Золотой век

10 ВЕРДИКТ

— Фаэтон, возможно, вы забыли, вы уже истратили десять тысяч секунд компьютерного времени, которые внесли на мой счет, — заговорил белый от жара куб. — Набежавшие проценты с суммы равны сорока пяти секундам, которые я должен посвятить вашим делам. На этом основании я выступаю как свободный агент без заключения договора с вами. Я уже разработал метод, с помощью которого вы выиграете дело. Но я использую другой метод и добьюсь иного результата, в зависимости от того, желаете ли вы просто выиграть это дело или добиться тех целей, которые преследовала ваша более старая версия. Вы ее забыли. Выбирайте. У вас осталось тридцать секунд.

Фаэтон ответил без малейших колебаний:

— Добиться той цели, которую преследовала моя старая версия. Я хочу достигнуть своей мечты, которую меня заставили забыть.

— Ганнис! Мой клиент согласен отложить разбирательство на девяносто дней, но при двух условиях. Первое: вы лично признаете, что долги моего клиента за ваш металлургический проект больше недействительны и с этого момента вы не являетесь его кредитором. Во-вторых, вы признаете, что ваш клиент является реликтом, а не вторым Гелием, что он также не является преемником Гелия, погибшего в Солнечной структуре. В свою очередь мы признаем, что мой клиент Фаэтон Изначальный является реликтом Фаэтона, который согласился на договор в Лакшми. Предложение действительно в течение пятнадцати секунд.

— А если… — начал было Ганнис.

— Ганнис! Сторазумные, к которым вы принадлежите, могут предсказать последствия решения суда не хуже меня. Ваше дело проиграно без отсрочки. Десять секунд.

Лицо Ганниса приняло холодное отрешенное выражение, как всегда бывает у синноэтов, когда они подключаются к своему сверхмозгу. Настоящий Ганнис, стократный мозг, объединяющий множество отдельных тел и парциалов, Ганнис-группа, вышел вперед и сделал заявление:

— Мы согласимся, если ваш клиент подпишет признание обоснованности судебного иска за любое нарушение соглашения, подписанного в Лакшми.

— Согласен. Шесть секунд.

— Тогда договорились.

Тут вмешался Фаэтон.

— Подождите, Мономаркос! Разве вы только что не проиграли мое дело?

— Спокойно. Ваши светлости, я являюсь доверенным лицом Фаэтона Изначального из рода Радамант, и в этом качестве я довожу до вашего сведения его последнюю волю и завещание, написанные им и переданные мне на случай, если его объявят мертвым. В завещании указано имя моего настоящего клиента, Фаэтона Реликта, как наследника имущества и личности, доходов, вспомогательных средств и субсидий. Но мы категорически не признаем долги покойного Фаэтона.

— Остановитесь! Подождите! — воскликнул Ганнис.

— Последняя воля и завещание составлены в рамках закона, — возразила Курия.

— Мономаркос! — вмешался Фаэтон. — Что происходит?

Горящий куб не обращал на него внимания.

— Мы также просим суд о преемственности брака предыдущей версии. Я утверждаю от имени обеих версий, что они согласны.

— Суд не считает такое требование необходимым. Пункт соглашения, являющийся частью сделки, не требует установления факта. А теперь, если больше нет вопросов или возражений, суд объявляет перерыв до снятия показаний под присягой с Гелия, а затем отсрочку.

— Подождите! — воскликнул Ганнис. — У меня есть возражения!

— Фаэтон, если вы воздержитесь от открытия шкатулки на период в девяносто дней, все будет именно так, как желало ваше прошлое я, — сказал горящий куб.

— Объясните!

— А теперь я больше не нахожусь в вашем распоряжении и не подчиняюсь вашим приказам. Я ничего не должен объяснять. Дело сделано.

— Но может быть, вы согласитесь рассказать мне как джентльмен джентльмену…

— Нет, сэр. Я не хочу больше тратить на разговоры с вами и одной секунды. Хотя, впрочем, кое-что я вам скажу. Принято считать, что мы живем в раю. Это преувеличение. Мы живем в век невиданной свободы, красоты, комфорта и богатства. Но система все равно далека от справедливости и совершенства, и этому нельзя помочь. Одна из несправедливостей состоит в том, что опрометчивые люди наподобие вас способны рисковать благополучием всего общества, а наши законы так ревностно оберегают ваши права, что никакая сила не сможет вас остановить, пока не случится беда. И еще одна несправедливость состоит в том, что такой разум, как мой, должен досконально придерживаться своего долга, даже если долг призывает нас служить человеку, который нам противен.

Мой долг перед вами выполнен, ваша победа обеспечена. И я несказанно рад, что он выполнен.

Фаэтон сжал челюсти и стиснул кулаки.

— Простите, сэр, если я оскорбил вас. Поскольку я не помню, какие мои действия так вас взволновали, я не могу сказать, оправдан ли тот откровенно грубый тон, в котором вы со мной разговариваете. Но как бы там ни было, я благодарю вас за вашу услугу, если, конечно, это на самом деле услуга.

Серебряный куб остыл и стал матовым:

— Прошу Курию освободить меня от обязательств по отношению к этому клиенту. Я получил предложение от временной надразумной структуры соучастников Западного Разума войти с ними в глубокую медитацию с целью исследования фундаментальных вопросов абстрактной математики, проект потребует двести лет работы без отвлечения на что-либо другое. Я был вынужден оторваться от важных размышлений, чтобы покончить с этими незначительными обязательствами. Если я отвлекусь от важнейшей работы, это может стать причиной неудачи всего проекта. Ваши светлости, вопрос урегулирован, любая программа-поверенный с обычными возможностями может объяснить моему клиенту дальнейшие подробности и следствия по этому делу. Я могу считать себя свободным от обязательств перед этим клиентом?

— На данный момент вы свободны, но вас могут вызвать по истечении девяноста дней отсрочки. С вашего позволения хочу отметить удивительное мастерство, с которым вы разрешили данный вопрос.

— Какой вопрос? Как разрешили? — Фаэтон вышел вперед, приближаясь к кубам. — Кто-нибудь должен мне объяснить!

— В этом вы ошибаетесь, Фаэтон, — возразил черный куб слева. — Наше общество построено на доминирующем принципе свободы человека, а это означает, что никто никому ничего не должен, кроме тех долгов, которые сам добровольно признает. Ганнис, вы желали высказать возражение?

Ганнис задумчиво смотрел на Фаэтона.

— Если мне будет позволено, я бы предпочел не разглашать свои возражения до следующего заседания, ваши светлости. Возможно, суд сбили с толку кривляния Мономаркоса, меня они не обманули. Он уверен, что Гелий не сможет подтвердить свою идентичность через три месяца, когда предстанет перед судом. Я согласился на эти условия, потому что уверен, что Гелий Реликт однозначно подтвердит свое полное соответствие Гелию Изначальному, причем раньше, чем через три месяца. Что бы ни произошло за тот последний час его жизни, оно не повлияет на окончательное решение дела. Кроме того, я не верю, что Фаэтону хватит выдержки не открывать шкатулку с памятью до назначенного срока. Он всегда был безрассудным.

Фаэтон был смущен враждебностью Мономаркоса. Отвечая Ганнису, он постарался придать своему голосу неприязненный оттенок.

— Я хотел бы отметить, ваши светлости, что мой ученый противник только что высказал утверждение, что считает меня тем же человеком, что и Фаэтон Изначальный.

Центральный куб не согласился.

— Он сейчас не дает показаний, кроме того, его мнение не является решающим в этом деле. Мы закрываем заседание.

Кубы перестали излучать давление. Фаэтон повернулся, он хотел еще что-то сказать Мономаркосу, но серебряный куб, уже ставший темным и безжизненным, начал постепенно растворяться в стене.

Фаэтон повернулся к Ганнису. Однако и тот уже уходил, усики его барочного костюма раздраженно подрагивали.

Тогда Фаэтон обратился к Аткинсу:

— Вы поняли, что здесь произошло?

Аткинс развел руками.

— Я простой бейлиф, сэр. Я не даю юридических консультаций. А теперь позвольте вернуть вам ваши доспехи.

Аткинс ввел датчик за ворот костюма Фаэтона. Работая, он говорил не переставая.

— Хотя, знаете, мне кажется, совершенно очевидно, что здесь произошло. Теперь в глазах закона вы — Фаэтон Реликт. Если вы откроете свои старые воспоминания, то превратитесь в Фаэтона Изначального и унаследуете все, что принадлежит Гелию. Но тогда вас вышвырнут вон. Если же вы не откроете память, вы получите все, чем владел Фаэтон Изначальный, потому что вы оставили завещание самому себе. Если Ганнис с Юпитера не сможет доказать, что Гелий Реликт и Гелий Изначальный — одно и то же лицо, вы унаследуете все. А если он это докажет, вы останетесь в том же положении, что и сейчас, и ничего не потеряете. А ваш отчаянный адвокат сумел придумать, как получить для вас все, что вы хотите, без всякого риска и в любом случае. Верно? А то, что он освободил вас от старых долгов, — дополнительный приз для вас, последний росчерк пера. На мой взгляд, все проделано с удивительным изяществом. Вам остается только следовать указаниям и не прикасаться к своим воспоминаниям в течение девяноста дней. Так что возвращайтесь на праздник, он продлится еще достаточно долго, отдыхайте, наслаждайтесь. Все сделано за вас.

Фаэтон поблагодарил его и двинулся вверх по ступенькам.

Пока он поднимался, в нем все сильнее и сильнее росло недовольство. Все это совсем не походило на победу.

Он просочился сквозь камень. За это время снаружи прямо на траве собралась толпа чудищ и каких-то существ дикого вида. Как только они увидели Фаэтона, их обуял восторг.

Нельзя было включить фильтр ощущений, и потому Фаэтон не мог прочитать ни плакаты, ни гипертекст, которыми размахивали эти существа. Он только видел уродливые кривые лица, скалящиеся на него, видел, как они машут когтистыми руками, крыльями, наростами. Существа скакали и безумствовали, и от этого у Фаэтона закружилась голова. Безусловным лидером всей этой кутерьмы был морщинистый конус невероятных размеров. Из его вершины торчали четыре толстых щупальца, а на их концах крепились клешни, манипуляторы и пучки органов чувств, глазные яблоки и ушные раковины. Эти щупальца постоянно извивались, завязывались узлами и развязывались, одновременно совершая какие-то немыслимые движения.

— Привет тебе! Привет тебе, отважный, прекрасный, все разрушающий Фаэтон! Мы приветствуем тебя ста миллионами здравниц и выражаем безграничную надежду, что твоя внушающая ужас победа сегодня ляжет тяжким грузом на старшее поколение (давно вымершее поколение, как я называю их) и оно канет в Лету, как оно того заслуживает! Наконец колесо прогресса, хотя и с сильным скрипом, повернулось на миллионную долю дюйма на своей проржавевшей оси! Золотая Ойкумена (Ржавая Ойкумена, как я люблю ее называть) впервые сдвинулась с места, мы горячо надеемся, что не в последний раз!

Фаэтон не был уверен, что правильно понимал, о чем кричат эти люди. Его золотой шлем, скрытый в воротнике, поднялся и закрыл его лицо, как только он подумал об этом. Черная ткань развернулась при помощи наномашин и превратилась в плащ, закрывавший его целиком. Фаэтон скрестил руки, запахивая плащ спереди. Теперь он был защищен от любой выходки, которую могут себе позволить эти грязные существа.

— Боюсь, господа, я не имею чести вас знать, — заговорил Фаэтон. Он понял, что эти люди принадлежат к движению «Никогда не будем первыми», к Неоморфной и Неантропоморфной школам, к поколению родившихся уже после того, как Орфеем была создана, а затем усовершенствована ноуменальная запись.

В толпе раздались смех и гиканье. Лидер комично захлопал своими щупальцами.

— Эй! Только послушайте его надменные речи! Брось, Фаэтон, ты среди друзей, близких соратников! Твои цели — наши цели! Мы предлагаем тебе поклонение и бесконечную любовь! Нам только и нужно от тебя, чтобы ты присоединился к нашим школам как символ удачи и непревзойденный герой! Давай! Мы устроим в твою честь грандиозный праздник.

Позади толпы Фаэтон заметил организм, напоминавший склизкую кучу внутренних органов. Он весь состоял из слизи и кишок и протягивал свои иглоподобные органы наслаждения к окружавшим его существам. Иглы действовали напрямую на центры удовольствий. Фаэтон понял это, заметив остекленевшие глаза впавших в нирвану уродливых существ. Скорее всего, их фильтры были настроены так, чтобы скрывать эффект, который производил их гедонизм. Фаэтон видел, как они наступают на распростертое на земле тело самки-чудища, отупевшей от удовольствия.

Фаэтон заставил себя подавить отвращение, что было непросто, ведь Радамант, который контролировал бы его ощущения, был далеко. Фаэтон сказал себе, что эти люди могут знать тайну его прошлого, они заявили, что он их герой. Не исключено, что у них есть информация, которую можно использовать.

Он обратился к ним:

— Мне льстит, что вы называете меня героем. Вы понимаете, что мои нынешние действия являются естественным следствием моего прошлого?

Существо захлопало щупальцами, словно энергетический насос.

— Прошлое ничто, груда гнилого мяса, облепленного мухами. Не к прошлому, а к будущему, нашему будущему, как я его называю, обращены наши взоры, яркому, сияющему, несущему надежду!

Другая часть существа (а может, это было другое существо-паразит) отделилась от его тела и, чуть подавшись вперед, протянула к нему свои грибовидные усики. На присоске была прилеплена карточка.

— Вот, посмотри! — заверещало существо. — Возьми! В ней все, что тебе нужно знать о твоих прошлых деяниях и о наших оценках их значения.

Фаэтон взял карточку рукой в перчатке. Она была пустой, предполагалось, что она загрузится прямо в мозг через среднюю виртуальность. Стоит ли открывать ее без предварительной проверки Радамантом?

С другой стороны, кто посмеет творить безобразия прямо у дверей суда, когда рядом стоит Аткинс и все слышит? А в ней может быть информация о его прошлом…

Он открыл временный фильтр ощущений (он был подключен в обход Радаманта) и взглянул на карту через среднюю виртуальность.

Карта была черной и совершенно пустой, от нее исходил страшный холод. Прямо под белоснежным значком дракона был выведен знак, означавший «Ничто».

Чернота с карточки выплеснулась ему в лицо, ослепляя его. Глазам стало больно, он почувствовал какое-то движение, услышал звук падения, каких-то перемещений.

Отшвырнув от себя карту и отключив фильтр ощущений, он вышел из средней виртуальности. Его обострившиеся было ощущения вернулись к нормальному состоянию. Собственный буфер безопасности мыслительного пространства показал присутствие вируса, довольно примитивно изготовленного, так называемого «пьяного кролика». Вирус попытался войти в мозг и включить внутренние нейронные сигналы, чтобы ввести в систему эндорфины и пьянящие вещества. Это нападение? Но ведь он взял карту добровольно.

— Как вы смеете нападать на меня? — спросил Фаэтон. — Вы не уважаете закон и достоинство?

В ответ он услышал лишь хохот, некоторые ошметки плоти ржали, другие чудища орали от безудержного веселья, широко разевая пасти, усеянные клыками и черными бивнями.

Морщинистый конус извернулся, пытаясь переместить щупальце, с которого свисала его круглая многоглазая голова, туда, где на красно-синей плоти поблескивал полип-паразит.

— Ужастик, что ты делаешь? — возмутился он. — Фаэтон же наш друг!

Приросший к нему сегмент, который контролировал грибовидные усики, ответил ему:

— Не сильно разоряйся, босс, а не то как бы это дерьмо не залило твои мозги! Что, совсем нет чувства юмора? Я просто хотел, чтобы Фаэтон тоже повеселился с нами! Ему бы не помешало слегка взбодриться! Посмотри, какой он зажатый, неживой! Неужели ему неохота расслабиться?

Большее существо развело свои щупальца, видимо, это движение служило аналогом пожатия плечами.

— Мой друг Ужастик прав, Фаэтон, старина (или лучше называть тебя Фей-Фей?). Ты и на самом деле какой-то неживой. Вот, засунь в любое отверстие! Все, что угодно, подойдет.

Фаэтон старался говорить спокойно:

— Спасибо. Не надо. Что я должен праздновать с вами? Кто вы такие? Что у нас общего?

Существо воздело все свои щупальца к небу. Чудища моментально замолкли.

— Я — Анмойкотеп Четвертый Неоморф из Ктоннической школы. Мы прославляем твою победу над игом порочной инерции этого мира ненависти и ужаса, в котором мы живем. Впервые молодое поколение, дети благословенного света, как я их называю, получили достойный их подарок судьбы, отыгрались на этих вездесущих посредственностях, старшем поколении, тюремщиках, как я их называю. На самом пэре, ни много ни мало! Мы ликуем, потому что богатство, нечестно собранное Гелием, наконец-то досталось его сыну. Мы тоже дети богатых и важных людей, мы считаем тебя своим вдохновителем! О, какой счастливый день!

Из толпы снова раздались радостные вопли, они размахивали своими уродливыми подобиями рук, пытались аплодировать.

У Фаэтона от ярости кровь застучала в висках, лицо горело от притока крови.

— И вы смеете ликовать, потому что мой отец, которого я любил, признан мертвым? Вы издеваетесь над моей утратой и моей скорбью? Вы просто злобные хищники!

Еще один монстр подобрался поближе к нему, с трудом передвигая переплетенные в клубок конечности.

— Нечего перед нами задирать нос! Ты — монополист! Ты — инженер! Мы — дети эпохи просвещения! Нам должны принадлежать все удовольствия и все свободы! Мы презираем грязных материалистов и их думающие машины, которые поработили нас своей утопией! Разве это настоящее человечество? Где боль, смерть и страдание? Как смеешь ты быть эгоистом, самоуспокоенным эгоистом? Ты — самодовольный, слезливый психотиран!

Существо, выкрикнувшее все это Фаэтону в лицо, выглядело ужасающе. Большая голова крепилась к туловищу на двух шеях и двух телах — одно мужское, а другое женское; оба голые, туловища эти слились в каком-то нелепом объятии.

Фаэтон включил фильтр и убрал толпу из поля своего зрения.

Теперь он находился (или ему это только казалось?) в роскошном саду. Он мог наслаждаться вожделенным одиночеством. Тишину нарушало лишь пение птиц вдали. Запах немытых тел исчез, пахло росистой травой и лепестками прекрасных цветов, росших за изгородью.

Топнув ногой, Фаэтон привел в действие доспехи и взмыл в воздух, напоенный ароматами весны. Он летел внутри цилиндра, на стенах которого открывались прекрасные пейзажи.

Возможно, этот безукоризненный мир был иллюзией. Теперь он знал, что эти лужайки кишат грязными неоморфами. Но, может быть, некоторые иллюзии все-таки стоит сохранять, хотя бы совсем ненадолго.

Он включил свое личное мыслительное пространство, вокруг него закружилась спираль из иконок в виде точек и кубов с инженерными и экологическими программами. Казалось, любую из них можно потрогать руками. Однако сад был по-прежнему виден за ними.

Он хотел выбрать продолговатую иконку бледных тонов, дневник своей жены, но передумал. У него не хватало памяти в изолированной схеме, соединенной с разумом, чтобы просмотреть целую симуляцию, к тому же он не хотел переходить в другую личность, находясь в полете. С другой стороны, у него не было сил дожидаться, пока он пролетит весь путь назад, — а это многие мили, — доберется до своей убогой комнаты в космическом лифте, чтобы наконец получить возможность выяснить, что же знает Дафна.

Фаэтон не решался вызвать Радаманта, он знал, что Гелий Реликт в таком случае сможет определить, чем он занимается. Гелий — замечательный человек, но сейчас между ними был конфликт интересов, в решении которого трудно будет достичь компромисса. Каждый из них претендовал на огромное состояние Гелия, и состояние это не могло принадлежать им обоим.

Фаэтон нахмурился. Гелий — реликт? Они виделись вчера вечером. Он не мог думать об этом человеке иначе как о своем сире. Невозможно считать его мертвым лишь на основании заявления суда.

Но если это действительно так, то Фаэтон дурно поступает, забирая у этого человека деньги лишь потому, что суд признал того мертвым. В конце концов, тот же суд признал мертвым и его, Фаэтона…

Там, где цилиндры соединялись между собой, был расположен космопорт — широкое пространство сферической формы. Здесь разбирались и вновь собирались перед полетом множество сверкающих как алмазы космических кораблей. Они использовались и для челночных рейсов к дальним космопортам L-5, и еще дальше, а с помощью магнетических пусковых установок их отправляли к далекому Юпитеру и другим портам назначения Внешней Системы.

Небольшая группка помещений, напоминавшая кисть винограда, прилепилась к одной из стен сферы. В том, что побольше, располагались мыслительные контейнеры и камеры, сдававшиеся Благотворительной композицией всем нуждающимся. Это предприятие содержалось Благотворительной композицией, к слову сказать, очень богатой организацией, наряду с бизнес-группами, бизнес-проектами и холдингами.

Фаэтон влетел в воздушный шлюз в центре приюта, а затем спустился еще ниже, туда, где вращение создавало гравитацию. Мыслительные контейнеры образовали полукруг слева и справа от него, за которым он мог видеть противоположную сторону коридора.

Он зашел в ближайший контейнер и надел медицинский аппарат. Схема костюма могла нарушить интерфейс, но ему почему-то не хотелось снимать его.

Фаэтон запихнул пучок волокон за ворот, как сделал это Аткинс, волокна скрутились, изменяя форму и приспосабливаясь к наномеханизму черной подкладки его доспехов. Сигнал теперь мог поступать через костюм во внутренний интерфейс, а оттуда в разум. Этого должно быть достаточно.

Создавались энергетические связи с рецепторами его мозга, подключая все органы чувств. Окружающий мир исчез.

Теперь ему казалось, что он стоит в общественном мыслительном пространстве приюта, глядя на ряды балконов, окон и иконок вокруг себя, которые вели в более удаленные части библиотеки.

Пошевелив мизинцем, он закрыл балконы и создал отдельное помещение. Открыв дневник, он погрузился в состояние глубокой виртуальности и, забыв себя, превратился в Дафну. Записи начинались с описания ее пробуждения сегодня утром.