Зверь из Маэлинна

Глава 2. Страх над Маэлинном

«Волки — давний враг человека. Почему-то люди сами решили, что эти дикие, непокорные их воле создания, должны олицетворять нечто мерзкое и противное человечьей сути, или же стать мистическим образом, несущим смерть всему живому.

Почему так? Возможно, потому что увидеть серого лесного призрака без его желания человеку очень сложно. Не каждый охотник сможет выследить стаю волков. Звери будут обманывать его, сбивать с толку и ни разу не покажутся на глаза. Нюх волка учует каждый твой шаг и почувствует присутствие задолго до того, как ты приблизишься настолько, чтобы различить его серую шкуру и смертоносные клыки. Этот зверь, несомненно, прирожденный убийца. Но волк никогда не нападет без нужды, как и любой дикий зверь.

А жесток ли и кровожаден волк так, как человек?

Люди, в своей массе, — алчные и ненасытные существа, зачастую наделённые извращённым и одновременно восхитительным умом, превосходящим многих тварей в мире. Именно разум позволил человеку, голому и слабому, занять вершину пищевой цепи, поднявшись на одну ступень с народами, что жили веками размеренной мудрости. А после — выиграть Великую Войну с ними, подчинив своей воле и навсегда изменив этот мир. Человечество никогда не научится жить в гармонии и созидании. Такова наша природа. Жажда знаний. Жажда крови. Жажда власти. И жажда насытить все свои потребности, которым нет числа. Люди лишь берут, ничего не отдавая взамен.

Хищник убивает, чтобы жить и кормиться, помогая природе совершить так называемый естественный отбор. Человек же — частенько делает это просто ради забавы. И в этом промысле ни один волк не становится страшнее и безобразнее человека. Люди с удовольствием убивают и истязают себе подобных, а так же всех слабых, кто встретится на пути, удовлетворяя лишь одно желание — ощутить власть. Мужья частенько избивают своих жен. Некогда любимые отпрыски морят голодом и бранят стариков, стоит тем стать немощными и уязвимыми. Даже невинные детки способны с восторгом засунуть в котёнка взрывную хлопушку, чтобы посмотреть, что будет с ним, когда её подожгут. А потом эти детки бросают искалеченную и надоевшую игрушку в кустах, чтобы она умерла, и благополучно забывают о совершённом злодеянии.

Человечество порочно. Я сам совершил в своей жизни достаточно страшных вещей, оправдывая изуверства высшим благом. Люди одержимы страстями, извращёнными удовольствиями, ложью и лицемерием. Но, несмотря на это, в человеческом мире существует и добродетель. Люди хаотичны и вероломны, но вместе с тем они способны на великие жертвы и благородные поступки, проявляя сочувствие, сострадание и любовь.

А теперь представьте… что если однажды тёмное проклятье, напитанное болью, ненавистью и скверной, породило тварь столь тёмную, порочную и злобную, что соединила в себе осторожность и силу незримого глазу зверя-убийцы с изворотливым, извращённым разумом человека, умноженным на его неудержимую кровожадность?

И сам человек устрашился этих чудовищ. Полуночный Зверь, Оборотень, Ликан, Волколак… У него много имён, но всегда остаётся суть — клыки во тьме, способные скрываться в самом близком и дорогом тебе существе. В том, о ком ты никогда не подумаешь, а когда узнаешь — будет уже слишком поздно».

— из личных записей Ильгарда, ренегата Братства Чародеев

В этих землях поселилось Зло.

Зло это держало в страхе округу и убивало людей. Оно позволяло себе преступления столь дерзкие и нахальные, что даже среди бела дня люди опасались выйти из домов, а вой в ночи не самых храбрых из них, заставлял марать портки. Чудовищу было раздольно в землях какого-то там графа ан Эссена… Кто такой этот человечишко перед Зверем? Корм. Все они — только пища для голодного зверя, решившего потешиться и устроить себе зимний пир. Мещане боялись его. Звероловы и егери остерегались ходить в лес. Ужас и паника укрепляли свою власть над городком в предместьях замка Маэлинн, частенько, являя жителям лишь новую кровь и части разорванных тел. Зверь будто бы насмехался, дразнил и играл с людьми. Он сводил их с ума, заставлял подозревать чужаков и друг друга. Зверь обходил капканы, не трогал яды и собирал кровавую жатву. У страха глаза велики? Хитрая стая бешеных волков? Может быть магия? Абсурд. У чародеев был один непреложный закон о неприкосновенности душ разумных обитателей мира, под который попадало не только искусство некромантии, повсеместно считавшееся очень кривой дорожкой, но и любое магическое извращение сути живых существ. Такие чудовища жили лишь в старых сказках, олицетворяя проклятие божественной длани судьбы. А богов в этом мире, как доказало последнее столетие, не существовало. Ах, если бы граф ан Эссен, получивший странное письмо из своего замка, не был так высокомерен и хоть немного прислушался к тому, что говорила чернь…

Но не находилось у подневольных простолюдинов управы на Зверя.

Мещане пытались справляться сами. Однако, самостоятельная облава из трех десятков мужчин, решивших отправиться в лес с топорами и вилами, чтобы прикончить бешеных зверей, оказалась разорванной в клочья. Те несколько трусов, кто вернулся оттуда, боялись теперь даже вздрагивающих теней, рассказывая всем о чудовище. Тогда-то пришли люди к господскому замку. Они, одержимые страхом и не имевшие защитника, готовы были восстать и найти виноватых в бездействующих хозяевах… или поубивать друг друга к чертям собачьим.

Все как всегда.

Тогда вдовствующей графиней написано было в столицу письмо с просьбой к сыну о том, чтобы тот вернулся домой и разобрался что к чему.

Следом люди шептались, что с бестией кровожадной справиться прибудет сам хозяин. Они надеялись, что кто-то положит конец в их бедам. Что же до дворянина? Не поостерегся он страшных рассказов, не верил слухам. Ведь, нет на свете страшнее зверя, чем человек… Все подвластно ему…

«До чего же ничтожны бывают люди.

В своей трусости, да в неумении и нежелании принимать решения. Люди придумывают сказки и прикрывают ими страхи или безответственность, потому что так приятнее и проще. Какое же наслаждение утверждать, будто чудовище из расхожих баек едва не откусило тебе голову. И какое же унижение признавать, что ты, при оружии и даже в доспехах, не способен одолеть взбесившееся животное. А, может, и вовсе… какого-нибудь разбойника, накинувшего волчью шкуру. Тоже мне, охотники! Сколько ни старайся, обязательно найдется дело, где без тебя просто не смогут обойтись. Это, ведь, как раз занятие для человека моего статуса — кататься по лесам в поисках сказочных чудовищ».

Так рассуждал Иенмар ан Эссен, читая, — уже не первое за этот месяц, — срочное донесение из своих владений в Экадии и приложенное к нему письмо от матери. В них говорилось о том, что простолюдины, отправившиеся в лес, дабы выследить и убить бешеное животное, почти все погибли в неравной схватке со зверем. Три десятка человек устроило облаву, а выжило двое, и, именно они рассказали обо всем, что видели. С их слов было составлено то описание проблемы, что читал сейчас граф. Текст письма же, густо приправленный эмоциями его милостивой матери, должен был произвести на сына сильное впечатление и вынудить его покинуть особняк в столице, чтобы тотчас же кинуться на помощь семье. Она просила спасти от страшной гибели ее саму, вместе с его, отправленной туда женой и не полнокровной сестрицей, не говоря уже о сотнях мещан. А это означало необходимость взять вынужденную отлучку на службе в должности эмиссара Высокого Трибунала, на которую он был назначен без году неделю. Скверно. Неуместно. И некрасиво.

«Найду, прикажу высечь всех егерей и охотников до единого, а с ними заодно и сенешаля, чтобы работали лучше. Исполосованная спина всякому добавляет прыти и исполнительности. Метод кнута, похоже, был и остается самым верным из всех, когда-либо придуманных».

На деле алларанец не испытал ничего, кроме раздражения и презрения. Письмо от матери он счел ничем иным, как размазанными по бумаге соплями, везунчиков же из донесения окрестил первыми трусами, заключив, что те наверняка сбежали, едва заслышав волчий вой или увидев конвульсии больной дикой твари, которой их воображение дорисовало чудовищные черты.

Но как не желал бы обратного Иенмар ан Эссен, похоже не было решения этой проблемы без его вмешательства, и ехать в принадлежавший ему замок в провинции, бросив на время службу, ему все-таки придется.

Неразбериха с пропавшими и найденными растерзанными телами жителей предместий, решивших избавиться от опасности из леса, длилась уже несколько недель. Жертвы продолжали множиться, а попытки умельцев на месте выследить эту тварь результата не принесли. Подданные начинали чувствовать себя незащищенными и испытывать недовольство. Именно это недовольство и заставило графа ан Эссена вмешаться. Ему, откровенно говоря, было безразлично, сколько людей погибло и еще погибнет, но вот угроза беспорядков в своих владениях графа сильно взволновала. Все же новоиспеченный эмиссар Высокого Трибунала очень сомневался, что его мать окажется способной к погашению возможного бунта. Дворянин слишком хорошо знал, что такое доведенные до отчаяния и воодушевленные кем-то батраки, готовые без разбору уничтожать и правых и виноватых, на кого покажут пальцем. Он сам в юности использовал настроения черни, чтобы расправиться с ненавистным отчимом, да посадить того на кол, а потом забрать себе его титул и земли. Увы, лишив тем самым наследства сестрицу.

Теперь тем же путем мог последовать кто-то другой. Тот, кто был заинтересован избавиться уже от Иенмара. Допустить подобное означало продемонстрировать слабость и нарушить обязательства, о которых граф, все же, помнил. Нет, он не защищал людей, он берег репутацию и честь…

Нет!

Нет-Нет-Нет! Только не так!

Как только юная Эарвен прознала, что в замок должен вернуться ее брат, она отнюдь не обрадовалась скорой встрече. Будто не хватало проблем с чем-то, что убивает людей в предместьях, отчего страшно выходить за порог. Так теперь и дома обстановка грозилась стать тяжелее некуда. Эарвен, услышав от матушки дурные вести, заперлась в своих покоях на несколько дней, перестав от волнения даже есть. Она ходила из угла в угол. Думала. Прикидывала. Размышляла. Если с матерью еще можно было договориться и как-то ее разжалобить, вымаливая свое женское счастье с любимым ей человеком, то с братом… Юная госпожа боялась Иенмара ан Эссена, зная о его жестоком и несговорчивом норове. Он точно что-нибудь сделает! Он убьет того, кто посмел приблизиться к его сестре и лишить ее невинности, даже если та сама этого хотела. Как же сложно будет говорить с ним, ощущая давление и тяжелый взгляд! Эарвен поежилась, чувствуя панику в мыслях и полное смятение в сердце. Два дня она плакала, обижалась и причитала, но сегодня… брат должен был прибыть домой. Мама уже подготовилась к возвращению сына. А время ускользало сквозь пальцы, отмеряя приближающуюся неизбежную развязку лихорадочного ожидания. И если для любой другой благородной девицы в ее положении, сокрытие бесчестия и избавление от бастарда означало бы решение вороха проблем, то в уме шестнадцатилетней графини это виделось концом всего. Собственный брат казался ей страшнее чудовища, рыскавшего в ночи. Чудовище, хотя бы убьет сразу, а не будет мучить долго.

С этими мыслями Эарвен уставилась в окно, наблюдая как суетится двор. Провела пальцами по стеклу, чувствуя как подушечки холодеют. Там, за окном, была зима. В их краях редко выпадал снег, но изрядно холодало в это время года. Погода была прескверная, с неприятной колючей моросью. Покрасневшие от слез и тревоги глаза полуэльфийки прошлись взглядом по кронам величественных деревьев, составлявших лес вдалеке. Небо было затянуто серыми тучами. Солнца не было видно и мир стал серым и мрачным, будто этим мир что-то хотел сказать. Или же ей так казалось. Как небеса нахмурились, так и ее жизнь будет лишена солнца и разбита вдребезги. Как же ей хотелось оказаться подальше отсюда.

Девица шмыгнула носом. Сразу за этим послышался стук в дверь. Сердце ушло в пятки, но звук этот был тихий, не такой уверенный каким мог бы быть, если бы ее хотел видеть взбешенный брат. Впрочем, Иенмар ан Эссен, возможно, и не стучал бы вовсе. Он либо подослал бы для этого слуг, либо выволок ее наружу сам. Брат сильно изменился, повзрослев и… заняв место ее деспотичного отца.

— Эарвен! Детка! — Опасения были неверными. Это была мать. От сердца девушки отлегло. — Выйди ко мне. Хотя бы поешь…

Овдовевшая уже два раза графиня Илиэндэль была расстроена и обеспокоена, но держалась лучше своей дочери. Возраст и положение обязывали, хотя эльфийки всегда выглядят молодо и по внешности ее сложно было разглядеть самого старшего члена семьи.

На негнущихся ногах дочь подошла к двери, но не открыла, прислонившись к той спиной.

— Все хорошо, мама. Я… Я просто не могу. Мне в горло ничего не лезет. Я боюсь.

— И тебе, и ребенку нужно хорошо питаться. Я уверена, что все как-то образуется. Не убьет же брат свою единственную сестрицу. И бить женщину в положении не будет. Отругает, конечно, но то, ведь, за дело.

Илиэндэль ан Эссен задумалась о том, что сын ее, конечно, был весьма несносен, однако в жизни ему приходилось непросто. Он пережил смерть отца при перевороте во власти, потерю статуса и земель, затем наблюдал как его мать выходила замуж за человека, которого никогда не любила, чтобы спасти себя и сына от тяжелой участи лояльной прежней династии семьи. Как бы не оберегала сына Илиэндэль от всего этого безумия, но у него были глаза. Он понимал, что происходило. И были шрамы на спине от стычки с прежним графом Маэлинна. А потом он вырос таким же холодным, жестким и не похожим на своего отца. Словно тень того, с кем расправился и кого возненавидел, долго копя свои обиды. Как бы то ни было, Илиэндэль любила обоих своих детей. С другой стороны, Иенмар убил ее последнего мужа, воспользовавшись новой смутой во власти, да еще и устроил ему такую зверскую казнь на глазах у всех, что это не могло не настораживать. Апогеем мстительности стали личные счеты с родовым именем. Иенмар не только вернул родовое имя отца и получил в награду земли своего покойного врага за свою преданность новому императору, но и настоял на том, чтобы даже Эарвен перестала носить имя Маэлиннов.

Эарвен затихла ненадолго, обдумывая или материнские слова, или свое положение.

«Да, конечно. Все так просто и будет. Покричит, поругается, а потом обнимет, примет нашу с Арно любовь, благословит и мешать не станет», — Всхлипнула она, так и не произнеся это вслух.

— Я сейчас. Немного возьму себя в руки. Совсем чуточку…

Это был не первый их разговор. Он всегда заканчивался тем, что Эарвен так и оставалась в комнате ждать неизвестно чего. Однако, сегодня это все было тяжелее, потому что время у девицы заканчивалось.

— Я буду ждать тебя, милая, и не дам в обиду, — это было последнее, что сказала ей мать.

Эарвен села на пол и слушала удаляющиеся шаги за дверью, вскоре осознав что там теперь никого нет. Полуэльфийка посмотрела на потолок, мысленно прощаясь с жизнью… но решила не сдаваться обстоятельствам. Наверное, это было настоящее отчаяние. Когда кого-то загоняют в угол — жди беды.

«Никто мне не поможет, если я так и буду здесь сидеть». — Это осознание влилось в панику и заставило ее встать снова на ноги. Полуэльфийка спешно оделась, выбрав тот наряд, что был попроще и не требовал помощи слуг. В нем она иногда сбегала на свидания к любимому. «Прости меня, мама. Я не могу довериться тебе и благоразумию брата. Боюсь, он убьет его».

Щелкнул засов на двери и та приоткрылась, впуская в комнату Эарвен свет и запахи из коридора. Вся челядь должна была быть занята последними приготовлениями к визиту хозяина дома. Графиня Илиэндэль сегодня ошибалась как минимум в своей дочери, не став запирать ее в покоях до появления сына. Эарвен тихонько спустилась вниз и вышла из дома. Никто не посмел ее остановить. Еще до полудня она покинула родной дом, чтобы больше никогда сюда не вернуться и попробовать жить счастливо.