Я не странная девочка, — произнесла я вслух. Мне захотелось побежать наверх и поспорить с ней. Умолять ее мне поверить. Молить ее вспомнить меня, свою дочь.
Но тут до меня донесся треск. Из дальней части подвала.
Я повернула от лестницы и стала пробираться к маленькой комнатке, что находилась за печью. На этот раз я могла хоть что-то видеть вокруг себя, потому что лучи солнца хоть немного, но пробивались сквозь грязные подвальные окошки, отбрасывая на пыльный цементный пол длинные оранжевые полосы.
— Я иду, Питер! — кричала я, и мой голос гулко отдавался от каменных стен. — Я здесь.
Возле дверей задней комнатки я остановилась.
Люк открывался сам собой. Очень медленно. Слышался скрежет камней о камни.
Под ним не было ничего, кроме черноты. Черная дыра, которая уходила вниз, в бесконечность времени и пространства.
Медленно, очень медленно поднималась крышка люка. А когда он открылся, чернота начала выползать из него, словно осенний туман, и, клубясь, растекаться по цементному полу, гася оранжевые полосы солнечных лучей, гася любой свет.
А потом из этой черноты появилась тонкая серебристая фигурка.
Она приобретала очертания прямо на моих глазах, влажно мерцая на фоне открытого люка.
Я вскрикнула, когда узнала в ней своего брата. Он неподвижно стоял, заключенный под толстым слоем слизи. Его волосы, лицо и все тело были туго обернуты в эту влажную и прозрачную оболочку.
Он неуклюже зашагал ко мне на негнущихся ногах, а потом поднял одну руку и протянул ее ко мне. Под толстым слоем желатина я различила его очки, а за ними его глаза, глядевшие на меня абсолютно бесстрастно.
— Питер!.. — выдавила я из себя.
Он стал почти бесцветным. Почти серым. И совсем прозрачным.
Он махнул мне рукой. Его рот слегка приоткрылся, потом закрылся, и на слое слизи, туго обтянувшей его лицо, образовался пузырек.
И тогда я услышала единственное слово:
— Даниэлла!
Я шагнула к нему. Но мои колени дрожали так сильно, что я едва не упала.
— Даниэлла… — повторил брат, и мое имя словно вздувалось пузырями перед его ртом. — Пойдем, Даниэлла. — Он протянул ко мне свою серую руку.
Я застыла.
— Что?
Его рука прикоснулась к моей, липкая и влажная и очень холодная, как сама смерть.
— Пойдем, — произнес он, и его голос глухо прозвучал под пузырящейся слизью.
— Н-нет!.. — воскликнула я и отпрянула назад.
— Тебя тоже забыли, — сказал брат и протянул мне руку, покрытую мерзким желе. — Даниэлла, теперь ты тоже ЗАБЫТАЯ. Ты должна пойти с нами. Пойдем.
Питер тяжело шагнул в сторону от люка. А за ним я увидела еще одну фигуру. Девочку, такую же бледную, как и мой брат; тоже закутанную во влажную слизь. Она молча выбиралась из люка, и ее безжизненные глаза неотрывно смотрели на меня.
За ней виднелся еще один серый ребенок. И еще один.
Забытые дети.
Они вылезали один за другим, медленно выходили из черной ямы и окружали меня.
Я старалась вырваться. Но они взялись за руки и сомкнулись вокруг меня плотным кольцом.
— Пойдем с нами… — стонали они. И этот стон перерастал в какой-то безобразный напев. — Пойдем с нами… Пойдем с нами… Пойдем с нами…
— Тебя тоже забыли, — повторил Питер. — Ты одна из нас.
— Пойдем с нами! Пойдем с нами! Пойдем с нами! Питер схватил меня своими ледяными, липкими руками.
— Пойдем с нами, Даниэлла.
Кольцо призраков смыкалось вокруг меня все тесней.
Питер тянул меня, тянул изо всех сил к черной яме. Я уже чувствовала, как оттуда, снизу, веет ледяным дыханием смерти. Как поднимается кисловатый запах тления.
Внутри у меня все сжалось.
Все ближе и ближе черная яма. Вниз, вниз, вниз, в гнилостную тьму…
— Пойдем с нами… Пойдем с нами… Пойдем с нами… А когда тьма сомкнулась вокруг меня, я открыла рот
и в ужасе закричала:
— НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!