бертон. — Она базируется на Ираклий, расстояние от которого до нас меньше, чем до Антиохии. Конечно, мы не ждем, что они на нас нападут. У них нет для этого причин. Но… — Бертон покосился в сторону президента.

Тот вздохнул.

— Судя по тому, что мы знаем, Департамент логистики и люди, стоящие за ним, настроены крайне решительно. Это будет гражданская война по полной программе. Великая смута. А учитывая феодальные предпосылки, которые там только и ждут, чтобы распуститься полным цветом… Я думаю, что такая война не может не привести к распаду империи. На осколки, которые тут же станут опасными. И похоже, что этот процесс уже не остановить…

Все помолчали. Эдмунд никак не мог понять, к чему весь этот разговор. Ну да, придется усилить мониторинг. И зондами, и патрульными кораблями. Хотя военный флот у Альянса слабый — только пиратов ловить…

— Давайте еще раз, — сказал Мятлев. — В Византии началась гражданская война, которая теперь будет раскручиваться. При том, что и внешнюю войну никто не прекращал. У Гондваны достаточно сильный флот. Не очень я верю, что они не ответят на пропущенный удар. Если все это совпадет во времени, ситуация станет совершенно непредсказуемой. Особенно учитывая, что Гондвана — тоже серьезный… и странный противник, вы об этом знаете. А теперь — вопрос. Кто считает, что с учетом этих новостей мы должны усилить наш космический флот?

— Вы имеете в виду — ввести в строй новые боевые корабли? — уточнил Александр Гамильтон, министр общественной безопасности.

Мятлев наморщил лоб.

— Новые корабли, в том числе и боевые, вводятся в строй постоянно. По мере того, как другие корабли списываются. Это ни для кого не секрет. Усилить флот — значит увеличить его текущий состав. Возможно, даже за счет кораблей новых типов, такие предложения периодически поступают…

— Можно подробнее про новые типы? — Патриция Урбанович. Ну да, ей такими вещами интересоваться положено.

— Можно, — сказал Мятлев. — Подробно, если надо, доложит Джеймс. Вы все знаете, что у нас нет ни одного военного корабля крупнее тяжелого крейсера. В них просто не было нужды. Но это не значит, что никакие другие типы не проектируются. Технически мы можем построить линкор за три–четыре месяца. И даже флот линкоров — конечно, ценой ощутимой нагрузки на экономику. Инженерные наработки для этого есть. Но вот вопрос: они нам нужны?

— Да.

Все повернулись в сторону человека, который это сказал.

Отто Васильевич фон Якоби, министр энергетики. Невысокий, бледноватый, лысоватый, с аккуратно зачесанными остатками светлых волос. Очень молчаливый. Скромный инженер.

— Обоснуйте, пожалуйста, вашу позицию, Отто Васильевич, — сказал Мятлев после паузы.

— Охотно. Есть две причины, почему нам нужен линейный флот. Первое: вы говорили, что нынешняя военная ситуация непредсказуема. Полностью с вами согласен. Но способ уменьшить непредсказуемость очевиден: это вмешаться самим, хотя бы локально. Насколько я понимаю, шансы у нас будут, даже несмотря на отсутствие серьезного военного опыта. И второе. Это вопрос о влиянии на экономику. Тут я бы предложил узнать мнение уважаемой Патриции. Как отразится на нашей промышленности программа строительства пяти–шести линкоров?

Урбанович медлила.

— А какие на них будут силовые установки?

— Двигатели Лангера, разумеется. С кварковыми генераторами в качестве блоков первичного питания.

— Вам сказать честно? — Патриция внезапно ослепительно улыбнулась. — Это был бы просто дар господень. Господа, вы знаете, какая часть наземного транспорта у нас до сих пор ходит на углеводородном топливе? Да, его пока хватает. Но какая у этих машин эффективность — вам известно? Эдмунд, — она обратилась к Гаррису, — вы сюда на чем летели — на самолете с бензиновым мотором? А теперь скажите, как давно у нас был собран первый действующий антигравитационный двигатель?

Эдмунд выдохнул.

— Шестьдесят лет назад. Причем эта информация не является секретной. Сначала там были кое–какие технические сложности, но… в общем, сейчас массовое производство антигравов было бы уже вполне возможно. Если бы не позиция промышленников. Да, я имею в виду нефтяные и газовые компании… производителей машин, впрочем, тоже. Делать антигравы по одному — невероятно дорого. Особенно учитывая, что для них нужна всепланетная сеть силовых станций…

— Я об этом и говорю, — сказала Патриция. — Мы до сих пор продолжаем летать и ездить практически на дровах. Только из–за того, что производство двигателей новых поколений — которые давно готовы! — сдерживает инерция промышленного комплекса. А заставить промышленников нельзя, потому что мы демократическое государство. Может быть, я что–то не так говорю? Сергей Николаевич?

Мятлев задумчиво посмотрел на нее.

— Вы все говорите верно, Патриция. Продолжайте.

— Я почти закончила. Промышленность наша такую нагрузку выдержит. При сегодняшнем раскладе — это даже хорошо. Рабочие места появятся. Не забывайте, что к каждому линкору прилагается не меньше десятка вспомогательных кораблей. Которые на бензиновых двигателях уж точно не пойдут. И десяток — это скорее преуменьшение, если я все правильно понимаю… Военные заказы, связанные со строительством такого флота, могут запустить структурную перестройку экономики. Которую никаким другим способом запустить нельзя, если, конечно, не устанавливать диктатуру… По крайней мере, это ускорит процесс раз в десять.

— Я могу только подтвердить все, что говорит уважаемая Патриция, — сказал Якоби. — Быть высокотехнологичной державой в чем–то хорошо, а в чем–то и не очень. Я — за войну. Давайте назовем вещи своими именами. Нашу экономику это только оживит. Даже если не приобретем ничего другого… Хотя, вообще говоря, почему бы нам не приобрести?..

Мятлев побарабанил пальцами по столу.

— Спасибо, Отто Васильевич… А есть ли возражения?

— Да, — сказал Гамильтон. — Позволите?..

Эдмунд подобрался. Александр Гамильтон выглядел самым серьезным человеком из всех, кто регулярно собирался в этом кабинете. Он был… ледяным. Серая визитка, неподвижное широкое лицо, почти зеркальные стеклышки очков…

— Конечно, Александр, — сказал Мятлев. — Говорите.

— Я не буду высказываться на экономические темы, — Гамильтон снял очки, протер, водрузил обратно. — Я узкий специалист. И я могу сказать, что изоляционисты настроены против любой войны. В этом отношении ничего не изменилось. Можно ожидать чего угодно, вплоть до диверсий. Даже здесь, в мегаполисе, изоляционистов поддерживает больше половины населения. А в сельских районах — это просто абсолютное большинство. Если бы на нас напали — другое дело. Но против агрессивной войны я возражаю. Категорически.

— Даже если эта война превентивная? — подал голос Бертон.

Гамильтон пренебрежительно усмехнулся.

— Снизу такие тонкости не видны. Уверяю вас. Если Альянс нападет на кого–то первым, мы получим реакцию общественного мнения. Соответствующую. Такую, что мало не покажется. Справимся, конечно, но обойдется это дорого. Думаю, что никакие экономические выгоды не стоят такой нестабильности дома.

Мятлев покивал ему.

— Спасибо, Александр… Что скажет на эту тему космофлот?

Бертон пошевелился.

— Мы выполним любую задачу, если она будет осмысленной. Ни в экономике, ни в политике я не разбираюсь. И мне, например, непонятно даже — против кого мы собираемся воевать. Здесь это не звучало.

— Резонный вопрос, — сказал Мятлев. — Патриция? Отто Васильевич? Что скажете?

Урбанович и Якоби переглянулись.

— Против Византии, — сказал Якоби.

Патриция Урбанович медленно кивнула.

— Я… понимаю, что Гондвана производит на нас гораздо более отвратительное впечатление, — сказала она. — Для нас, жителей республики… это понятно. Но сейчас мы всего лишь решаем задачу. Воевать против Гондваны — безумие. Она монолитна. Этой война нам сейчас не выиграть. А вот занять часть византийских планет, в случае, если распад Византии явно наметится — вполне реально. К этому надо просто быть готовыми.

— Быть готовыми… — пробормотал Бертон.

— Минуточку, Джеймс, — сказал Мятлев. — Эдмунд, вашего мнения мы еще не слышали. Хотите высказаться?

Эдмунд помедлил. Он достаточно знал Сергея Николаевича, чтобы понимать: это именно вопрос, а не требование в форме вопроса. Отказаться от обсуждения, сославшись на некомпетентность — вполне можно.

Только стоит ли?..

— Если меня что и смущает, так это отвлечение ресурсов от галактических исследований. Надеюсь, что оно окажется временным. С точки зрения чисто технической — мы готовы. Если нужно. С точки зрения кадровой… не знаю. В исследовательском флоте есть отличные навигаторы, но это, конечно, не военные пилоты. Ну а принять участие в дооборудовании кораблей…

— С кораблями все сложнее, — сказал Бертон. — Дело даже не в том, что мы не можем построить флот, который будет превосходить византийский. Если очень напряжемся — можем. Но людей, умеющих вести классические линейные бои, нам взять неоткуда. Поэтому… В общем, я не думаю, что строить линкоры — это хорошая идея.

— А есть другие варианты? — спросила Патриция.

— Есть. Господин президент?..

Мятлев кивнул.

— Говорите, Джеймс.

— Хорошо… Коллеги, сейчас я скажу то, чего еще не знает никто из присутствующих, кроме господина президента и господина Якоби. Год назад была заложена серия очень крупных кораблей, которые мы условно называем суперлинкорами. Все работы ведутся, естественно, на внеатмосферных верфях. В случае необходимости эти корабли можно выдать за строящиеся транспорты. Не буду пока вдаваться в подробности, скажу только, что сочетание огневой мощи и маневренности там… беспрецедентное. Готов из них сейчас один. Простите, «готов» — это означает, что готов корпус. А силовые узлы, начинка, вооружение… все это делается в десятке разных мест, хотя и по единым, конечно, стандартам. Подавляющее большинство исполнителей не знает, зачем все это. Так что можно сдать назад, если что. Но привести первый суперлинкор в рабочее состояние мы можем буквально за месяц. Так вот я хочу знать: настал ли для этого момент?

Гамильтон поднял руку.

— А что вы сможете сделать с одним кораблем?

— Провести локальную операцию, — сухо ответил Бертон. — Если вы думаете, что планируется война на сто лет — вы ошибаетесь. Разгромить весь византийский флот нам пока не по силам, но такая задача и не будет ставиться. И суперлинкор будет не один. Просто он станет основой флота.

Мятлев обвел собравшихся взглядом.

— Итак, мнения присутствующих ясны, — сказал он. — Голосования не будет. Адмирал Бертон, я приказываю вам расконсервировать первый опытный суперлинкор и подготовить его к операциям в Пространстве. Срок — три недели. Работы на других кораблях серии при этом не прекращать. Более мелкие заказы пересылайте лично мне, им будет дан приоритет. Министерству энергетики и министерству науки приказываю обеспечить космофлоту поддержку. Вопросы?

— У меня есть вопрос, — сказал Эдмунд. — Вернее, целых два. Первый такой: понадобится ли вам от нас помощь людьми?

Бертон ответил не сразу.

— Может быть, и да. Наши военные корабли… как вам сказать. Пилоты и штурманы у нас хорошие. Безусловно. Но они привыкли к работе на трассах. В пространстве, провешенном вдоль и поперек. Привычки к нестандартным условиям навигации там нет никакой. Просто не было нужды… В общем, я думаю, что тут министерство науки может помочь. По крайней мере — одним человеком.

— Капитан суперлинкора?

Бертон кивнул.

— Хотите, чтобы я позвал на эту должность кого–то из командиров дальних экспедиций?

Бертон пожал плечами.

— Вам виднее. Идея, конечно, парадоксальная… но вполне вероятно, что нам такой человек и нужен.

Эдмунд задумался.

— Интересная мысль, — сказал он. — Да… я думаю, что подходящие люди в исследовательском флоте как раз есть.

— И вы беретесь такого найти?

— Да, — сказал Эдмунд. — Это будет приказ, или он может и не согласиться? Приказать в данном случае трудно…

— Никаких приказов, — сказал Мятлев. — Ни в коем случае. Предложите. Откажется — откажется. Только попросите его не болтать, но тут уж, думаю, проблем не будет… Слушаю ваш второй вопрос.

— Название корабля?

Мятлев и Бертон посмотрели друг на друга.

— А ведь верно, — сказал Мятлев. — Пора. Эдмунд, а вы не хотите его окрестить?

— Хочу, — сказал Эдмунд.

В тридцать лет Алексей Торсон встретил девушку, о которой мечтал всю жизнь.

То есть это он потом понял, что на самом деле мечтал.

Эльга — так ее звали. Они встретились в университете Исаака Ньютона, в главном корпусе, на галерее между псевдоитальянскими башнями. Случайно. Был канун первого мая, традиционный для учебных заведений Альянса студенческий праздник. Темнело. Переходя по галерее — она была открытой и выходила на восток, — он замедлил ход, глядя в небо. А потом и остановился. Бездонная, кобальтовая синева. Алексей знал, что этот цвет продержится считанные минуты…

— Смотри, какое небо, — сказал он проходившей мимо девушке.

В другое время он никогда не заговорил бы на такую тему с незнакомым человеком. Но встреча выпала именно на тот час — может быть, единственный в году, — когда никто бы не удивился.

Они проговорили, стоя на том же месте, часа полтора. Он не помнил, о чем. А потом девушка взяла его за руку, и он ее обнял.

К этому моменту он уже знал, что не расстанется с ней ни за что.

Эльга потом говорила, что и у нее было такое же чувство: будто вернулась на родину.

Часам к трем ночи они с трудом разошлись, запомнив наизусть контакты друг друга и договорившись обязательно, что бы ни случилось, встретиться здесь же через неделю. Раньше не получалось: Эльга сдавала докторантские экзамены, а Алексей вообще был в университете как гость, приглашенный, чтобы провести семинар у физиков, и улетал на следующий день. Ничего это уже не меняло.

Общались они с этого момента постоянно — уж хотя бы по комму. А в конце июня, когда у обоих выдалась свободная неделя, они поехали в Лансинг. Очаровательный город, сочетающий в себе все архитектурные стили от рококо до неоиррационализма и полный милых неожиданностей. Там, на площади у памятника Томмазо Кампанелле, Алексей формально предложил Эльге связать с ним свою жизнь. И получил согласие.

Потом начались хлопоты. Алексей в эти месяцы горел: он заканчивал стажировку, за которой должно было последовать назначение в звездную экспедицию. Не будет преувеличением сказать, что он шел к этому с детства. Может быть, тут сказалась кровь далекого предка, когда–то открывавшего Антарктиду вместе с Беллинсгаузеном. А может, дело было просто в детских книгах… Ему было лет восемь, когда он впервые об этом задумался, и лет четырнадцать, когда он окончательно понял, что шансы стать путешественником есть далеко не у каждого. Изучение незаселенных областей Пространства не может быть частным делом, уже хотя бы потому, что оно требует кораблей специальной постройки. В этом отношении Галактика напоминает Землю эпохи Возрождения, где трансокеанские путешествия точно так же не могли быть самодеятельностью. Если хочешь получить шанс — надо готовиться. И иметь запасные планы на жизнь, чтобы не остаться ни с чем. К тридцати годам Алексей считал себя готовым. Он защитил два диплома — по астрографии и по флюктуативной психологии. Он имел небольшую, но серьезную научную репутацию. И наконец, он уже был очень неплохим штурманом. Место в звездной экспедиции было ему обещано… Почти обещано.

Сразу после оформления отношений Алексей привез Эльгу на Рэли, в семейный «Дом над озером», вскоре ставший его личным — для родителей это не было потерей, они никогда тут подолгу и не жили, у них хватало дел в других местах… Благо, самой Эльге, как многим гуманитариям, для работы был только и нужен хороший ординатор. То есть жить тут ей ничто не мешало.

Он верил в себя. И он верил, что все будет хорошо. Женатый человек, надо же. И отец семейства в перспективе. Как он этим тогда гордился…

Первую разлуку они с Эльгой восприняли легко. После первого опыта совместной жизни это только добавило в отношения романтики. Потом стало чуть сложнее. К началу следующей экспедиции у них уже был сын, десятимесячный Артур; Эльга была не очень–то довольна отъездом мужа на полтора года. Но он вернулся, и все стало опять хорошо. Именно период раннего детства сына Алексей потом вспоминал как самый, наверное, счастливый в своей жизни. Память…

На седьмом году брака он ушел в экспедицию в третий раз. Причем теперь — уже в роли командира. На звездолете «Фламберж» он исследовал систему Йоты Дракона, достаточно далекой звезды, расположенной в ста трех световых годах от Солнца. А когда он вернулся, дом был пуст. Он не сразу поверил. Заглянул в «женскую половину», поднялся на второй этаж… нет. Никого. И он даже не мог связаться с женой по комму — ведь только что же прилетел, о черт… у него и комма–то действующего еще не было… Тогда он бросился в свой кабинет и увидел на столе записку. Всего четыре слова:

«Любовь — это возраст. Прости».

На него будто упало небо. Не от потери. А от сознания, что это правда.

…Они увиделись, конечно. Не сразу. Эльга была вполне приветлива. Объяснила, что ей все–таки надо быть поближе к коллегам, а главное — сын… Ему уже нужно общество, не только наше. И хорошее образование. Встречаться и со мной, и с ним никто тебе не запрещает, сказала она. И добавила: если хочешь…

Алексей не стал торопиться. Работы у него после возвращения было — выше крыши. Он проводил дни в доме, за экраном ординатора, время от времени выходя прогуляться по лесу. Иногда летал на маленьком гидроплане. Поздно вставал. Мысли о… случившемся как–то отошли на задний план. Защитная реакция, наверное.

Или правда все изменилось?..

«И вдруг понять, как медленно душа заботится о новых переменах».

Строчка полузабытого земного поэта, случайно задержавшись в памяти, действовала как обезболивание. Он думал об этом, проходя по утрам в кухню–пристройку, заваривая густой кофе. Думал, бродя под деревьями, вороша ногами опавшие листья кленов и каштанов. Думал, глядя из окна второго этажа на черное озеро…

«Жизнь коротка, разлука — безумие».

И куда тут денешься?..

Примерно в таком состоянии он и пребывал, когда в саду перед домом опустился чужой одноместный конвертоплан.

Сад — это сильно сказано. Ничего тут сейчас не было, кроме куста крыжовника и клумбы с лилиями. Конвертоплан опустился в стороне, рядом с огромным дубом, который Алексей помнил с младенчества. Но откуда?.. До Стэмфорда тут сто пятьдесят километров, до Новокамчатска — все триста. Не расстояние, конечно, для летательного аппарата. Но причина визита должна быть серьезной.

Алексей вышел на крыльцо. Пилот конвертоплана уже шел ему навстречу. Заранее улыбающийся. В твидовом пиджаке, с тонкими усиками…

Он заговорил еще на ходу.

— Здравствуйте, коммодор! Бога ради, извините за визит без предупреждения. Меня зовут Эдмунд Гаррис. Мы заочно знакомы, я сейчас работаю в министерстве науки… собственно, возглавляю его. Еще раз извините. Разрешите с вами немного поговорить?..

Алексей спрыгнул с крыльца. Протянул руку.

— Рад познакомиться, — сказал он вполне искренне.

Проходя в дом, он подумал, что в своем растянутом старом свитере смотрится неважно рядом с одетым с иголочки гостем. Ну, что ж поделаешь…

— Я часто вам завидую, — сказал Гаррис. — Не вам лично, а — таким, как вы. Первооткрывателям. Выйти на грунт планеты, где ты вообще первый человек… Это же здорово, наверное.

Они сидели на веранде в плетеных креслах. Сквозь окна, прорезанные очень низко, было видно, что веранда нависает прямо над озером. Над черной водой.

Алексей усмехнулся.

— Насчет «выйти на грунт» — преувеличение. Йота Дракона — это же звезда класса К, оранжевый гигант. Они обычно дают сильный рентгеновский фон. Аль—Дхиба — не исключение. Там не половина всей светимости идет в рентгене, как у Альфы Змеи, а меньше. Но все равно достаточно, чтобы убить.

— Простите… Как вы ее назвали?

— Аль—Дхиба, — повторил Алексей. — Одно из названий Йоты Дракона. По–арабски это гиена. Средневековые астрономы уточняли: Самец Гиены… Так вот, выходить в открытое пространство в системах таких звезд можно только в скафандрах высшей защиты — а это удовольствие ниже среднего. Обычно их приберегают для аварийных ситуаций, которых у нас не случилось, слава богу… И там единственная планета–гигант, больше Юпитера размером. Ладон называется. По имени дракона–титана. Высаживаться туда было бессмысленно — зачем, когда всю доступную информацию можно снять с борта…

— Но вы Ладон своими глазами видели? Или только через камеры?

— Ну почему же? Из катера — видел. Много раз. И в атмосферу входил.

…Пунктирные метановые облака внизу; серебристая стрела «Фламбержа» — далеко вверху; и оранжевый огонь Самца Гиены, занимающего чуть ли не четверть неба…

Память.

— Звезды очень разные, — сказал Алексей. — Как живые существа. Многообразие мира… Не знаю, как это вам объяснить.

Гаррис кивнул.

— Думаю, что я понимаю… Странно, что вы выбираете безжизненные системы. Стать биологом не хотели никогда?

Алексей пожал плечами.

— Как–то нет. Давно сказано: живая природа стиснута требованиями естественного отбора. Поэтому, скажем, разнообразие форм в ней гораздо меньше, чем в неживой… Изучать неживое — интереснее. Конечно, если бы удалось найти чужую жизнь… Но пока нет же. И не знаю — возможно ли это.

Гаррис поднял брови.

— Чужую жизнь? А все, что уже нашли на планетах Спирального моря — разве не в счет?

Алексей энергично мотнул головой.

— Нет. Я не совсем про то… Жизнь, которую мы нашли на планетах Спирального моря — разумеется, внеземная. Но не чужая. Конечно, есть различия в генетическом коде… но они не таковы, чтобы считать всю живую машину принципиально иначе устроенной. Скорее всего, все живые существа, которых мы знаем, имели с земной жизнью общего предка. Скажем, белки и там и здесь состоят из эл–аминокислот — вы это знаете? Если посмотреть на карту Галактики… Солнечная система — это ведь, по сути, периферия Спирального моря. Ответвление. И жизнь тут наверняка имела общий источник. Никакой мистики. То, что жизнь старше Земли, выяснили почти тысячу лет назад, когда нашли остатки живых клеток в метеоритах. Теоретически это понятно давно. Первые биогенные химические реакции шли не в воде, а на поверхности твердых тел. На частицах космической пыли. Представляете, сколько этой пыли в туманностях, там, где идет планетогенез? А как далеко ее может занести — представляете? Если бы мы нашли где–то жизнь, подобную нашей, совершенно независимо возникшую… думаю, это было бы чудо. Но такого нет. А что есть? Не знаю! «В глубинах космоса нас ждет неизведанное» — помните такую фразу? Она над входом в нашу космическую академию выбита… (Гаррис кивнул.) Но мы все равно плохо понимаем — насколько оно неизведанное. Это… захватывает, поверьте. Если сбудутся мои планы…

— Планы? — Гаррис изобразил лицом интерес.

Алексей хмыкнул.

— М-да. Кажется, я получил уникальную возможность: рассказать о своем плане лично министру, когда он сам прилетел… В общем, у меня есть мечта. Только вы не считайте меня сразу ненормальным, хорошо? Хотя бы выслушайте… (Он вдохнул, как перед рывком.) Я хочу, чтобы моей следующей целью стала Мю Цефея.

— М-м, — сказал Гаррис. — Я не слишком хорошо знаю астрографию, увы. Это ведь очень далеко?

— Пять тысяч двести световых лет от Солнца, — сказал Алексей.

Гаррис изумленно посмотрел на него, ожидая продолжения.

— Я знаю, что на такие расстояния никто никогда не ходил, — сказал Алексей, потихоньку распаляясь. — Но я не вижу ни одной причины, почему это невозможно. Ни одной. Нужен небольшой корабль с очень высокой автономностью. Если по классам — это люгер. И он дойдет, если… если не случится ничего непредвиденного. Дойдет и вернется. Если угодно, у меня есть почти готовая спецификация для такого корабля. Он не будет дорогим…

Гаррис не сводил с него глаз.

— Капитаном будете вы?

— Да.

Гаррис промолчал, и Алексей понял, о чем он думает.

— Марко Поло странствовал семнадцать лет, — сказал он. — Ничего страшного. Конечно, я знаю, что этот маршрут — не на год и не на два. Но ставка высока.

— А в чем состоит ставка? — Гаррис расположился в кресле удобнее и закинул ногу на ногу. — Мю Цефея — это красный гигант, насколько я знаю. Разве таких нет поближе?

— Не просто красный гигант. Мю Цефея больше Антареса, и даже больше Бетельгейзе. Океан огня размером с орбиту Сатурна. И к тому же это тройная система. Что может начаться в конвективном слое такой звезды, учитывая даже просто его объем? А если добавить неизбежные приливные взаимодействия? Красные гиганты и так–то одни из самых нестационарных звезд, уж это вы прекрасно знаете. Это целый мир. На изучение которого лично мне не жалко потратить жизнь… И в любом случае мы получим навигационный опыт. Который тоже будет чего–то стоить. Пройдем мимо Денеба, — Алексей вдруг улыбнулся. — Вы о таком в детстве не мечтали?

Гаррис улыбнулся в ответ.

— Коммодор… А вы не возражаете, если я буду к вам по имени?.. Ко мне можно обращаться так же.

Алексей коротко кивнул.

— Сколько вам лет, Алексей?

— Тридцать девять. А вам?

— Сорок пять… Вы говорите интересные вещи. Если вы не против — передайте ваш проект сверхдальнего люгера мне. Просто сбросьте на комм. Вот вам адрес, — Гаррис достал визитную карточку.

— Ну, проекта еще нет, — сказал Алексей. — А мои наработки я приведу в порядок и скину. На самом деле построить такой корабль несложно. Спасибо вам…

— Покамест не за что… Алексей, вы хотите посмотреть на еще более экзотический корабль? Правда, у него совсем другое назначение.

— И какое же?

Гаррис улыбнулся. Прямота собеседника ему явно нравилась. Алексей это понимал, и отчасти подыгрывал.

— Я сначала назову параметры, — сказал Гаррис. — Масса покоя — примерно восемьсот тысяч тонн. Длина — больше километра. Экипаж — тысяча двести человек. При этом он должен быть приемистым, как фрегат. Поскольку от инерции никуда не денешься, там есть дополнительные маневровые двигатели — для принудительных поворотов. Остальные технические характеристики посмотрите сами, я в них не разбираюсь… Автономность, правда, не очень высокая. Зато много других достоинств. Это совсем новый корабль. Не менее уникальный, чем ваш «Фламберж».

Алексей мечтательно улыбнулся. «Фламберж» был самым красивым звездолетом, какой он видел в жизни. Он гордился, что командовал им.

— Очень заманчиво… Итак, остается раскрыть карты. Что же этот ваш замечательный корабль делает?

Лицо Гарриса стало серьезным. На лбу прорезалась вертикальная морщина.

— Это линкор, — сказал он.

Алексей не показал удивления.

— Я с самого начала разговора подозревал, что речь пойдет о чем–то подобном… Только я думал, что Альянс не строит линкоры.

— Мы их и не строили. До этого года.

— А что изменилось в этом году?

— Обстановка, — Гаррис вытянулся в кресле. — Византийская империя разваливается, и кому–то надо будет подобрать осколки. Это если коротко. Если подробно — могу передать вам недавний доклад аналитического центра. Предупреждаю, он секретный. Но вы на это наплюйте.

— То есть как?

— Слюной, — объяснил Гаррис. — Как плевали до эпохи межзвездных путешествий. Эти данные устареют быстрее, чем вы успеете их разболтать, даже если очень захотите. Да и не идиот же вы, чтобы делиться с кем не надо… Никаких подписок я с вас брать не стану, это все ребячество. Если мы с вами не договоримся, никакого значения это иметь не будет. Ну а если договоримся — так тем более…

— Если мы договоримся о чем? Вы пока ничего не предложили.

Гаррис развел руками.

— По–моему, это очевидно. Что можно предложить навигатору вашего класса, кроме должности капитана?

Алексей даже не знал, что сказать. Конечно, он понимал, что Гаррис не шутит. Никто не шутит такими вещами. Плюсы и минусы решения пронеслись у него в голове фейерверком.

— Я не военный человек, — сказал он, уже зная, что Гаррис ответит.

— Это неважно. Командиры наших крейсеров — люди хорошие, но вот опыт у них ограничен. Они каботажники. А нам нужен человек, умеющий прокладывать новые маршруты. Честно говоря, вы первый, к кому я обратился. Что вас смущает? Обращаться с вооружением вам будет не сложнее, чем с теми же исследовательскими приборами, с которыми вы имели дело на Йоте Дракона. Руководить людьми вы умеете, раз командовали экспедицией. Тут я спокоен. Подчиняться… надеюсь, сумеете тоже, тем более что много начальства у вас не будет…

Алексей поднял руку.

— Подождите, Эдмунд! Я так не играю. Вы заваливаете меня информацией, но в таком виде, что из нее невозможно собрать целую картинку. Как будто половину кусочков паззла мне выдаете. Я хочу знать больше. Альянс собрался воевать? Погодите… Я поверить не могу. Все–таки да?

Гаррис шумно вздохнул.

— Да.

Обозначилась пауза.

Гаррис подождал, не задаст ли собеседник вопрос, и продолжил:

— Никто не собирается воевать за принципы. Война будет за интересы. Прежде всего, у нее есть экономические причины, связанные с реструктуризацией нашего машиностроения — подробности я вам готов объяснить. Другая причина состоит в том, что нам просто нужно себя обезопасить: на юге вот–вот все посыплется, это не шутки. И третье — мы хотим взять ресурсы. Главным образом — людские. Альянс сейчас вполне способен их принять в себя и обратить на пользу. Только не надо глупостей в том духе, что мы начинаем галактическую экспансию… Простите, вас–то я в глупостях, конечно, не упрекаю. Но слышать такое уже пришлось. Обсуждения у нас были всевозможные, в том числе и очень забавные. Но сейчас решение принято. Потому я к вам и прилетел.

— Вы прилетели сюда с Глории, именно чтобы поговорить со мной?

Гаррис чему–то улыбнулся.

— Не хотелось бы вас смущать положительным ответом. Но в целом — да.

— А где ваш корабль?

Гаррис еще раз улыбнулся.

— С собой я его не прихватил. Он в системе Глории, на верфи.

— Как он называется?

— «Элефтериос Венизелос», — сказал Гаррис. — Название не без подтекста, как вы понимаете. Символ демократии, которую мы понесем в провинции разваливающейся Византийской империи. Причем демократии греческого происхождения. Впрочем, это все будет правдой…

— И что вы мне предложите?

Гаррис сделал вид, что удивился.

— Кроме интересной работы? Временное звание контр–адмирала. Большое жалованье. И карт–бланш на любые исследовательские проекты, которые вы захотите запустить после войны. Не думайте, что я хочу вас купить. Просто это правда.

— На любые? Вот прямо так?

Гаррис ухмыльнулся.

— По моим скромным подсчетам, ваш сверхдальний люгер будет стоить раз в сто дешевле, чем один «Венизелос». Я думаю, республика такие затраты потянет. Если к власти не придут изоляционисты… Но они не придут. Если мы красиво и успешно проведем эту кампанию — мы выкинем их из активной политики лет на сто. И это — еще одна причина, почему я советую вам согласиться.

— А если мы эту кампанию проиграем?

Гаррис перестал улыбаться.

— А вы постарайтесь не проиграть, — сказал он. — Если проиграем, будет плохо нам всем. В подготовку нового флота сейчас вложены такие мощности, что отыграть назад будет достаточно трудно. Если в результате кабинету придется уйти в отставку — я не удивлюсь. Догадываетесь, кто тогда придет к власти?

— Нельсон Двайер?

Гаррис одобрительно кивнул.

— Вижу, что за новостями вы все–таки следите. Не только за научными… Да. Пока что Двайер не опасен. Но он дышит нам в затылок. Изоляционисты выискивают наши малейшие промахи. В этой ситуации… Мятлев, конечно, принял рискованное решение — но он его уже принял. Выиграть можно много — во всех смыслах. В партии, которая сейчас начинается, «Венизелос» будет ферзем. Видите, как я откровенен… Ну что? Беретесь?

Алексей медлил.

— Если хотите, можете пригласить к себе кого–нибудь из товарищей по звездным экспедициям, — добавил Гаррис. — Если вам так будет проще.

Алексей решительно мотнул головой.

— Нет, не нужно. Если уж я за такое возьмусь, я предпочту быть в одиночестве и начать подбор людей с нуля. Вы же мне в этом поможете?

— И не только я… Конечно, помогу. Как может быть иначе?