Зона. Урок выживания

ГРЕК

Грек взял курс на север, рассчитывая к вечеру добраться до Темной долины.

Зона терпеливо выжидала, заманивала вглубь. Обычный набор: вакуумные или безвоздушные, если быть точнее, ямы, пара гравиконцентратов, карусели, да десяток мелких, рассчитанных на одного человека изнанок. Отработанных, черт побери.

Страшное зрелище представляет собой человек, вывернутый наизнанку.

Черная земля, пропитанная кровью. Обломки костей, протыкающих со всех сторон кровавые куски плоти. Жуткое бесформенное месиво из белеющих костей и мяса. Невозможно представить себе, что прежде все это было человеком. Черепная коробка скрыта за мозговым веществом. Рыхлая масса, серыми червями облепившая обломки черепа. Словно не пряталась внутри, а наоборот, стеклась на запах крови. И как насмешка Зоны — два нетронутых глазных яблока — среди бесформенной ноздреватой массы, таращившие зрачки в хмурое небо.

Грек далек был от мысли таким демонстративным способом запугать новичков. Много чести для таких сопляков, из которых, похоже, только один чего-то стоил — Очкарик. Еще может быть, Макс. Только о последнем думать не хотелось. Вообще, Грек предпочитал поменьше общаться в Зоне с такими вот парнями — которых заранее записал в смертники. Приберет Макса к рукам Зона, тот и пикнуть не успеет. На взгляд Грека, такова участь всех, кто слишком близко к сердцу принимает сталкерский неписанный Кодекс.

Зона терпеть не может ничьих законов, кроме своих собственных. С этим не поспоришь. Захочет наградить — наградит. До конца дней своих богатым будешь. И плевать она хотела на твои заслуги перед обществом. Будь ты хоть распоследним подлецом — отвалит по полной. А уж захочет наказать, так будь ты хоть трижды святошей — отгребешь и "за что?" спросить не успеешь.

У заброшенного колодца — все что осталось от лесного хутора — пришлось остановиться. Вода здесь отличалась чистотой. Ходили слухи, что ученые объяснили природу такого странного для Зоны явления. Сразу под колодцем произошел разлом, и вода поступала сюда едва ли не с артезианских глубин.

Грек дождался, пока все утолят жажду и скомандовал подъем.

Наблюдая за тем, как Очкарик сам вычислил комариную плешь, Грек вернулся к прерванным рассуждениям.

Чтобы не быть голословным, достаточно вспомнить Параноика. Иные сталкеры за артефактами в Зону ходят. С этими все ясно. Иные к ученым на Янтарь нанимаются — говорят, деньги немалые получают. Работать, конечно, приходится будь здоров. Дохнут они на Янтаре, как мухи. Поговаривали, что не только ученые там над разными перерожденцами опыты ставят, но и Зона тоже со своей стороны… экспериментирует. Над людьми.

А есть отдельные сталкеры, уникумы, как Параноик. Тоже, кстати сказать, немало таких в Зоне. Раненных и убогих с Зоны выводят. Вернее, раненных выносят на себе, а убогие — сталкеры, лишившиеся рассудка — сами идут.

Для Грека так и осталось загадкой, как Параноик умудрялся с такой точностью убогих, но живых сталкеров, от зомби отличать. На взгляд Грека, издалека не различимых абсолютно. А если зомби свежий, то и вблизи не всегда с точностью можно сказать кто — где. И самое главное — ни те, ни другие его так и не пристрелили до сих пор. Может, своего чуяли?

Того же Параноика, за все его заслуги, Зона по больному ударила. Самого не тронула, а у сына в пятнадцать лет, ни с того, ни с сего, вдруг гемофилия открылась — кровь свертываться перестала. Врачи только плечами пожимали: случай неописанный ранее в медицинской практике. С таким диагнозом обычно рождаются, а тут… Куда только не возил сына Параноик, где только не был. Препаратами накачивали, а парню всю хуже. Слух по Зоне прошел, что "баклажан" поможет. Параноик всю Зону обшарил. В таких местах был, куда и зомби не сунется.

Если бы Греку в то время повезло и нашел бы злосчастный "баклажан" уступил бы Параноику. Даже скидку бы солидную сделал — что у него у самого детей нет? Тут рад будешь последнее отдать, чего на человеческом горе наживаться. Хотя стоит артефакт денег немалых.

Кому в итоге Зона "баклажан" подсунула? Этому ублюдку Красавчику. Единственная помощь, на которую от него можно рассчитывать: пулю в голову получишь, чтоб долго не мучился. И топчет Зону. Топчет — хоть бы хны. И ведь везет, подлецу.

Кстати о подлецах. Что касается одного из новичков — Краба, то такого… чудака еще поискать. Поганец конченный. Этого за спину ставить страшно. Глазки все время бегают. Эх, чует сердце, задумал, подлец, свинью подложить на выходе с Зоны. Худо-бедно, а два приличных артефакта на пути попались. "Бронтозавр" — вещь. На две тысячи баксов на черном рынке тянет. Внутри неизвестно что. Если верить ученым, то вообще ничего. А снаружи пластинами чешуйчатыми покрыто, мелкими как бисер. Тронешь штуковину, а она каждый раз новую форму принимает. Что там квадраты, треугольники — это для разгона. Тоже, говорят, исследования проводились учеными — и ни разу, гадина, не повторилась. Повезло взять стоящую вещь. Остальное добытое пристального внимания не заслуживает, но все вместе взятое тоже на пару тысяч потянет. Это сколько если сложить? Четыре тысячи без малого. Когда по нынешним временам хлопнуть могут и за сотню баксов.

Оглядывается все на ходу, мерзавец. Нет, подозрительные глазки у Краба. И руки дрожат.

Ничего. Думать пока рано. Путь долгий, что там у Зоны на уме, никто не знает.

Другое дело Очкарик. Чутье такое, что сам вечный сталкер — Семецкий — позавидовал бы. Непростой пацан. Есть у него внутри… как бы точнее выразиться… пружина сжатая, что ли. Сидит, сидит, а как встрепенется — палец на предохранителе. И левша. Полезно в некоторых моментах. Видно, что боксом всерьез, не для проформы занимался. Вот и думай, случись что, ударит оттуда, откуда не ждешь. Молодой еще, конечно. Так это дело поправимое.

Молодой, молодой, а на уме что-то имеет. На самом деле, Греку это без разницы. Носи свое с собой — никто слова поперек не скажет. Главное — за собственную спину можно не волноваться.

Дорога катилась в низину. Впереди маячило подножье холма, покрытого редкими деревьями. Заберутся без происшествий, а там спуск к лесопилке и передохнуть можно. Сколько лет прошло, а стоит себе заброшенная лесопилка, и никому дела до нее нет.

Пора подумать о чем-нибудь приятном. Четыре тысячи это хорошо. Нельзя же всерьез полагать, что на триста баксов с носа экскурсионных жить можно. Теперь надо умудриться с Зоны вынести артефакты в целости и сохранности, чтобы такой умник как Краб на них не покусился, да не отнял бы вместе с жизнью.

В Зоне многих ловушек можно избежать, за всю ходку ни с кем серьезным кроме собак не столкнуться. Но есть аномалии, вычислить которые нельзя. Это не только мясорубка, но и мельница, слепое пятно и шутка Зоны — перевертыш.

Да мало ли их! Для одной из таких аномалий и пригодится Краб со своими непростыми задумками.

Чахлый лес прошли без происшествий. Или почти без происшествий. Если не считать того, что Краб чуть не вляпался в паутинку — довесок Зоны. Почему довесок? Так в советские времена называли "на-те, боже, что нам не гоже". Иными словами какую-нибудь ерунду вроде пачки вермишели, которая давалась в придачу к дефицитному товару — банке сгущенки, например. Или зеленого горошка. Так и паутинка — снимешь и не заметишь, дальше пойдешь. Ты из Зоны вышел, радуешься, что живым остался. А на следующий день — хлоп. Кровеносные сосуды сеткой выступают и лопаются. Все. До единого. Зрелище, скажу вам…

Греку доводилось раз видеть такое, да еще в баре, после пары стаканов водки, когда Зона в прошлом остается. И сталкер был опытный, не молодняк какой-нибудь. Сидели, пили, разговор за жизнь пошел. Тут Вратарь, так его звали, чихнул и капилляры у него в глазах полопались. Как слезы капли крови по щекам покатились. Грек тогда, с пьяных глаз, еще не понял, о чем речь.

— Вот чихнул, так чихнул! — пошутил.

Вратарь рукавом утерся.

— Наливай, — говорит.

Тоже мысли плохой не было. Где Зона, а где они!

А через пару минут Вратарю и утираться нечем стало: рукав насквозь кровью пропитался. Вены на висках вздулись синими червями, язык во рту лопнул — кровь ручьем полилась. Он руки поднял, на ладони смотрит, а там кровеносные сосуды сквозь кожу проступают. Встал он, даже орать со страху не может — кровь в горле булькает. Стоит, на всех смотрит.

Тут парни вокруг засуетились. Кто бинты тащит, кто амулет кровоостанавливающий сует.

А Вратарь стоит посреди бара, лица не видно уже, из глаз кровь течет.

Так и не смогли парня спасти. Похоронили на местном кладбище. Когда в гробу несли, легче пуха весил.

Кстати, Очкарик то место опасное обошел.

"Блеснуло, — сказал, — что-то в глаза".

Нет, будет толк из парня.

Грек уже предвкушал долгожданный отдых, когда стало ясно, что Зона долго собиралась, но отсыпала по полной программе, как она одна и умеет.

Проводник, к тому времени идущий первым махнул рукой и с удовлетворением отметил, что новобранцы, как подкошенные рухнули в густую траву. Он сам опустился на корточки, оставаясь в тени колючего кустарника.

Вот тебе и лесопилка. Вот тебе и долгожданный отдых.

Тихо тут всегда было. А на поверку вышло — расчет передохнуть и подзаправиться не оправдался. Вышло — ноги надо уносить. Но не сразу, а очень тихо и осторожно. Хорошо еще, что догадался леском к лесопилке выйти. Пройди они по низу — их драгоценные головы пополнили бы коллекцию, что скалит зубы на шестах.

Грек прижал к глазам бинокль, чтобы рассмотреть все до мельчайших подробностей. Именно от того, насколько обнадеживающими окажутся подробности и зависит то, предстоит ли им в ближайшее время своими ногами топать, или загнивать среди человеческих останков, что свалены в кучу у дальнего сарая.

Лесопилку облюбовала семейка кровососов.

Густые заросли травы редели, спускаясь к подножью невысокого холма. У полуразрушенного барака, от которого остались лишь дощатые стены, чернела выжженная земля. На врытые в землю шесты были насажены человеческие головы. Иссохшие, безглазые. В глубоких трещинах, сквозь которые проступали голые черепа копошились черви. Черви копошились и в пустых глазницах, в открытых ртах, отчего издали казалось, что мертвецы пытаются что-то сказать. Волосы — черные, светлые, седые — рвал ветер. Головы не отрезаны, они вырваны из тела. Кое-где остались шейные позвонки. Над всеми возвышалась на шесте еще свежая добыча — в ссохшихся останках еще угадывались человеческие черты. Разинутый в последнем крике рот, выклеванные воронами глаза. И вырванный позвоночник, тянущийся вдоль шеста к земле.

Поохотились твари.

Грек насчитал четырнадцать шестов, занятых человеческими головами. Пять колов с заточенными остриями оставались свободными.

Было еще нечто, от чего бинокль дрогнул в руках у повидавшего многое проводника. Несмотря на то, что подспудно он и ожидал увидеть нечто подобное.

К уцелевшей стене сарая был пристегнут тот, чья участь решена. В ближайшее время ему надлежит занять место на свободном шесте. Железный штырь проткнул тело человека ниже грудной клетки, так, что не были задеты жизненно важные органы. Давно запеклась кровь, пропитавшая защитный комбинезон. Человек дышал. Судорожно, порывисто, на губах пузырилась розовая пена. Утонувшие в черных тенях глаза упрямо смотрели прямо перед собой. Изрезанный когтями, с черными полосами запекшейся в ранах крови, человек еще жил.

Лоскут сорванного с черепа волосяного покрова закрывал пол-лица — человек был изуродован до неузнаваемости. Однако Грек его узнал. Это был Леший. Молодой сталкер. Отчаянный и бесстрашный. По пьяни утверждавший, что не может прожить без Зоны и дня. Что жизнь без адреналина скучна и неинтересна.

Они никогда не были друзьями, так, шапочное знакомство, но Грек его узнал. Он сдержал тяжелый вздох. Каждому — свое. Кого изнанка выкрутит, кого кровосос до суха выпьет. Кого комариная плешь сплющит. Всякий знает, хочешь жить долго — в Зону не ходи.

Но спаси нас Зона от такого конца.

Грек опустил бинокль. Все, что он хотел выяснить, он выяснил. Понятно, что твари бродят рядом, разве разглядишь невидимок гребанных в бинокль?

Понятно и другое. Надо уходить. По возможности быстро. Об излишней осторожности теперь можно забыть — спасибо Лешему, пусть земля ему будет… Пусть смерть его будет скорой.

Не хотелось идти мимо свалки, однако придется. Человек предполагает, а Зона располагает.

— Кто это сделал? — голос Очкарика дрогнул у самого уха.

— Кровососы, кто же еще? — отозвался Грек. — Территорию метят. Чтобы чужая семья знала, кто здесь хозяин.

Грек положил в боковой карман рюкзака бинокль и поднялся.

— Будем уходить. Первым идет…

— Подожди, Грек. — Макс сделал шаг вплотную к проводнику. — Мы что его здесь бросим? Он же еще живой!

И в глазах столько требовательной тоски, что Грек умилился. Точно, не ошибся он в этом парне.

— Вот за это и скажи ему спасибо, — прошипел Грек. — За то, что пока он жив, тебе жизнь сегодня в подарок досталась.

— Не понимаю. Если спасти нельзя, то хотя бы пулю ему, чтобы не мучился. Я с такого расстояния не промахнусь…

— Тебе, дураку, отдельно объясняю: ни один кровосос не отойдет далеко от еще живой добычи. Инстинкт такой у него, сынок. Кончится пища, тогда и будет суетиться. Ты думаешь, один такой тут стоишь и в ту сторону пялишься? Кровососы всей семьей, втроем у шестов стоят и тебя, дурака, разглядывают.

— Где? — Невольно обернулся в сторону лесопилки Макс.

— В…, — добавил ругательство в рифму Грек. — Мозгами шевели, придурок. Как их увидеть можно, если они в невидимом режиме? Слыхал о таком?

— Да… но… я думал, там мираж будет какой-нибудь, или воздух колыхаться будет… Нельзя же, чтобы совсем не было видно тела.

— Ты не пугай меня, сынок, — голосом, полным скрытой угрозы, сказал Грек. — Мне убогих в отряде не надо. Забыл где находишься? Так я тебе напомню, — он аккуратно, но убедительно взял Макса за отвороты куртки и вплотную приблизил лицо. — Трех матерых кровососов в четыре автомата не положим. Первое. Если на свою голову тебе плевать, то у товарищей поинтересуйся, согласны ли они вместо Лешего помучиться… А если решил действовать — вперед. Дождись, пока мы отойдем на безопасное расстояние — и давай. Это второе. А если раздумал, дуй без глупостей вперед. И моли Зону… или бога, кого угодно моли, чтобы Леший, — он кивнул в сторону лесопилки, — еще пожил хотя бы пять минут. Потому что его смерть — это сигнал для кровососов, что пища кончилась и пора начинать новую охоту…

— Грек! — взмолился Краб. — Хватит разговоров, а?

Уже отойдя от гнезда кровососов на безопасное расстояние, Грек продолжал ругаться про себя.

Обязательно в команде такой Робин Гуд найдется. Будет на нервы капать. "Разве мы его бросим… он же еще живой" — мысленно передразнил Макса Грек. Трех кровососов в четыре автомата! Додумался, говнюк. Как будто Грека не волновало, что свой брат сталкер так погибает. Но выхода нет. Лешего не спасти, а вот добавить голов на свободных шестах — это запросто.

Тоже, новички, твою мать. Прутся в Зону, ничего не зная о тех тварях, которых в худшем случае предстоит увидеть в первый — а с такой подготовкой — в последний раз. Когда Грек уходил в первую ходку, он и то знал о повадках этих тварей больше, чем Макс сейчас.

Умник, — Грек зло сплюнул под ноги, — не удосужился узнать заранее, можно ли убить кровососа вообще и туда же, в Зону лезет. На доброго дядю надеется, который вместо того, чтобы жизнь такому засранцу спасать, между делом еще лекции возьмется читать.

Каждый дурак — как выяснилось, кроме этих обормотов, знал, что убить одного кровососа в три автомата еще возможно. Самый верный способ, и то, учитывая, что он уже как минимум ранен и в силу чего потерял способность становиться невидимкой. Тогда автоматную очередь ему прямо в рыло, еще лучше — прямо в раздувшиеся как у осьминога кровососущие щупальца. Туда, в самую середину.

Грек плотоядно прищурился. Тогда тварь получит по заслугам.

Встретить сытую семью кровососов и остаться в живых — таких случаев немало. Гораздо опаснее тварь, потерявшая семью. Выскочит из неоткуда и уйдет в никуда. А от тебя останется высушенная оболочка.

Макс сопел так громко, что Грек несколько раз порывался сделать ему замечание, но всякий раз передумывал. Что ни говори, лучше иметь дело с десятком Максов, чем с одним Крабом.

Так было и будет. Любит Зона равновесие. Сколько новичков сюда переводил, а всегда такой вот Краб попадется. Однажды, помнится, не так давно, напросились в Зону сразу три таких Краба. Все слова при знакомстве на лету ловили, в рот заглядывали. "Да, командир", "как скажешь, командир". А глаза как у раненного кровососа — злые, безжалостные. Думают, одни они на свете такие умники и все как надо рассчитали: старый придурок в Зону их отведет, места грибные покажет, артефактов дорогих под завязку наберет, а на обратном пути у кордона мы его и грохнем. Втроем для верности — как ни справиться?

Греку в тот раз и головы ломать не пришлось, новичков разгадывая. Все у них на мордах было написано. Психология, она, брат сталкер, годами нарабатывается. Ее не то что не пропьешь — после стакана водки чутье только обостряется. До такой степени, что гнилье издалека чуешь.

Каждый такой Краб самым умным себя считает, будто никто до него до такой штуки не додумался. Все мародеры сталкеров на выходе встречают, чаще у купленной с потрохами "таможни" — есть такой КПП. А этот считает: а на хрена мне под пули подставляться, неизвестно еще кто кого. Пойду я с проводником как новичок. На выходе с Зоны всяко можно уловить момент, когда заснет старый пень и ножиком его по горлу. Риск нулевой, и деньги в кармане. Ему и невдомек, что не он сталкера, а его сталкер использовать будет. Только не слепой случай решает, кому из новичков отмычкой стать, а Грек и решает — какое дерьмо Зоне отдать. На, тебе, Зона, не жалко. Есть у выхода участочек неприятный, где аномалии в чехарду играют. Вот для этого Краб и сгодится.

К слову сказать, в тот раз Грек взялся трех Крабов с Зону вести. Не повезло, мужикам, не удался у них план. Один сразу загнулся — на колючку наступил. И не пряталась она особенно, по всем правилам ямка, как стаканом вырезанная, с ровными краями. Прочный как металл росток и проткнул его насквозь. Не повезло парню, в самое интимное место попал. Так и остался навеки "бабочкой".

Второй Краб после этого вроде как не в себе стал. И однажды ночью они с оставшимся в живых Крабом его лишились. Встал чудак, и в Зону ушел. И оружие свое оставил, вплоть до ножа. Тоже в полку убогих прибыло.

Третий потом собачонкой преданной за Греком бегал. Однако, поздно, Вася, пить Боржоми. Веры не было. Хотя и повинился он перед смертью, пока на мельнице вертелся…

Не хотелось идти через кладбище старой техники, копившейся, казалось, со времен Октябрьского переворота 1917 года. Грек пришел к выводу, что из двух зол: идти по болоту или по сухому, выбирает свалку. На болоте после каждого выброса творится — лишь Зона знает что. К тому же Грек ненавидел болото с детства и ходил туда только в самом крайнем случае. Если риск для жизни одинаков, то уж лучше справляться с опасностями, имея под ногами твердую почву.

На свалку и двинулись, соблюдая максимум осторожности.

Однако нехорошее предчувствие затаилось где-то в районе живота. Сколько не пытался отвлечься, развлекая себя воспоминаниями о прошлой ходке, все без толку.

И как в воду глядел.